Ну, раз люди ждут конца, выходим в ночную смену
Глава 14.
Катя замолчала, словно прокручивая перед внутренним взором пленку с воспоминаниями. Павел терпеливо ждал, когда она снова заговорит.
- Ну, вот что должен испытать влюбленный человек, когда объект его страсти признается, что тоже питает к нему чувства? Теоретически? Блаженство, радость, облегчение, восторг? На что рассчитывал Андрей, когда говорил, что не может без меня, что разглядел во мне внутреннюю красоту? Что я засмущаюсь, поблагодарю, выражу признательность, как было принято во времена Элизабет Беннет, заплачу от счастья? Я думаю, что моя реакция опять его обескуражила. Я начала его убеждать, что он запутался, ошибся, устал, перепутал. Я пыталась вывести его без потерь из сложившейся странной ситуации, у него была возможность отступить, сохранив лицо и наши теплые рабочие отношения. Он начал убеждать меня, а я не верила. Я ему так и сказала, что я – это я, что я не могу нравиться ему как женщина по определению, что мы оба знаем это. Он замолкал, задумывался и снова начинал что-то говорить. Искал какие-то аргументы, а потом просто поклялся. – Катя улыбнулась, Павел сжал салфетку в кулаке. – Луной, Павел Олегович, луной. Ничего такого… Попытался еще на прощание меня поцеловать, но так, боязливо что ли, вдруг опять грохнусь в обморок – со мной нужно быть поосторожнее!
Катя, задумавшись, опять глотнула из рюмки, а не из чашки.
- Мне бы тогда проанализировать наш разговор. Ведь он опять спрашивал про Колю, про наши взаимоотношения. Но я была контужена происходящим, по-другому этого не назовешь. Я не верила, умом не верила ему. И мой прошлый жизненный опыт кричал мне: Катя, тебя, такую, не может полюбить красивый мужчина, не может – просто так – не может! И наблюдения мои за Андреем говорили о том же: еще несколько дней назад он проходил мимо меня, не замечая, а тут вдруг.... И форма его признания – каждое слово давалось ему с неимоверным трудом, он выдавливал их из себя. Мое сознание словно сковало холодом, и он струился из головы в грудь, в живот, в кончики пальцев. А в сердце бушевал огонь надежды. Он словно пытался растопить ледяную корку, которой я покрылась. Мне казалось, что я просто тресну, расколюсь, как стеклянный сосуд от резкого перепада температур. Я спрашивала себя: почему ты страдаешь? Ведь твой хваленый ум не может найти ни одной причины, по которой Андрей Павлович захотел бы сделать это из корыстных побуждений. Ты и так вся его и вся для него, и он это знает. Зачем ему еще что-то делать специально? Зачем обманывать? Нет повода! Почему ты не должна ему верить? Но какой-то древний датчик все же мигал красной лампочкой: «ложь», «ложь». В общем, когнитивный диссонанс в самой острой форме. Но оттолкнуть Андрея я не могла. Вы вправе осудить меня за это.
- Не могу, Катенька.
- Вот видите! Вы ко мне явно необъективно относитесь! Был бы другой на моем месте, вы бы сказали, что нужно было решительно и бесповоротно отказать Андрею, напомнив, что у него есть невеста.
- Необъективно? Я почему-то, зная вас, уверен, что вы в первую очередь спросили: «А как же Кира?»
Катя удивлялась этому человеку. С одной стороны, он был внимателен к людям, хорошо в них разбирался, умел находить правильные аргументы в разговоре с ними, с другой стороны – не понимал часто истоков и причин их поступков, и… трудно прощал за ошибки. Может быть, просто информации не хватало? Может быть, просто не умел вставать на место другого?
- Да, вы правы. А он сказал, что с Кирой у них все давно разладилось, и что сейчас он не может с ней разорвать отношений из-за компании… Да, я сама это знала, это было правдой и лишним аргументом за то, что он не обманывает меня. Он попросил сохранить меня в тайне наши отношения – мог бы и не просить. Кому я могла об этом рассказать? Никому. Не было у меня ни одного человека, которому я могла доверить свое сокровище. Но и я хотела от него того же: чтобы никто не знал, поэтому спросила про Романа, ведь я слышала порой, сидя в каморке, что они обсуждают все, то есть совсем все. И он заверил меня, что никто, и Роман тоже, ничего не будет знать.
- Какая подлость!
- Павел Олегович, вы же сами говорили, что есть разные точки зрения.
- Это будет подлостью в любом случае, с любой точки.
