Итак, вернемся к нашим Романам...
16.
Когда она придет? Он резко встал с кровати и тут же, качнувшись, сел снова: голова кружилась и гудела. Он опустил лицо в ладони: ладони были холодными, лицо горячим. Перемирие души и тела закончилось внезапно, ожесточив и без того напряженный конфликт. Давно уже ему не было так хреново физически, и он не помнил, когда было в последний раз так хорошо, так сладостно у него на душе. Душа с презрением отвергала это бренное тело, которое было не в состоянии ей соответствовать в последнее время, а в данный момент особенно, и грозилась полностью разорвать дипломатические отношения, сознание же лихорадочно – вот, верное определение! - металось между ними, не зная, куда прибиться: к «умным» или к «красивым».
«Я триедин!» - сообщил им всем Малиновский, встал и пошел посмотреть, не нужно ли чего срочно убрать перед приходом Ее Королевского Величества.
«Высочества? – Нет, она Королева. – Снежная?»
Ничего такого не обнаружив – он любил порядок не потому, что был педантом или перфекционистом, а потому, что это красиво и удобно, когда все лежит на своих местах, - отправился в коридор, приготовить ей тапочки. Выбрал среди нескольких пар модель унисекс – не большие, не маленькие, уютные, войлочные, с веселой вышивкой.
Пошел умыться и почистить зубы. Отражение в зеркале на удивление его не испугало - никакой отечности, даже наоборот: лицо чуть осунулось, глаза впали и блестели. Потом переоделся в свежую футболку и другой спортивный костюм. Снял шерстяные носки под насмешливый хохот голосов в голове. Открыл окна во всей квартире, чтобы проветрить. Ворвавшийся с улицы ветер тут же вызвал новый всплеск озноба. Малиновский почувствовал, что все эти действия страшно его утомили. Пошел и лег.
«Кони сыты, хлопцы запряжены?»
Когда затренькал домофон, он постарался встать аккуратно.
- Тифозный барак номер три, дежурный санитар Малиновский.
- Отдел очистки, Полиграф Полиграфович.
Роман улыбался сквозь марево тяжкого недомогания, как светят фары автомобиля сквозь туман и снегопад. Подошел к двери, оперся на нее, положил голову на согнутый локоть, прислушался к звукам на лестничной площадке. Она не успела позвонить, он открыл ей и сразу отступил на несколько шагов назад.
И все же, прежде чем войти, она мгновение помедлила.
- Здравствуйте. Какие были происшествия на дежурстве?
«Умница, шутка – это спасательный круг в любой ситуации. – А на случай ядерной войны?»
- Здравствуйте! Все в порядке, трое откинулись, двое склеили ласты. Уж мы этих котов душили-душили, душили-душили!
Этот смех! Эта способность включиться в игру, отвечать в тон – у такого юного создания!
Пока она развязывала шнурки на обуви, ему не раз хотелось встать на колено и помочь – снять ботинок, надеть тапок. Это были неосознанные, но сильные желания, заставляющие мышцы действовать раньше, чем мозг давал запрет – несколько раз дернулся, было. Он заметил, что чуть ли не впервые с начала их знакомства она чувствовала себя скованно и неуверенно.
Она все же допускает, что я могу быть чем-то опасен?
«А в землянке - людоед:
- Заходи-ка на обед!»
- Где у вас кухня?
Он показал рукой. Она прошла мимо него. Да, ей неуютно.
«Людоеду сразу стало худо.- Уходи,- говорит,- отсюда. Аппетит,- говорит,- ужасный. Слишком вид,- говорит,- прекрасный».
В джинсах и тонком свитерке она выглядела еще более красивой, ладной, стройной. Идя за ней, он разглядывал сложносочиненную французскую косу – назвать ее косичкой было бы несправедливо.
Стреножила-таки непослушные локоны.
Но вдоль висков свисали две выбившиеся прядки, заканчиваясь около ключиц легкими завитками и привлекая внимание к цепочке, на которой висла таблеточка разноцветного муранского стекла.
Он, прошел в самый дальний угол своей просторной кухни, сел на стул у окна за маленький столик, за которым обычно пил кофе. Она стала разбирать сумку, которую принесла с собой. Первым делом вынула из нее медицинскую маску, махнула ею в воздухе:
- Дедуля сунул, хорошо не противогаз. На кого будем надевать?
- Конечно на меня, как на источник заразы.
Не видеть ее лица?
«Гюльчатай, открой личико!»
Она достала из сумки апельсин.
«Мечты сбываются! – А переварить ты их не можешь!»
