14. Но тебе в любом случае придется спать с нашей терминаторшей, иначе она может решить, что ты ее уже не любишь.
В отличие от Ильи Ефимовича, автор без любви и пиетета относится (имеет наглость!) ко Льву Николаевичу, возможно, по причине давно затаенной на него обиды – ребенок автора до сих пор не может простить ему горьких слез, пролитых над «Львом и собачкой»: какого хрена не предупредила об отсутствии ХЭ? Но обиды – обидами, а все же Лев (тот, что как зеркало) урвал львиную долю литературной славы не просто ж так. Вон, Tolstoy на пару с Dostoevsky – главные маркеры высокой образованности в Европе и Америке. Это мы можем фыркать и бухтеть еще на школьной скамье, пичкаемые маркерами, кочевряжась и выбирая – этот том читаем, этот пропускаем. Да, богаты писателями с выраженным психологизмом, есть в чем порыться! Да еще гордо задираем носы: а в чем оно, величие? Такой же чел был, как все, со своими страстишками и слабостями, тиранил жену, детей, селянок затаскивал в кусты, а потом проповедовал непротивление злу насилием, имел способности к литературе и имел характер отстаивать свое личное мнение – а че ему, графу, не отстаивать? Подумаешь... я и сама могу написать дюжину романов про Анну с кореньями, про Катьку-то вон сколько настрочила! На счастье...
Но все ж без ЛНТ никак: Все смешалось в доме Облонских в компании «Зималетто». И может замес был бы не таким крутым, кабы не Викуля в качестве венчиков от миксера, соединившая мух и котлеты. Потому что без нее часть произошедших трагических событий могла бы не дойти до женсовета, а другая часть – до ушей Совета, но Вика, находясь в состоянии аффекта, смогла абсолютно всех обеспечить полной информацией и блистательно завершить дело, начатое ее злейшими врагами. Вот никогда не знаешь, откуда придет помощь!
Так что, Катины подруги получили полную картину того, чего видеть не могли, причем с озвучкой и в красках, и теперь поводов для раскаяния у них было больше чем достаточно. Если раньше дамочки организованно шли поплакать в кафе «Ромашка», то теперь, во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах Зималетто и конкретных зималеттовцев, во дни мрачного безвременья, когда в компании воцарились анархия, они разнузданно рыдали каждая за своим столом, в крайнем случае, ненадолго уединялись толпой в туалете. Надо заметить, что отсутствие действующего президента, вице-президента и полный игнор своих обязанностей Кирой только положительно влияли на дисциплину: девушки тщательнейшим образом выполняли всю необходимую работу, и слезы в этом им были не помехой. Маша находилась за своим столом веселой расцветочки уже минут за десять до начала рабочего дня. Во как! Если бы институт наемных плакальщиц у нас не был упразднен, женсовет мог бы срубить в этот период хорошие бабки, подряжаясь рыдать на всевозможных траурных и просто щемяще-торжественных мероприятиях.
Жданов на работу приходил, хоть и непонятно в каком качестве. Ведь после того, как Андрей вместо обещанной всем живой Кати предоставил совету лишь бумажки с печатями, Павел Олегович его за эту непростительную оплошность от должности отстранил. Роман проявил сознательность и самоустранился, Сашку, бьющего копытом, Жданов-старший приструнил, сказав ему «Тпррру!», а пакет документов, переданный Зорькиным, забрал с собой для изучения, консультаций с юристами и принятия решения о дальнейших своих действиях. С решением не торопился, наверное, чего-то ждал. Есть версия, что второго пришествия. Пушкаревой. Да, главный вопрос, теперь беспокоящий практически всех действующих лиц этой истории, был вовсе не «Кто виноват?» или «Что делать?», как любой, уже закончивший школу читатель тут же подумал, а «Где Катя?» Это новое слово в литературе, запомним же его. - Андрей, а где Катя? – интересовался Павел Олегович, не понимающий, как его сын мог все это время следить за столь населенной компанией, если он не в состоянии уследить за одной маленькой помощницей. - Да, где эта ваша Пушкарева? – вторил ему Александр. – Хотелось бы посмотреть на нее теперь, говорят, она расцвела на зималеттовском навозе? - Андрюша, и правда, она же не могла не сказать тебе, своему руководителю, где ее можно найти? – сомневалась Марго. – И вообще, о чем она думает? Уволилась? Неблагодарная девчонка! Да где она еще найдет такого прекрасного абсолютно во всех смыслах начальника! - А где Катя? – спросил Милко, и когда ему сказали, что она у них больше не работает, закатил такую истерику, что пришлось окатить его холодной водой, после чего он дал обет молчания, но не словесного, а творческого. До тех пор, пока ему не вернут Катю. «Лучше б наоборот!» - хором подумали окружающие, но новой истерики не захотели, поэтому так же хором промолчали.
- Вы не можете не знать, где Катя! – давил (только авторитетом, не подумайте чего!) на подруг Пушкаревой всех вместе и по отдельности Андрей Палыч, но они лишь горестно качали головами и молчали. Даже когда кричал(!) – молчали, умолял(!!) – молчали, потому что ж дали Кате слово (!!!) и на самом деле не знали, где она. Андрей Палыч пытался подпоить Татьяну, но напрасно: она пила, но тайны не выдавала. Может, не знала ее на самом деле, а может алкоголь так сильно разбавлялся Пончевыми слезами, что совершенно не действовал.
Новоявленный Зорькин четко отвечал на все вопросы, связанные с компаниями и не прочь был поговорить о погоде и преимуществах вариаторной трансмиссии, но как только Жданов переходил к припеву «где Катя, где Катя, а Катя-то где», Николай Антонович впадал в глухую несознанку. Подловивший его во дворе Жданов уже почти замахнулся, собираясь как следует врезать нежелательному посреднику за то, что тот молчит, но Николай оказался таким предательски тщедушным и так спокойно снял очки, задрав вверх свой хрупкий подбородок, типа готовясь к бою, ха-ха, что Андрей понял: метелить его совсем неинтересно, а, главное, можно убить, он все равно ничего не скажет. Андрей Палыч позавидовал крепости Пушкаревско-Зорькинской дружбы, вспомнил о потерянной своей и ушел, горемыка горемыкой: «Ах, все на свете против АП – и Зорькин и пространство».
Старый Зорькин исчез бесследно, только его и видели. И страшно было думать, что именно с Катей.
Андрей, тщетно пытавшийся найти Пушкареву, задавал свой сакраментальный вопрос всем и каждому, даже барменам в ресторанах, и, не получая ответа, пускался во все тяжкие, исключая воровство, убийство, прелюбодеяние и ложное свидетельство. А! Жены ближнего своего тоже не желал. Как и дальнего. Андрей Палыч настойчиво являлся каждый день на работу, еще больше расстраивая женсовет своим видом – призрака человека, замученного в застенках инквизиции с применением самых продвинутых для Средневековья пыточных технологий. Справедливости ради стоит сказать, что регенеративные способности Палычевого организма тоже были достойны изумления: его глубокие, на вид страшные раны и травмы заживали прямо-таки на глазах, в течение одного рабочего дня, а не за 10-14, как врут в медицинских справочниках. Может быть, именно поэтому он настырно шел каждый вечер за обновлениями. Трудился он теперь исключительно в каморке, стоя коленями на горохе и молясь на белый четырехугольничек, прикрепленный к стене: светлый лик был трудно узнаваем по причине затертости, зацелованности и ... даже не будем пытаться представить себе, что еще этот безумец с репутацией плейбоя, прошедшего все сексуальные огни, воды и трубообразные органы, вытворял с несчастной фотографией. Вика в эти дни не отсвечивала, что было единственным светлым пятном во всем этом мраке: она взяла отпуск и кредит и проходила полное обследование, хотя вопрос с ЗППП был снят в тот же страшный день. Ольга Вячеславовна, как только поняла, в какой острой форме проходит заболевание псевдосифилисом у Андрея и всей его семьи, сразу вызвала скорую помощь в виде своего знакомого пенсионера, и он уверенно развеял все страхи, мгновенно вылечив язву на шее на тот момент уже бывшего президента практически несуществующей компании. Вопрос с нетрадиционной ориентацией сняла сама Вика, рассказав всем, что она только что видела и слышала у дверей «Зималетто». Андрей получил весомую пощечину, залепленную тяжелой рукой Киры, и легкий поцелуй в эту же щечку от мамы: «бедный мальчик, совсем запутался». Ни того, ни другого особо не почувствовал, так как чувствительнее того, что Катя сказала про инструкцию и «ненавижу», ничего быть не могло. В нем все теперь словно онемело, а глазах стоял кадр: безвольно повисшая Катина маленькая ручка в широком голубом рукаве пальто, отороченном пушистым белым мехом.
