Итак, дорогие мои читатели, мне тут намекнули, что пора заканчивать с ПП, нужно двигаться дальше. Возвращаемся потихоньку на основной маршрут.
22.
Глядя на задумавшегося с бокалом в руках Геннадия, Роман вспомнил еще одну цитату из подаренной Данкой книги: «Хорошо иметь друга, даже если тебе скоро помирать». Новость, которой Генка только что поделился, была грандиозной: муж его неЛариной Татьяны уходит от нее, он полюбил другую женщину.
– По-моему, это прекрасное известие. Или я чего-то не понимаю? – Малиновский внимательно присматривался к другу. – Ты терпеливо и благородно ждал, сам не зная чего, не отсвечивая, не раздражая, сохраняя верность. И судьба улыбнулась тебе. В твоей душе должен играть надежды маленький оркестрик под управлением любви, а там, кажется, звучит «Реквием» Моцарта.
Тот глотнул виски.
– А вдруг я зря надеялся? Я боюсь радоваться. Может, муж был только тактичным поводом отказать мне? Может, она его любит больше, чем думала? Почему она сразу не кинулась ко мне? Никогда нельзя точно сказать, что движет женщиной.
– Нет, нельзя. Ты говорил с ней уже?
– Да, она сказала, что ей нужно время прийти в себя, во всем разобраться. Она позвонит.
Их глаза встретились. Как легко теперь читались Романом во взгляде друга проблески нервной муторности ожидания, пляшущий на холодном ветру опасений огонек надежды, тающий туман глухой тоски и свет встающего из-за горизонта невозможного счастья!
Они вздохнули одновременно.
– Некоторым для сохранения ощущения порядочности требуется пауза между старыми и новыми отношениями, – сказал Роман. – Она позвонит, поверь. Дай ей еще немного времени. – И, помолчав, - ты счастливчик, Геныч.
Гена, хоть и был поглощен своими мыслями и переживаниями, все же уловил в голосе друга столь несвойственные ему горечь и печаль. Он в свою очередь окинул взглядом фигуру напротив и поразился тому, что сразу не заметил таких разительных перемен. Куда-то подевалось всегдашнее уверенное спокойствие Романа, его чарующая вальяжность, вечная игривая улыбка, появившаяся в последнее время легкая округлость лица и мягкость тела, его сочившийся изо всех пор позитив. Перед ним сидел подтянутый, если не сказать сухощавый человек с резковатыми, нервными движениями, с не бросающимся в глаза, но улавливаемым дружеским радаром беспокойством внутри, с задумчивым взглядом и какой-то потусторонней улыбкой, излучающий в пространство жгучую энергию семи солнц.
– Роман, как твой роман? Надеюсь, перевал благополучно пройден и ты, как обычно победителем, возвращаешься на базу? – попробовал пошутить Гена и получил в ответ такой всплеск боли в глазах друга, что замер, не донеся бокал до рта. Впрочем, вспышка была столь кратковременной, что он тут же засомневался, не показалось ли?
– Вы хотите поговорить об этом? – Малиновский небрежно обводит зал взглядом, словно хочет сказать: «могу копать, могу не копать».
– Да, я думаю, мне будет полезно переключиться, доктор, – осторожно подталкивает к разговору друга Геннадий. Он наливает им еще по порции крепкого напитка, пододвигает бокал почти к самой руке опять впавшего в задумчивость собеседника.
– Мы ходили на прием, в театр, гуляли по первому снегу, она несколько раз поцеловала меня... – он коснулся пальцем щеки, словно Геннадий мог увидеть след от ее поцелуя, – она подарила мне термометр и книжку «Маленький принц», я ей – синее стекло и ужин в автомобиле из Мак-Дональдса. – Малиновский проговорил все это с отрешенным видом приговоренного к казни, страшно озадачив друга, который не заметил в глубине его глаз умирающих от хохота чертиков.
– Мак-Дональдс? Стекло?
– Да! Вот такое, – Роман тщательно вымерил расстояние между большим и указательным пальцами. – Круглое! – с трагичной торжественностью добавил он, сдвинув брови к переносице.
– Термометр? – пытался привязать этот прибор к разворачивающейся перед его взором драме Гена. – Какой? – уточнил он, не придумав ничего лучшего.
– Белый с серой кнопочкой. Представляешь?