Завернула его в маску, бросила ему. Он поймал, взял ручку, нарисовал на внешней стороне щегольские усы – закрученные, как носили гусары, надел маску.
Она подняла голову, посмотрела и… удивилась?
- Вам идет. Мне всегда было интересно, а их трудно завивать?
- Не труднее, чем такую косу заплести, я думаю.
- А! Это бабушка, она обожает плести косички. Мама говорит, что бабушка ей их чуть ли не до двадцати с лишним лет все плела. И мне вот тоже – новомодные, по интернету технику осваивает. Я как раз у них с дедом была, когда про вас узнала.
- Приняли шифровку по старому радиоприемнику?
- Нет, Зойка позвонила. Она сегодня приехала к вашему цветокорректору, а он ей рассказал, что вы почти при смерти.
«Люди встречаются, люди влюбляются, женятся… - Не завидуй так громко!»
- Слухи о моей смерти оказались сильно преувеличены?
- Я хотела бы сказать, что вы и теперь живее всех живых, но это была бы беспардонная ложь. Если вам плохо, вы идите, ложитесь. Я кое-что сделаю здесь, а потом уйду.
«Я хочу быть с тобой! Я-ааааа хочу быть с тобой! Я таааак хочу быть с тобой и я буду с тобой…»
Данка разводила какой-то порошок в стакане с водой.
- Нет, я побуду тут. А что вы всыпали в этот бокальчик?
Она опять смеялась. Начитанная и насмотренная девочка!
- А, забыла, вот купила вам термометр. Давайте измерим температуру? А то вдруг, вас пора уже из огнетушителя поливать или в холодильник складывать?
Жестокая хоть поняла, что сказала?
Она принесла ему стакан с раствором и термометр, он смиренно сунул его подмышку.
Все-таки хорошо, что у нас нет традиции измерять температуру во рту.
«Жаль маску дырявить? Был бы совсем неотразим. – Ага, гибрид Буратино и Мумии».
- Пить? – он кивнул на стакан.
- Да. Судя по вашим блестящим глазам, температура есть.
«Эти глаза напроооотив - калейдоскоп ооооо-гней!»
Термометр запиликал. Она снова подошла и властно протянула руку.
- Ого! 39 и 8. Пейте быстрее.
Он послушался.
- Противно? Я не люблю все эти порошки, мне проще таблетку проглотить, но они быстрее действуют.
- Нет, вполне приятно.
Из этих рук и будет противно?
«Помнишь вазу из топазу? Слопал, ирод, - вот те крест!»
- Минут через тридцать должно стать легче. Вы есть хотите?
- Нет.
- А пить?
- Не знаю.
У него жутко кружилась голова, в маске было душно, поддерживать тело в вертикальном состоянии тяжело. Но уйти?! Он откинул голову к стене – так было чуть легче.
Она озабоченно на него посмотрела.
- Давайте я сделаю вам чаю, а потом уложу вас в постель.
Он улыбнулся под маской. Кивнул.
- Чай там.
Она достала нарядные пакетики.
- Вам заварить «Бодрое утро», «Зимний день» или «Романтический вечер»?
Его разбирал смех – сквозь озноб, головную боль и слабость прорывалось какое-то дикое ликование: с ним нежно общался ангел, к крыльям которого не пристало даже пылинки.
- Смешайте их, пусть будет чай «Доброго времени суток».
Он хотел бы смотреть и смотреть на нее, но глаза резал яркий верхний свет. Он их прикрыл и весь превратился в слух. Звякая посудой и шумя водой, она обитала на его кухне – пусть временно, пусть кратко, но она здесь!
- А вы когда ели в последний раз?
Он пожал плечами.
- Бабушка мне тут кое-что дала. Во-первых, пирожки с мясом, а во-вторых, набор для варки волшебного бульона.
- Почему волшебного?
- Я расскажу, а вы пока пейте чай. Снимайте эту дурацкую маску, в ней можно задохнуться. Я все равно в километре от вас.
Ах, если бы! Расстояние между нами, недостижимая звезда моя, измеряется в годах. И не легче от того, что не в световых – такие же космические величины.
- Вы читали книгу Гавальды «Просто вместе»? Хотя вряд ли, мальчики такие «розовые слюни» обычно не читают.
«Она причислила тебя к мальчикам. – Ну, не к лику святых же, не надо возноситься».
