Иволгины тайны, 14/?
‒ Почему ты такая бестолочь, а?
Пожалуй, Катя точно обиделась бы на это, если голос Александра не был таким смертельно уставшим. И если бы у нее оставались силы на какие-то другие эмоции, кроме удивления, страха – и, чего греха таить, ‒ небольшого разочарования. Поцелуй закончился так же внезапно и стремительно, как начался. Еще секунду назад Александр жадно целовал ее, вжимая в стеллажи с книгами и положив руку на затылок, чтобы она не ударилась о край полки, а сейчас он уже сидел в кресле на противоположной стороне библиотеке и наблюдал за растерянной Катей из полумрака. Когда он отшатнулся от Кати, ей показалось, что она заметила в его глазах ужас, но чего он так испугался, сказать было сложно. Катя отказывалась верить в то, что это она вызвала у него такую реакцию, в конце концов, не такой уж она была страшной.
‒ А вы… вы грубиян, ‒ решила все же не оставаться в долгу Катя.
Александр промолчал, но явно усмехнулся. Ну и бог с ним. Катя поняла, что ничего больше не хочет, кроме как вернуться во временно свою комнату, залезть с головой под одеяло, а утром побыстрее отправиться домой. Хватит с нее тайн и загадок, она ими сыта по горло.
‒ Я… я пойду, ‒ полувопросительно, полуутвердительно сказала она.
‒ Пойде-е-ешь? ‒ удивился Александр. Нехорошо так удивился, злорадно. ‒ Ты же поговорить со мной хотела, разве нет? Вот и давай поговорим. Точнее, говорить буду я, а ты ‒ слушать. Потому что мне порядком надоело, что судьба, которая за что-то сильно меня невзлюбила, постоянно сталкивает меня с тобой.
Он замолк, и когда Катя уже было посчитала, что он передумал, заговорил снова: ‒ Дед мой, Прохор Лукич, был, говорят, очень любвеобильным. И, надо полагать, это правда, учитывая количество его незаконнорожденных детей от разных крепостных. Можешь себе представить, как счастлив был этому мой отец. ‒ На этот раз усмешка Александра была откровенно горькой. ‒ Впрочем, дед был по-своему добр, детей своих первыми из неволи отпустил, а кому-то из них даже помог в жизни устроиться. Вот как, например, сыну своему, бывшему владельцу постоялого двора, который потом купил твой отец. Ты, кстати, никогда не спрашивала, почему ваш трактир так по-дурацки называется?
Катя помотала головой и ответила чуть обиженно: ‒ И ничего не по-дурацки. Его папа так назвал, он ведь в армии служил.
‒ Он его не назвал, а переименовал. До него постоялый двор назывался «Двенадцать ножей».
Он сделал паузу, словно специально, чтобы Катя вспомнила, что только что прочитала в книжке. Конечно же, она не сумела промолчать, хотя и пыталась: ‒ А-а-а… это как в книге, да? Ну, двенадцать ножей в пень и все такое?
‒ «И все такое», ‒ поддразнил ее Александр. ‒ Чему тебя только мама учила столько лет? Не верь этой книге, она говорит далеко не всю правду, а по большей части ‒ и вовсе неправду. И вообще не перебивай меня. У Василия, так звали бывшего владельца вашего трактира и моего сводного дядьку, была младшая сестра Лизавета. Понятия не имею, дед мой был ее отцом или нет, но это неважно. К Лизавете посватался парень из Пищино, она была не против, Василий ‒ тоже, и они обо всем договорились. Свадьбу сыграли в Иволгино, откуда свадебный кортеж ‒ телега с новобрачными, братьями и матерью жениха и свидетелями, ‒ отправился в Пищино. Да только до места назначения никто не доехал, по пути все бесследно сгинули куда-то. Согласно официальной версии, их ограбили и убили разбойники, но Василий в это не поверил и начал собственно расследование. И первым делом отправился к колдуну, который жил где-то в лесу, у черта на рогах. Оказывается колдун этот сватался к Лизавете, но она ему отказала. Когда Василий пришел к нему, то увидел только его растерзанный труп у дома, да кучу отпечатков лап, похожих на волчьи. Настоящие колдуны ‒ а они и впрямь существуют, да будет тебе известно, ‒ могут превращать в волков целые свадебные процессии. Ты об этом знала? Что, нет? Надо же, а я-то думал, что простой народ с молоком материи впитывает эти прописные истины, и только мы, аристократы, находимся в приятном неведении. Впрочем, я с удовольствием прожил бы без этих знаний, но, увы. Итак, Василий догадался, что колдун превратил его сестру и остальных в волков, а те его за это прикончили ‒ сознание-то у них поначалу сохранялось человеческое. Он пошел в лес искать Лизавету и нашел. Потом он попытался обратить ее и остальных обратно в людей, но у него не получилось ‒ он ведь колдуном не был, ‒ после чего он решил сам стать волком. Врет все та книга, что ты схватила, никто не может превратиться в волка, просто перекувырнувшись через пень или кинжал. Или даже двенадцать кинжалов. А вот если собственноручно выследить и убить волка ‒ обычного, не оборотня, ‒ содрать с него шкуру, накинуть ее на себя и уже так кувыркаться через пень с воткнутыми в него двенадцатью ножами, то это может сработать. У Василия, по крайней мере, это получилось.
