Девочки, не могу обещать, что следующая будет так же скоропостижно.
18.
Роман выздоровел необычайно быстро. Закаленный тренированный организм оказался способным легко справиться с простудой, или это была вовсе не простуда, а нечто психосоматическое: противоестественный для данного существа внутренний накал просто нашел выход, разогрев оболочку до максимально допустимой температуры и отпустив лишнюю энергию в космос.
Она позвонила ему еще два раза, между парами. Это были состоящие из шуток короткие диалоги, которые поднимали Роману настроение, но, едва закончившись, заставляли его испытывать еще более сильную жажду общения с ней. И еще более тягостную потерянность: просто сидеть и ждать ее звонка он больше не мог.
«Тихо, тихо, тихо!» - уговаривал он сам себя, пытаясь успокоить нервную дрожь, которая периодически накатывала, обычно завершая очередной виток безрадостных размышлений. - «Давай пойдем привычным путем. Чего ты хочешь?»
Это было просто: он хотел видеть ее, слышать и слушать, смеяться вместе с ней, удивляться ее неожиданным мыслям, запоминать ее рассказы. Ощущать ее присутствие рядом, вдыхать аромат волос и воздух, который она выдохнуть едва успела...
«Какие невинные желания!»
О, нет. Он был виновен, разрешая сильным и живучим сорным травам физического влечения произрастать среди давших неожиданно дружные всходы, но все равно прихотливых и чересчур нежных садовых цветов его романтической привязанности. Он не выпалывал ни настырный вьюн, который крепко обвивал стройные стебли алых и синих анемон, ни манящую мерцанием капельки росы в своей кружевной воронке по утрам манжетку, которая затеняла робкие всходы сапфировой лобелии, ни лебеду, оставляющую серебристый налет на пальцах, если пытаться отодвинуть ее от колючего стебля молодой чайной розы. Он мысленно бил себя по рукам, которые в грезах тянулись к ней, которые мечтали дотронуться до ее волос, пройтись легким движением по валикам ключиц, отдохнуть на плавном изгибе талии, заняться парным макраме с ее пальцами.
Стоило только вечером лечь в постель, закрыть глаза и допустить в сознание мысль о ней, а точнее, дать ей выйти на первый план, потому что она никогда не покидала его голову, лишь ненадолго отступая в тень других насущных размышлений, как накатывало мучительно-сладостное томление. Оно не позволяло уснуть, заставляя то волчком вертеться на горячей простыне, то надолго замирать в одном положении – в эти мгновения душа вместе с сознанием покидали-таки тело, улетая пернатой парочкой в те сказочные миры, где он мог бы встретить ее после учебы, и, крепко прижав к своей груди, положить руки ей на плечи, провести ими вверх, коснувшись выступающего седьмого шейного позвонка, расчесывая пальцами волосы и привлекая к своим губам ее светлый лоб.
«Все? – Робкий, несмелый юноша».
Нет, это было не все. Он не стал бороться со своими безумно волнующими фантазиями о вкусе ее губ, гладкости зубов, о свежести дыхания, о шелковистости кожи под пальцами и мягкой наполненности его ладоней, распаляющими это не привыкшее к посту тело до крайней степени. Этого не требовалось: грозная волна возбуждения, идущая устрашающим валом от самого горизонта, у берега неожиданно сникала, словно подкошенная чем-то невидимым в своем основании. Чем-то? Этими непрестанными, изводящими сомнениями: а насколько он сам будет приятен ей? Его запах, его тело... Сдавленный полувздох-полустон нет-нет, да вырывался у него, уткнувшегося лицом в подушку.
«Поджаривание грешников на сковородке? – Это вполне гуманно».
- Ромдмич? Ку-ку!
Он вздрогнул, рядом с ним стоял Виталик, цветокорректор с конвертом в руках.
- Что, Витамин? – Роман окинул взглядом спортивную фигуру молодого человека. Еще не хватало, чтобы в нем поселилась зависть ко всем, кто моложе его хотя бы на десяток лет.
- Тут, пока ты болел, к тебе посыльный был из какого-то театра. Вот, велел не забыть передать.
- Спасибо. Как там обстоят дела в плане обработки фотографий?
Это было сказано с таким выражением и интонацией, что Виталику не пришлось долго соображать, о чем идет речь.
- Хм, - на его лице отобразилось довольно странное выражение. – Интересного фотографа вы мне прислали...
- Интересного с точки зрения творчества?
