я принесла много букв! до следующей недели, раньше вряд ли получится.
Поцелованный ХК моргнул, оттолкнул ЫЧ и, вытирая рот и прикрываясь локтями–коленями, возопил: Ты чё? Т.е. вопил он, конечно, еще много всякого, но смысл сводился к этому «ты чё?». Голосом человека, сбежавшего вниз с горы и восстанавливающего дыхание, ЫЧ сообщила, что делилась с ХК энергией. Нудным голасам: и вообще, бывали у них свидания, всякое бывало. И уже с легким гацтвом в голосе: и позвольте спросить, отчего дорогой начальник закрыл глаза? Аж зажмурился – ЫЧ корчит рожу, сама зажмурилась, губы трубочкой чмокают. ХК фыркает и все отрицает.
ЫЧ продолжает поцелуйно причмокивать над банкой с пивом, сидя на крыше у ХК, болтая ногами, касаясь босыми пальцами колена ХК (самоочевидное заигрывание, едва прикрытое шуткой). Хочешь подзарядить меня снова? Попробуй, будущий труп, обращается ХК к своему бокалу с вином. ЫЧ проглатывает последний чмок: Это Ханкульно. Прикидываться в порядке, когда трудно, и не признаваться в том, что тебе нравится. Ты должен навестить бабушку… ЫЧ вспоминает умершего после долгой болезни отца и удостаивается сочувственного взъерошивания и так растрепанной головушки. Из–за этой ли ласки мимоходом она решается: Что, если бы я был девушкой? Могли бы мы встречаться? – …Это хорошо, что ты не девушка, – ХК встает и зачитывает декларацию о намерениях, строго глядя в сторону большого города. – Заноза вроде тебя была бы слишком большой головной болью. Игрушки в любовь для меня закончились. Женюсь. На девушке, которую подберут и одобрят мама и бабушка – из приличного круга и богатой семьи. Может, сказать ему, что я девушка? – размышляет ЫЧ, глядя на сестрицу, которая, делая нелеповатые движения, обещает зеркалу и мистеру Тимберлейку через годик быть у него на подпевках. Остынь, сестра, – отвлекается сестрица от зеркала, – или ты думаешь, что он сразу откроет тебе свои объятья? – Я вдруг подумала, что просто хочу быть рядом, – слабо улыбается ЫЧ. – Ага. Рискни всем и попробуй – или забей на все и будь.
Сидя рядом с любимым боссом в машинке и зачитывая лист доставки, ЫЧ между делом напрашивается навестить вместе с ХК бабулю в госпитале (а то так колени болят, аж переночевать негде). Там она, истинно не умея иначе, развивает бурную деятельность: притаскивает сок (я тут поспрашивал…), громко подбадривает нервную от беспомощности и ничегонеделания бабулю, играет с ней и ХК в карты и даже устраивает мятеж, обнаружив, что бабушка и внук согласно мухлюют. В разгар препирательств являются с визитом Кузен и Ю. Пока ХК сопровождает бабушку из палаты, ЫЧ жалуется на то, что ее тут обобрали, а Кузен все улыбается, все улыбается, все улыбается… а Ю все смотрит на него. Задело девушку. Может, именно из–за этого она оказалась слишком близко к ХК, пока Кузен и ЫЧ ходили за каким–то капризом бабули. Выплывая из–за очередного поворота в больничном коридоре, они наблюдали, как сидящая на скамеечке Ю наклоняется к ХК, лежащему у нее головой на коленях, и ее волосы щекочут его лицо. На обратной дороге ЫЧ мрачно смотрит в окно. ХК пытается развеселить ее предложением обильно пообедать. ЫЧ не хочет. Ты заболел? – Не отвлекайся на меня! – В чем дело? – Отвратительно лежать на коленях у девушки кузена, пока его нет рядом, как ты мог вообще? – Что? – ХК даже не видел движений Ю; он успел ей рассказать о том, какой уникальный человечек Го Ын Чан, которому все по плечу, вызвав у внимательной Ю замечание «это солнышко светит и тут», посетовать на собственное бессилие перед лицом болезни бабушки и свое к ней невнимание, на тяжелый день и увалиться, закрыв глаза и вытянув ноги. Ну да, головой на колени, тут, наверно, переборщил. А Ю переборщила попыткой вызвать улыбку и, может, быть кому–то феей. ЫЧ продолжает кипеть: Как ты думаешь, что почувствовал Кузен? (про себя деликатно промолчала) Если она тебе так нравится, почему бы просто не увести ее? – Значит, ты такого обо мне мнения? – воздуха в машинке становится все меньше, и ссорящиеся опускают стекла, дыша каждый в свое окно. Приезжают в кофейню, ЫЧ летит по лестнице, срываясь на подвернувшемся МЁп: «С дороги!», от босса ему же достается рык и вид сзади в ответ на приветствие. Управляющий на вопрос «что это с ними?» отвечает уклончиво, Управляющий давно сложил мнение на сей счет, и повторяться насчет влюбленных не собирается, все равно не доходит, хоть Управляющий знает, что МЁп знает, что ЫЧ сапсем не мальчик. Обиженный тофслами и вифслами, бормоча: почему она не отвечает на звонки? МЁп тихонько просачивается на кухню во владения вафельного СК.