Гена выдохнул и отпил большой глоток из бокала. Он терялся: за многие годы близкого общения он не помнил, чтобы Малиновский был в таком странном – подавленном? невменяемом? – состоянии.
– И что? – конструктивность беседы приобретала катастрофические масштабы, буквально вышла на уровень переговоров между США и Россией.
– Подает сигнал пиликаньем. Просто космос.
Смех все-таки выплеснулся из глаз артиста больших и малых, и Геннадий это увидел.
– Я убью тебя, чертяка! Ты меня реально напугал! Худой, бледный, нервный, да еще несет всякую ахинею. Я подумал, что все совсем плохо.
– Все совсем плохо, Геныч. Все совсем плохо.
– Как? Как у тебя и может быть плохо? С чем плохо?
– Со мной плохо. Со мной совсем плохо. Я вот сижу здесь с тобой, а на самом деле меня здесь нет. Только тело, которое успешно выполняет функции владельца сети фотостудий, автолюбителя, сеньора из общества и ответственного квартиросъемщика.
– Не могу поверить. Я думал, что у тебя это типа затмения, случайного сбоя в системе, я был уверен, что все уж прошло, рассосалось.
– Эксперты ошибаются, богатые тоже плачут, на старуху бывает проруха, от осины не родятся апельсины. А, нет, про апельсины не сюда.
– Но вы же встречаетесь, значит, роман развивается, значит, есть какие-то перспективы?
– Ген, какие перспективы? Ты о чем?
Гена поерзал на месте, смял салфетку, схватился двумя руками за бокал.
– Твои обычные перспективы: совершить открытие, познать особенности, насладиться новизной, красиво отчалить в кругосветное плавание под звуки марша «Прощание славянки».
Малиновскому трудно было что-то противопоставить словам Гены: тот цитировал его самого.
– Ты прав. На меня нашло затмение. У меня сбой в системе. Полный бесперспективняк.
– Подожди, подожди. Но вы же общаетесь? Она соглашается встретиться с тобой?
– Да. И даже сама зовет меня на свои тусовки, на вечеринку вот приглашала к однокурснице. Танцевальную.
Он мысленно вернулся в тот вечер, который можно было определить только оксюмороном типа «Райский ад» или «Безобразная прелесть», а то и в квадрате: «Сладкая горечь мучительного блаженства». Придурошный умник заранее постарался настроиться на то, что без психологического дискомфорта обойтись не получится, но совершенно абстрагироваться от неприятных эмоций не получилось. Кроме него на этом мероприятии такого же возраста были только родители именинницы, которые произнесли приветственную речь – огненное занудство, – поздравили дочь и отчалили, бросив красноречивый взгляд на своего юного не по годам ровесника, каким-то образом затесавшегося среди молодежи. Он ловил на себе ехидно-скептические взгляды юношей и девушек, когда Данка вскользь, не вдаваясь в подробности, знакомила его с некоторыми гостями, он чувствовал специфическое внимание к их паре, когда они танцевали, он видел, что многие прекращают разговор, когда он смотрел в их сторону – верный признак, что обсуждали его, – он прикладывал колоссальные усилия, чтобы выглядеть в этой ситуации органично, естественно и достойно. Обрывочное, эпизодичное общение с ровесниками его дамы сначала не складывалось, хотя он и бровью не повел, слушая высокопарные, наивные, претенциозные речи молодых людей и наблюдая за еще примитивным, неотточенным кокетством девушек. Он был мил, весел, как обычно, остроумен и в конце концов в каком-то смысле завоевал аудиторию. Приходилось только диву даваться, как сама Данка спокойно и с достоинством воспринимала все происходящее вокруг. Не замечает глупости сверстников? Нет, он был почти уверен, что порой она страдала от того, что говорят при Романе ее приятели. Не понимает, как по-детски выглядят все эти наивные уловки подруг? Нет, понимает, просто снисходительно терпит глупости девчонок. Ее невозмутимость была поистине королевской, и нужно сказать, ее избранность в этом молодежном обществе ощущалась. Ей кивали, улыбались, махали рукой, но практически не обращались напрямую с вопросом или шуткой. Она смотрелась несколько особняком, даже не потому, что была с Романом, а потому, что с ней общались иначе, чем с другими. «Наверное, она страшно одинока», – подумалось ему. Впрочем, Зоя и Сима, которые тоже там были как одноклассницы именинницы, также выделялись из общей массы: хорошая гимназия? Избранный круг? Или люди все-таки притягиваются друг к другу в соответствии с каким-то своим уровнем развития? Некоторые лица показались Роману знакомыми: парни, которых он видел то ли в театре, то ли на приеме, девушки. Они тоже, как и многие, поприветствовали Данку издалека. Может, теперь так принято, он просто отстал?
