|
37
– Катя… Катюш, – Жданов, неловкий, как слон, в этой крошечной палате, шагнул вперед и остановился, боясь прикоснуться к ней, чтобы не потревожить систему, прикрепленную к её руке. – Как вы?
– Нормально, – ответила она беспокойно, – дай мне твой телефон.
Он растерянно протянул ей мобильник, уверенный, что она хочет позвонить родным. Катя, знакомая с его телефоном лучше, чем с собственным, быстро пролистала список контактов и набрала какой-то номер.
– Павел Олегович? Это Пушкарева.
– Кать, – взмолился Жданов, – это подождет.
Она сверкнула на него глазами.
– Ничего не подождет, я не успокоюсь, пока все не объясню… Слышите, Павел Олегович? Мне нужно вам все рассказать… Нормально я себя чувствую. Вы можете меня выслушать? Спасибо. Это началось из-за самого первого бизнес-плана, который я написала для Андрея Павловича. Уже тогда было понятно, что мы не сможем расширить производство без сокращения расходов. И мы решили сэкономить на тканях…
Жданов слушал её спокойный, бесцветный голос, возвращаясь вместе с этим голосом в ту осень, когда жизнь еще казалась такой легкой и когда он еще мог спокойно спать по ночам.
Пустая, скучная жизнь.
Её голос успокаивал его и обжигал глаза слезами.
Как так получилось, что Катька даже на больничной койке решает проблемы?
Почему эта крошечная невыносимо упрямая девочка такая бесстрашная?
– Коллекция провалилась, и мы скрыли масштабы этого провала от акционеров. В поисках решения мы пытались найти самые лучшие ткани по самой дешевой цене. И заказали их в Узбекистане. Ткани оказались контрафактными. Мы потеряли деньги. Вот тогда и появилась Никамода – как костыль для Зималетто… Я понимаю и признаю всю неэтичность нашего поведения, Павел Олегович, но сейчас у меня нет сил на раскаяние. Я просто передаю вам всю информацию для того, чтобы вы могли принять верное решение. Никамода была создана и поглотила Зималетто. Мы будем вынуждены оставаться в этой ситуации еще минимум полгода. Да хоть сто юристов, Павел Олегович! Менять руководство Зималето сейчас – неразумно. Выгонять меня на улицу неразумно тоже, наши банковские взаимоотношения завязаны на моей персоне, какой бы неприятной она вам не казалась. Поэтому я предлагаю вернуться к переизбранию президента через полгода. Ну, если вам конечно не безразлична судьба компании… Нет, это не наглость, это здравый смысл. Сейчас у меня на реверансы здоровья не хватает. Это всё, что я хотела вам сказать. Думаю, что юристы повторят вам то же самое. Но решение, конечно, за вами, я готова положить на стол заявление в любую минуту. Как наемный служащий Зималетто я подчинюсь вашему решению, как владелица Никамоды – буду настаивать на том, чтобы Андрей Павлович остался на своем посту. Исключительно в интересах компании. Да, много ошибок, но на ошибках учатся. До свидания.
Она нажала отбой и длинно выдохнула. Слабо улыбнулась.
– Как гора с плеч свалилась, – произнесла она тихо.
– У меня тоже, – признался потрясенный Жданов и осторожно пристроил себя на колченогий больничный табурет. – Кать, я страшно испугался.
Она прикрыла глаза ресницами.
– С вашим ребенком, Андрей Павлович, все в порядке, – сообщила она едко.
– Ах вот как, Екатерина Валерьевна, – немедленно рассердился он, так зацепила его эта едкость, – теперь это мой ребенок. Еще недавно он был ребенком какого-то придурка-мимокрокодила! Ты пыталась сделать моего ребенка Зорькиным!
– Не кричите, вы все-таки в больнице, – осадила его Катя, – а я все-таки пациент. Совести у вас нет.
– Кать, – Жданов сбавил обороты и придвинулся ближе. – Почему ты мне не сказала?
