|
34
В лифте Жданов вспомнил другой лифт – в котором они с Катей целовались в Миланском отеле, а следом хлынули воспоминания о сегодняшнем утре, которое, казалось, было уже сто лет назад. Безжалостная февральская Москва смяла под своими подошвами солнечную европейскую беззаботность.
Этим далеким сегодняшним утром Жданов проснулся в одной постели с Катей – теплой и сонной, смущающейся и трогательной. Он вспомнил, как долго и лениво целовал её пальчики и плечи, спину и руки, грудь и шею – просто так целовал, без ослепляющей вспышки страсти, приключившейся с ним ночью. Никак не мог оторваться от её гладкой кожи и родного запаха, и бормотал что-то путанно-нежное, и дышал в ямку у неё на ключице, и не было ему, до конца не проснувшемуся, в те минуты никакого дела до того, честна ли с ним Катя или нет.
А потом они поняли, что опаздывают, вскочили, как ошпаренные, хаотично бросая вещи в чемоданы, и доцеловывались уже в лифте, а потом в такси, а в самолете он спросил, отменит ли она теперь эту нелепую свадьбу с Зорькиным. А Катя ответила, что они обсудят это все чуть позже, и это её неизменное «позже» взорвалось у него в голове, в клочья разнеся все нежности.
Катя тут же заснула у него на плече, а Жданов пялился на равнодушные к нему облака и чувствовал себя неумолимо одиноким.
Стоя на обочине и время от времени помахивая рукой, чтобы поймать такси, Жданов безнадежно листал телефонную книжку – номера Ольги Вячеславовны там не было. Тогда он вспомнил про Милко. Буквы прыгали перед его носом.
Он обо всем поговорит с Катей – сегодня.
Он не будет больше тянуть и заставит её позабыть о всех её «позже».
Катя и ребенок принадлежат ему, и он прямо сегодня заберет их к себе домой.
Преисполнившись самыми решительными намерениями, Жданов услышал в трубке:
– Да, мой пупсик, мой сладкий пупсик?
– Какой пупсик? – возопил Жданов. – Ты что, с ума сошел? Ольгу давай!
Милко полопотал какие-то угрозы и передал наконец трубку. Осведомившись о здоровье Ольги Вячеславовны, Жданов взял быка за рога:
– А Катя-то там? Да Пушкарева, конечно, Пушкарева. Вы что, знаете еще одну Катю, что ли?
Не с первой попытки открыв дверцу такси, которая так и норовила увернуться из его рук, он плюхнулся на сиденье.
Екатерина Жданова, вот как скоро будут её называть.
Жданова!
Не Зорькина!
Это он молодец, что ждет Катю у подъезда. Проще будет чемодан из багажника изъять.
И ведь, главное, она ему что сказала? Что ей срочно домой надо. А сама что? Поехала навещать больную коллегу!
Снова вранье!
Но он положит этому конец.
Решительно и беспрторо… бесвопорно… бес-по-во-рот-но, вот!
Слово-то какое, трудное.
Распаляя себя все больше и больше, он совершенно беспричинно нахамил позвонившей Кире, которая ждала его на ужин с его же собственными родителями.
А он им Пушкареву туда, привезет, вот.
Здравствуйте, я ваша Катя.
Ношу ребенка для вашего мальчика.
Хотя нет, родители им сегодня ни к чему.
Они останутся только вдвоем, чтобы было так же сладко, как было в Милане.
Хватит тайн, Екатерина Валерьевна!
В общем, он смутно понимал, что происходило в квартире Ольги Вясеч… Вячесл… Ольги, короче. Оказалось, что там целый рассадник сотрудников – не только Пушкарева, но еще и весь женсовет.
– Ой, как вас тут много, – удивился Жданов. – Катенька! И вы здесь? Очень хорошо!
Она смотрела на него квадратными глазами, как будто он вел себя странно. А он не вел! Он был как обычно!
– А ты что, к Пушкаревой приехал? – спросил Милко.
– Да, к Пушкаревой приехал, – объявил Жданов, поймал её сердитый и строгий взгляд и поправился: – господи, что я говорю! Я же к Ольге Вячеславовне приехал!
И пока он проявлял свой президентский долг, справляясь о самочувствии сотрудников, Пушкарева тихо слиняла.