«Где Катя?!»
«Катя, где ты?»
В тот короткий промежуток ночи, когда удавалось забыться, Андрею снился повторяющийся сон: Катя хочет вернуться в «Зималетто», к нему, но здание оцеплено войсками СЭС и химзащиты, окружено агрессивными группами гомофобов, состоящих из разнообразнейших секс-большинств, и она не может пробиться сквозь эти заграждения внутрь. Он же не может выйти из здания, хотя пытается незаметно ползти к ней, но его хватают за ноги какие-то люди, то ли кредиторы, то ли адвокаты, и когда он уже почти достигает крутящихся дверей, за которым видит Катю, преодолевшую кордоны и полосатые ленточки, откуда ни возьмись появляется Заяц и, с силой крутанув дверь, бьет ею Андрея по голове. От этого удара он тут же просыпается. Всегда с жуткой головной болью и с застывшим криком «Катя!» на губах. В общем, на Андрей Палыча смотреть без слез было нельзя. Слезы хоть как-то замутняли картинку, смягчая яркость кровоподтеков, синяков и лихорадочного блеска глаз: «об кого б еще разбиться?» Вчера женсовет пытался поговорить с Кирой Юрьевной, чтобы хоть отчасти загладить свою с каждым днем углубляющуюся, как овраг во время сильных ливней с необсаженными кустами склонами, вину. Хотели объяснить ей про Зайца и сифилис, для того, чтобы она не держала на Андрея Палыча зла, пожалела его, поддержала по старой памяти, но Кира Юрьевна отнеслась к этому неожиданно. - А знаете, девочки, я рада, что все так произошло. Если б не Заяц, я б так и бегала за Андреем, не понимая, что смысла в этом уже давно нет. А Заяц – он открыл мне глаза! Он мне помог отпустить Андрея, а главное – себя! Я теперь такую свободу почувствовала! Не надо беспокоиться, ревновать, переживать... ждать, бесконечно ждать этого Жданова! Да я счастлива! Вы себе не представляете, как мне легко! Он же молчал, когда я его подозревала? Значит, хотел, чтобы я так думала. При чем тут вы? Вы все сделали правильно, настоящие гении! Заяц – просто катализатор, реакция пошла быстрее, а значит – меньше боли пришлось терпеть. Андрей – пусть как знает. Пусть любит, кого хочет, пусть гробит себя, если ему нравится – «а нам все равно, а нам – все равно!» Ольге Вячеславовне после этого разговора, вроде бы позитивного, стало плохо с сердцем. - Сломать – сломали, а построить? Девочки полночи провели у ее постели, оставили их с Милко спящими на одной кровати - нежный маэстро не захотел покинуть любимую Олечку. Когда уходили, нашли во дворе пьяного Жданова, распятого на ледяных железных трубах детской карусели. Попытались отправить его домой, но он сказал, что его программа на сегодня еще не выполнена. Утром явился с опухшей губой и надорванным ухом. - Неужто с Тайсоном сцепились, Андрей Палыч! – уважительно крякнул Федор. - Если бы! – разочарованно ответил Жданов, - все куда-то попрятались! С каждым днем становилось все хуже, и хуже, и хуже...
Сегодня Амуре приснился сон, причем это случилось на работе, когда она на минутку уронила голову на сложенные на столе руки: большая пестрая змея подползла к Кате, стоящей неподвижно и смотрящей куда-то вдаль, как любила замереть Пушкарева в последнее время, и стала обвиваться вокруг ее тела. Все выше и выше, вот уже и руки, прижатые к бедрам, скрылись за толстыми кольцами, и грудь. Змея делает еще один оборот и останавливается лицом к лицу с Катей, как на картинках про зеленого змия и алкоголика. Раскрывает свою пасть и Амура видит вместо раздвоения на кончике змеиного языка белую таблеточку. Кошмар ледяной волной окатывает Амуру, и она открывает глаза. Плохой, очень плохой сон! Женщина вскакивает и подбегает к окну, бормоча заветные слова: «куда ночь, туда и сон!» Только бы не сбылся! Нет, нет! Но это же было не ночное видение, это был непростой, залетный сон! Она знает, что этими заклинаниями не поможешь. Ни Катя, ни Зорькин не берут трубку. Амуру все больше охватывает тревога. - Что-то случится! – твердит она подругам все время, пока они обедают в «Ромашке», наводя страх на и без того несчастных женщин, – Змея – это опасность, угроза, враг. Надо Катю предупредить. - О чем? – Шурочка крошит булочку. - Как? Она ж не звонит, на связь не выходит, дома ее нет. – Светлана ищет истину на дне стакана. - Вдруг Зорькин перезвонит попозже, сейчас не услышал или не может говорить? - Танюша шинкует грушу. - Да, надо ждать. А что снилось-то? – Маша размазывает кашу. Амура рассказала. - Ужас какой, - сказала даже чуть схуднувшая за последние дни Танюша. – Но она же ее не укусила? Не задушила? - Нет... и это немного успокаивает, но опасность есть и, значит, мы должны что-то сделать! - Таблетки! – вдруг вскрикивает Шурочка, - Боже мой! Вдруг Катя захочет...? Все замолкают, пораженные догадкой. - Неееет, - Амура почти плачет, потому что понимает, что «да» очень даже возможно. - Что же натворили мы... - Что же мы наделали! - Мы еще хуже этих! - Мы же не хотели – так! - И они так – не хотели! - Они – из-за корысти, а мы – по справедливости! - А результат? - О, результат превзошел все наши ожидания! - Девочки, какие же мы дууууры! Отчаяние черной тучей накрывает поредевший и похудевший женсовет, они горько плачут и стенают, но ни одна не пытается обвинить в чем-то свою подругу, каждый знает, что сам хорош. Хороша. Вот что автору в них очень нравится, и что совсем не нравилось в мальчиках: желание как можно быстрее найти виноватого, нежелание принять ответственность за ошибку или поражение на себя. - Так! Каяться будем потом, - берет инициативу в свои руки Шурочка, - надо понять, что нам делать! - Как, у вас в планах есть еще что-то? – вырастает над столиком образ Роман Дмитрича. Нет, не образ, он сам. Он сам и белочка. Девушки дружно охают и замолкают. - Надеюсь, что-то не менее грандиозное и занимательное, чем «Ночь зеленых ведьм»? По его лицу не поймешь, злится он или совсем нет - просто подтрунивает.
Злиться он перестал уже давно. Практически сразу, как начал понимать, что происходит. А начал он понимать, когда увидел этих двоих вместе на белом экране свежевыпавшего снега, Андрея и Катю, для которых не существовало в тот момент больше ничего и никого. Для каждого из них мир был заключен в другом, и этот мир рушился на глазах Малиновского, складывался двумя башнями-близнецами. Что там потерянное «Зималетто», все страшные недуги скопом, гнев родителей, подпорченная репутация, ядерная война или рост тарифов на ЖКХ – их волновало только одно, только расчет дроби: ты меня не любишь?/ты меня не любишь! И ответ был тоже в виде дроби: жизнь/смерть. Как-то так странно выходило, что Малиновский точно знал: люблю/жизнь, а в действительности получилось совсем наоборот – оба теперь умирали, уверенные, что «не любит». На ноль делить нельзя!
