|
Входим в штопор)))
31.
Боявшаяся летать Пушкарева мирно проспала на плече Жданова остаток полета и даже не проснулась при посадке. Пришлось ему – крайне неохотно – её будить.
Катя сонно терла глаза, потягивалась и вертелась на месте, зевая.
В такси она прилипла к окну, разглядывая Милан, и они договорились отправиться гулять и ужинать сразу после того, как покидают свои вещи в гостиничных номерах.
Их разместили на одном этаже, очень рядом, и Жданов почти забывал дышать, думая о том, как постучится в её дверь ночью.
Откроет ли ему Катя?
И что она ему позволит и что не позволит?
В итоге он так разволновался, что, когда позвонила Кира, то и дело заикался, и она немедленно заподозрила, что он уже наклюкался.
Он не стал её разубеждать – все деловые встречи были назначены на утро, и этим вечером Жданов был волен делать всё, что ему угодно.
Но напиваться точно не входило в его планы.
В ожидании Кати он мерил ногами гостиничный холл, то и дело поглядывая в сторону лифтов.
А вдруг ей станет плохо? А если она слишком устала? А если решит запереться в номере до завтра?
И как ему тогда жить?
Множество разных «если» едва не разорвали Жданова в клочья, и стоило Кате все-таки появиться, так он на радостях сграбастал её в медвежьи объятия.
– Ой, – пискнула Пушкарева. – Что это с вами?
– Ничего, – ответил Жданов и поцеловал её – сначала просто в макушку, потом в щеку, потом в губы. – Пойдем?
Она кивнула, так внимательно его разглядывая, что он снова несколько раз её чмокнул куда попало.
Можно было – целовать Катю у всех на глазах – и не бояться при этом явления Воропаева, требовавшего свои акции.
Можно было взять её за руку и так идти по улице, не опасаясь нарваться на кого-то из знакомых.
Можно было купить ей розу у уличной торговки и без всякой на то нужды то и дело поправлять косички, прикасаться к её плечам и рукам.
Катя словно бы опьянела от итальянского воздуха, смеялась и болтала, и её глаза блестели из-под очков. Она и сама все время прижималась к Жданову, а на Пьяцца дель Дуомо и вовсе бросилась ему на шею, и он едва не закружил её в уже густых сумерках, но вспомнил о ребенке и просто обнял в ответ.
Эта новая, незнакомая почти смешливая и свободная Катя ему ужасно нравилась – нравилось, что она не уворачивалась от поцелуев, а целовалась охотно и с удовольствием. Нравилось, что она как-то сама собой перешла на «ты» и называла его просто Андреем, и это получалось у неё так нежно и естественно, что было непонятно, как он мог так долго терпеть надоевшего «Павловича».
– Кать, – спросил Жданов, когда ужинали в крохотном рестораничке – всего-то на несколько столов, полумрак, невероятно вкусная паста, – а хочешь завтра пройтись по магазинам? Милан – столица мирового шоппинга.
Она сразу погрустнела.
– Это обязательно?
– Ты же знаешь, что нет. Явка сугубо добровольная, – он поцеловал её ладошку, потом перевернул руку и пощекотал языком тонкое запястье, пытаясь заставить Катю перестать хмуриться. – Как же хорошо, – вырвалось у Жданова, когда она улыбнулась. – Катька, давай после совета директоров махнем куда-нибудь в отпуск?
– Мы с тобой? Вдвоем? Есть и менее экзотические способы парного самоубийства.
– Да уж… Если нас с тобой не расстреляют на совете. Знаешь, Кать, мне кажется вся моя жизнь делится на два этапа: до совета и после него.
– Совершенно непонятно, почему ты думаешь, что самое важное – пережить совет. Если наши махинации всплывут, ничто не помешает собрать внеочередное собрание акционеров и лишить тебя кресла президента досрочно. Поэтому после совета не получится расслабиться и почивать на лаврах.
– Все равно, – возразил Жданов, – сейчас для меня самое главное – продержаться до окончания совета директоров без всяких катаклизмов.
– Что же, будем к этому стремиться, – кивнула Катя. – Но помни про Вестник регистрации юридических лиц и будь готов ко всему.
– Скажем, что это опечатка, – отмахнулся он легкомысленно, – и что мы уже судимся с министерством юстиции. Самое главное, чтобы не выплыли отношения между Никамодой и Зималетто. Ну и наши с тобой, конечно. Два секретных альянса.
– А какие у нас с тобой отношения? – шепнула Катя, розовея.
– Тайный роман? – предположил он, придвигаясь ближе. Их столик стоял в полутемной нише, на столе горели свечи, играла тихая музыка и атмосфера для романтических перешептываний была самая подходящая.
– Кто же заводит тайные романы с беременными женщинами, – улыбнулась Катя, и её губы едва коснулись его.
– Ты не просто беременная женщина, ты моя Катя Пушкарева. И я никому тебя не отдам.
– А помнится, вы такие же слова и столу своему говорили, – засмеялась она, от волнения сбиваясь на «вы».