- Творчества, ага. – Глаза парня шаловливо загорелись. – Экспериментаторша. Очень смелая. Дерзкая. Правда, как-то слишком много здорового цинизма для ее возраста, но это даже будоражит. Самостоятельная.
- Понятно, не сомневаюсь, что ты ей сможешь передать весь свой ценный опыт.
Опять специфическая, хорошо знакомая Малиновскому усмешка.
- А у нее для меня – множество оригинальных идей. – И, уже уходя:
- Она очень вами интересовалась, Ромдмич.
- И что ты ей рассказал интересно?
- А что я мог ей рассказать? Только то, что всем известно.
«А что про тебя всем известно, ветеран Третьего Донжуанского фронта?»
Он открыл конверт. Там лежали два пригласительных билета на спектакль «Не покидай свою планету». Кое-какие рекламные съемки для этого проекта велись в его студии. Это был спектакль по «Маленькому принцу». Знак?
«Скользкая дорога». При подъезде к знаку «Скользкая дорога» водитель должен сразу без раздумий снизить скоростной режим авто, а потом внимательно присматриваться к опасному участку дороги. – А ты жмешь на газ!»
- Ало.
- Здравствуйте, мадемуазель Софи. Вас беспокоит компания «Риторический вопрос», проводим социологическое исследование. Как мы рады, что у вас есть несколько минут!
Она засмеялась в ответ.
- Итак. Какая переводчица с французского с детства не любит Экзюпери? Кого не заинтригует тандем Хабенского и Башмета? Разве заядлый театрал не мечтает попасть на премьерный показ спектакля...
- «Не покидай свою планету»?!!! Вы о нем говорите?
- Я случайно набрал номер службы конкурентов «Вопросом на вопрос»?
- Роман! – В ее голосе слышалось нетерпение. – Вы правда говорите про этот спектакль?
- Да, Даня. Мне тут принесли два приглашения, я подумал, что вам это будет интересно.
«Ну, он такой, не растерялся, подумал быстро, час всего».
- О, это очень интересно! Я пыталась купить билеты, но это было нереально. Когда?
- В следующий вторник, в 19 часов. Сможете?
- У меня в это время занятия с учениками обычно, но ради такого я перенесу.
- Благодарим, что оставили без ответов наши вопросы, мы вам еще позвоним, чтобы выяснить, «Не правда ль лучше всего встречаться в центре ГУМа у фонтана?»
- Роман, спасибо. Это очень здорово.
Он, улыбаясь, смотрел на телефон, крутил его в руках, вспоминая ее реплики и интонации.
«Подключи функцию записи разговоров и прослушивай до опупения. – Срочно в номер! Мужчина умер от голода и жажды с телефоном около уха».
Интересно, а поставила ли она какую-нибудь картинку на его номер и особый рингтон, или при звонке отображается безликий серый контур, как и при вызове от неважных абы неизвестных абонентов, и звучит единая для всех мелодия?
«А что еще тебе интересно? – Все!»
На какую пару она сейчас пошла, с кем сидит в аудитории, что нарисовано на обложке тетрадки, где она записывает лекцию, во что одета, как убраны волосы, куда пойдет потом, с кем...
«А главный вопрос? – Прячь быстрее голову в бетон, пока он жидкий».
...что ей рассказала Зоя из услышанного про Романа от Виталика, что она после этого подумала, что она вообще о нем думает? И думает ли вообще? Что она скажет родителям про то, с кем идет в театр? Что она почувствовала, когда увидела, что он ей звонит? Почему она так легко согласилась? Почему она вообще поддерживает с ним общение?
«Пытливый паренек! - Орешек знаний тверд, но все же мы не привыкли отступать: нам расколоть его поможет киножурнал «Хочу все знать!»
До вторника было плыть и плыть, но... Одно дело бороться с волнами неизвестности, тоски и отчаяния в кромешной тьме, и другое – поддерживать в себе силы и веру, стремясь на свет маяка.
Сразу после разговора с ней стало легко и светло, как обычно, но уже к вечеру в душе творилась такая смута, такое напряжение, что ему приходилось прикладывать усилия, чтобы спокойно и ровно отвечать людям, чтобы шутки не получались слишком едкими, слишком острыми, со странным подтекстом.