- Мне она очень нравится: сюжет простой, как плавно-извитая линия, но образы, картинки, которые возникают перед глазами, когда читаешь! Там есть моменты, которые описаны ярко, точно, почти ощутимо. В один из таких моментов герой, который был хорошим поваром, сварил для очень больной в тот момент анорексичной героини ароматный суп или бульон – не важно. Она уже и есть ничего не могла, а этот супчик проглотила как живительный эликсир и стала поправляться. Я бабуле зачитала это место из книги и спросила, может ли она сварить мне что-то подобное. Бабуля подумала-подумала, попробовала один вариант, другой – и получилось то, что мы с ней оценили, как подходящий – очень легкий, ароматный, с французскими травами. Я б сама, конечно, не сообразила, как его приготовить, но она мне все ингредиенты разложила по пакетикам и продиктовала четкую инструкцию. Вам сейчас не хочется есть, но потом, когда температура спадет, вам понравится.
Мне уже нравится.
«Вот из плесени кисель, чай не пробовал досель?»
Она все еще вынимала из сумки какие-то небольшие свертки и пластиковые коробочки и вдруг достала толстые шерстяные носки, посмотрела на них с удивлением.
- А! У вас руки-ноги холодные?
И, не задумываясь, подошла к нему, взяла за руку, свободную от чашки с чаем.
- Совсем ледяные.
Стремительно присела на корточки, намереваясь надеть на него носки. Малиновский дернулся, как разряда электрошокера. Выставил вперед руку, останавливая ее.
- У меня есть носки, спасибо!
Она смущенно попятилась назад.
- Я не сказала им, что еду к взрослому человеку, а сейчас не подумала. Извините.
- А что вы им сказали?
- Что еду к знакомому, который живет один, без родителей, и он заболел.
И бабушка с дедушкой представили себе комнату в общежитии или съемную однокомнатную квартиру и несчастного студента в дырявых синтетических носках.
«Каждый все понимает в меру своей испорченности. – Да, особенно если информацию подавать грамотно».
Она занялась приготовлением живительного эликсира по рецепту неведомой бабушки, вдохновленной гением современной французской литературы для девочек, периодически спрашивая, где и что у Малиновского лежит. Он отвечал, стараясь шутить, стараясь впитать в себя эту чудесную иллюзию, этот короткометражный фильм-фантасмагорию, который ему посчастливилось увидеть – «Данка и волшебный суп».
В какой-то момент пауза в их легком шутливом разговоре затянулась. Она стояла спиной к нему, задумчиво помешивая ложкой в кастрюльке.
- О чем вы думаете, Даня?
- О том, что действительно ли поступки человека говорят о нем больше, чем его мысли. «Судят по делам» - а правильное ли это суждение? Не важнее ли, с какими мыслями делает человек то или иное дело? Ведь именно мотивация, побуждение определяют, какой знак - «плюс» или «минус» - будет стоять в колонке перечня его поступков.
- Я не понимаю, о чем вы говорите, кажется, мой процессор окончательно перегрелся.
- Это я так путанно говорю. Вот пример: больному старому человеку другой подносит стакан воды.
«Жил-был царь, у царя был двор, на дворе был кол, на колу мочало; не сказать ли с начала?»
- Он может подносить ее из соображений любви и милосердия, а может – чтобы получить наследство. Есть же разница? А со стороны – всяко доброе дело.
Почему ей эта мысль пришла в голову?!
«Вот так я обманул одиннадцать мальчиков, пятнадцать девочек и одного очень доброго старичка!»
- И со стороны старца – он удовлетворил жажду. Ему хорошо.
- Получается, ты только сам себе судья? И Бог?
«Оглянись, незнакомый прохожий, мне твой взгляд неподкупный знаком...»
- Получается…
- Мне кажется или вы сейчас упадете?
Она убавила нагрев конфорки, решительно повернулась к нему.
- Вам надо лечь, это неправильно – сидеть с такой температурой. – И, встретив его упрямый взгляд, добавила, - Я посижу с вами там.
«Хочешь упасть к ее ногам? – Ага, без сознания».
Он поднялся, она достала из сумки стопку распечаток, карандаш. Когда они вошли в спальню, Роман помедлил, но она угадала его мысли:
- Ложитесь, как следует, под одеяло. Быстрее согреетесь. Давайте я выключу верхний свет – при температуре он очень раздражает.
Оглянулась, села в кресло рядом с комодом, поджав под себя ноги, включила настенный светильник.
- Вы бы подремали, а я поперевожу, пока бульон варится.
«Что спать, когда вся жизнь – это сон?»
Он улегся полусидя, чтобы хорошо было видно девушку. Сразу стало немного легче. Мягкий свет бра выхватывал из мрака ее лицо, шею, грудь, и лежащие на коленях руки, держащие белые листы. Стеклянный кулон, удобно устроившийся в ямке между ключиц, встал чуть ребром, и потому электрические лучики свободно проникали сквозь разноцветные муррины, раскрывая всю красоту подвески.
