|
44.
- А у меня про тебя буквально несколько дней назад разговор был, - как-то вдруг очень серьезно сказал Андрей, разливая по стаканам последние капли спиртного и доставая новую бутылку. Остатки и без того почти не действующего на Романа алкоголя моментально сгорели в напалме выделившегося в кровь адреналина.
- С кем? – в голосе плохо скрытая заинтересованность Винни-Пуха, когда речь идет о меде.
- С Васильковой. Помнишь? – Жданов хитро прищурился, глядя на Романа. Тот медленно выдохнул и покачал головой.
– Неа.
- Ну, Василькова! - как будто это что-то проясняло, с нажимом повторил Андрей и уставился в глаза Роману. Это сработало: словно получив информацию посредством bluetooth, Малиновский сразу вспомнил и девушку, о которой шла речь, и почему они ее так называли, и даже, ему показалось, увидел, какая она стала теперь.
- Ааааа! Ого! Все такие же синие глаза? Все так же предпочитает васильковый цвет в одежде? Все так же видит мир исключительно в голубом свете?
Андрей радостно засмеялся: то ли его развеселили вопросы Романа, совершенно точно охарактеризовавшие упомянутый персонаж, то ли вызвал эйфорию удавшийся трюк с передачей информации по каналу "зрачок - зрачок".
- Глаза – да, такие же. Если не знать, можно решить, что цветные линзы. Одета – да, ты опять угадал, шарф был ярко-голубым. Но она изменилась: наивности не заметил, романтизма поубавилось, стала бизнес-леди с жесткой хваткой.
- Я даже не помню, как ее зовут по-настоящему. Это ж ты ее прозвал Васильковой?
- Ты. Марина. Она замужем, дети. Выглядит прекрасно. Мы с ней в Милане весь вечер проболтали в баре. Знаешь, какую мысль она высказала, которая меня зацепила? Про тебя, между прочим?
- Ну и какую? – Малиновский не ждал почему-то ничего хорошего от этих воспоминаний.
- Она жалеет, что среди ее многочисленных любовников был ты.
Малиновский усмехнулся: «И к гадалке не ходи».
- Тебе не интересно, почему? – Андрей загадочно улыбался.
- Ну, что тут интересного? Этот дон Педро, эгоистичный подлец, с легкостью охмурил влюбчивую донну Розу, потом с легкостью же и оставил. От соприкосновения с моим ледяным сердцем ее горячее получило холодовой ожог, после чего мир уже никогда не был столь голубым, и оказалось, что кругом не милые люди, а много-много диких обезьян.
- А вот и нет! В этот раз «молоко», «молоко», «молоко». Она вспоминает о тебе, как о самом лучшем мужчине в ее жизни, что ты был самый-самый…Я даже позавидовал. Не стану перечислять, что она говорила, а то это будет странно выглядеть… - Андрей веселился от души.
- Жаль, я бы послушал...
- Хорошо, вот третью разопьем, ты напомни, может, я напою тебе эту песнь песней...
- Ничего не понимаю… «Так в чем вина моя, мой друг?»
- Да уж, логика непредсказуема у них. В общем, ее сожаления касаются того, что теперь, после тебя, ни один из ее мужчин не кажется ей достойным в этом смысле. И как она ни пытается «воспитывать» и «совершенствовать» мужа в данном направлении, она чувствует, что никогда ему не достичь нужных высот. Поэтому, сказала она, мечтательно закатив свои сумасшедше синие глаза, лучше б никогда тебя, такого восхитительного и не встречать!
- Да, печально… - сказал Роман, улыбнувшись. – Хочешь как лучше, а получается как всегда. Так тебя эта мысль зацепила? Про меня? Ты ж с ней не спал, может, с тобой ей бы еще больше понравилось… Или спал?
- Нет, не в этом дело. Я вдруг подумал, что правы были древние мужики, когда стремились взять в жены невинную девушку. Ей не с чем было сравнивать, а значит, она была довольна тем, что имеет. Это ведь и для женщины хорошо, как думаешь? Вот попадается ей кто-то типа тебя, а потом надо выходить замуж, и всю жизнь она будет считать, что муж у нее бездарность, что согласилась на компромисс…
Роман внимательно смотрел на Андрея, пытаясь понять: тот холодок, что бежит сейчас по его позвоночнику, имеет внутреннее происхождение или вызван воздействием извне? Они встретились глазами, Малиновский не уловил никакой информации. Ничего такого.