Сев в машину, он не сразу завел двигатель, вдруг возник вопрос: «А куда ехать?» Не хотелось никуда. Вообще. Потому, что нигде не было ее. Только она сейчас казалась ему желанным пристанищем, прибежищем, укрытием от тоски и непокоя. Уронив голову на руки, лежащие на руле, он сидел так довольно долго. Но взрослые дяденьки легче подчиняются силе привычки, тем более, что обычные действия требуют меньше умственных усилий.
Он поехал домой. Шум двигателя для Романа был белым шумом, а голос диктора на радио, как звон погремушки для рыдающего младенца – отвлекает. «Что там в мире? – Все как было! Только ветры стали злее, только солнце чуть остыло...» - Погоду обещали сухую, нехолодную. Потом прозвучали несколько музыкальных композиций, которые совсем не мешали Роману думать о своем, он даже не заметил их. И вдруг тот самый ритм, который давно смутно звучал в его голове, то затихая, то усиливаясь, но никак не оформляясь во что-то конкретное:
Oh life... it's bigger
It's bigger than you
And you are not me
The lengths that I will go to
The distance in your eyes
Oh no, I've said too much
I set it up...
Ох, голос исполнителя был словно голосом прорвавшегося наружу подсознания Малиновского. Он сделал радио громче, еще громче, и еще громче – звуки музыкальных инструментов, ударных, их ритм, окраска, отчаянный до истерики, и все же еще сдерживаемый крик-стон-пение вокалиста «R.E.M.» идеально совпадали с вибрациями его души, стуком сердца, с гудением нервов. Там что-то про потерянную религию, веру? Не важно. Это его песня сегодня. Это его крик, это его нервная дрожь, вызванная неутоленным желанием, отчаянием и пониманием: он – трепыхающаяся рыбка на крючке у жестокого божества, и не соскочить, не умереть, не замереть, так и будешь трепыхаться, пока оно само не решит, что с тобой сделать: отпустить, посадить в аквариум или зажарить.
Приехал домой. Переоделся. Для порядка заглянул в холодильник, закрыл его, так и не сфокусировав взгляд ни на одной из полок. Налил себе портвейна, уселся на диван с бокалом и телефоном, с которым теперь не расставался вообще – а вдруг? Пришла мысль еще раз прослушать песню. Нашел, скачал, сохранил. Встал за наушниками – хотелось нормального звука, хотелось уйти вместе с музыкой в себя, отключившись от всего внешнего, раздражающего. Прослушал на максимальной громкости, до боли в перепонках один раз, два, три. Это было хорошо. Снова залез в интернет и тут же наткнулся на перевод, в котором внимание Романа сразу привлекло примечание переводчика: выражение "To lose one's religion" в переводе с американского сленга означает "Терять рассудок /терпение", "Доходить до белого каления".
Он не ошибся, это песня про него:
О, жизнь... Она огромна.
Огромней тебя, но ведь не меня?
Все пути, что я прошел,
Отражены в твоих глазах.
О нет, я слишком поторопился.
Я всё сорвал.
Вот он я, и я загнан в угол,
Вот он я - на виду у всех.
Я схожу с ума, теряю рассудок!
Я пытаюсь спастись тобой,
Но не знаю, смогу ли продержаться долго.
О нет, я чересчур поспешил.
Я не договорил.
Мне казалось, я слышал твой смех,
Мне казалось, я слышал, как ты поешь.
Мне казалось, что ты пыталась ...
Просыпаясь, я тут же шепчу
Признания тебе – и все подбираю слова.
Во что мне дальше верить?
Попытка следить за тобой – глупость:
Я раненый, я слепой, я избитый дурак.
О, нет, слишком много слов.
Я это начал...
Вот он я, и я загнан в угол,
Вот он я - на глазах у всех.
Я на грани, дошел до белого каления...
Я пытаюсь спастись тобой,
Но не знаю, смогу ли продержаться долго.
О нет, я чересчур поспешил.
Я не договорил.
Поразмышляй, поразмышляй над этим,
Мой намек прозрачен:
Считай, что я упал, поскользнувшись,
Стою на коленях, ты сделала меня рабом.
Всё, чего я так боялся, случилось,
И я снова поспешил сейчас.
Мне казалось, я слышал твой смех,
Мне казалось, я слышал, как ты поешь.
Мне казалось, что ты пыталась ...
Но это был только сон,
Это была лишь мечта.
Я загнан в угол, я схожу с ума.
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Как это интересно - писать кусочками, наблюдая за развитием мысли читателей, которая очень часто движется совсем в иных направлениях, чем твоя. И удивляться тому, сколько параллельных путей у одного и того же сюжета.
