|
Исполнение 1
5/?
Всё то время пока проводилась психиатрическая экспертиза, я не видела Леопольда Львовича. То ли он ошибся, когда говорил, что его посещения никто не будет ограничивать. То ли он забыл обо мне. То ли у того, кто оплачивал его услуги, закончились деньги. Или закончился интерес ко мне. Интерес тает, если ты далеко. Я была далеко. За бетонными заборами. Скоро, наверное, буду ещё дальше.
В последнюю нашу встречу Леопольд Львович сказал, что я должна быть сильной. Я пробегала глазами очередной протокол, подписывала его, старалась не смотреть следователю в глаза. Леопольд Львович сидел рядом и говорил мне, что я должна держаться. Я должна? Я должна. У меня неоконченные дела, у меня мама и папа и Колька. И сука и то, что она сделала и всё то, за красной пеленой.
Я не знала, смогу ли я. Я не верила себе. Зря.
Я оказалась сильнее, чем думала. Вечная папина бравада «Мы - Пушкаревы», оказывается, имеет под собой основание. Сколько дней я существовала в одиночной камере? Меня не лишили информации, но в какой-то момент она перестала иметь значение. Это даже не отупение. Это какой-то провал во времени и сознании. Дни как в той песне, что звучала в кафе, когда я лихо и впервые в жизни пила водку. А рядом с обреченным видом сидел Андрей. Надо было мне уже тогда остановиться, оставить всю эту историю, уходить из этой проклятой компании и не оглядываться. Зачем ты оглянулась, Пушкарева?
«…дни как на нитку это так долго…»
Сколько дней я пробыла в одиночке? Десять? Двадцать? Месяц?
«…я пытаюсь позабыть…»
Но я не пытаюсь забыть, я пытаюсь вспомнить!
«…колет иголкой…»
Убрать занавес. Выкинуть из головы даже намёк на красный цвет…
Но я не могу, не могу…
Завтрак, обед, ужин по расписанию. Иногда появлялись странные люди и задавали вопросы. Иногда меня выводили… Во двор на прогулку, в комнату к другим странным людям – для беседы. И ни одного знакомого лица. В какой-то момент я поняла, что скучаю по своей многолюдной камере… по Динке. Даже по Ларисе и Зойке. Это меня испугало. То, что я вспоминаю не маму и папу. Не Кольку. Не Андрея. А Динку, Ларису, и даже Ирину Павловну. Неужели это необратимо? Нет, нет. Так не должно происходить. Я нормальная девочка, я папина - мамина дочка! Я не должна называть камеру в следственном изоляторе своей! Не знаю, что пугает других людей в одиночном заключении, меня напугало – это. То, что многоместную камеру в тюрьме я стала называть своей.
Но я потерплю. Я подожду. Я буду сильной.
***
Моё одиночество закончилось как-то внезапно. Ко мне пришёл Леопольд Львович.
Сегодня он не смотрел мне в глаза. А я, наоборот, забыла все динкины наставления и искала его взгляд. Я хотела прочитать в нём свою судьбу. Погадать. Не дал. Он тоже знает тюремное правило. Не смотреть в глаза. Взгляд в переносицу, взгляд чуть выше плеча. Вы - хороший адвокат, Леопольд Львович. Что же с вами случилось?
Оказалось, что ему неловко, что он не появлялся у меня больше двух недель. Он участвовал… Голос адвоката поставленный, красивый спокойно льется, почти убаюкивая.
Две недели. А я думала, что прошло больше. Я думала, что прошел месяц… Две недели. По ощущениям - в два раза больше. Если меня выпустят через месяц, сколько лет мне будет? Тридцать? А если выпустят через десять лет, как пророчествовала Динка? Пятьдесят? Какая разница, я буду совсем старухой, старой-старой. Неживой.
- Катя! Екатерина Валерьевна! Катя…
Отвлеклась… Леопольд Львович спрашивает, как я переношу производство экспертизы. Нормально переношу, разве вы не видите, Леопольд Львович? Я постарела на пять лет, я почти умерла, но я нормально переношу. Меня мама и папа ждут. Я не могу сдаться.
Я не расскажу ему, я никому не расскажу, как унизительно находиться под прицелом равнодушных глаз, которые и неравнодушны одновременно. Тебя рассматривают как лабораторную крысу. Внимательно. Пристально. Без интереса. Ты – не человек. Ты - предмет исследования.
Как холодные пальцы касаются твоего лба и металл, кажется, впивается в твою голову. Но это все кажется, кажется, Ты вытерпишь, ты – Пушкарева.
Как, уже не придумано, а реально больно впивается игла в твою спину. И тебе хочется кричать, но ты просто глотаешь слёзы и краем уха, сквозь боль слушаешь болтовню медиков о возможных побочных эффектах спинномозговой пункции. А потом долго, долго, долго болит голова. До слез, но ты опять не плачешь. И таблетка, выдаваемая контролером не помогает, и вторая тоже… Но я не расскажу вам этого Леопольд Львович.
- Все нормально.
- Катя, исследования закончились, теперь несколько дней нужно подождать заключения. Нас с вами ознакомят, под протокол. В любом случае, при любом решении врачей, я сразу заявлю ходатайство об освобождении вас из-под стражи… Вы слышите меня, Катя?
Видимо у меня совершенно отсутствующий взгляд… Но я слышу вас, Леопольд Львович. Вы единственный человек за две недели… Может быть, вы ошиблись Леопольд Львович, и всё же прошло больше времени? Но вы единственный человек за две недели, который со мной разговаривает… и дает надежду. Конечно, я слышу вас, Леопольд Львович. Но этого я ему не говорю. Я молча киваю головой и ловлю внимательный встречный взгляд. Я слышу вас и верю вам. У меня ведь нет выбора, правда?
***
Я вернулась в общую камеру. Там ничего не изменилось. Подобие кухни, подобие туалета, подобие жизни. И жалкие подобия женщин. Все мы жалкие тут. Даже важная Ирина Павловна. Хотя у той важности поубавилось.
- Наверное, деньги на адвоката кончились у лахудры нашей, - злобно шепнула мне Зойка, хитро погладывая на Ирину Павловну.
Я удивилась. Ирина Павловна казалась мне непотопляемой. Она всегда следила за собой, даже здесь, даже в условиях общей камеры. А сейчас она походила на ту же Зойку. Неопрятная, с помятым лицом и нечесаными волосами. Безразличная, уставшая. Вся серая и пыльная. И почему-то эта картинка - лежащая Ирина Павловна с серым лицом - напомнила мне Катю Пушкареву, неусовершенствованную модель. Сразу после прочтения инструкции.. Некрасивую. Нелюбимую. С потухшими глазами. Ненужную.
Я испугалась. Стояла, смотрела на постаревшую и подурневшую женщину и боялась.
Я.
Не.
Хочу.
Так.
Я.
Не.
Могу.
Так.
Мне не вернуться обратно, если я опять скачусь к себе прежней.
Я изменилась. Я верю, что я изменилась. И мне легче ненавидеть, чем сдаться.
|
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
написано талантливо, вызывает очень сильное сопереживание...
Автор пусть сам решает, как ему проще дописывать 