Тут отступление. Тут такое дело: МЁп любит своего Ангела сестрицу ЫЧ, Ангел втрескамшись в СК, а СК, японец, 25 лет, любит одну–единственную женщину, которую ищет по всей Корее. Эта женщина в Японии работала у его отца в вафельной, она была старше, она была несчастлива замужем, и она была той, которую он любил. Два года он молча был рядом, потом он был с ней, а потом она сбежала от и него и от мужа. Теперь он три года ее ищет (живая легенда), находя лишь следы, но не теряя решимости и упорства. Ушераздирающую историю утирающий обильную слезу ревнивец МЁп подслушивает случайно, пытаясь проследить, не на свидание ли с Ангелом бежит СК, бросая работу. И вот он решается спросить совета у бывалого: что мне делать, мой Ангел мне не отвечает? Ты ждешь столько времени одну девушку, в чем твой секрет? – Хочешь секрет? Я японец (почтительно замолкаю перед такой предельной краткостью и неинформативностью – для меня). – Ух ты?! – МЁ клянется унести все вафельные секреты в могилу, одновременно жмется и распирается изнутри. – Ты поведал мне столько секретов сразу, а я ни одного, – какие секреты, МЁ, все у тебя на лбу написано, причем с ошибками. МЁ не выносит такого дисбалансу и решает уравнять уровень раскрытия секретности за чужой счет: – Го Ын Чан, – он оглядывается и рисует в воздухе руками нечто округлое, но не гитару, как можно было бы предположить, а скорее маракас, – девушка.
Девушка ЫЧ в это время рвет и мечет наверху в комнатке, служащей раздевалкой: Я целую его. Я еду с ним в больницу. Я его даже развлекаю. А его интересует только она. (Она опять забыла, что она мальчик.) Дернуть дверцу шкафчика для одежды. Захлопнуть. Открыть. Шумно выдохнуть, спуская пар. Вроде, успокоилась. Теперь она не отвечает на приветствие босса – не игнорирует гордо и демонстративно, а отводит глаза и отворачивается, и вид у нее при этом самый несчастный. ХК, пытаясь, видимо, вдохнуть жизнь в потухшее сознание, прибегает к старому трюку: командует ЫЧ, вешающей картину – правее, левее, еще левее, криво… ЫЧ молчит, глядя в стену, ее затылок тоже ничего не выражает, ХК подбирается поближе: Ты ослеп? Картина вверх ногами… – ЫЧ все еще молча переворачивает холст. ХК пытается заглянуть ей в лицо: Слушай, я не знаю, с чего бы должен тебе это говорить, но я не гад какой–нибудь, чтоб клеиться к девушке кузена. Ю и я, т.е. было что–то такое раньше, но теперь мы просто друзья… – ЫЧ все так же молча слезает со стула, придвигает его к столу, пересекает комнату и удаляется, так что адресующий ей неубедительную речь ХК суетливо вертится вокруг своей оси. Мимопроходящий зайчик ХР замечает: эта картина перевернута. Ну это он, значит, знаток современного искусства.
