Капитанская дочка, или Дамское счастье – 21.
Катя и представить не могла, что, пока она гуляет с Колей по Парижу, дома разворачивается неожиданная церемония сватовства. Перед кино они пошли с Зорькиным в Люксембургский сад, устроились на скамеечке на боковой аллейке. Катя в пол-уха слушала Колины рассуждения о подготавливаемом магистерском дипломе, а думала все больше о событиях вчерашнего дня (Андре пришел к ним в гости! С замечательным подарком! И был так любезен с папой и с Марией Алексеевной… только иногда хмурился и на Милко странные взгляды бросал…). Потом она отвлекалась на разглядывание по-воскресному нарядных детишек, которых по аллейке катали верхом на пони и осликах. Один малыш громко спрашивал у служителя: - А мой ослик – мальчик или девочка? И, узнав, что «девочка», раскапризничался и потребовал пересадить его на «мальчика». И Кате вдруг с необыкновенной ясностью представилась картинка – они с Андре сидят вот на той скамеечке и смотрят, как на ослике катают по Люксембургскому саду девчушку с темными локонами, а зовут малышку – Мари-Элен. Картинка была настолько реальной, что Катя даже провела ладонью по лицу, чтобы отогнать видение – что это на нее напало? Лучше повнимательнее прислушаться к Коле, ей же тоже надо будет писать магистерский диплом. Зорькин был поглощен ставшими модными идеями о единой мировой финансовой империи: - Представляешь, Кать, биржевые операции теперь могут охватывать весь мир. Сейчас трансатлантический телеграф работает надежно – проложен уже 21 кабель по дну океана! Самая большая в мире Нью-Йоркская биржа стала доступной для биржевых игроков Европы! И вот, когда ставки идут на повышение… Коля сам не заметил, как перешел на французский – русской финансовой терминологией ни он, ни Катя не владели. - А тогда, если нужно разместить средства, можно выбирать способ размещения с учетом всех достижений прогресса, - увлеченно продолжал Зорькин. Вот эта часть Колиных рассуждений – о долговременном финансовом обеспечении производственных и торговых предприятий, Катерину очень заинтересовала. Ей, как она ни старалась, не удавалось представить общую картину того, что же собой представлял «Счастливый день» с точки зрения финансовых перспектив. Ей просто не хватало знаний и времени, чтобы разобраться. А если попросить Колю помочь? Зорькину идея понравилась – разумеется, надо спросить у мсье Жандро разрешения ознакомиться с документами. И только тут Катя спохватилась, что говорили они по-французски, спохватилась и огорчилась: - Коль, а мы что, совсем уже французами стали? Уже и друг с другом не по-русски заговорили… Но Николай ничего трагического в этом не видел: - А я, может быть, - гражданин мира! И вообще, пошли на эскимосов смотреть, я еще мороженое новое хочу попробовать – эскимо!
А у Андре последние дни выдались сложными. Его вызвал для важного разговора отец, который последнюю неделю выглядел излишне озабоченным. А заботили Жандро-старшего более всего две вещи – во-первых, финансовое состояние семьи Жандро, а, во-вторых, личная жизнь сына. Для Поля Жандро одно было неотделимо от второго. Несмотря на успешность задуманного и осуществляемого Андре предприятия, главой дома Жандро в парижских предпринимательских кругах, конечно, считали мсье Поля. И именно ему неделю назад было сделано неожиданное деловое предложение. Исходило оно от барона Ван Клосса, очень дальнего родственника отца Маргерит, американского миллионера. Ван Клосс принадлежал к числу тех американских миллионеров, состояние которых поражало европейских промышленников, а планы пугали своим размахом. Будь его воля, Жандро-старший, пожалуй, согласился бы на предложение Ван Клосса, однако он очень ясно представлял реакцию сына – взрыв негодования, проклятия в адрес американского миллионера и еще какие-нибудь шумные глупости. Но и скрывать разговор с Ван Клоссом было нельзя, Андре мог от кого-нибудь узнать, что переговоры ведутся, и тогда отец утратил бы доверие сына. Итак, три дня назад отец с сыном встретились в зимнем саду особняка Жандро для делового разговора тет-а-тет. У мсье Поля было там любимое место – круглый столик рядом с клумбой бельгийских бегоний, лелеемых мадам Маргерит. Отец сразу приступил к сути: - Андре, небезызвестный тебе Оскар Ван Клосс предлагает купить «Счастливый день»… Андре сначала не понял, в чем дело: - Зачем ему наше здание? Он со своими деньгами без труда может найти в Париже такое же, или новое построить, а мы столько работали, чтобы приспособить здание под магазин и мастерские. Отец разъяснил, что Ван Клосс хочет купить не только здание, но и саму идею (слово «бренд» тогда во Франции еще не было известно), сохранить название, привлечь нескольких модельеров первого ранга и сделать сеть магазинов