- А если наоборот? – аккуратно спросил он.
Андрей понял его сразу, без уточнений.
- Ты хочешь сказать, что обиженная каким-нибудь уродом женщина будет потом чувствовать себя совершенно счастливой и с обычным, не очень уж искусным в постели мужчиной? А с хорошим любовником – так вообще?
- Я хочу сказать, что если ей не с чем сравнивать, если она девушкой вышла замуж за такого вот урода, то потом она может всегда считать, что секс – это в лучшем случае скучно и противно, в худшем – грязно и мерзко, и так и не узнать, как это здорово. И детей своих зачать не в любви, а в отвращении… Может, она и не будет несчастной, считая, что так и должно быть… Хотя нет. Так могло быть еще совсем недавно, сейчас слишком много информации. И если ты вдумаешься, то поймешь, что все эти древние правила всегда отстаивали интересы мужчин. Будет счастлива, потому что не узнает, что несчастна? Бред. Девственность никому ничего не гарантирует. И чего тебе в голову лезет эта пуританская философия?
– Знаешь, Ромка, что я тебе скажу. Иметь взрослую дочь – это сущее наказание…
«А вот с этого момента поподробнее, пожалуйста!»
- Вот это поворот! И в чем комиссия, создатель?
- Ну, что вот ты лыбишься? Хотел бы я, чтобы ты оказался на моем месте!
- Оу! А ты – на моем? Бойтесь своих желаний!
Андрей посерьезнел и протянул Роману наполненный стакан. Ему хотелось высказаться, но он почему-то колебался.
- Андрюх, выпьем за твоих детей? Чтобы все у них было хо-ро-шо!
Выпили.
- Вот ты, Ром, когда говоришь «за детей» небось, представляешь себе именно детей? Поэтому тебе и смешно, что я тут дергаюсь. А ты представь, что твой ребенок – взрослая девушка. Включи воображение!
«Не нуждаюсь. – Она не слышит твоих мыслей, а ты все говоришь цитатами из "Шерлока"».
- Нет, вряд ли я смогу. Ты расскажи. Мне страшно интересно, Палыч. Тебя пугает, что она вылетает из гнезда в мир, полный зла? Алкоголь, наркотики, татушки, гепатит...
«Что ж ты остановился? Не с темы вредных привычек свернул Жданчик на разговор о детях».
- Алкоголь, татушки... – Жданов потер лоб, сосредотачиваясь. – Это, конечно, да. Но вообще – нет! – Он никак не мог собрать мысли в кучку. – Нет! Это все не про Соню. Если б ты ее знал, ты бы понял, о чем я. Не то чтобы я зарекся, что ей это не грозит. Просто этим она меня никогда не пугала. – Он замолчал.
- А чем пугала? – Агент Клаус уставился на пастора Шлага проникновенным взглядом.
- Да ничем, если вдуматься. Я пугаюсь сам. Мысли такие лезут в голову даже без особого повода с ее стороны, что спать не могу.
- «Такую личную неприязнь я испытываю к потерпевшему, что кушать не могу…»
- Смейся, смейся, паяц!
- Да я не смеюсь, я весь внимание, а ты ничего не говоришь. Давай же, выкладывай все про свои страхи. Вот, приляг рядом и исповедуйся. Все равно утром ничего не вспомним, так что не боись.
«Провокаторы заканчивают свой век в пруду».
- Сказать по-нашему, мы выпили немного!
Андрей послушался: он устал сидеть в кресле. Поставил початую бутылку на тумбочку, лег рядом. Теперь они смотрели не друг на друга, а в стену перед собой или в зеркало, которое висело почти напротив и отражало сидяще-лежащую парочку. Телефон Жданова зажегся, плимкнул.
- Она, оказывается, давно дома. Гришка, как всегда, забыл написать. – Жданов видимо расслабился.
- Мог бы позвонить, не дергался бы.