– Я пыталась! Перед поездкой в Милан, когда поняла, что ты на полном серьезе ничего не помнишь. Но тогда не было времени, рассказать тебе в самолете – значит, вызвать бурю на весь салон. А потом, в Милане, помнишь, что ты сказал?
– Что я сказал? – испугался Жданов. Очевидно, очередную глупость он сказал, а Катька приняла всерьез!
– Ты сказал, что главное для тебя – продержаться до окончания совета директоров без всяких катаклизмов. И я решила, что расскажу тебе после совета. Не стану обрушивать на тебя такую бомбу перед таким важным событием.
– Что? – ему показалось, что он оглох. Значит, все то время, пока он метался, не помня себя от подозрений, обиды и злости, Катька просто напросто продолжала исполнять его пожелания?
Господи, какой же он идиот!
В палату вошла медсестра.
– Ваш друг передал пакет с вещами, – сказала она, подкрутила капельницу и вышла.
Жданов потянул за торчащий из пакета шелковый пояс и извлек на свет божий полупрозрачный пеньюар.
– Роман Дмитриевич рехнулся, – сказала Катя. – Мне нужна ситцевая ночнушка и махровый халат, а не вот это все!
– Я скажу, – Жданов взял телефон из её руки и вышел на лестницу. Ему нужно было успокоиться.
Руки тряслись, когда он поднес телефон к уху.
– Ситцевый халат и махровая ночнушка, Рома, – сказал он.
– А, – насмешливо отозвался Малиновский. – Пациент скорее жив, чем мертв, раз капризничает. Значит, Кате лучше?
– Настолько лучше, что она позвонила моему отцу и распорядилась не лишать меня президентства, а то хуже будет.
– Узнаю нашу Катеньку, – расхохотался Малиновский. – Слушай, Жданов, женись, я тебя благословляю. С такой женой тебе сам черт будет не страшен.
– Тебя забыли спросить! И принеси мне что-нибудь из одежды тоже, я останусь пока здесь.
– Надолго?
– Пока не выгонят.
– Ну-ну. По крайней мере, после того, как меня уволят из акционеров, я смогу работать в доставке.
Сделав еще несколько глубоких вздохов, Жданов вернулся в палату.
Катя задумчиво следила глазами за медленными капельками в капельнице.
– Кать, ты чего-нибудь хочешь? Воды? Еды? Мандаринов?
– Ну, воды мне точно не хочется, – фыркнула она.
– Мы можем поговорить? Ты не устала? Не слишком слаба?
– Андрей, я сделала, все что могла. Теперь остается ждать, что решит Павел Олегович.
– Да не об этом, – он вернулся на свой табурет, – а о ребенке. С самого начала.
– С самого начала? – она вздохнула. – Однажды в один московский модный дом пришла неформатная Клава, которую удобно расположили в каморке.
Он засмеялся, вскочил, обошел кровать и присел с той стороны, где не было системы.
– Можно, Кать? Мне тяжело быть далеко от тебя.
– Андрей, сейчас нет смысла притворяться. Твой ребенок никуда от тебя не денется. Можешь не напрягаться с романтикой.
– Идите к черту, Екатерина Валерьевна, – выдохнул он страдальчески и осторожно пристроился на краешке узкой кровати, уложил её голову на свое плечо. – Я затащил вас в постель еще до того, как узнал о собственном отцовстве. Потому что умирал от желания, а не потому, что строил какие-то там козни. Вам придется смириться с этим, Катя. Я, Андрей Жданов, люблю именно тебя. Отдельно тебя, отдельно ребенка и отдельно вас вместе. Вот такой я любвеобильный.
Она подняла на него смущенный взгляд.
– Я… в это сложно поверить. Я ведь мечтала об этом с самого начала.
– С какого самого начала? С той ноябрьской ночи?
– С того дня, когда я едва не провалила показ, появившись на подиуме, а ты меня не уволил.
– Послушай, но ведь это было сразу после того, как ты пришла в Зималетто. Кать, ты что, влюбилась в меня уже тогда? – поразился Жданов.