Не тут-то было!
Врешь, не уйдешь!
Он поймал её уже возле того джипа, который он выбрал для неё.
– Катя! Катя, подождите! Ну Катя! Я никуда вас не отпущу, сегодня вы поедете со мной! Я вас забираю к себе! Я тебя не оставлю, ты слышишь!
– Так, по-моему, он пьяный, – сказал кто-то совсем рядом, и между Пушкаревой и Жданов вырос Зорькин.
Кто пьяный? Где?
– Андрей, – попыталась успокоить его Катя, – что ты творишь? У тебя ужин с родителями!
Но Зорькин отодвинул её себе за спину и произнес напряженным, высоким голосом:
– Жданов, ты спятил? Катьке нельзя волноваться! Как ты себя ведешь с беременной женщиной!
– Да тебе-то какое дело, – закричал Жданов, – до её беременности! Тебя это совершенно не касается!
– А тебя, значит, касается? Зашаталось твое кресло, Жданов, вспомнил перед советом про Катьку?
– Коля, – попыталась было снова вмешаться Катя. – Подожди. Я поговорю…
– Да не будешь ты с ним разговаривать, – отрезал Зорькин. – Иди в машину! Ты думаешь, он почему суетится? Потому что как только вскроются все его махинации, ты останешься единственным человеком, от которого будет зависеть и компания, и его место в ней.
– Да какая компания? – завопил Жданов, возмущенный не столько ересью, которую нес Зорькин, а тем, что он говорил о нем так, будто его тут не стояло.
– Коля, – воскликнула Катя, – давай поговорим дома.
Дома? Ах, они поговорят дома?
– Катя, ты поедешь со мной!
– Да никуда она не поедет с таким пьяным животным!
– Коля, – Катя едва не плакала, – перестань.
– Оставь Пушкареву в покое, ты понял, – храбрым воробьем напрыгивал на него Зорькин.
– Да ты сам оставь её в покое, понял! Катенька, поддержите, пожалуйста, – и он вручил ей свои очки. – Катя моя, ты понял!
Наутро, вспоминая ту минуту, когда Жданов первый раз ударил Зорькина, он готов был убить себя за такое скотство.
Но в этот вечер он бил даже не Зорькина, а упорное нежелание Кати нормально с ним поговорить.
Почему она ускользает от него?
Прячется за этого смешного дрыща, нелепого в дорогом пальто и возле дорогой машине.
А ведь Жданов!
Хотел!
Просто!
Забрать!
Катю!
Бац!
Пощечина, не сильная, но до одури обидная, отрезвила Жданова.
Прочистила мозги в одну секунду осознания: Катя ударила его.
Она смотрела на него потрясенно, до смерти расстроенно, едва не плача.
Сзади набросился Федор, но Жданов стряхнул его с себя – да отвяжись ты!
Подошел Милко, чтобы сообщить, что драться в костюме от Джорджио – это варварство.
Но он видел только то, как Катя заботливо отряхивает Зорькина, вытирает ему разбитую губу белым платком, надевает на него очки. Наконец, она подняла с земли шарф Жданова и протянула ему, посмотрев прямо в глаза. И на её лице были сострадание, грусть и тревога, от которых стало совсем тошно. День, начавшийся так прекрасно, завершался самым диким образом.
– Знаешь, Жданов, – сказал Милко, – я был гораздо лучшего мнения о тебе. Иногда ты даже похож на очень приличного человека, – Катя села в машину к Зорькину, – может быть потому, что ты носишь очень дорогие костюмы. Но, пойми, одежда – это еще не все. Нужно, чтобы у тебя было что-то здесь и здесь, а у тебя там пусто.
Жданов не смотрел на Милко и понятия не имел, о каком «здесь» тот говорил. Сквозь лобовое стекло он смотрел только на Катю, а она смотрела на него.
Ни у одной беременной женщины в мире не должно было быть таких больных глаз.
И, когда машина с Катей уехала, Жданов зачерпнул рукой в перчатке горсть снега и протер им лицо.
Стоя в полном одиночестве посреди отвратительного февраля, он думал о том, что все его обиды и страхи, и ревность, и терзания не имеют никакого значения по сравнению с тем новым, что пришло в его жизнь.