- В том-то и дело, что не мог. Для тебя это, наверное, странно. Как бы это объяснить, если мне самому не до конца понятно? Вот родилась она, Сонька. Ее купаешь, меняешь памперсы, укачиваешь, все совершенно естественно – она вся твоя. Растет потихонечку – на самом деле очень быстро! – и все равно все еще вся твоя. Болеет – носишь ее полночи горячую на руках. Тошнит – держишь на коленях, потом несешь в ванную мыть. Уснула на прогулке – ее голова на твоем плече – это только твое существо, нет никаких мыслей других, только б не болела. И вдруг – именно вдруг! – осознаешь, что девочка превратилась в девушку. И что ты уже не можешь просто так ворваться к ней в комнату, что уже давным-давно она не вручает тебе свой телефон, чтобы ты помог разобраться ей с контактами и сообщениями, что она не рассказывает тебе все-все о себе, как раньше, когда сидела, обхватив твою шею руками, и на ухо шептала о том, как они с подружкой сбежали с балета и пошли есть мороженое.
И вроде она все также говорит о своей учебе, об учениках – она занимается репетиторством, – о том, как они с подругами ездят фотографироваться, о спектаклях, на которые ходит. И все равно понимаешь, что она оторвалась, отпочковалась и больше не принадлежит тебе. И ты не знаешь про нее всего. И кажется, что как раз то, чего ты про нее не знаешь – самое страшное. Ведь хорошего от родителей не скрывают.
Малиновский вспомнил приготовленную к приходу девушки квартиру и закрыл глаза, чтобы не пересечься взглядом с Ждановым.
В номере зазвенела тишина.
- С чего ты взял, что она что-то скрывает? Может, у тебя просто богатое воображение? Ты тогда насчет Зорькина тоже много чего напридумывал. – Роман чувствовал себя предателем, но соблазн был слишком велик.
- Ты тоже! Просто ты не имеешь отношения к Соне, поэтому тебе не понять моих страхов.
«Страшно не иметь отношения к Соне. – И иметь – тоже страшно».
- Так в чем они, страхи? Ты так и не сказал!
- Я боюсь за нее. Особенно как вспомню, как мы с тобой… Мои отношения с женщинами. Да с той же Катей! Я еще ничего такого не знаю про ее молодых людей, а меня уже переклинивает. Понимаешь? Мне прошлое мстит: я живу в постоянном страхе, что с ней поступят плохо, и никак не могу отделаться от этих мыслей. Да и она мне не помогает, а наоборот. Скрытная стала, молчаливая. Раньше я знал про нее все, знал, куда она идет и с кем. А теперь…
- А теперь? – Малиновский протянул Андрею свой пустой стакан, кивнул: продолжай.
- А теперь это взрослый самостоятельный человек. Я не могу ей задавать вопросов! Мне неудобно почему-то! То ли страшно услышать ответы, то ли осознаю, что не имею права…Теперь я понимаю своего отца: он никогда не позволял себе влезать в мою личную жизнь. Мама могла, а отец – нет... Можно только наблюдать, как он и делал...
Вот недавно сидим вечером, поставили фильм, Катя его очень любит, «Север и юг», герои целуются. И вдруг мне кажется, что Сонька как-то странно смотрит на это, особенно. Именно на поцелуй. Не могу тебе сказать, что именно меня напрягло... Но с тех пор навязчивая мысль крутиться в голове: а она уже целовалась? И колбасит меня от этого жутко. Так и хочется сказать: кто посмел?!
«Кто, кто... есть несколько вариантов. – Свалим все на Агнию Барто?»
Они все же встретились взглядами в зеркале. Роман как агент-провокатор был не на высоте. Андрей, к счастью, уже сильно нетрезв, а потому воспринял выражение лица друга, как горячее сочувствие.
- Ты сейчас знаешь, Палыч, кого мне напоминаешь? Короля из «Обыкновенного чуда». Он там, кажется, возмущался, что ему не доложили, что дочь выросла. Или это в «Золушке», и тоже король? Только там речь шла о сыне. – Малиновский подумал, что бесстрастность в голосе слишком энергоемка. - Говорят, что надо встать на место другого. Вот встань: тебе 18 – 18 же? – лет. Уже хорошо, что не 15, не 16... Кровь кипит. Хочется целоваться. И совсем не хочется докладывать об этом родителям. Все нормально. Разве нет?