Александр снова помолчал и продолжил глухо: ‒ С тех пор он мог обращаться в волка и в таком обличии навещать сестру. Вот только и она, и ее стая, в которой даже появились волчата, постепенно стали терять человеческий разум и все больше походили на обычных волков. Настолько, что начали нападать сначала на домашний скот, а потом и на людей. Первой их человеческой жертвой стал я, ‒ будничным тоном сообщил Александр. ‒ Мне повезло, они меня только укусили: я тогда гулял с отцом, а у него было с собой ружье, и он их отогнал. А потом к нам пришел Василий и рассказал родителям эту историю.
‒ И они ему поверили? ‒ поразилась Катя.
‒ Он был умным мужиком, этот Василий, ‒ хмыкнул Александр, ‒ и потому пришел сразу после полнолуния. Мне за пару дней до этого стало плохо, все думали, что я заболел от шока. Хорошо, что со мной в ту ночь сидела мама… Родителям пришлось поверить. Трудно не поверить, когда твой собственный сын у тебя на глазах превращается в волчонка. Но им удалось сохранить это в тайне ото всех. Именно тогда отец и созвал людей на большую охоту на волков. Василий ему помог. Как я понимаю, он собственными руками убил сестру, но ручаться не буду.
Он опять замолк, но теперь уже надолго. В голове у Кати, как рассерженные осы, роились вопросов, каждый из которых не давал ей покоя. Но задать она решилась только два: ‒ И вы с тех пор так и живете?
‒ Да, ‒ коротко ответил Александр.
Очередная пауза.
‒ А… хм, ‒ Катя до ужаса не хотела спрашивать об этом, но не спросить не могла, ‒ это вы… ‒ Она сделала глубокий вдох и выпалила, зачем-то зажмурившись: ‒ Это вы убили Парашу и Ольгу Вячеславовну?
‒ А если бы я сказал «да»? ‒ с искренним любопытством поинтересовался Александр, когда Катя открыла глаза.
Он явно ждал ответа, и Катя сказала неуверенно: ‒ Ну… наверное, я спросила бы, зачем вы это сделали.
‒ Подчиняясь волчьей натуре, ‒ с улыбкой ответил Александр ‒ даже в полумраке были видные его ослепительно-белые зубы.
‒ Нет, ‒ задумчиво возразила Катя, ‒ если бы так, вы и меня убили бы. А вы не убили, значит, вы мыслите не как волк, как человек. Тогда получается, что если вы убили Ольгу Вячеславовну и Парашу, то у вас на это была причина.
Ей показалось, что Александр тихо застонал, как от внезапной зубной боли.
‒ Может, я просто был сыт, ‒ бросил он. ‒ К тому, боюсь, судьба вообще меня возненавидела бы, убей я тебя, ‒ серьезно добавил он. ‒ Я даю слово, что не убил и не ранил ни одного живого человека за все то время, что был волком.
Что-то в его словах, в том, как он это сказал, царапнуло Катю и показалось ей странным, но она все равно произнесла, испытывая острое дежавю: ‒ Я вам верю.
Александр тяжело вздохнул, определенно с трудом сдержавшись, чтобы не буркнуть: «Ну и дура».
‒ А… ‒ начала было Катя, но Александр грубо перебил ее: ‒ Все, вечер откровений закончен. ‒ Но… ‒ На сегодня ‒ все, ‒ отрезал он. ‒ Ночь уже на дворе, и лично я иду спать. ‒ Я только хотела… ‒ Ты что, русский язык не понимаешь? ‒ взорвался Александр. ‒ Понимаю, а еще немецкий и английский. Но мне, правда, очень надо с вами поговорить.
Катя еще не успела переварить то, что услышала, и не была уверена, стоит ли этому верить, но интуиция подсказывала ей, что Александр не врал, по крайней мере, в том, что касается смерти Параши и Уютовой, и потому она хотела рассказать ему о своих подозрениях относительно Жданова. Вдруг он знал, что к чему?
‒ Ты что, еще не наговорилась сегодня? Я ‒ да, и потому иду спать. Предупреждать, чтобы ты не трепала языком не буду: тебе все равно никто не поверит, только поместят в желтый дом, и я вздохну с облегчением оттого, что ты больше не будешь шляться по лесу. Ну, ты идешь или остаешься здесь?
‒ Иду, ‒ пробормотала она.
Александр проводил ее в комнату, которая оказалась через комнату от его, и только когда Катя закрыла за собой дверь, она поняла, что не задала ему самый главный вопрос: а поцеловал-то он ее зачем?
|
|