Что впервые за все годы его существования мир перестал крутиться вокруг Жданова, и теперь пришла пора думать не о своих переживаниях – а о крохотной бесстрашной девочке, которая сегодня ударила его по щеке – и этим причинила себе куда больше боли, чем ему.
Что центр вселенной Жданова сместился и спрятался внутри Кати Пушкаревой.
И что вовсе не себя ему нужно защищать.
Крутилась детская каруселька под ним, крутилось вместе с нею небо.
Огромное и равнодушное.
– Да, Жданов, ты её ревнуешь, и как же сильно ты её ревнуешь…
Но это сейчас совершенно неважно.
– Какой-то ты сегодня как Наполеон после Ватерлоо, – заметил Ромка, когда они вышли из лифта Зималетто.
– Угадал, – с мрачной торжественностью подтвердил Жданов, – дал бой и потерпел поражение.
– Ну вы даете господин президент… А подробнее? – перебирая корреспонденцию на ресепшен, осведомился Ромка.
– Да! Побоище не хуже Куликовской битвы! – захлебывающаяся от восторга Света спиной выскочила из лифта, за ней следовали такие же взбудораженные Шура с Амурой. – Так Жданов-то оказывается такой зверюга!
Ромка едва портфель от такого не уронил. Девицы уставились на начальников во все глаза.
– Ой, – затароторила Света, – а передача вчера была жуткая! Оказалось, что Жданов был главным Сталинским палачом!
Дождавшись, пока сплетницы уберутся вон, Малиновский повернулся к Жданову, изображая, что курит трубку.
– Поздравляю, – с грузинским акцентом процедил он. – Поздравляю, товарищ Жданов, вы вошли в историю. Думайте теперь, как из неё выйти.
Катя вошла в кабинет, приблизилась к столу и только потом увидела Жданова, сидевшего на диванчике за дверью.
– Привет, – сказал он, прилежно сложив руки меж колен.
– Доброе утро, – сухо сказала Катя, всем своим видом демонстрируя холодность и презрение. Но, бросив на Жданова мимолетный взгляд, она кинула свою сумку и подлетела к нему. Повернула лицо к окну, чтобы разглядеть след от пощечины. Жалобно дрогнули её губы.
– Ого! Прости, – сказала она, – я не знала, как тебя остановить. Федору ведь тоже досталось, не только Коле!
– Я заслужил. Это ты меня прости, Кать, – он перехватил её руку, поднес к губам, – мне очень стыдно. Я вел себя, как последняя скотина. Но я могу искупить свою вину, а главное, объяснить, почему я это сделал.
– Почему? – быстро спросила она. – Я всю ночь не спала, всё никак не ме могу понять, что с тобой такое.
Ну вот! А ей надо спать по десять часов. Скотина и есть!
– Вчера я не помнил себя от ревности, со мной такое впервые в жизни. Это ревность. Сумасшедшая ревность
– Кого? К кому? – не поняла Катя, и это её изумление было таким славным, что Жданов от облегчения рассмеялся и быстро осыпал короткими поцелуями её лицо.
– Тебя! Ко всем! Я хочу, чтобы ты была рядом все время. А ты уехала к Зорькину. Галстук ему купила. Вечер собралась с ним проводить!
Катя моргала в такт его словам. Потом неуверенно улыбнулась.
– Ты ревнуешь? Меня?
– Еще как, – заверил её Жданов.
– Бедный, – сказала Катя, – совсем распереживался из-за этого совета.
– К бизнесу это не имеет ни малейшего отношения, – рассердился Жданов, припомнив все обидные слова, сказанные вчера Зорькиным. Он что, внушает это Кате изо дня в день? Почему?
Она встала и принялась принялась разматывать свой шарф. Жданов с готовностью принял её пальто, погладил плечи, локти, поцеловал в ухо.
– Кстати, – напомнила Катя, – до показа нам надо пройтись по докладу. Почему вы до сих пор не прочли его, Андрей Павлович?
– Кстати, о показе. Ты идешь со мной.
– Я там буду нужна? – деловито спросила Катя, включая компьютер.
– Очень.
– Только не нападай больше на Колю, – вдруг сказала Катя, выглядывая из-за монитора. – Он мой лучший друг, и я даже тебе не позволю его обижать.