ХК продолжает попытки наладить контакт, но ЫЧ просто не смотрит в его сторону и увиливает от совместной поездки по доставке, предлагая вместо себя зайчика ХР, а он тут занят. ХК, в намерении выяснить все–таки отношения, притаскивает ЫЧ на пустую терраску, ну, ту самую. В чем дело? – начинает он, и это действительно вопрос, а не наезд. – Я что–то не то сделал? Говори, хорош дурака валять. И тут ЫЧ перестает: Ты мне нравишься, – произносится с вызовом. У ХК в зобу дыханье сперло: Что? – Я сказал: ты мне нравишься. Но я не должен – ты мужчина, я мужчина. Так что дай мне разобраться со своими чувствами – оставь меня в покое. – ЫЧ уходит, оставляя остолбеневшего ХК приходить в себя. Попытка сделать это привычным способом – разозлившись – сворачивается в пшик. ЫЧ мечется в тупичке между стеной кофейни и забором, ее выкручивает, одинаково невозможно стоять, сидеть, смотреть и закрывать глаза и даже дышать. ХК продолжает думать об ЫЧ, шагая по бабулиной больнице: Я с ним с ума сойду. Отдел психиатрии, – попадается на глаза указатель, – психиатрия, психиатрия…
Расценивать ли это, как особое невезение или справедливую кару, что управляющему кофейней попался айболит от психиатрии с лицом старого ящера, зубами грызущий стикеры растворимого кофе типа три в одном, широко рассыпающий кофейные и сахарные крошки вокруг бумажного стаканчика и размешивающего бурду теми же лохматыми упаковками: Хотите кофе? Хотите целовать мужчину? Желание стать женщиной? Нанести макияж? Волнение при виде мужчин?.. ХК симптомы отрицает и обнаруживает желание бежать, когда видит, как добрый доктор делает пометку: Приходит в волнение при виде мужчин. Стоять! Вам просто нужно лекарство, я выпишу на три дня. (Препарат брома?)
ЫЧ обходится без дипломированных психов. Тренируясь в приготовлении арт–латте, она делится с Управляющим противоречивыми своими ощущениями: она любит ХК, она ненавидит ХК, она злится, все меняется. О том, что не слишком надеется, что что–то с этим человеком получится, она рассказывает перед сном сестрице. Сестрица, убитая тем, что провалилась на прослушивании, советует ей завязывать с парнем, который в ее сторону не смотрит, ЫЧ с ней соглашается. К ней возвращаются ее обычные манеры, и она любопытствует о природе таинственности вафельного СК, моя руки в туалете. СК ей сообщает, что он японец, и как ответной любезности спрашивает разрешения задать вопрос. Как ты прячешь грудь? Или ее просто нет? ЫЧ окончательно стряхивает хандру и отправляется убивать МЁп. Спасает последнего появление ХК, который предлагает работникам не распугивать публику и разойтись. МЁп, пользуясь ситуацией, скрывается из глаз, а ЫЧ заводится и в своих лучших традициях обвиняет шефа в том, что это у него единственного слишком громкий голос, что она оглохнет от него, что он не там паркует машину… ХК цветет от такой экспрессии, ЫЧ в любовном сплине его явно вымотал. ХК в лучших традициях обрывает пламенный спич и посылает ЫЧ на работу, вытягивая шею ей вслед. Вечером, когда принцы расходятся, он останавливает ее: Ты разобрался? Ты говорил, что у тебя есть чувства ко мне, – сопровождает слова жестом, греющим грудную мышцу в области сэрца, – ты избавился от них? – Почти. Вот как разберусь окончательно, сразу тебе скажу. ХК чуточку грустно. Или показалось?
