|
45.
Малиновский медленно развернулся. Он смотрел на Андрея так, словно только что сделал какое-то важное открытие: просветленно-печально. Как мать, наблюдающая за младенцем, который пытается протиснуть голову сквозь прутья кроватки, как священник, выслушивающий исповедь нерадивого прихожанина, как причастный тайнам ребенок, как кошка, созерцающая радость собаки при встрече с хозяином, как тренер российской сборной по футболу, стоящий на кромке поля во время матча, как Карыч на Нюшу.
Если бы друзья находились в пространстве фильма Бекмамбетова, то мы, зрители, попав вместе с пучком света внутрь глаз Романа, пробравшись по его зрительным нервам в мозг, и не заблудившись там в извилинах, а проникнув в лобные доли, узнали бы мысль, которая его посетила: «Люди не меняются».
- Малиновский, чего застыл-то?
- Размышляю над принципом, положенным в основу системы распознавания «свой-чужой».
- Что?
- Ничего, это я так, глючу. На чем мы остановились? Дочка-то успокоилась? – Он обошел кровать, налил им обоим еще, не скупясь, вернулся на свое место, сел.
- Ну как. Плакать больше не плакала, но пропадать вечерами перестала, все больше дома сидит.
- Тебе должно быть так спокойнее…
- Должно. Но нет. Начинаешь думать, что что-то случилось, безответно влюбилась, например... Рассталась... Вдруг она рыдает по ночам? Я даже подушку ходил утром проверять…
«Кто владеет информацией – владеет миром. – Кто много знает, того убирают».
- И что подушка?
- Ничего. Сухая.
- Вот видишь…
- Что видишь? Меня не оставляет это: «когда человек не любит – это ясно». Разве можно ее не любить?
Малиновский лишь сделал неопределенный жест в ответ.
- Девушка в таком возрасте, красивая, общительная, обеспеченная… Разве должна сидеть одна дома?
- Тебе не угодишь…
- Нет, не угодишь. Катя так же говорит. А хочешь, я тебе их покажу?
Роман слишком долго раздумывал над ответом, Андрей даже сильно захмелевший, заметил это.
- Не хочешь…
- Хочу! Ты не понял. Просто мне нечего будет тебе показать в ответ. Вот и все.
- Малиновский, ну, что за хрень ты несешь? Я так рад… - он взял свой телефон и стал открывать нужные папки. Агент и провокатор сел чуть сзади, чтобы Андрею не было видно его лица. На всякий случай.
- Это Катя, – он довольно быстро пролистывал снимки, но Роман успел ухватить главное: Катя стала еще интереснее с тех пор, как он видел ее в последний раз. – Это Гришка. – Сын был очень похож на молодого Жданова. До жути. Роман даже повернулся, чтобы оценить сходство, глянув на друга. А тот засмеялся довольно:
- Ага, ага. Вылитый я. Только характер Катин. А это Сонечка. Что скажешь? – Вопрос был задан с гордостью и нежностью.
Малиновский готовился к этому моменту, но оказался не готов. Когда на него с экрана телефона посмотрели эти глаза, ему захотелось уткнуться лбом в ждановское плечо и застонать. «Что скажешь?» А что тут можно сказать, кроме тех трех слов, которые прогремят в тишине гостиничного номера, как последний трубный глас? Как же трудно оказалось не открыться сейчас, не выплеснуть на непосредственного и косвенного виновника его страданий все скопившиеся за последнее время эмоции!
Малиновский не боялся – жаждал! - получить соответствующий, не менее сильный эмоциональный ответ. О, это была бы битва Титанов, поражающая зрителей накалом страстей, плещущей через край агрессией и парадоксальностью: ведь при всей ожесточенности схватки ни один из них не хотел бы убить другого.
- Очень похожа на Катю. Но и на тебя тоже. Удивительно, но я узнаю вас обоих.
«Не прошло и полгода… - Откуда силы улыбаться?»