Доказательств правоты Малиновского было навалом: - страсть, с которой врезал ему Жданчик за ночь с Катей, которой не было; - бережно сохраненная Катей для ненавистного Жданова компания; - вроде бы необъяснимая Ждановская ревность к Кате и - надо же! - искреннее желание жениться на ней; - сначала солнце-Катя, а потом зомби-Катя; - безнадежные Катины мечты параллельные нежеланию отдаться ему, зеленоглазому божеству! - Ждановские ломки в отсутствие поцелуйной дозы при широчайшем выборе качественных наркотиков; - а Андреевы постночные серенады? Он же сиреной пел, собака, об этих ночах с Пушкаревой! Святого бы с пути праведного сбил! Не то что пытливого и любознательного Романа. Да мало ли этих весны любви веселых примет? Малиновский не ошибался в Катиных чувствах, он был прав! А со Ждановым – да, лопухнулся! Тот же втюрился уже давно, а Роман все не догонял! Это кровавое признание в любви, еще более веское оттого, что никого-то Андрей вокруг не видел и говорил это только для Кати – будет посильнее клятвы в церкви, потому что там свидетелями всего лишь священник и Бог, а здесь женсовет в полном составе и Вика. А Катя все равно не поверила, потому что инструкция. Что сила устных заявлений против написанного пером? А потом еще вырубленного топором прямо в ней, в ее сердце, как бы отвратительно пафосно это ни звучало! Эх, Катя, Катя... Ты ж первая обманула всех своей некрасивостью! Ну чтоб тебе раньше не приодеться? Ужасно не хотелось чувствовать себя виноватым, хотелось найти себе оправданий. И глупым не хотелось себя чувствовать, лохом, которого женщина – легко! - обвела вокруг пальца, поймала на такой ерунде! Но ведь все так естественно, ловко было подстроено! Натурально и живенько... Стоп! Живенько – это ведь совсем не про теперешнюю Катю. И ловко – тоже не про нее. И все это проделать с ним она одна бы не смогла! Или смогла? Он не знал, что думать о Пушкаревой. А ведь дамочки были поражены дракой, но вовсе не удивлены! Испуганы – да! И красавчика этого хорошо знали, и словно руководили им. И очкарик этот – Николай. Тоже Николай. Совпадение? В базе номер автомобиля, увезшего Пушкареву, был зарегистрирован на некоего Никодима. Совсем немного нужно было времени Роману, чтобы догадаться если не обо всем, то о многом. Катя подругам показала инструкцию или они сами увидели, а потом... Одна и все, и все на них со Ждановым одних! Как здорово у них получилось! Роман отдавал должное фантазии, смелости и организаторским способностям девушек. И дневник... он был написан так, что Малиновский не отказался бы иметь его у себя. Это было настоящее искусство, коснувшееся самых тайных струн его души, и ведь они откликнулись, зазвенели! Или... это было настоящее, не искусство. Кстати, он еще тогда хотел сравнить, да забыл. Где же, где же? Какую книжку он тогда читал? Что-то фантастическое, кажется, про остров, секс без устали, а, вот! Закладкой – открытка с 23 февраля. Всем мужчинам дарили. Он свою не выбросил, как обычно, потому что ему вдруг понравился юморной легкий текст, искренний и даже игривый. Кто писал? Та же толстая петелька у буквы «в». А Катя тогда еще не работала в компании.
Есть у него мысль. Среди всего, что успел бегло прочитать, запомнилось ощущение – так, легкий туманный намек, основная тема, которая потом Антоновской песней крутилась в голове: «Для меня нет тебя прекрасней, но ловлю я твой взор напрасно, как виденье, неуловимый, каждый день ты проходишь мимо». Это можно прояснить позже. А пока...
Бабы без мужиков могут все. Нуууу... почти все. И то, это «почти» - временно. Еще чуть-чуть – и научатся почковаться, а что еще остается? И все же лучше, когда в трудный момент есть возможность опереться на крепкое плечо мужчины, хоть какого-нибудь плохонького, а Малиновский был неплох. Совсем неплох в своем веселом великодушии, в красивой рубашке (или все же в свитере? автору трудно выбрать, ему и то, и то нравится), еще роднее, чем раньше, потому что тайн у него от них стало меньше, а сердиться за это он на дам не собирался, поэтому женсоветчицы, измученные собственными совестЯми, подломленные свалившимися на любимое начальство по их вине горестЯми и, главное, добитые непониманием, можно ли хоть что-то теперь исправить, кинулись к Роману Дмитричу с воплями, что он немедленно должен им помочь хоть как-то улучшить ситуацию.
Малиновский сверкал иронично глазами, сдержанно шутил, пытаясь сохранить в дамах чувство вины перед собой, но понимал, что они ему нужны так же, как он им. - Доложите обстановку. Как раз когда Малиновский понял масштаб катастрофы, позвонил Зорькин. После обстоятельного разговора с ним Света дрожащим голосом, но с некоторым облегчением сообщила: - Катя сейчас живет у Никодима, он попросил ее последить за кошкой, пока он будет в отъезде. Зорькин сегодня уехал к Пушкаревым в санаторий по просьбе Кати, а вчера он у нее был. Николаю совсем не понравилось, что ответила Катя на вопрос, что это за таблетки у нее, он испугался, что ей совсем плохо. - И что она ответила? - Что это способ решить все проблемы раз и навсегда. - Ой, девочки, - прикусила кулачок Танюша. – А если она только из-за кошки не... Катя такая ответственная! - Надо было у нее сразу после... – Амура глянула на Романа, - забрать их, да не до того было. - Коля молодец, сначала хотел просто незаметно экспроприировать, как он выразился, флакончик, а потом решил, что лучше подменить таблетки. Он ей туда своего глицина насыпал, благо совершенно так же выглядит. Даже поломал немного. Все помолчали, обдумывая идею, что одинаковые мысли совсем не просто так приходят разным людям в голову, значит, есть основание. - Андрей Палыч так искренне сказал, что любит Катю! – вспомнила Светлана. - Я думаю, что он не врал, - ответил ей и всем Роман. – Я просто уверен в этом. Он мне и раньше говорил, что хочет жениться на ней, только мне все казалось, что это у него такой юмор, черный. - Он это сказал еще до того, как Зорькин отдал документы, поэтому она и не поверила. - Да разве поверишь после такой инструк.... – Амура не договорила. - Надо убедить Катю поговорить с Андреем Палычем наедине! Иначе они оба дойдут до точки, насколько я их знаю! И это будет точка, после которой можно будет поставить лишь слово «конец»! – горячо заговорила Шурочка, а Роман бросил на нее быстрый острый взгляд. - Да как ее убедишь? Во-первых, мы обещали оставить ее в покое, во-вторых, она ничего не хочет слушать, в-третьих, мы даже не знаем, где она с этой кошкой проживает, в-четвертых, хочет ли она теперь вообще с Андрей Палычем говорить! Она же сказала: не хочу больше никого их видеть. Никогда! - А Андрей Палыч? Это ж ужас, летящий на крыльях ночи! Разве он сейчас может хоть что-то сказать или объяснить? - Сказать, может быть и не может, - задумчиво крутил в руках нож Роман, не подозревая, что именно этим тупым оружием его хотели кастрировать, - а сделать – запросто. Нужно только создать условия. - Что сделать? - То, что будет убедительнее слов. - Жениться? - Это тоже, но потом. До девушек постепенно дошло. - Но как? - Во-первых, я Кате никаких обещаний не давал, во-вторых, ее можно ни в чем не убеждать, в-третьих, я, кажется, могу выяснить, где она живет с кошкой, в-четвертых, если говорить она с Андреем не хочет, то я знаю, что она с ним хотела делать. - Ну, Роман Дмитрич! – фыркнула Маша. - Это не то, о чем вы подумали, Мария! Она мне сказала кое-что, что сначала я принял на свой счет, потому что уж очень убедителен был Пушкаревский (ковычки пальцами) дневник, - от Романа не ускользнули взгляды девушек, брошенные на Шурочку, - но потом я понял, что она говорила об Андрее. - И что это? - Я вам поведаю о своем плане, если вы мне обещаете помочь. - Обещаем! – энергично и с надеждой откликнулись барышни. - и если скажете, кто писал дневник. - Нет! – дружно сказали все, кроме Шурочки. - Спасибо, я понял. Итак, Катя говорила, что у нее есть ключи от квартиры Жданова. Вы не знаете, она их забрала с собой, вернула ему или...? - Они у меня в сейфе. - Прекрасно. Нам надо будет разделиться на три группы. Одна займется Катей и кошкой в квартире подставного Зорькина, другая группа придет ей на помощь в нужный момент, третья должна следить за Ждановым, чтобы он не угробил себя сегодня окончательно, меня всегда раздражал финал Ромео и Джульетты. Загнать его домой надо не раньше, чем будет все готово. Затем... Разделились легко: первая группа «Психологи» - Амура и Мария, вторая «Зачистка» - Роман и Шурочка, третья «Загонщики» - Татьяна на правах старого друга-собутыльника и Светлана.