– Возможно, – ответила она уклончиво.
– Но ведь ты… прятала моих любовниц от моей невесты.
– Все для вас, Андрей Павлович, – пробормотала она. – Всегда все для вас.
Он нежно поцеловал её веки.
– Святая Катерина! – прошептал с любовью.
– Ты позвонил в ту ночь, и я тайком сбежала от дома. Думала, снова застану тебя в женском платье или что-то в этом роде.
– Какая прекрасная у меня репутация!
– Я приехала в бар, ты был с Изотовой, но сразу бросился ко мне. Катенька, Катюш, как я рад вас видеть, вы моя спасительница. Мой верный Санчо Панса…
– Надо было мне по морде, – заметил Жданов с сожалением.
– Ты попросил проводить тебя домой, и я удивилась. Ты ведь нормально выглядел! Не шатался, язык не заплетался. Взгляд вот только… но ведь я не специалист в таких делах. В такси ты продолжал шептать всякие глупости и грел дыханием мои ладони. Потом попросил подняться, сказал, что тебе надо передать мне какие-то документы на утро. Я удивилась – какие еще документы, но ты был так настойчив. Глупая, наивная Пушкарева. А потом, когда ты сказал, что я нужна тебе… Я подумала: ведь можно украсть для меня одну ночь. Никому же хуже не будет. Всего одна короткая ночь… – голос Кати дрогнул. – Ты был так нежен.
Слава богу, хоть на это у него ума хватило!
– Мы договорились сделать вид, как будто ничего не было, – продолжала Катя. – И знаешь, у тебя наутро отлично это получилось. Ты пришел раздраженным, у тебя болела голова, и ты даже прикрикнул на меня несколько раз. Тогда я подумала, что ты был куда более пьян, чем мне показалось, а я-то ничего не поняла! Раскатала губу, подумала, что действительно тебе немного нравилась… В общем, я прорыдала несколько ночей подряд, а потом сцепила зубы и велела себе жить так, будто ничего не произошло.
– Мне так жаль, – прошептал Жданов, страдая вместе с ней.
– Потом, через пару недель это свидание с Изотовой, когда ты забыл меня в кладовке. Мне казалось, что ниже падать уже некуда, но я упала.
– Изотова была из-за тебя, – произнес Жданов, не уверенный, что это хорошее оправдание. – Я, конечно, подозревал, что она меня чем-то опоила, но меня это мало волновало. Я пытался поймать те ощущения, которые очень смутно помнил. Но ничего у меня не вышло. Лера не была тобой.
– Прошло еще несколько недель, – продолжала Катя тихо, – однажды я пришла домой, а там мама смотрела сериал. Главная героиня вдруг выяснила, что беременна! И тут я вспомнила, что пропустила свой цикл. Ты себе не представляешь, какой длинной была моя ночь! Я уговаривала себя, что забеременеть из-за одной случайности – слишком по-сериальному. Что в реальной жизни так не бывает. Что это было бы слишком мелодраматично. Но с утра я купила тест, и увидела две полоски. Две полоски! Ребенок Андрея Жданова! Мое личное сокровище! Я плакала и смеялась в кабинке Зималетто, было раннее утро, и никого еще не было.
– И, разумеется, ты не пришла со своими полосками ко мне. Почему, Катя? – обида все-таки дрожала на кончике его языка.
– Ты собирался жениться. Тебе нужна была компания. И тут какой-то ребенок от какой-то секретарши!
– Какой-то? Моей секретарши!
– Мне надо было подумать, – произнесла Катя. – Наверное, я бы тебе сказала, но ты узнал сам и закатил настоящую истерику. Ты кричал про предательство, что я не имела права так с тобой поступать, ты… ты все время спрашивал про отца, как будто снова и снова пытаясь убедиться, что я не сделаю тебя причастным к этому ребенку.
От ужаса Жданов даже застонал.
Каким козлом он выглядел в глазах Кати!