- Да, многие так говорят. – Он пролистывал снимки, среди которых Роман увидел и знакомые. – Красивая?
- Убийственно, – Роман посмотрел на друга открыто, на секунду сняв защиту, чтобы тот понял, что это не шутка.
«Правду говорить легко».
- Я тоже так думаю. – Андрей был удовлетворен. – Ром, ты чего? Сердце прихватило?
Малиновский опустил правую руку, которую непроизвольно положил на грудь, увидев портрет девушки.
- Нет, все нормально. Давай еще выпьем. За твою семью, Андрей. За Катю, которая родила тебе таких прекрасных детей, за сына, за… дочь. И за тебя, – он улыбнулся и осушил сразу почти полный стакан. Андрей, слегка удивившийся столь торжественному тону, последовал его примеру.
А потом они валялись и болтали обо всем. О старых знакомых, о работе, о путешествиях, вспоминали свои похождения, и с этой темы снова плавно скатились к Андрюхиным детям.
- Вот ты говоришь, не волнуйся, - разглагольствовал Андрей, хотя Роман уже давно молчал и лишь изредка подхихикивал. - А как не волноваться? Подружки Сонькины – я их знаю с детского сада, такие ангелочки были! Однажды еду, встал на светофоре и вижу, как Юля-тихоня, ну ты знаешь таких, слова лишнего не скажет, робкая вся, трепетная, идет по улице с парнем в обнимку и целуется на ходу. Средь бела дня!
Роман заржал: алкоголь-таки пробил все адреналино-печеночные заслоны и начал разрушительное действие на ЦНС.
- А ты хотел бы, чтобы она ночью с ним целовалась? И в укромном месте? Ну что ты, как домостроевец, Палыч! Девочка совершеннолетняя?
- Это было в прошлом году. Какого года Симонова? Нет, ей еще не было 18.
- Слушай, не разочаровывай меня. Я только подумал, что иметь семью – это все-таки здорово, а ты отпугиваешь от этой мысли личным примером. Когда ты сделался
занудой? Попрекать молодых поцелуями! Сам-то во сколько начал?
- Не обо мне речь! И я к взрослым женщинам не приставал!
Малиновский перестал смеяться.
- А это при чем?
- Другая подружка Сони, как подросла, так стала со мной заигрывать! Прикинь? Рыжая стервоза.
- Зойка, что ли? – проговорил Малиновский и в момент протрезвел.
- Она! – ничего не заметил совершенно пьяный уже Жданов. – Зойковская меня иногда в такое неловкое положение ставит! Я вот думаю, на что она Соньку может подбить с такими замашками?
- Давай надеяться, Палыч, что нравственными установками твоя дочь пошла не в тебя. Палыч?
Андрей спал.
Роман улыбнулся, глядя на сопящего Жданчика. Полюбовался немного этой милой картиной, встал, развязал шнурки на его ботинках, стал снимать их. Андрей проснулся, снял второй ботинок сам.
- Кстати, Палыч, ты обещал мне рассказать в подробностях, что говорила про меня Василькова. После третьей бутылки. Мы допили. Начинай.
- Ммммм… Она сказала, что ты самый внимательный, заботливый…
- Это не новость, я вон снял с тебя ботинки. Конечно, заботливый.
- Сказала, что ты самый ласковый…
- И это не интимная подробность… я тебя ласково с покрывала снял, ты даже не заметил.
- Что ты нежный. Самый нежный.
- Так, уже интереснее, – Роман накрыл Андрея покрывалом, сел рядом.
- У тебя такие руки… - сонливость в палычевом голосе придавала ему эротизма.
- Что сбежали даже брюки?
- Дурак… она серьезно говорила.
- Что еще она серьезно говорила?
- Ты так целуешься, что можно улететь… - бархатистым шёпотом выдал он.
- Хорошо не «за»… Все?
Роман беззвучно хохотал, представляя себе их парочку со стороны.