Если отринуть эти неприятные воспоминания, то оставались другие, которые можно было бережно хранить в памяти как нечто ценное, очень дорогое.
Данка весь вечер была с ним необыкновенно нежна. Касалась его руки чаще, чем обычно не отпускала его от себя ни на минуту, при общем разговоре несколько раз шептала свои комментарии ему на ухо. Она не висла на нем, как другие девушки на своих партнерах, но и не избегала соприкосновений. Во время медленных танцев под какой-нибудь уже позабытый им бит-квартет «Секрет», выкопанный из музыкальных архивов по прихоти именинницы, она опускала голову совсем низко, почти касаясь лбом его плеча, и тогда он снова улавливал уже знакомый аромат ее волос. В какой-то момент ему подумалось, что со стороны они выглядят, как обычная пара, как мужчина и женщина, состоящие в отношениях, просто сдержанно ведущие себя на людях.
Он вспоминал, что поначалу Данка была в прекрасном расположении духа, много смеялась, была радостно возбуждена.
– Вам идет взбудораженность, – в какой-то момент тихо сказал Малиновский, склонившись к самому ее уху. Он понял, что она избегает в общении с ним обращения на «вы» при всех, и старался не испортить ей игру. – С вас не спускают глаз.
– Этот комплимент я не могу принять лишь на свой счет, смотрят на нас двоих. Вы всех просто потрясли своими хореографическими талантами. – Малиновский ухмыльнулся: насколько тяжелее было бы ему пройти это испытание, если бы не танцевальные навыки, которые он получил за годы общения с Верой. Какое-то время он самозабвенно занимался в ее танцевальной студии самыми разными танцами. Очень разными. Она хвалила его за умение чувствовать не только свое тело, но и тело партнерши – ха! – что необходимо для слаженного и гармоничного движения в паре.
– Вряд ли те молодые люди стали бы так пристально разглядывать меня, – сказал он.
– Какие? – Она чуть замерла, но не стала оборачиваться.
– Один похож на Йонаса Кауфмана, второй – на Вениамина Смехова в молодости.
Она все же не выдержала, обернулась.
– Вам тоже кажется, что похож?
– Кто?
– Неважно.
– А кто эти молодые люди? Они выглядят взрослее всех остальных.
– Это ребята со старшего курса, один получает второе образование, другой после армии пришел учиться. Мы с ними познакомились, когда ездили группой студентов по приглашению университета во Францию весной.
Роман не видел, а потому и не мог помнить, как молодые люди, о которых они говорили, встали и, в сопровождении двух девушек пошли к выходу. Один из них встретился глазами с Данкой и вежливо кивнул ей на прощание. В этот момент заиграла новая композиция – Рома Зверь, очаровательно всхлипывая и зажигательно подвывая, убеждал в том, что «все только начинается».
– Позвольте вас пригласить? – Малиновский протянул руку Данке.
Она не видела пригласительного жеста, наблюдая за уходящими. Взгляд девушки потух, она подняла на Романа глаза и сказала, словно на нее свалилась многотонная усталость:
– Можно, я пропущу этот танец?
Он не успел сообразить, в чем причина такой резкой перемены настроения, как из-за его плеча вынырнула Зоя:
– Пригласите меня, увидите, мы зажжем!
Они зажгли. Номер в стиле акробатического рок-н-ролла присутствующие приветствовали громкими возгласами, восторженными воплями и бурными аплодисментами. Малиновский был великолепен, жаль только, что Данка этого не видела. Она сидела, зажав голову руками и вперив взгляд в темную поверхность стола.
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Думаю, всей глубины того, что он ощущает, Данка в силу возраста и представить себе не могла... "случайно" распечатав два экземпляра. 
Автор, спасибо, это прекрасно. 
Но РД жаль. 
Речевой оборот, приведенный Розалией, – выражение из лексикона моей мамы, виртуозного исполнителя номеров разговорного жанра с применением обсценной лексики. Было приятно увидеть. Насчет атрофии всех органов: вы же сами все дружно писали о его надежных механизмах защиты? Будем надеяться, что ему это не грозит. Ни одному органу. 
. 