- Да, вопрос в интерпретации. Можно представлять это как ужасную драму, в которой двое взрослых мужчин изощренно и коварно обманывали юную наивную деву, а можно как комедию в стиле Шекспира: несколько молодых людей намертво запутались, начав обманывать других, а обманули сами себя…
- Вы опять их защищаете, Катя!
- Я не могу их не защищать. Перед вами. Таким строгим судьей. Я не могу не помнить о том, к чему все это привело, и не быть благодарной им за это.
- За подлость, за обман?
- И за мои ужасные страдания, да! Но без которых я бы не смогла стать тем, кем стала.
- Вы страдали?
Катя печально улыбнулась. Снова сделала глоток из рюмочки, тут же отставила ее, запила чаем.
- Честно? Страдала. Можно сказать, что с момента признания Андрея. Причем страдания мои были крайне разнообразными. Я страдала из-за вины перед Кирой. Ужасно. Никакие собственные доводы, что у них ничего хорошего не получилось бы в любом случае, не помогали. Я видела, как она нервничает, ревнует, чувствует, что он отдаляется от нее, и изнемогала от чувства вины, считая, что я теперь причина этому всему. Я страдала, когда он говорил при мне с ней по телефону, обманывал, отталкивал, кричал на нее. Я понимала ее. Я жалела его. Я страдала от того, что нужно было обманывать всех: родителей, девчонок, Колю. Я страдала от мыслей о неизвестности: что ждет меня? Он поиграет со мной, как со многими до меня и бросит? Или превратит в удобную во всех смыслах секретаршу?
На лицах обоих собеседников отразилась некое подобие гримасы отвращения при этих словах Кати.
- Теперь я страдала еще больше от собственной внешности, потому что быть такой рядом с ним – это позорить его. Мне было мучительно осознавать, что он стыдится меня. И я его понимала. Я страдала и за него: как только я представляла, что он может тяготиться нашими отношениями, мне становилось так тяжело! Ведь суть моего существования тогда заключалось в одном: сделать его счастливым, облегчить ему жизнь всеми возможными способами. А все наоборот как-то усложнялось. Я все ему осложняла.
- Катя, пойдемте, пройдемся?
- Да, это хорошая идея. Мне хочется на свежий воздух.
Они шли по людным и безлюдным улочкам, по скверам, вдоль набережной, Павел, как всегда аккуратно направлял свою собеседницу, не мешая ей рассказывать.
- Честно говоря, я вела себя как идиотка. Не смотрите на меня так, Павел Олегович! Именно как идиотка! То улыбалась ему, замирая на месте и не зная, что сказать, то, решив улучшить внешность, явилась на работу накрашенной и одетой «поярче», причем так, что все потеряли дар речи. Однажды я оставила у него на столе листок с написанным моей рукой стихотворением Лохвицкой. В смысле, специально положила, хотела… Что хотела? Сказать в стихах то, что не могла сказать словами.
- А какое именно стихотворение?
- «Твои уста – два лепестка граната».
- Что-то смутно припоминаю…
- Твои уста - два лепестка граната,
Но в них пчела услады не найдет.
Я жадно выпила когда-то
Их пряный хмель, их крепкий мед.
Твои ресницы - крылья черной ночи,
Но до утра их не смыкает сон.
Я заглянула в эти очи -
И в них мой образ отражен.
Твоя душа - восточная загадка.
В ней мир чудес, в ней сказка, но не ложь.
И весь ты - мой, весь без остатка,
Доколе дышишь и живешь.
Катя прочитала стихотворение так, словно это были обычные слова, такие же, как она говорила до этого, рассказывая про свои чувства к Андрею. Оно прозвучала в ее устах так красиво и органично, что Павел даже остановился.
- Спасибо, Катенька! Дивное стихотворение.
- Да, мне тоже так казалось. И хотелось, чтобы он его прочитал. А прочитала Кира, случайно взяв листок со стола. И начался ужасный скандал. Я сидела в каморке и слышала, как Кира обвиняет его в связи с любовницей. Андрей все отрицал, он поссорились, Кира обещала выяснить, кто такая эта Лохвицкая … Мне хотелось провалиться сквозь землю. Исчезнуть. Я ужасалась от мысли, что Кире или Вике придет в голову сравнить почерк… Они, наверное, просто не могли представить себе, что человек, написавший это Андрею, находится в офисе… Он был жутко разгневан, и тогда я ему сказала, что мы больше не можем встречаться. Меня убила даже не сама ситуация – они ссорились с Кирой постоянно, а то, что я была причиной, и что пришло ужасное осознание – любовница – это я.