французской одежды и аксессуаров в Европе и Америке, короче, достичь такого размаха, какой отцу и сыну Жандро был недоступен. Как Поль и предполагал, Андре вышел из себя: - Да как он смеет! Это же воронье какое-то! Увидел, понравилось и хочет себе жирный кусок урвать! Присвоить чужую идею, чужой труд! Но Полю ситуация виделась иначе: - Андре, тебе должно льстить, что твоя идея – сделать одежду от модельера доступной для широкого круга - оказалась так востребована. Эти американцы чувствуют, что может принести деньги. Ван Клосс готов щедро, очень щедро заплатить. И отец назвал сумму – она действительно была огромна. - Но я работал, я в это душу вложил… И не в деньгах дело… и вы, отец, готовы это продать?! Андре вскочил и начал метаться, не замечая, что сошел с дорожки и уже топчет любимые бегонии мадам Маргерит. Полю стоило немалых усилий успокоить разбушевавшегося сына. - Андре, вернись на дорожку, ты портишь бегонии своей матери, она тебе этого не простит. Упоминание о матери и о бегониях, как ни странно, отрезвили Андре. Он снова присел за столик, налил себе кофе из кофейника и попытался вслушаться в слова отца. Жандро-старший обрисовал сыну положение, которое складывалось на финансовом рынке Франции, положение сложное, наметившийся после войны подъем замедлился, вложения стали рискованными, средств не хватало. - Но я готов отказаться от предложения Ван Клосса, однако ты, Андре, должен отдавать себе отчет, что в финансовом плане «Счастливый день» - не такое уж выгодное предприятие. Коллекция продается, магазин работает, но доходы, сам знаешь, невелики, а расходов еще предстоит немало. Андре был готов защищать свое детище любыми способами: - Но это пока, отец, вот увидите, я смогу поднять доходность. И у меня есть неприкосновенный запас – те средства, что мне выделили… Я неплохо пристроил их, депозиты должны принести доход. Вы можете не волноваться – вложение надежное. Он не сказал, что речь идет о бонах, тех самых бонах, в которых усомнилась Катрин… но пока их курс растет, так что отцу он не врет – все под контролем, все хорошо. Уверенность сына успокоила отца. И Жандро-старший пообещал, что сегодня же напишет Ван Клоссу официальное письмо с отказом от его предложения. Андре вздохнул с облегчением, но обрадовался он рано. - Но все-таки тебе следует подстраховаться, - продолжил отец, - ты понимаешь, Андре, что я имею в виду… Андре, конечно, понимал, что отец имеет в виду - брак, причем такой, который бы существенно увеличил финансовые возможности семейства Жандро. Жандро-младшему был уже тридцать один год, именно в этом возрасте его отец женился. Теперь он ждал того же от сына. И следующие слова отца подтвердили, что мсье Поль говорил именно об этом: - Люди нашего круга создают семью, опираясь, прежде всего, на соображения разумности. Тебе пришла пора подумать о женитьбе. Жена может принести в семью средства, которые сделают твое финансовое положение безупречным. Андре, довольный тем, что отец отказался от предложения Ван Клосса, с готовностью кивал головой – да, конечно, он готов встретиться, готов познакомиться и все такое. Завтра сходить в гости к дяде Алексису? Да, конечно, с удовольствием… Отец с сыном расстались, довольные друг другом, и Андре с чистой совестью тотчас же выбросил из готовы ту часть разговора, что касалась женитьбы. Главное – на его «Счастливый день» никто не посягает.
Но Жандро-старший оказался настойчив. Через два дня, едва Андре вернулся от Пушкаревых домой, к нему постучал камердинер отца и сообщил, что мсье Поль ждет сына у себя в кабинете. Отец себя неважно чувствовал, поэтому беседовал с сыном, полулежа на диване в кабинете, одетый в домашний халат. Выяснилось, что дядя нажаловался на племянника. - Андре, мне было неприятно узнать, что, по словам твоего дяди, ты на приеме смотрел не столько на барышню, сколько на дно рюмки. Никто не требует, чтобы ты женился немедленно и исключительно на приданом, но познакомиться с девушками, приглядеться к кому-нибудь из них, выяснить собственные предпочтения ты обязан. До Поля Жандро давно доходили слухи, что его сын, расставшись два года назад с Клер, не обрел прочных привязанностей и удостаивал своим вниманием разных дам, меняя их с откровенным непостоянством – актрисы, певички, какая-то эмансипированная американка, даже парочка хорошеньких продавщиц. Но такие дамы след в сердце и душе не оставляют, да и для кошелька – угроза минимальная. Но вдруг попадется Андре какая-нибудь… Настасья Филипповна! Надо сказать, что роман русского писателя ДостоевскИ Поль Жандро не дочитал – не то, чтобы не осилил, но откуда взять время на столь объемное сочинение?! Однако начало он помнил неплохо, а уж сцена с бросанием в огонь целой пачки купюр не могла не отпечататься