Если бы у автора было чуть побольше времени, он бы показал зрителям три разных по жанру короткометражки: «Чип и Дейл спешат на помощь», психологическая драма, в главных ролях Амура, Мария, Катя, бутылка, в эпизодах – кошка, носовые платки, рюмки, леденцы «Дюшес» в качестве закуски, 1\4 стандартной РДМ-феедозы; «Двор. Автомобиль. Девушка.», романтическое фэнтези, в главных ролях Шура, Роман Дмитрич; «Залечь на дно в «Брюгге», культовый триллер, спонсором которого стала элитная забегаловка «Брюгге», излюбленное место встречи московских хомячков. В главных ролях: Жданов, Таня, Света, просто в ролях – чемпионы мира по боксу Хомяков, Хомячан, Хомякченко, Хомидчидзе, Нур-Хомяк, бармены, посетители, вышибалы, таксисты и случайные прохожие, которым не повезло. Ждановской консьержке Роман по-приятельски объяснил: у Андрея праздник, группа товарищей решила сделать ему сюрприз. Зная Малиновского, бдительная старушка не стала спрашивать, что это за рулон он несет в руках. Понятно же, что девицу. Катю аккуратно сложили на краешек Ждановской кровати, чтобы он сразу, как прошел в спальню, смог ее заметить. Катя впервые за долгие-долгие дни и ночи спала крепко и спокойно. Видимо, выпитый алкоголь с крупинкой снотворного и пролитые слезы подействовали благотворнейшим образом на истощенную нервную систему Пушкаревой. Сделав еще кое-какие приготовления, оперативная группа покинула квартиру. Как только дверь захлопнулась, Катя глубоко вздохнула, улыбнулась во сне, прижала к груди ладошки вместе с краешком покрывала и откатилась к самой стенке, намотав на себя приятную бархатистую ткань.
Измученные Ждановским стремлением сразиться с каждым мало-мальски похожим на Зорькина Первого мужчиной (благо наш мужик в общей своей массе мелок и темноволос), но не побежденные его энтузиазмом и выполнившие задание с честью – Андрей был избит, но не поломан и пьян ровно настолько, чтобы слушаться женщин, но не падать, Татьяна и Светлана загнали своего бывшего, но вечно любимого президента в квартиру в нужное время. Помогли ему снять пальто и шарф, но дальше прихожей, чтобы не вызывать подозрений не пошли.
- Что-то я сомневаюсь, что у них эээ... получится сейчас, - сказала, закуривая, Амура, когда все встретились на общественном балконе. - У Жданова в любом состоянии получится, - с уверенностью сказал Роман Дмитрич, - Ну, аминь! Наверное, уже началось! Я бы подержал свечку. - Да они оба почти трупы! - Тогда это будет в чистом виде мечта Кати. Она хотела спать с ним, не просыпаясь, причем чтобы они оба были трупами. Как по писанному, - был чему-то неимоверно рад Малиновский. - Так это ж и есть "Ромео и Джульетта"! - Иногда даже автор ничего не может сделать со своими героями и роком, нависшим над ними. Остается только ждать. - Чего? - ХЭ. Дамочки не расслышали, что сказал Роман Дмитрич, поэтому поняли это "хе э" каждая -по-своему, но все одинаково. Чего еще можно ждать от Малиновского? Пошляк!
В этот момент Андрей, даже не скинув ботинок, прошел в темную спальню, рухнул на кровать с краю и тут же уснул.
15. Только вы останетесь вдвоем, отправь ее в ванную и прими еще одну порцию виски. Чтобы к тому моменту, когда вы начнете делать это (могу себе представить, как тебя сейчас перекосило!) в общем, ты уже дошел до кондиции, и тебе было все равно и все по барабану.
Сначала сон Андрея был настолько глубок, что даже если бы в этот момент ему что-то снилось, он бы никогда потом не смог выудить эти дрим-воспоминания из недр памяти. Но ближе к утру, когда и печень уже справилась с продуктами переработки алкоголя, а, значит, забытье перестало быть наркотическим, и мышцы, долго находившиеся в одном положении, затекли, и места ударов стали максимально чувствительными, и ботинки начали ощущаться ступнями, как нечто противоестественное, Андрей увидел цветное видение.
Это был опять Заяц, завсегдатай Палычевых снов Нового Времени, а именно того периода, когда вдруг выяснилось, что именно зайцы правят миром, а не деньги, не масоны, не дебилы, не рептилоиды, не числа, и – тададам! - не коты! Как же заааа… (звонок другу) затараканил этот Заяц Жданова во всех смыслах! Жданов уже приготовился обороняться, сжал кулаки, сфинктеры и даже - хоть Андрей никогда и никому в этом не признался бы, - круговую мышцу глаза, то есть зажмурился. Но когда ты спишь, действие это совершенно бессмысленное – чем мы видим во сне? Вот именно! Поэтому сунутый Зайцем под самый что ни на есть деБержераковский нос цветок никак не мог остаться незамеченным. Цветок, а точнее – закрытый бутон, был вытянутой формы, а краешки сомкнутых лепестков махрились тонкими белесыми ворсинками. Когда бутон с легким хлопком раскрылся, Зайца уже и след простыл, а внутри бутона оказалась Катя. Катя – маленькая голенькая девочка, во рту с пустышкой на пол-лица в виде груши, скатилась по гладкому лепестку, как по горке и побежала куда-то в темноту, а Андрей, понимая, что происходит что-то непоправимое и ужасное, по законам сна не мог ни крикнуть ей, ни кинуться вдогонку. «Потерял! Потерял! Потерял!» - вспыхивает в сознании, и каменная неподвижность тела хуже пытки огнем. Не в состоянии дальше терпеть эту муку, а потому страстно мечтающий проснуться, Андрей вдруг снова видит Зайца, который в три длинных прыжка догоняет беглянку, ловко сцапывает ее меховыми лапищами и приносит обратно. «Смотри, как надо! – беззвучно произносит Заяц, и, продемонстрировав Жданову Катину попку, в которой вдруг обнаруживается отверстие, винтообразными движениями насаживает ее на пестик цветка в Андреевых руках, а потом плотно заматывает лепестками. До этого рыдающая и дрыгающаяся, как младенец с коликами, Катя тут же успокаивается. – Понял? Держи крепче!» Жданов сжимает бутоновый сверток в руках, а он растет, растет, тяжелеет, и руки наливаются свинцом, но не размыкаются. Андрей стискивает зубы и с такой силой прижимает уже совсем большую Катю к себе, что становится трудно дышать. «Умру – не отпущу!», - догоняет он последнюю свою сонную мысль просыпающимся сознанием и открывает глаза. Утренний свет не позволяет рассмотреть тонкий слой пыли на натяжном потолке спальни, но приятен для наполненных слезами глаз. Такой дивный это был сон – первый за последнее время светлый, а может и единственный такой светлый в его жизни. Сладкий до слез – во сне, и до этих же слез горький - наяву. Голова звонким чувствительным чугунком, во рту – коктейль мерзких вкусов «Кровавая Кэт»: буро-красный слой - вчерашняя свернувшаяся кровь, прозрачный - вчерашний алкоголь, специи – соль сегодняшней песочной суши и острая паприка всегдашней сердечной боли. Сел на кровати, спустив ноги на ступеньку или как эта фигня вокруг кровати у него называется, поддерживая голову руками – больше невмоготу лежать, телу хочется изменить положение. Еще один день наступает? Опять без Кати?