– Я больше не буду, – пообещал Жданов, стоя перед её столом, как школьник, навытяжку. – Прошу тебя, не вини меня за то, что я вчера сделал. Я и сам не понимаю, что со мной произошло. Я потерял равновесие.
Дверь открылась, и вошла Кира.
– Доброе утро, – сказала она с вызовом.
– Привет, – рассеянно ответил Жданов, не сводя с Кати глаз.
– Доброе утро, – ответила Пушкарева, утыкаясь взглядом в монитор.
– Как ты себя чувствуешь? – подходя ближе, спросила Кира.
– Хорошо, спасибо, – отчитался Жданов.
– Что с лицом?
– Подрался.
– Опять подстава на дороге? Ты хоть помнишь, с кем дрался?
Катя высунула один внимательный глаз из-за монитора.
– Да, конечно, – по-прежнему не поворачиваясь к Кире, отчеканил Жданов. – Это был Николай Зорькин, Катин… лучший друг.
Он никогда в жизни не сможет назвать этого щегла её женихом!
У него просто язык отсохнет.
– А причину драки ты тоже помнишь? – не унималась Кира.
– Разумеется. Я был пьян, и излишне грубо требовал, чтобы Катя поехала со мной. Даже собирался увезти Катерину в офис, – он говорил почти правду, и в этом был какой-то горделивый вызов и – неожиданно – удовольствие.
– В офис? Посреди ночи?
– Ну ты сама понимаешь, совет директоров на носу, я был излишне настойчив, а Николай не хотел её отпускать с пьяным начальником.
– А потом он тебя?...
– Нет, это я на него набросился. Ну, к счастью нас растащили.
– Ну что же. Это уже становится традицией, Жданов. Ты сначала напиваешься, а потом ищешь приключений на свою голову. Поздравляю тебя, – и Кира направилась к выходу.
– Ты знаешь, я решил твердо пересмотреть свое поведение, – сообщил Жданов Кате. – Вот и сейчас я пришел сюда, чтобы извиниться перед Катей и перед Зорькиным.
– А ты бы встал на колени, было бы убедительней, – посоветовала Кира и вышла вон.
– Я все правильно сказал? – спросил Жданов.
– Дурак, – сказала Катя ни с того ни с сего и улыбнулась. – Для чего ты злишь Киру Юрьевну перед советом?
– Да потому что мне надоело все время бояться совета, – объяснил Жданов. – Я чувствую себя земляным червяком!
Она засмеялась и, вскочив со стула, расцеловала Жданова в обе щеки.
– Ты мой бунтарь! – объявила она.
– Кать, мы можем сегодня поужинать вместе? После показа?
Она вздохнула.
– Ужинать я буду на работе, – сказала грустно. – За время нашего отсутствия накопилось множество бумаг. И я бы хотела еще раз пройтись по отчетам перед советом.
– Никаких ужинов на работе! Отдыхать, гулять, спать.
– После совета директоров, – ответила Катя. – Ты помнишь? Всё после совета директоров.
– Как мне всё это надоело, – вырвалось у Жданова.
После обеда пришли родители, и отец неожиданно шагнул к столу Катерины.
– Катенька, здравствуйте. От Андрея я все равно ничего не добьюсь, поэтому скажите честно, как наши дела?
Жданов поспешил было к ним, пока Катька не начала каяться – такое у неё стало виноватое лицо.
– Так, не мешай секретничать, – заметил его маневр отец.
– Катя, предупреждаю: он очень, очень хитрый, – попытался отвлечь внимание на себя Жданов.
– Президент, иди, поговори с мамой…
– Павел Олегович, отчет еще не совсем готов и цифры я вам прямо сейчас не скажу, но… – начала оправдываться Катя.
– Катя, вы знаете, я редко говорю такие слова, но должен признаться. Пока наше предприятие в ваших руках – я спокоен.
Контрольный.
В голову.
На Катю стало страшно смотреть.
– Спасибо, – выдавила она из себя, бледнея.
Завтра, – стиснув зубы, напомнил себе Жданов, – завтра все это закончится.
_________________
Торжественно клянусь, что замышляю шалость и только шалость. (с)
Последний раз редактировалось tapatunya 07 авг 2020, 03:56, всего редактировалось 1 раз.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
себя мучает, Малиновского мучает... Катю шокирует 