в душе привыкшего считать деньги француза. Поль Жандро сам женился на девушке, которая была наполовину русской, но искренне полагал, что его супруга – исключение, в ней соединились, по мнению мужа-француза, лучшие качества русской матери и отца-фламандца, таких женщин больше нет. Поль считал, что у него никаких предубеждений против русских нет – он сам нашел для сына русскую помощницу и очень ей доволен – умна, преданна работе, талантлива, таких французских барышень он не встречал. Но сейчас в Париже столько русских, и такие роковые красавицы попадаются, одна уже выкачала из его знакомого, молодого банкира, значительную часть состояния. А Андре тоскует по России, хоть и был там последний раз десять лет назад. Лучше бы ему поскорее жениться… Оказалось, отец решил отправить сына из Парижа: - Начинается осенний охотничий сезон, почему бы тебе не съездить в Солонь? (Солонь – район в Центральной Франции южнее Парижа, где сохранились леса и луга; традиционное место охоты и рыбалки французской знати и состоятельных людей - автор), там очень приличное общество соберется. Поживешь в охотничьем домике Алексиса, съездишь к соседям, а я, если нужно, проконтролирую дела в магазине и в мастерских. Значит так – через три дня ты едешь в Солонь! Андре покинул отца раздраженным. Нет, его нисколько не задевали рассуждения Жандро-старшего о необходимости жениться «разумно», ведь подобные браки были в его кругу само собой разумеющимися. Но как только он пытался примерить это на себя, становилось так тошно. А в Солонь ехать не хотелось, знает он эту охоту в Солони – невесты охотятся на женихов, а женихи – на невест. Но потом мысли о необходимости выбора спутницы жизни были вытеснены другими – а хорошо было в домике у Пушкаревых, уютно, спокойно, и Катрин на него с таким восторгом смотрела. А глаза у нее необыкновенные… вот только насчет Милко… Катрин, конечно, не понимает, с кем она имеет дело, надо бы ей объяснить… Сейчас не девятнадцатый век, запретных тем для бесед с девицами не осталось, но как-то неудобно… Лучше Милко мозги вправить…
В понедельник с утра, когда Андре еще не появлялся, к Кате зашел Милко. Кутюрье был в прекрасном настроении, движением фокусника он вытащил откуда-то из-под плаща роскошную чайную розу, преподнес ее Кате и в полупоклоне изящным жестом махнул перед Катрин своей мягкой фетровой шляпой: - Моей спасительнице! - Милко, вы, наверное, не знаете, что ваш отец к нам приходил… и вот, я вернуть хочу. И Катя попыталась всучить кутюрье серебряное ожерелье, но, как оказалось, Милко все прекрасно известно. - Да знаю, знаю, он свататься приходил, но ты же понимаешь – мой отец, хоть в Париже, хоть в Лондоне, будет жить по тем же правилам, что и в родном Цетине. Но все разрешилось благополучно, он завтра убывает, а мне строго настрого наказал поближе познакомиться с невестой, с тобой, то есть, и с твоими почтенными родителями. И еще рекомендовал мне каждое воскресенье сопровождать тебя в церковь – по его мнению, это – наилучшее времяпровождение для жениха и невесты. Я его заверил, что так и буду поступать. Как же все замечательно получилось! Но ты не волнуйся, это я только для отца! Катя не очень поняла, что замечательного в том, чтобы морочить голову пожилому человеку. А Милко, похоже, ничего объяснять не хотел: - Ожерелье не возьму, оно тебе подарено. Только к этому ожерелью надо платье, и оно у тебя будет!
Минут через десять Катя вышла из кабинета, чтобы забрать у Мари почту. Она как раз стояла у стойки и ждала, пока Мари разложит последние конверты, когда ее внимание привлек шум и громкие голоса. Со стороны лестницы в вестибюль стремительно прошла молодая женщина, которую нельзя было не заметить: стройная, высокая брюнетка; черные волосы подстрижены по последней моде – «шлемом» с ровной челкой; загорелая кожа (а после войны пляжный отдых и загар вошли среди светской публики в моду) делала еще выразительнее серо-голубые глаза, подчеркнутые искусно накрашенными ресницами. Распахнутый плащ не скрывал светлого шелкового платья очень смелого фасона – декольте, как в девятнадцатом веке, а длина платья – как в двадцатом; сумка и туфельки на очень высоком каблуке – из тисненой блестящей кожи; на шее – колье из зеленых камней. - Изумруды, наверняка настоящие изумруды! – восторженно прошептала Мари, не отрывая глаз от посетительницы. – А туфли и сумка… это же крокодилова кожа! За дамой следовал, видимо, шофер, высокий смуглый мужчина, в кожаной куртке и кепи, с целым ворохом пакетов и коробок. За ним поспешал взволнованный Жорж Ури, управляющий персоналом, тщетно взывая к посетительнице: - Графиня, графиня, куда же вы? Подождите! Я же вам объяснил, мсье Жандро еще не прибыл, и мы не знаем, посетит ли он сегодня магазин.
|