Если б сердцу можно было приказать: потише! А то ведь ухает и в ушах, и в костяной клетке груди так, что мешает шевелить мозгами, а они и без того ворочаются с трудом, будто слиплись, как язык и небо, как слизистая щек и десен. Не может же быть, что Катя и ее родители уехали куда-то навсегда? «Канары? Карибы?» – подкидывает на удивление расторопная память веселые картинки. Да, лан... папа Кати? На ПМЖ на Карибы? Неееет... Валерий Сергееич? А вдруг? Да, Жданов несколько раз уже почти под утро приходил к их квартире и названивал – никто не открыл. Но это не значит, что не откроют сегодня, завтра или послезавтра. Он будет долбиться в эту дверь, пока не добьется своего – встречи с Пушкаревыми. Но... каждый день, прожитый где-то Катей, прочитавшей инструкцию и не знающей правды, кажется ему роковым. Нет, Андрей как раз не думает, что она может сделать что-то страшное с собой, он думает, что она может сделать что-то страшное с ним: выйти замуж, исчезнуть из его жизни, окончательно разлюбить. Разве можно исчезнуть в нашем мире? Вот так вот – раааз и пропасть? Он не верит в это, но боится, как малыш, мучимый собственным воображением: мама уйдет на работу и не вернется. А еще все эти звонки от Юлианы, от Доминик, от Волочковой и всяких других прочих, которых оказалось великое множество, и среди них просто туча мужчин: - Андрей, добрый день. Скажите, пожалуйста, как нам можно связаться с Катей, а то прежние ее контакты не контачат. - Андрей Палыч, мы бы хотели переговорить с вашей помощницей. Вы можете нам в этом помочь? - Уважаемый Андрей Палыч, будьте так добры, уважьте нашу просьбу, передайте Екатерине Валерьевне, что мы очень ждем встречи с ней. - Господин Жданов, где можно найти госпожу Пушкареву? Они, эти звонки, лишь еще больше тревожат: Катя ведь такая ответственная! Как она могла так поступить с другими, ладно – с ним? Значит... Лучше не думать, что это значит. И хорошо еще, что можно хоть отчасти расслабиться насчет блондина. И то… Это ж он ее увозил, это на его руках Андрей в последний раз видел искомое. - Андрей, я не понимаю, что происходит? Где Катя? – кажется, папа подхватил эту московскую заразу. Сидел бы себе в Лондоне: «мне здесь приятно, тепло и сыро». Папин голос холоден, он больше не задает никаких вопросов. Только этот. Жданов по сотому разу начинает продумывать стратегию поиска Пушкаревой, уговаривая себя, что выход есть: а если Зорькина обманным путем – лаской и деловыми разговорами заманить к себе, напоить, а потом... Интересно, а он щекотки боится? А если за Катю или информацию о ней предложить большие деньги? Это самый верный способ - деньги, рассказывали ему. Даже в Индии, где никак не могли искоренить черную оспу, когда она во всем мире уже давно была побеждена, потому что темные люди не выдавали больных и не привитых – верили в Богиню оспы, которая уносила заболевших куда-то там в свой рай, и то с повышением цены за каждого выявленного больного, уменьшалось число верующих в Богиню. И ведь настал день, когда даже за огромное вознаграждение никого не выдали – некого было выдавать. Кто ж ему про это в красках рассказывал, а? Аааа… не думаем об этом, не думаем!
Опять же, если упасть перед женсоветом в обморок, бормоча слабеющим голосом «Катя, я умираю без тебя, Катя», вдруг, они все же пожалеют его и помогут? Они б его за муки полюбили, а он бы их за состраданье к ним… премировал! А что? Совсем неплохо! Женщины могут все, если захотят. Вот! Ворваться в туалет к ним – крайняя мера, конечно, а что остается? - когда они в полном составе там будут, и рухнуть. На колени? Нет, лучше оземь и пену пустить изо рта, башкой о кафель биться, пилочкой для ногтей чиркать по венам. Эта сцена, возникшая в воображении, тут же открыла путь мыслям, которые запирались Андреевым сознанием на самые крепкие замки. И все равно постоянно просачивались ото всюду, как сукровица сквозь наложенные швы: Малиновский.
Думать о нем, все равно, что пить горячий лимонный сок разбитыми губами.
Да, дамочки объясняли, что никто ни с кем не спал – ни Катя с Романом, ни Роман с Катей, но ведь... Малиновский ждал ее после работы, и не сказал Андрею ни о чем, и повез к себе домой, зная, зная, как Жданов сходит с ума от ревности, зная, что у Андрея к ней! А вдруг – не зная? «Сладку ягоду рвали вместе, горьку ягоду – я один!» Господи, как же хреново! И как бы все было здорово, если бы с ним всего лишь были Катя, папа, мама и Ромка…
«Я б не многого хотела: вслух читать и мяч катать, я бы песенку пропела, я б могла похохотать».
«Андрей Палыч! Роман Дмитрич ведь хотел прикрыть вас от Кати своим телом! Вы вспомните!» - врезались в память слова рыдающей Шурочки. Он помнил, ага... Телом от Кати? Зачем? Кто его просил, а? И инструкция эта! Тут Жданов легко подобрал к слову «инструкция» соответствующий неприличный эпитет (играем в шарады: в слове есть три пятых от полусонных мечт и указание на день, когда можно мыться) и застонал.
Этот стон вызвал ответный за спиной нашего страдальца. Он вздрогнул и резко обернулся.
Катерина до этого момента спала совершенно спокойно, ее дыхание было легким и неслышным, это годам к шестидесяти она начнет тихонечко похрапывать, вызывая тем самым шутливое недовольство своего мужа. Тогда она его напугает предложением: «Хочешь, будем спать отдельно?», что раз и навсегда закроет данную тему. Если до сегодняшней ночи Катя дремала урывками и сон ее был чутким и поверхностным, а просыпалась она всегда на мокрой подушке, то сейчас она нырнула на самое-самое дно этого странного омута, который бытие и небытие одновременно, и сырым был лишь краешек покрывала, в которое она сама и замоталась, – аккурат под уголком рта, откуда стекла не так давно тоненькая ниточка слюнки.
О чем плакала Катя во сне и наяву? О разном, сбывшемся и несбывшемся, но часто, очень часто доводило до слез ее одно и то же воспоминание: Андрей и Роман, разбивающие друг другу в кровь лица и вдребезги свою дружбу. Нормальному человеку вообще тяжко видеть, как дерутся люди – даже чужие, почти незнакомые друг другу, но драка между своими ужасна вдвойне, в квадрате. И тем безобразнее и страшнее зрелище, чем ближе были между собой раньше дерущиеся: отец и сын, братья, друзья. Ведь каждый удар в этих боях против правил наполнен энергией, по убийственности значительно превосходящей энергию ци: не раздражение на чужого, не мгновенно вспыхнувший от случайного оскорбления гнев, а черная выстоявшаяся обида, или застарелая ненависть, или предательство свинцовым кастетом лежат в середине ладони, проступают жесткими буграми между пальцев. А если ты знаешь, что сама виновата в этом? Да будь они хоть трижды сволочи, все равно! Пусть они творят, что хотят – может, не ведают, что? Но ты-то, ты-то! Ты не должна была… разве это любовь?