- Нееет.... Я только начал... песнь...
Малиновский вытер выступившие слезы.
- Странный разговор...
- А чего странного? Ей хотелось поговорить о тебе, мне хотелось поговорить о тебе... Но у женщин же больше речевых центров или чего там... в мозге... Поэтому я только слушал...К тому же, она напилась.
- А ты?
- А я все помню, я был не пьяный!
- Хорошо, что еще помнишь? Говори, пока не забылся! – Малиновский потряс за плечо всхрапнувшего Жданова.
- Что в постели с тобой она чувствовала себя богиней. Что ты воплощение сексуальной радости.
- Какая у тебя хорошая память...
- Ага, я не злопамятный, просто злой и память хорошая.
- Ладно, я понял. Признаний достаточно. Вдруг тут прослушка... Потом выложат запись в инет...
- Нееет...я скажу все! Если бы ей нужно было выбрать – твои губы, руки или... как она его назвала-то? То она б не смогла!!!
- Что не смогла? – Роман уже изнемогал от смеха.
- Выбрать! У тебя все прекрасно, Малиновский.
- Жуть какая! Расчлененкой попахивает. Нужно быть осторожнее, а то поклонницы растащат на сувениры. Останется один скелет. Безрукий. В шкафу. У тебя, причем, Жданыч.
Андрей снова сделал усилие вынырнуть из сна:
- Вот и скажи: хорошо, что у нее есть такие воспоминания, или плохо? Это ж философский вопрос. Давай его решим!
- Давай утром? – без надежды, что можно переупрямить этого упрямца предложил Роман.
- Нет, сейчас! Решим, и с чистой совестью уснем.
- Формулируй вопрос, и я дам тебе ответ.
Жданов надолго замолчал, и Малиновский уже было решил, что он уснул окончательно. Но нет, прочистив горло, тот выдал:
- Пожелать тебя женщине в виде новогоднего подарка или нет?
- Все просто, Андрюх. Ты представь не абстрактную женщину, а ту, которую любишь. И все сразу станет понятно.
После длительной паузы Роман услышал ответ друга. Это было тихое мелодичное похрапывание.
«А ты? Ты сам пожелал бы себя любимой женщине? Вполне конкретной?»
От выпитого сильно кружилась голова, но спать не хотелось. Роман выключил в номере свет, лег рядом с Андреем и уставился в темноту. Нет, то, что он сейчас испытывал, нельзя было назвать счастьем, слишком много саднящих заноз сидело в сердце и в голове для этого блистательно-взлетного ощущения. Но ему было хорошо. Болезненно-хорошо. Оттого, что рядом сопит долгожданный Жданов, оттого, что они были рады друг другу при встрече; оттого, что Дед Мороз исполнил его желание – первым выскочившее, а потому, наверное, самое искреннее и сильное желание; оттого, что Дед Мороз не обманул, что он вообще есть, а значит, невозможное возможно; оттого, что благодаря Андрюхиным рассказам он еще раз словно встретился с... Данкой, увидел ее слезы – из-за него! – узнал, на что пошли герберы... Он думал о Кате, о Соне, о Палыче... Вот ведь семейка, все десять казней египетских в одном флаконе – и only for you, Роман Дмитриевич, only for you! Ему было и смешно, и грустно, и горько, и сладко, и невыносимо мучительно, и бесконечно отрадно думать о них, о каждом в отдельности и обо всех вместе. И в голове в который уже раз, по кругу звучала одна и та же песня, которая казалась очень подходящей к его мыслям:
Под небом голубым есть город золотой
С прозрачными воротами и яркою звездой.
А в городе том сад, все травы да цветы;
Гуляют там животные невиданной красы.
Одно - как желтый огнегривый лев,
Другое - вол, исполненный очей;
С ними золотой орел небесный,
Чей так светел взор незабываемый.
А в небе голубом горит одна звезда;
Она твоя, о ангел мой, она твоя всегда.
Кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят;
Пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад.
Тебя там встретит огнегривый лев,
И синий вол, исполненный очей;
С ними золотой орел небесный,
Чей так светел взор незабываемый.
Палыч, как только встретился с Романом, сразу включил режим «ты главный, я – ведомый», поэтому утром его пришлось расталкивать, чтобы возвращаться в аэропорт, сам бы он не встал.
Приводя себя в порядок, он бросил Роману:
- Ты в прекрасной форме, я еще вчера заметил. Как тебе удается?
- Экстремальные нагрузки. Не советую, – Роман не сдержал улыбки. Странной улыбки.
- Не поделишься? Или все то же?
- Одна, но пламенная страсть.
- Я так и думал. Долгоиграющий интерес. Раз до сих пор не угомонился, теперь уж до гробовой доски будешь пламенеть.
- Типун тебе на щупальцу, осьминог Пауль!
- Не понял, ты что, готов угомониться? Посмотри на себя: ты бодр, молод и подтянут! И посмотри на остальных нашего возраста.
- Ты ж тоже вполне. Ну если только чуть-чуть жирок с тебя согнать.
- А знаешь, какими усилиями мне это «вполне» дается?
- Какими же? – Малиновский изобразил непомерное удивление, выпучив глаза.
- Какими, какими... Ужасными. То не съешь, в зал на аркане себя тащи, вместо того, чтобы дома поваляться в обнимку с тещиными пирогами и кефирчиком.
- Ой! Зачем вериги, власяница? Кто держит в руках тот стимул, что изранил твои бока, о священный буйвол «Зималетто»? Уж не Катя ли?
- Нет, не совсем Катя. Я сам. А стимул – ревность.
- Чтооо? – Малиновский даже приостановился, грохот колесиков чемодана смолк. – Она дает тебе повод?
- Ну вот что ты так обрадовался? Что ты за человек такой, Малиновский? Еще скажи, что мечтаешь, чтобы Катя наставила мне рога.
- Нет, это слишком смелые мечты даже для меня. Хотя с точки зрения абсолютной справедливости... – он развеселился, увидев, как Жданов изумленно вскинул «полосочки бровей». – К чему ревнуем Катю? К самолету компании "Люфтганза", потому что он обнимал ее вчера своими мягкими креслами, к тюбику губной помады, что посмел коснуться ее губ, к смартфону, что шлет ей смайлики и сердечки?
Жданов толкнул в спину Малиновского, но тот только засмеялся в ответ.
- Тебе все хиханьки! Ты вообще хоть раз ревновал? Вот чтобы понимать, что это такое? Когда горишь синим пламенем?
- Аааа... так мы оба с тобой будем пламенеть до гробовой доски, ты синенькими огонечками, я –рыженькими.
Так что за ревность? Кайся, пока не поздно, нам скоро на небо!
- Ты видел, какая она стала? Катерина? Мужики спотыкаются, когда видят.
- Да ладно? Это фактор риска сломать ногу. Ей нужно аккуратнее через них перешагивать. Знаешь, как ходят охотники по бобровому бурелому? Жесть!
- А нам часто приходится ездить поодиночке, вот как сейчас. И если при мне к ней всякие липнут, то что же происходит без меня? - продолжал Жданов, не обращая внимания на стеб друга.
- Сейчас попытаюсь представить. – Они уже сидели в "шаттле". Роман откинулся на спинку сидения, опустил веки. В голове от выпитого и бессонницы звенело.Через некоторое время открыл глаза. – Нет, Жданыч, тебе этого лучше не видеть! – И опять засмеялся, получив в награду выразительный взгляд.
«Со смертью играю, смел и дерзок мой трюк! – Доиграешься, мистер Икс».
- Ну и вот. Я ж не могу распустить себя рядом с ней. Она и так вон на сколько меня моложе...
_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Ну поцеловались, что тут такого?
Мы уже выходим на прямую финишную или нет?
За такую радость 