ЫЧ, занятая тем, чтоб сохранить секрет (ага, в кофейне о ее секрете не знают только Зайчик и заинтересованный босс), торгуется с вафельным СК. Цена молчания – еженедельная уборка. А что это вы тут делаете? – звучит голос босса, и подскочившая ЫЧ звонко прикладывается головушкой к верхнему краю кухонного окна. – Мозг не задел? Как можно учиться с такой головой; ты читал книги, которые я тебе дал? ЫЧ нудит себе под нос, что он немножко устамши был, а так, конечно, полистал, и тут же гордо демонстрирует знания, приобретенные на практике. Это совершенно точно прежний ЫЧ, и босс предлагает ему поужинать вместе. Таким образом состоится трио: ХК, бабуля и ЫЧ. ЫЧ, способная в пять минут найти общий язык с кем угодно, суетится вокруг бабули, которая предпочитает есть нечто холодное, походя задирает ХК, чем вызывает бабулин вопрос: чего это вы двое все время крутитесь вместе и нарываетесь на ссоры; и уматывает за чем–то горячим, когда бабуля все–таки начинает есть свой холодный рис (с детства помню утверждение, что чередование холодного мороженного и горячего чая разрушает зубную эмаль, что ж это за журнал–то был? Мурзилка? Пионер? Не Костер, точно… и не Веселые Картинки.). Пока она бегает, бабуля парня одобряет – такой приветливый пройдоха не умрет с голоду. Как думаешь, может, мне с ним побрататься, – спрашивает ХК. Бабуля выдерживает подозрительную паузу и переводит разговор на дела в кофейне, давая внуку возможность похвастаться: налажен яблочный бизнес (привет от яблочного фермера), ХК задумал новую рекламную акцию, бабуль, тебе еще предстоит удивиться.
Задумал ХК следующее: принцы дают концерт для привлечения публики. Участвуют все, кроме Управляющего, который как всегда нудит, зачем это нужно. Остальные, впрочем, тоже энтузиазма не проявляют. ХК непреклонен, всем разойтись готовиться к выступлению. ЫЧ идет к Кузену, дуть в какую–то свистульку, приговаривая, что она обязательно на ней сыграет, она боссу покажет. Кузен, проявляющий в последнее время непонятное беспокойство, спрашивает, по–прежнему ли ей трудно общаться с ХК. Да не, отрывается ЫЧ от свистелки, я стараюсь быть терпеливее. Все намана. Оссподя, и почему он такой придурок, вот мама у него такая замечательная!.. – Да тетя замечательная, – соглашается Кузен, – в детстве я ХК всегда завидовал. Мои родители всегда были заняты, я никогда не выключал свет и все время слушал музыку. Так и полюбил ее. – А чем, собсна, занимается музыкальный директор? – Пойдем, покажу. – Кузен надевает ЫЧ на голову наушники и ставит песенку. Пока она восхищается песенкой, Кузен принимает какое–то решение. Снимает руку с ее плеча, которая так естественно легла туда, когда он наклонился из–за спины ЫЧ к клавиатуре, почти соседствуя щекой к ее щеке, прячет за спину, делает шаг назад. Смотрит, как ЫЧ разворачивается к нему, придерживая наушники руками, улыбается, прикрывая глаза. Он тоже улыбается, слегка прикусывая губу, но улыбка сползает, когда он делает шаг вперед и накрывает ладонями руки ЫЧ поверх наушников. Решительно наклоняется. В его поцелуе не видно волнения или нежности, он просто давит губами ее рот. ЫЧ выскальзывает из наушников и молча сматывается. Хотел ли Кузен так немудряще спросить, нравится ли он ей, или помнил о том, как она говорила, что он ей нравился и подтвердить это, сыграло ли тут свое унижение, испытанное при виде Ю и ХК в больничном коридоре – в любом случае, ответ, так скать, он получил – в качестве возлюбленного он ЫЧ не нужен. А дальше, как водится, хуже. Очнувшись от столбняка, он собирается догнать ЫЧ, но натыкается на Ю, которая уже сложила два и два – и убегающую из дома Кузена с потерянным лицом, зажимающую рот ЫЧ, и выражение на лице Кузена «я ждал не тебя», сменяющееся на «я виноват».