И вот, наконец, темнота и тишина – никаких картинок, никаких слез, никакой беды и вины. Лучший подарок человеку от Бога – сон, отдохновение от самого себя – грешного и несовершенного, избавление – пусть на время – от собственных мыслей, что гораздо беспощаднее любого суда, потому что совесть ведь не заткнешь. Андрей оборачивается и видит Катину макушку, Катины волосы, упавшие ей на лицо, на половину скрытое в покрывале, и боится поверить в увиденное. Дыхание сбивается с такта, пропуская вдох-выдох, а сердце, наоборот, ускоряется, пытаясь выскочить из грудной клетки и первым добежать до девушки: не оптический ли обман зрения? Пришла! Боже... Она сама пришла к нему! Он уже почти дернулся к ней, но длинный и мощный выдох после глубокого, застрявшего в груди вдоха ударил по рецепторам: черт, от него же разит, как из помойки! И руки грязные – под ногтями уж точно не шоколад.
Вставал с кровати так, будто посередине мягкого пружинного матраса стоит наполненный доверху водой стакан – и надо не только не опрокинуть его, но и не расплескать ни капли. Да, он бы сравнил это свое уползание с постели со сбеганием матери от уснувшего ребенка, но для этого нужно быть той матерью. Или мочь думать хоть о чем-нибудь, кроме: «Боже, она здесь! Только б не проснулась пока!» Ботинки прочь, потные носки – в них же, босиком добежал до ванной, тщательно вымыл руки, лицо, обливаясь холодным потом каждый раз, когда казалось: и вода слишком громко шумит, и дверь слишком громко закрывается. Чистя зубы, снова заглянул в спальню: Катя в том же положении лежала у стеночки.
Да, синяки, заплывший глаз и опухшую щеку водой не смыть, но хоть изо рта пахнет более сносно: дышал до головокружения в ладони ковшиком. Хотелось пить, но вода может ухудшить состояние, рассола все равно нет. Чаю? Невозможно шуметь чайником и греметь посудой – а если проснется? Выпил ряженки, чтобы из желудка не пахло кислым. А голова, с тех пор как увидел чудо в своей кровати, болеть перестала. Совсем. Не тот ли это случай, когда теряешь голову от счастья? Потому и не болит. И снова бегал – проверял: спит – не спит? Почему ему было так страшно, что Катя очнется без него? Он не задавал себе этого вопроса, он действовал интуитивно, это нам все интересно – отчего да по какой причине. Хотел увидеть первое выражение ее глаз после пробуждения? Хотел, чтобы увидела сразу его? Или боялся упустить? Или... А когда она пришла? Когда он уже спал или до того? Может, этим покрывалом она попыталась отгородиться от него, пьяного в стельку, и оттого противного? Но ведь не ушла! Переодеться тоже не помешало бы. И принять душ. Как же громко все, оказывается, в этом мире, с каким шумом мы производим свои обычные действия, а он ведь никогда этого не замечал! Занавеска в ванной громыхает! Вода журчит, как ненормальная, трубы гудят, мочалка шуршит! Как быстро, оказывается, человек может вымыться, вытереться, одеться в свежее белье, рубашку и брюки! Катин папа остался бы доволен.
Сколько раз за то время, пока Андрей проводил свой утренний туалет, он заглядывал в спальню? Мы улыбнулись бы, наблюдая за его передвижениями по квартире, за его нетерпением и озабоченностью.
Но вот он привел себя в порядок и крадется теперь на четвереньках к заветному кулечку. Ему страшно хочется убрать с Катиного лица волосы, закрывающие лоб, запутавшиеся в длинных ресницах. Но он не решается. Просто смотрит, и разные мысли роятся в его голове, но ни одна, зародившись, не успевает толком оформиться и тут же улетает.
- Сон то был вещий! – сказала бы Катина мама, случись так, что Андрей ей его рассказал. – Девочка во сне – к диву, хорошо, что не мальчик – мальчик всегда к маяте, цветок – подарок, чем экзотичнее – тем богаче, потерял и нашел – к удаче, а вот заяц – это я не знаю, к чему.
Про пестик и посаженную на него, чтобы не плакала, Катю Андрей все равно не решился бы спросить у доброй женщины, поэтому отнесем эти подробности к банальному воздействию алкоголя на нервные клетки Ждановского мозга. Да и мама в санатории - трактовать тот предутренний сон, приснившийся мужчине за несколько секунд до пробуждения, некому. Да и не вспоминает мужчина о нем, он другим занят. Он ждет.
Но вот оболочки Катиного сна не выдерживают плотности взгляда Андрея, и ее, чуть припухшие по краям веки подрагивают. Он тут же протягивает руку к прядям, освобождая от них светлый лик своей ненаглядной. Катя распахивает глаза и... и испуганно вздрагивает, обнаруживая прямо перед собой узкоглазое (даром, что с одной стороны) лицо неизвестной национальности. Она без очков, поэтому картинка нечеткая и, соответственно, более пугающая. Хорошо, что Жданов догадывается послать звуковой опознавательный сигнал шепотом: - Каааать...
Этот позывной навсегда останется в памяти всех, кто хоть раз посмотрел НРК с начала до конца. Не говоря уж про тех, кто не раз. И про саму Катю.
- Где я? – хрипло спрашивает Пушкарева, тут же догадавшись, что над ней нависает не Кола Бельды, и поездка на оленях в тундру ей пока не угрожает, а Андрей Палыч. Она пытается пошевелиться, но ее ночной кокон намотан на удивление плотно. - У меня, Кать... Здесь было бы уместно добавить «на Северном полюсе», и в качестве подтверждения, что у АП имеется чувство юмора, не покидающее его в самых экстремальных ситуациях, и в качестве переклички с ранее описанными снами – это было бы красиво и закруглительно, но Жданов этого не говорит. Он типа не в том состоянии, чтобы разговаривать. А если б сказал? Мы б первые и возбухли: ну, вот, ему принесли Пушкареву на блюдечке с голубой каемочкой, положили прямо в постель, даже время дали на умыться-подмыться, а он тут разговоры разговаривать будет? Ты ее еще про отчет спроси и про «Никамоду», тормоз!
Да, автор очень хорошо помнит, как ему мучительно хотелось, чтобы герой в период финансовой ревности действовал как-нибудь поактивнее, попервобытнее даже, чтобы он отловил героиню где-нибудь в темном месте и пусть бы даже насилие к ней применил поначалу. Сексуальное, естественно. Естественно-сексуальное. Варианты мест отлова и форм насилия автор, как сексуальный маньяк придумывал днями и ночами: каморка, лифт, автомобиль, заднее сидение такси, пошивочный цех ночью, туалет в «Лиссабоне», подъезд… Да пусть бы из-за «детского» времени показа зажали бы самое интересное! Ничего, все желающие додумали бы, что означает показанная на весь экран брошка на блузке героини, вдруг вздрогнувшая как при ружейной отдаче, а потом закачавшаяся в нарастающем ритме. Автор был уверен тогда, что зайди герой в своих действиях чуть подальше и чуть поглубже, чем эротический массаж воротничка пальто, героиня не смогла б не поверить в его «люблю». Одно дело – слышу, другое – чувствую.
И что, опять?! Помнем покрывальце длинными гибкими пальцами, которые с легкостью могут достать до точки G, как бы далеко она ни была расположена от райских врат, и на этом все? Фух, нет! Все-таки, столь тщательно продуманные обстоятельства располагают: кровать, сонное состояние героини, некоторая ее потерянность в пространстве и времени, частичная обездвиженность (эротические фантазии) – наливай да пей, в смысле – раздевай и властвуй, то есть, пришел, увидел, … - все одно к одному, да и многодневное половое воздержание героя нам на руку, ой, нет, скажем так: кстати. Катин ротик приоткрывается, она хочет что-то еще спросить, но Андрей в данный момент считает, что губы созданы, прежде всего, для поцелуев, а потом уже для разговоров, и он, припадая к ним ртом, одновременно крепко обнимает свою долгожданно-нежданную гостью и укладывается по-над-рядом с ней.