- В теории – да. Я все это понимаю. И я же тебе говорю, проблема не в Софье. Она никогда не была склонна обманывать. То есть, если я спрошу, она, скорее всего, ответит. Но я не спрашиваю. Почему-то знаю, что нельзя. Да и сам представь: нормально ли вдруг спросить у взрослого человека, спит он с кем-то или нет? У любого? Оказывается, что у дочери – совершенно невозможно.
«Можно спросить не у дочери. – У ясеня?»
- И знаешь почему? Потому что такие вопросы отталкивают, отдаляют. А ты цепляешься за последнюю возможность остаться в близких отношениях. А это значит: не нарушай границ.
-Жданыч, а что тебе даст это знание? Про ее личную жизнь? Что от этого поменяется?
- Ты прав. Ничего. Это ее личное дело. Мне надо просто как-то перешагнуть через это. Может, если б знал, что уже – сразу успокоился. А так кажется, что этот этап может быть травматичным для нее. Как у Кати... И вот я волнуюсь. И накручиваю себя. И придумываю себе всякое, наблюдая. Только догадывайся, почему она грустит или плачет.
- Плачет? – голос предал предателя, дрогнув.
Андрей вздохнул.
- Бывает. Редко, но оттого еще тревожнее, когда плачет. Вернулась после университетской поездки какой-то другой. Спрашиваю, не случилось ли чего – говорит, что все нормально. Но я же вижу, что-то не так. Катя советует: не лезь, сама скажет, если захочет. Ну, я терпел, терпел, потом как-то мы с ней ехали куда-то, я и начал потихоньку допытываться. И что выяснил? Она мне говорит: пап, я холодная? Я ей: в каком смысле? 36,6, говорю, не меньше, шучу типа. «Знаешь, оказывается, меня называют Снежной королевой. Вот почему? Разве я надменная, холодная, неприступная?» И отворачивается, смотрит в боковое окно, значит, собралась реветь. Я ей: не выдумывай, кто это так говорит? Ты ж моя дочь, ты не можешь быть холодной…
Малиновский вспомнил речь-эпитафию Лорке, ралли Тверь-Гришкино, последний поцелуй.
- Нет, твоя дочь не может быть холодной… - откликнулся глухим эхом.
- Ну, и я про то. То есть, ребенка что-то волнует, что-то взрослое уже… И от этого неспокойно. А дальше копать не стал. Засыпаешь?
- Что ты! Твои сказки, дорогой Андерсен, волнуют кровь и отрезвляют.
- Врун.
- Вот те крест.
Снова налили. Выпили.
- Осенью стала пропадать вечерами. Ну да, в театры, в кафе вечером, с друзьями, с подружками, все нормально вроде. А я как на иголках, ну совершенно крыша поехала. Предчувствия? Паранойя? Хрен его знает. Катя меня успокаивает, говорит: а ты как хотел? К себе на булавку пристегнуть? Встречаю Соню как-то у метро, они с подругами где-то за городом фотосессию устраивали, жили у знакомых то ли Аллы, то ли Юли – это ее подружки с детских лет еще, – а она такая оживленная, веселая. Я и брякнул: что, Снежная Королева, нашла своего Кая? Пошутил, называется… Ты б видел, Ромка, как она на меня посмотрела!
«Не нужно было говорить про ледяное сердце. – Не утрируй. Пастор наивен, как ребенок».
Малиновскому захотелось отодвинуться подальше от Андрея, так топотало и ухало в груди. Но Жданов был весь в своих родительских чувствах, которые, наконец, можно было выплеснуть на случайно-неслучайного собеседника.
- А недавно совсем? Собрались мы с Катей и Гришкой к маме в Лондон на годовщину смерти отца. Уехали в аэропорт днем, а по дороге сын расклеился совсем: горячий, рвет без остановки, голова болит. Куда лететь в таком состоянии? Еле домой доехали. Написали Соне, что не летим, возвращаемся. Катя как раз с врачом у Гришки в комнате была, когда Софья вернулась. Я выхожу в коридор, вот ей Богу, ни о чем таком не думая, и вижу: на ней лица нет, растерянная какая-то, нервная, с букетом, и, главное, она испугалась словно, что мы вернулись. У меня сразу мысли...Ты там не уснул, Малиновский?