- Вы были в Венеции? – Малиновский вовсе не хотел засыпать.
«Одеяло кусачее, подушка душная?»
- Да! – Она сразу поняла, с чего такой вопрос, коснувшись пальцами кулона. – Я обожаю мурашки. Это моя слабость: сколько бы у меня их ни было – хочу еще, ведь каждая неповторима. Родители смеются надо мной, но все равно привозят всегда в подарок, если встречают где. Кстати, первую мне купили вовсе не в Италии, а в Испании – в Мадриде. Там есть такой магазинчик, недалеко от музея Прадо. Мне нравятся именно вот такие плоские, разноцветные, круглые стеклышки, а другие, в виде всяких там капель, прямоугольников и прочих геометрических фигур, с вкраплениями золотой пыли и прочего – совсем нет, почему-то.
- Это техника Millefiori. Знаете?
- Нет, - заинтересовалась она.
- Мастер использует муррины – крохотные кусочки стекла, которые изначально выглядят, как длинные прутики, в поперечнике напоминающие цветочки. Складывают из них что-то типа букета, нарезают кружочками, заливают с двух сторон прозрачным стеклом и запекают. От высокой температуры муррины внутри букета каждая по-своему раскрывается, получается уникальный рисунок.
- Надо же! Теперь я знаю технику создания моего восторга.
- Интересно, почему они так вам нравятся?
Она задумалась.
- Это любимейшее мною многоцветие, да еще в любимейшем мною стекле! Это чудное совпадение, все эти мои детские желания: запомнить осыпающийся от легкого движения узор в трубе калейдоскопа, унести с собой витраж из розы католического собора. В этих стеклянных таблеточках, таких приятных на ощупь, гладких, скованных серебряными ободочками, собраны не только все цветущие луга мира, все вышивки бисером, все радуги, салюты, но и мозаики всех соборов и их же витражи. Когда их пронзает лучик света - у меня захватывает дыхание! И ведь эту мечту можно взять с собой! Да только как выбрать? Чокнешься от этого многообразия - размеры, гамма, рисунки... Вот и бегают по телу мурашки: от восторга и от невозможности иметь их все.
Малиновский вспомнил венецианские лавочки, в которых торгуют муранским стеклом: яркий свет, играющий и переливающийся на многоцветных изделиях, особенно контрастирующий с темными водами каналов после захода солнца. Он резко поднялся с подушки.
- Даня, кажется, у меня есть кое-что для вас!
Он неожиданно энергично выскочил из-под одеяла, подошел к комоду. Открыл один ящик, другой, третий, вынул альбом с фотографиями, папку с документами, положил на край комода, стал активно копаться в ящике.
Достал небольшую белую коробочку, крышка которой была сделана в виде пластикового окошка: за ним на крючочке висела маленькая муранская подвесочка. Положил ей в руку.
- Такой у вас нет?
Она аккуратно открыла коробочку, достала кулон, положила на ладонь. Мурашка, выдержанная в сине-бело-черно-серо-голубой гамме ассоциировалась со снегопадом, вечерним зимним небом, инеем на ветках, морозным узором на стекле, легкими сугробами на асфальте и снежинками на темной ткани рукава.
- Ах, такой у меня нет.
- Теперь есть.
- Но…
- Предлагаю бартер: вы мне поставки жаропонижающих и термометров, я вам – муранского стекла.
- Хорошо. – Ей не хотелось выпускать стеклянную чудесность из пальцев: она все рассматривала ее на свет и на ладони, все поглаживала, зажимала в кулаке. – Спасибо! – с нескрываемой радостью и благодарностью прижала руку с подарком к груди.
- Знаете, что это за мурашка? – спросила она через некоторое время, неосознанно водя серебряным ободком подвески по губам. – Это наша с вами прогулка по свежевыпавшему снегу. И песня про черную и синюю птицу. И ночь.
Малиновскому хотелось застонать от счастья, но он просто молча снова откинулся на подушку.
- Надо проведать суп, – она, вставая с кресла, задела плечом альбом с фотографиями. Он упал, и часть фото вылетели на пол белыми сторонами вверх, и только одна – изображением.
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
За такую глубокую, интереснейшую историю! 
)... и чувства возвращаются постепенно, и ты все воспринимаешь острее, и изучаешь себя, и новы мир вокруг, пытаешься понять новые правила, привыкнуть к ним, научиться жить в новых условиях.