Ночь прошла, настало утро, и ЫЧ, теряясь, как расценивать вчерашнее, спрашивает у зайчика ХР о его нынешней пассии: они уже целовались? Вчера, говорит зайчик, есть на свете и более сложные вещи, чем поцелуи, так зачем же время терять? А! Понял! У тебя появилась девушка! Эй, босс, ЫЧ подружку завел! Так, ему необходим совет, он в таких вещах наииивный. Босс реагирует: Ну приводи ее сюда, мы посмотрим, – и удаляется в сторону кухни. Попить водички. Потому что порошки, прописанные ящером психиатрии, насухую никак не глотаются. Кстати было бы, если б успокаивающее действие продолжалось до вечера. Потому что вечером ему предстоит столкнуться с папашей. Папаша не очень–то верит в кофейню, считая ее игрой, а ХК заигравшимся бездельником. Он освободил ему место в отделе маркетинга в компании и ждет его под свое начало немедля. А ты знаешь, чего я хочу? – спрашивает выпивший рюмку крепкого ликера и немедленно обнаглевший ХК. – Никогда ты мной особо не интересовался. Если я настолько тебе безразличен, зачем было оставлять меня с самого начала? – и уходит, не замечая, что свидетельницей перепалки стала его мама. Не лучшая аудитория для сегодняшней речи. ХК требуется выговориться, и к нему на крышу вызывается ЫЧ для прослушивания сожалений ХК, что он не сохранил до конца секрет, который знает уже 20 лет. И без того нетрезвый, он выпивает еще вина, пока ЫЧ, сидящая у него за спиной имитирует в его сторону гладящие и обнимающие движения, которые он краем глаза замечает… сцена следующая: ЫЧ переступает порог квартирки ХК, волоча последнего на спине и причитая о своей тяжелой доле, с кряхтением доносит его до кровати и скидывает кулем, валясь по инерции следом. Осторожно шевелится под его рукой, напряженно глядя в потолок, но переведя наконец глаза, видит спящее лицо, улыбается успокоено, встает – и летит обратно. Ее придавливает тяжелая рука, пальцы легли на шею, касаясь щеки, не открывая глаз, ХК спрашивает: Ты ведь гей, да? Глаза открываются, и ЫЧ пытается вскочить и вновь не может. – Но я нет, – ХК туманными глазами разглядывает лицо ЫЧ, – так что не надо меня больше соблазнять. – Не надо звать меня среди ночи, – ЫЧ крутится под рукой, еще одна неудачная попытка подняться. ХК томно вздыхает и предлагает сделаться названными братьями. Вот самое, по–моему, время сказать, что она не может быть ему братом, потому что у нее телосложение сестры – и можно даже прекратить попытки встать. Поговорить об открывающихся в новом свете перспективах, к тому же лежачего не бьют. Струуусила. Выкрутилась, наконец, из кровати, села на столик, потирая щеку: Ты что, исторических легенд начитался? – Ты читал? Названные браться друг другу ближе, чем родные… – И не расстаются до самой смерти, – подхватывает ЫЧ с новой интонацией, кааца, начинает прикидывать преимущества предложения. ХК подходит к ее столику и нависает над ней. Зови меня хён, – церемония на этом окончена, пошла практическая часть. ХК на правах новоприобретенного родственника берет ее голову и рассматривает, поворачивая так и эдак, – у тебя уши проколоты? Нужно доказательство… – ЫЧ опять уворачивается, но ХК удерживает ее: – Попробуй сказать «хён». – Да с чего вдруг?.. – Иди сюда. Назови меня хён, – звучат крики «не буду!», мелькают летящие пуфики и подушки, ЫЧ удирает от ХК, прикрываясь мебелью. ХК отлавливает ее, закидывает себе за спину, держа поперек туловища, встряхивает и требует радоваться братовству (черт, как это иначе может звучать?). ЫЧ с воплем ужаса радуется. Внутренний голос расписывается: я хочу быть с ним, даже если для этого придется стать ему братом. Ей вторит внутренний, не иначе, голос ХК: я хочу сохранить его рядом с собой, даже если для этого придется стать ему братом.
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
, продолжение истории будет сегодня? 
да уж, очень они были там неузнаваемы.