Если мы скажем, что никогда еще поцелуй не казался Андрею таким сладким, зрители, набившиеся в спальню, не поверят или подумают, что это художественный оборот, с помощью которого автор хочет провести романтическую мысль, будто самый восхитительный секс случается именно с любимым человеком, и самые сладкие поцелуи – с ним же. Или с другим, но тоже любимым. Но автор не знает, как там у мужчин с этим делом, и ничего художественного в этом обороте нет, просто леденец, которым Амура предложила Кате закусить, последняя засунула за щеку, а потом через короткое время отрубилась. Вот он и сохранился благополучно до утра, пока язык нашего героя не пробрался в склеенное сном и карамелью защечное пространство целуемой.
Но сначала, пока он еще не обнаружил конфетку, у Андрея мелькнула мысль, что Катька умопомрачительно сладкая. Как самый запретный плод. И вот тут автор добавит, что прелесть этого поцелуя была еще и в том, что ведь именно с таким вкусом были его первые поцелуи. Его – Андрея, не автора. Просто он забыл, но что-то в нем об этом помнило.
Они немножко, совсем немножко - скорее от неожиданности, поиграли в поцелуйный пинг-понг леденцом, рискуя подавиться, но, к счастью, дюшесина быстро выскользнула из липких губ и тут же затерялась в складках покрывала. Катя выпростала руки из своих пелен и, обнимая, прижимала и прижимала к себе голову Андрея – со всей силой рук, смертельно истосковавшихся по этой темноволосой голове. Андрею было больно местами – увы, настоящие синяки и шишки дают о себе знать довольно долго, а свежие – так вообще вопиют о своем существовании, но какой же отрадной была эта боль! Он готов был тереться своей опухшей скулой о Катину щеку еще и еще, лишь бы чувствовать: вот теперь жив, вот теперь счастлив. Разве это боль? это наслаждение.
И никакими словами не назвать чувство, заполняющее сразу грудь и живот, похожее на триумф и ликование, ударяющее плотной пульсовой волной одновременно в пах и в горло, когда он слышит, как мгновенно учащается ее дыхание, стоит лишь Андреевым губам добраться до уже успевших набухнуть сосков, сидящих шоколадными бугорками на молочных возвышенностях груди, и сделать с ними то, чего требует само их название. Когда он видит запрокинутую ее голову, замутненный взгляд еще открытых глаз: не закрывай! Когда чувствует, что ее бедра действуют, подчиняясь базовой программе любого живого организма: они раздвигаются, приглашая, и человеческое сознание им не указ. Да и где оно, то сознание?
Все так и было бы, если б не приверженность автора к реализму и грубой правде жизни. Катя и проснулась-то по велению организма, а когда Андрей пусть и не сильно, но все же чувствительно надавил ей на живот своим телом в общем и конкретными органами в частности, начав ее целовать, она вдруг резко и недвусмысленно задергалась под ним, а еще и замычала ему в губы, замотала головой. Когда он отстранился, все же успев почувствовать чудную сладость ее манящего ротика, и удивленно посмотрел на Катю, она сказала: - Андрей, слезь с меня, я очень хочу в туалет, - а когда он помедлил, добавила громче, - мне больно! И это была правда из правд: рези в переполненном мочевом пузыре были настолько сильными, что она едва не охнула их пережидая, пока выпутывалась из покрывала.
Автор всегда знал, что романтика и физиология недолюбливают друг друга. А иногда переходят к открытой вражде.
16. Инструкция Малиновского "Спасти рядового Жданова"
Катя скатилась с кровати и не совсем уверенно, но скоренько дернула из спальни. В гостиной остановилась на распутье: куда тут идти, чтобы коня лицо не потерять? - Туда, - указал рукой Жданов направление. Шлепая босыми ступнями по полу, Катя устремилась в проем, сияющий холодным ярким светом. Андрей не придумал ничего лучше, как остаться под дверью, и стоял, как: а) часовой у стратегического объекта; б) на севере диком стоит одиноко на голой вершине сосна; в) Медный всадник, только без коня; г) дурак, прислонившийся затылком к стене, и слушал. Журчало долго и тоненько. Очень долго. Потом послышался шум спускаемой воды, потом Катя открыла кран. Когда все звуки стихли, Андрей чуть отступил от двери, чтобы не смутить гостью своей настырностью, но она все не выходила. Не выходила и не выходила. Опять исчезла? Утекла? Смылась?
Катя села на крышку унитаза, чтобы хоть чуть-чуть собрать мысли в кучку. Никак не получалось сообразить, каким образом она оказалась здесь, последнее четкое воспоминание было таким: она стоит у окна в Никодимовой квартире, гладит кошку, которая ходит перед ней по подоконнику туда-сюда, бодаясь. За окном луна, нет – совсем юный месяц, который кошачьим коготком зацепился за темно-лиловый бархат небесного полога. Пальцы нащупали в кармане домашней юбки флакончик. Если его потрясти, таблетки еле слышно погромыхивают: не плачь, Катя! Хочешь, ты больше никогда не будешь плакать? Она улыбается сквозь слезы: дьявольская погремушка. Теперь в кармане никакого флакончика не было. Леденец, перекатившись с одной стороны рта на другую, стеклянно звякнул по зубам. Странно, Катя вообще никогда не сосет таких конфет, ей стоматолог запретил леденцы на время ношения брекетов, да и потом тоже не рекомендовал. Там, где ночевала карамелька, теперь шершаво. Так и как Катя здесь, у Андрея очутилась? Напилась таблеток и пришла лунатиком туда, куда всем сердцем стремилась? А ведь наша героиня может никогда не вспомнить всех событий того вечера, так как стойкая ретроградная амнезия – обычное дело после алкогольно-фармацевтических коктейлей.
Итак, если Катя пришла сама, и Андрей ей открыл, и она оказалась с ним в постели... охххх.... будет обидно, если она ничегошеньки из этого не вспомнит! Наверное, без таблеток тут не обошлось, иначе как все это объяснить? Но она же не могла прийти босиком и без очков. Нет, без очков она б далеко точно не ушла. Аааа... адреса-то она не знала! Вернее, она его знала наизусть, но как ехать или идти – нет. Может, сказала таксисту улицу и номер дома, и он ее привез? Чертовщина какая-то! А если Жданов ее похитил? Но он же не знал, где она... не мог знать! Это жаль. Мысль, что Андрей, как какой-нибудь пират, ее разыскал и, как какую-нибудь княжну, притащил к себе, была страшно приятной и волнительной. Еще более волнительными были мысли о том, что пират мог сделать с княжной в своей пиратской каюте. Катя прислушалась к себе и своей одежде, особенно нижнему белью: кожа на щеках и подбородке не саднит, как в прошлый раз от колючей щетины, губы не припухли, там… тоже сушь и тишина. Ничего не говорило о том, что что-то было.
Ах, так?! А говорил, что любит!
Лживая свинья! Лежал в кровати с ней, прекрасной женщиной, за которой пол-Москвы увивается во главе с его обожаемым Малиновским, и не... ? Ничегошеньки за целую ночь?! Андрей Палыч? Вооот оно, неопровержимое доказательство! Катя вылетает из туалета, полная решимости закончить эту комедию раз и навсегда.