– Я и его никому не отдам, – он поймал легчайшим поцелуем её улыбку. – Я получу и тебя, и президентский пост. Вот увидишь, что все рано или поздно наладится.
– И ты готов о нас всем рассказать? – спросила она недоверчиво.
– Да, – без колебаний ответил Жданов. – Сразу же после совета директоров я объявлю об окончательной отмене свадьбы, и у нас все с тобой будет по-другому, Кать.
– После совета…
– Кать, это самый удобный момент. Совсем недолго осталось, правда, – рьяно заверил он её.
Она опустила глаза.
– После совета директоров. Всё – после совета. На самом деле, я и сама не хочу пока… переносить наши отношения в публичное русло. Все так призрачно, так непонятно.
– Что же тут непонятного, Кать, – Жданов положил руку ей на шею, притягивая её ближе к себе. Прикоснулся своим лбом к её лбу. – Ты и я. Это… Я хочу… впрочем, ты и сама знаешь, чего я хочу. Давай вернемся в гостиницу?
– Ты хочешь меня? – спросила она отважно. – Именно меня?
– До безумия, – выдохнул он. – Ты разве не видишь, что со мной происходит?
– Мне просто сложно в это поверить, – призналась она, и голос её подрагивал, и руки тоже дрожали, – что я действительно нравлюсь тебе. Я каждый день смотрю в зеркало, и я знаю, каких женщин ты любишь…
– Кать, – он мягко провел пальцем по линии её бровей, очертил скулы, – я тоже каждый день смотрю на тебя и что-то смутно помню про что, что раньше мне нравились эти модели. Ни одна из них, Кать, красивая, замечательная, длинноногая… Да что я тебе объясняю то, что и сам себе объяснить не могу, – рассердился он вдруг на собственное косноязычие и её недоверие. – Я хочу быть с тобой, и точка. Мне теперь диссертацию на эту тему писать? Объяснительную?
Она засмеялась возмущению в его голосе.
– Давайте вернемся в отель, Андрей Павлович, – сказала Катя и покраснела так густо, что поневоле ответила на все сомнения, терзающие Жданова.
От того, как они целовались в такси, он едва не взорвался прямо там.
А потом, стоя под прохладными струями воды в своем номере, все представлял, что же он скажет, когда постучит в её дверь, а она эту дверь откроет.
Но стоило ему увидеть Катю – с влажными волосами и в белом гостиничном халате, босую, трепещущую, все заготовленные слова выветрились из его головы, и он просто молча сделал шаг вперед, и Катя обвила его руками за шею, и он подхватил её на руки.
Торжествующий, лихорадочно возбужденный, Жданов целовал её слепо и жадно, и ему казалось, что он уже знает – каково это заниматься с Катей любовью. Словно каким-то обостренным наитием он узнавал её в каждом прикосновении, и было даже больно от того, какая она была знакомая на ощупь, и запах её кожи, перемешанный с гелем для душа, и роскошная грудь, которую было преступлением так тщательно прятать, и все еще тонкая талия с пышными бедрами – всё это Жданов как будто уже гладил и целовал. Он бережно прикоснулся губами к нежному округлому животику, и снова возвращался в беззащитности бледных ключиц, и нежности груди, и к шарику на горле, и как хорошо, что от халата было так легко избавиться – не то что от её обычной одежды с миллионами крохотных пуговиц и длинными, путающимися в руках юбками.
И Катина нежность, которую не спутаешь ни с чьей другой, в которой он утопал и которая острыми иголками покалывала все его тело – нежность до слез, до мурашек, до всхлипа, была такой долгожданной и в то же время ожидаемой. Как будто именно к этому он все время неосознанно стремился, которую искал и по которой скучал. Как будто он откуда-то знал, что стоит начать целовать Катю – и он погрузится в сладострастное, глубоко чувственное удовольствие, которое ни с кем и никогда не испытывал.
Может потому, что никогда и ни к кому не испытывал такой… любви?
Про любовь мелькнуло и пропало, и Жданов сосредоточился на том, чтобы не смять Катерину ураганом своих страстей, войти в неё медленно и плавно, как можно мягче, и она подалась навстречу ему, сладкая, влажная, доверчивая. И они как-то сразу нашли общий ритм, единые, знакомые друг другу до каждой клеточки и каждой мысли, два человека, которые никогда не уставали друг от друга и которым всегда было вместе лучше, чем по отдельности.
И как Жданов ни пытался остановить, замедлить эти минуты абсолютного счастья, но острая вспышка слишком быстро пронзила его насквозь.
И вместе с оргазмом на него хлынули воспоминания о том, что всё это уже было – капельки соленого пота под его губами, горячая Катя в его руках, обнаженная, дрожащая, прижимающая к нему так плотно, что нечем и незачем было дышать.
И мир сузился, схлопнулся до одной-единственной ночи, воспоминания о которой вдруг явились необратимо и отчетливо.
Жизнь вздрогнула, остановилась, покачнулась и перевернулась вверх тормашками.
_________________
Торжественно клянусь, что замышляю шалость и только шалость. (с)
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
т.е., автору)
в ожидании проды