– Я действительно был расстроен, – сказал он хрипло. – Моя Катя Пушкарева беременеет черт знает от кого!
– Я же не знала, что ты не помнишь… Но я не сердилась на тебя, – добавила она торопливо. – Я пыталась все время понять, что для тебя ребенок – это угроза всем твоим планам, надеждам, мечтам. Что ты его не планировал. Что нельзя взять и лишить тебя всего из-за того, что так получилось. Но потом вы выкрали мою карту, чтобы убедиться, что я нигде не указала имя отца, и это меня выбило из колеи.
– Ромка выкрал твою карту, чтобы узнать имя отца. Он боялся, что ты отдашь ему Зималетто, – объяснил Жданов.
– Да, именно так вы тогда все и объяснили, и я подумала, что ты даже Малиновскому ничего не рассказал. В то же время ты постоянно заботился о ребенке, следил за моим питанием и режимом дня, и мне казалось, что несмотря на твое яростное отрицание, ты все-таки беспокоишься о малыше.
– Я всегда беспокоился о тебе, – сказал Жданов мрачно.
Катя переглотнула.
– Невероятно, – прошептала она. – Потом мы поехали в Тулу, и ты рассказал о нашей ночи Роману Дмитриевичу. И я окончательно запуталась после инструкции. Если даже Малиновский не знает, кто отец, то может ли такое быть, что и ты сомневаешься? Почему ты сомневаешься? Потому что считаешь, что у меня был другой или потому… что ты не помнишь? В такую дичь я не могла поверить. Я… сходила с ума. Иногда мне хотелось исчезнуть из твоей жизни, чтобы не быть лужей под колесами, а иногда мне хотелось причинить тебе боль. Я придумала эту свадьбу с Колей, чтобы оттолкнуть тебя, но и разозлить тоже. Я говорила себе, что ты сам себя наказываешь, отказываясь от ребенка, и мне становилось жаль тебя. Я… меня швыряло из эмоции в эмоцию, и я барахталась, пытаясь не сорваться ни в слезы, ни в истерику. Мне хотелось кричать: посмотри же на меня! Во мне твой ребенок! Почему ты отворачиваешься от него. Но мне также хотелось, чтобы ты отвернулся и был всегда счастлив той жизнью, которую ты для себя выбрал.
– Какой кошмар, – содрогнулся Жданов. – Я был бы всю жизнь несчастен без тебя, и даже не понимал бы этого.
– Значит, ты вспомнил в Милане? – спросила Катя взволнованно.
– В тот самый момент, когда мы занимались любовью. Наша предыдущая ночь ясно встала перед глазами.
– И ты промолчал, потому что не знал, что делать?
– Потому что я хотел, чтобы ты сама мне сказала! – прорычал он. – Я чуть не задушил тебя от злости! Я… слишком привык доверять тебе, Катя. Твоя ложь разрывала меня на куски. И в то же время я был дико счастлив. Мой собственный ребенок! Никакого левого мужика у тебя не было! Ты моя! Только моя. Всегда моя.
– Ты узнал, что ребенок твой и немедленно возжелал жениться на мне, – медленно протянул Катя. – Вот откуда отказ от свадьбы с Кирой.
– Ты говоришь так, – обиделся он, – как будто жениться на матери своего ребенка – преступление. Я бы все равно на тебе женился, – подумав, честно добавил он, – просто мне бы понадобилось куда больше времени. Я иногда ужасно туго соображаю, но это всего лишь потому, что никогда прежде не испытывал ни к кому ничего подобного. Ты как будто моя рука или нога. Часть меня.
– Андрей, тебе надо успокоиться и подумать обо всем трезво.
– Я не могу думать трезво! И вообще… почему ты меня все время стараешься охладить?
– Позови медсестру, – сказала Катька устало, – у меня капельница заканчивается.
_________________
Торжественно клянусь, что замышляю шалость и только шалость. (с)
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Жданов здесь такой,такой...(с)
tapatunya,спасибо, за такую прелестность. 