Вдруг Катя засмеялась весело, словно зазвенела колокольчиком.
- Что, Катенька, что? - Павел был удивлен такому резкому перепаду настроения, ведь только что, рассказывая, она совершенно очевидно переживала все эти эмоции заново.
- Просто Андрею опять пришлось начинать все сначала! Понимаете? И так было много раз. Наверное, каждая моя попытка «ухода» пугала его еще больше. Как это – не он разрывает отношения, а с ним разрывают! Такого не было в истории. Замучился он со мной, а вы говорите! Он опять, наслушавшись аргументов Романа, и в очередной раз поняв, что да, ничего не поделаешь, нужно вернуть эту Катю, - а ведь ему тоже легче было все бросить, - ехал к моему дому, опять уговаривал не оставлять его, просил потерпеть, подождать, говорил, что сам во всем виноват, что проблемы с Кирой – это только его проблемы. Знаете, каждый наш разговор с ним начинался с того, что я приводила аргументы, что мы не можем продолжать наши отношения, а он, что мы не можем не продолжить, что ему от этого плохо, что он просит меня… «Я прошу вас, Катя» - это было заклинание, которое действовало на меня магически. А если он при этом смотрел в глаза, держал за руки… Я не могла сопротивляться. Вы понимаете меня?
- Боже мой, Боже мой! Катя, конечно, я вас очень хорошо понимаю. Держать свою любовь в себе, когда она безответна, гораздо проще, чем отказывать любимому человеку. Ведь здесь уже речь идет не только о твоих страданиях, а о страданиях твоего любимого. Мы не можем причинять боль тому, кого любим. Но… я не понимаю Андрея. Ведь это же такая ложь…
- А знаете, не все было ложью. Поэтому-то я и обманывалась. Он действительно ко мне относился тепло. И он старался подбирать такие слова, которые бы были искренними. Например, про то, что он разглядел мою внутреннюю красоту, про то, что я удивительная девушка, что он таких никогда не встречал. – Катя улыбалась. – Ну, разве это не правда? Где еще встретишь такой уникум? Про то, что он без меня не может… это вообще, без комментариев, с учетом моих обязанностей и полномочий. Он искренне кидался меня защищать, абсолютно искренне, я это видела. От Воропаева, который слишком резко и грубо говорил со мной, от парней во дворе – он подрался сразу с несколькими, когда они сказали про меня что-то обидное. На моих глазах он рисковал своей жизнью – и я не могла ему не верить после этого. Конечно, отчасти – это была защита собственности. Ведь еще до всей этой истории с ухаживанием, он кричал «Катя принадлежит мне!». Я слышала это и была счастлива тогда – принадлежать ему, пусть почти как крепостная…
- Были счастливы тогда? А в это время, когда он за вами ухаживал, вы были несчастны?
- Как вам сказать? Это были все те же качели, только амплитуда стала другой. Космических масштабов. Я то взлетала к звездам, когда, например, он все-таки приходил в кафе, где я его ждала, уже потеряв надежду на встречу, или когда он улыбался мне так, что только нам двоим было понятно, почему он так улыбается, или когда ласково утешал, успокаивал, если меня кто-то обидел, когда просто говорил нежно «Катенька», а то… А то погружалась в какую-то черную беспросветную пучину, когда он вдруг, словно забывшись, начинал кричать раздраженно, и в этом крике не чувствовалось ни капли любви, или я видела мучения Киры, или накатывала волна сомнения. Это было самое страшное: сомнение. Потому что оно разрывало не только мою душу, но и мозг. Я не могла объяснить себе, что именно в происходящем меня угнетает, но это что-то было очень мощным, как какое-то невидимое поле. Он говорил мне часто, что любит меня. Но в моем подсознании, очевидно, были заложены какие-то другие представления о любви. И не только в подсознании: я своими глазами видела, как он общался с другими женщинами, как искрил, как светился. Со мной все было совсем не так: ушла из нашего общения былая легкость, искренность. Со мной он не был обворожителен, легок, очарователен. Наоборот, он словно был скован, напряжен, все время подбирал слова, словно шел по тонкому льду, легко раздражался, когда я этого не ожидала. Текст, который он говорил, как будто расходился с картинкой. Я не понимала этого, я это ощущала. И это меня мучало страшно. Диссонанс между ожиданиями и происходящим. А потом я вдруг, в какой-то момент смогла объяснить себе это…
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Все, конечно, может быть... 
Великолепно!