С внутренней стороны век Романа шел короткометражный фильм с ждановским голосом за кадром: Софья возвращается домой. В том самом платье, с капельками ожога на коже, с букетом гербер...
- Никогда не слышал ничего более захватывающего. Вещай дальше.
- Плетусь за ней на кухню. Она ставит цветы в вазу. Ну, цветы и цветы, ставит и ставит... А руки-то дрожат! Заглядываю в лицо – губы тоже. Опять меня как волной накрывает. Я спрашиваю: «Сонечка, что случилось? Тебя кто-то обидел? Ты только скажи, не молчи!» А она: «Ах, папа! Разве это проблема, когда тебя обидели? Всегда можно простить обидчика, забыть. А если ты обидела человека? Как простить себя?» И смотрит так... отчаянно, как будто действительно ждет ответа.
Я ее обнимаю, успокаиваю, а она давай плакать. Сначала тихо, а потом все сильнее. Ты ж знаешь, эти женские слезы, я теряюсь. «Что случилось, может быть, все не так страшно?» Она головой крутит, молчит и плачет. «Что ты, хорошая моя, могла такого сделать, чтобы так расстраиваться?» - спрашиваю.
Успокоилась чуть-чуть. «Вот смотри, - говорит. - Когда человек тебя не любит – это ясно, это чувствуется, правда?» Берет цветок – они на ромашки похожи были – и начинает лепестки отрывать: «Вот, пожалуйста, не любит!» Засмеялась так, что мне нехорошо стало. Мы как раз недавно на балет ходили, ну сцена один в один: героиня сошла с ума и все на цветочках тоже гадала. Я по спине ее глажу, боюсь, что перестанет говорить.
Не перестала: «А когда любит? Ведь не сразу поймешь, если человек хочет это скрыть, да? Особенно, если тебе удобнее думать, что никакой любви нет», - и глазищи – те самые, Катины! Думаю, что ж у девочки там творится, чего я не знаю? Что у нее в голове? А я тут как дурак сижу и ничем не могу помочь. Неизвестность хуже всего! У меня даже мысль в начале осени мелькнула маячок ей в телефон поставить.
Малиновский поперхнулся напитком и никак не мог откашляться. Андрей приподнялся и стал энергично стучать ему по спине.
- Ты не думай, что я совсем больной или ей не доверяю. Я ей доверяю, а вот таким, как мы с тобой – нет.
- Так и чем разговор кончился? Что тебе Д… дочь-то сказала? – провокатор чуть не прокололся, потому что устал ходить вокруг да около.
- Что сказала… Сказала, что плохо поступила с каким-то хорошим человеком. Прям жестоко, подло, низко. Я так и не понял, что такого она могла сделать, чтоб вот так все это называть? «Не спрашивай лучше!» - говорит. Ну вскружила голову, ну, флиртовала, наверное, а потом поняла, что не нужен он ей, а он, наверное, привязался… Не знаю даже… Вот ты можешь сообразить? У меня так и вертелось на языке сказать: ну не изнасиловала ж ты его?
Малиновский встал, подошел к холодильнику, достал бутылку воды, стал пить, смачивая совершенно пересохшее горло. Пленка на скрытом записывающем устройстве кончилась, а Андрей все продолжал говорить, обращаясь к спине Романа:
- И знаешь, как только я понял, что ее никто не обидел, что, как она сказала, с ней, такой подлой, носились, как с писаной торбой, пылинки с нее сдували и пальцем не тронули... Что это только она там прямо-таки какие-то ужасные страдания кому-то причинила, я успокоился и подумал: ну какое мне дело до этого парня? Переживет как-нибудь? Правда? Что молчишь? Малиновский, ау!
_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Вот по ним, как по абрису ("на это место еще нет карты...") и идешь... А без отзывов, возможно, было б гораздо длиннее (Форсайты посрамлены), цитатнее (427 цитат Мао - копейки!), и более жестоко однозначно (Мам, а фильм "Еще раз про любовь" хорошо кончается? - Хорошо).
в смысле с вашими обедами....