- Где мои очки? – строго вопрошает она размытое пятно того синего цвета, что очень похож на оттенок рубашки Жданова, в которой он бы примерещился Катерине, вздумай она опуститься до секса с поваром после секса с президентом. - Я... я не знаю! Сейчас поищем. – Темный силуэт, оглядываясь на Катю, идет в спальню и начинает ощупывать постель, оглядывать пол и приступочки вокруг. Катя молча выжидает. - Нет очков, вернее, я их не вижу, - виновато говорит Андреев голос. - Хорошо, тогда хотя бы покажите мне, где моя обувь и пальто! – выходит Катя из спальни и идет в направлении прихожей, как ей кажется. Она права. Но Андрей, прибежавший за ней, не видит там ее одежды и сапожек, о чем удивленно и сообщает, начиная подозревать либо себя в видениях, либо Катю в сверхъестественных способностях. - Вы что, Андрей Палыч, не могли меня украсть по-человечески? (она имеет ввиду, что крадущий по-человечески не забывает прихватить вместе с жертвой смену белья, тапочки, сухой паек на три дня, полный комплект боеприпасов и книжку «почитать»). Как я теперь домой вернусь? - Я тебя не крал, Катя! – говорит Жданов, который чувствует, что разговор повернул в какое-то не то русло, но как вырулить, пока не знает. – Я думал ты сама пришла! У тебя же есть ключи. - Сама? Босиком? Без очков? Опять врете, Андрей Палыч! И я не врываюсь к людям ночью без приглашения! – Катя продолжает оглядываться по сторонам, спотыкается о край ковра и почти падает на подарочный пакет. Уткнувшись в него носом отмечает: розовый и с той же гнусной надписью! Она вскакивает возмущенная до крайней степени и, перепрыгивая через Жданова, который пакета не видит, потому что только что нырнул под диван в поисках Катиной обуви, хочет куда-то бежать. Но куда убежишь босиком? - Ах, - ее рот возмущенно приоткрывается, – опять, да?! - Что? – не понимает Жданов, который резко поднимается, и у него в глазах темнеет. Еще бы, столько раз по башке получить и столько травиться вискарем! Да и вообще, кроме Кати и Катиного сердитого, такого прекрасного без очков личика, он ничего не видит. - Эти ваши штучки с Роман Дмитричем? Как же мне все это осто-черте-ло! А я еще убивалась, дура! Да это же водевиль! Посмеялся и забыл! Где у вас телефон? – Катя прищуривается, стараясь разглядеть, где в этой квартире коммутатор. - Немедленно вызовите мне такси! - Нет, Катя, нет! Роман Дмитрич тут совершенно ни при чем! Я его не видел с тех же пор, что и вас! – он бегает за ней, как робкий вьюнош или как Рыбников за поварихой, не находя момента, чтобы начать другой – нормальный разговор. - О! Я поняла, - вдруг задыхается Катя от вспыхнувшей догадки, - это вы с девочками так... – она не договаривает, замирая на мгновение на месте, пораженная подружеским вероломством. - Да не знаю я никаких девочек! – по неискоренимой уже теперь, в его-то зрелом возрасте, привычке открещиваться в спорах со своими женщинами от любых девочек тут же заявляет Андрей, подкрадываясь к Кате из-за дивана. - Как же я устала от всего этого... – показывает руками вокруг себя Пушкарева, и Андрей сразу решает, что завтра же пригласит интерьерного дизайнера и мужика с отбойником: пусть все до основания, а затем! - Сколько можно? – стонет Катя, почти плача от того, что чувствует себя совершенно потерянной без памяти, беспомощной без очков, а без верхней одежды, когда на улице мороз, особенно незащищенной от превратностей судьбы («Мама, мама, что я буду делать? Ку. Мама, мама, как я буду жить? Ыыыыы!»). – Компания у вас, документы в порядке! Помощница вам больше не мешает! Я вам не нравилась... Что ж ныне меня преследуете вы? (мозг, чувствующий свою вину за провалы в памяти, решил реабилитироваться, подкинув хозяйке нужную цитату). - Да не преследую я! – твердит наша любимая бестолочь, желая отныне говорить Кате правду и только правду. Но надо ж соображать, какую правду женщина хочет слышать, а какую нет? – И ты мне нравилась! Очень нравилась, Катя! – он пытается удержать ее за плечико, но хватает лишь за рубашонку. - Ясно, - вспоминает главный туалетный аргумент Катя, - так нравилась, что ты упаковал меня в одеяло, завернул потуже, чтоб не выбралась и, не дай Бог, не прыгнула на тебя спящего, спасибо под кровать не спрятал с глаз подальше! – вылезает на поверхность главная женская обида: не домогался, гад!
Да, да! Это женщина решает, отдаться мужчине или дать ему по морде, а у него, если он мужик, выбора, в общем-то, нет: хоти всегда, хоти везде.
Катя порывисто дергается, кнопочки на кофточке капризно щелкают и дружно, одна за другой, расстегиваются: трынь, трынь, трынь! И без того разгоряченному беганьем за Катей Андрею открывается зажигательная картина: «Милавица», бюстгальтер «ромашка» размера «С» с эластичными чашечками. Роскошная отделка верхней части чашечек в виде лепестков придает изделию нежную элегантность, а декоративное оформление нижней и боковой линий - дизайнерскую завершенность. Широкая спинка исключает врезание в кожу и обеспечивает комфортное ношение. Про широкую спинку Андрей ничего не знал, как и про комфортное ношение, так как видел модель спереди и опыта использования данного предмета гардероба не имел. Платье и накладные ресницы – было, а бюстгальтер – не приходилось. Но он все равно оценил модель не только содержанием (черепной коробки), но и изменившейся формой (тела) как истинный ценитель. И Жданову еще повезло, что Катя пожалела надеть дома черный кружевной "Triumph", иначе б первый выстрел за сегодня (спойлеры!) мог оказаться вхолостую. Думаете это слишком? А почему ж тогда этот бюстгальтер столько стоил?
Катя пытается прикрыть красоту, но у Андрея в голове уже все сложилось, как надо: и пусть только отчасти, но все же голенькая Катя, и эти ее «упаковывал-завернул», и слезы в глазах, и их салочки, когда он вроде бегает за ней, а догнать не может – он уже видел сегодня все это и знает, что нужно делать. - Я не упаковывал! – как-то подозрительно тихо говорит Андрей и, понимая, что разговоры сейчас ни к чему хорошему не приведут, просто хватает Катю своими лапищами и… ты виноват уж тем, что хочется мне кушать! Катька попыталась брыкаться – честно, еще по инерции и вообще, так интереснее, поэтому, когда Андрей плюхнул ее на кровать, он сразу закатал ее в криво разложенное на постели покрывало. Получилось, что руки ее, прижатые тканью к телу, заблокированы, зато верхняя ее часть и нижняя свободно торчат из мохнатой муфты. - Немедленно выпусти меня! – неистово вертела головой Катя и дрыгала ногами, но Андрей, как и мы все, не раз смотрел «Кавказскую пленницу», поэтому он прекрасно знает, как лучше начинать разборки с похищенными девушками.
Поцелуй, еще поцелуй, ах, Катя! Сколь ж дней и ночей было потеряно!
И вот она уже не сопротивляется и больше не хочет ничего выяснять. Но одних поцелуев слишком быстро становится мало. Правда, Андрей не торопится – в этом деле он знает толк, это вам не экономика! Он потихонечку, постепенно разворачивает свое восхитительное эскимо, спуская покрывало все ниже и ниже, но не давая волю Катиным рукам. Вот уже триумфально справился с «Миловицей», а руки все придавливает аккуратно своим весом. Она уже приняла правила игры и подчинилась, и не пытается освободиться, но как только хочет что-то возмущенно простонать, он закрывает ей рот поцелуем и снова творит всяческие безобразия на поверхности, а кое-где уже и в углублениях Катиного тела. В какой-то момент Андрей забирается рукой под покрывало снизу и ловко стаскивает с Катюхи трусы, о, да мороженое подтаяло! Ее глаза лишь шире раскрываются – куда уж шире, но она больше ничего не говорит, только ловит губами воздух, а ловятся его губы... Андрей поднимает ткань выше, оголяя прелестные ножки и попочку…
Мелькнуло и погасло видение: голубая мохнатая лапа ложиться на его плечо: - Молнию помочь расстегнуть? А то у тебя все руки заняты!
_________________ Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)
|