Исполнение 1.
9/?
После получасовых уговоров самой себя, наконец, мне удалось немного сосредоточиться. Я перестала ворочаться на неудобном матрасе и начала вспоминать наставления Леопольда Львовича.
*** - Нужно правильно одеться, Катя. Сейчас вы выглядите как не очень красивая, не очень счастливая женщина. Но вот здесь… И вот эта… - Леопольд Львович где-то раздобыл мои фотографии «президентского периода» и теперь тыкает в одну из них карандашом. Я возражаю, мне не хочется возвращаться в то тревожное состояние, даже одеваться так же, как тогда, не хочется. И я возражаю, пытаюсь возразить: - Это было бы странно, вы не находите? Счастливая женщина на скамье подсудимых… - Катя! Вы понимаете, о чем я говорю! Адвокат волнуется, чуть сильнее, чем нужно надавливает карандашом на моё фотографическое лицо, лицо морщится, вместо рта образуется некрасивое неровное отверстие. Кажется, что на это фотографии я кричу. Удивительно, но в таком виде фото мне нравится больше. Оно правдивее. А Леопольд Львович продолжает: - Вы не должны выглядеть как несчастливая женщина. Как женщина, у которой был мотив ненавидеть более счастливую соперницу. - Вы думаете, Кира Юрьевна была счастлива? Я заглядываю в глаза адвоката. Не положено и не принято, но мне действительно нужно понять. Кира, от которой всё сильнее отдалялся Андрей - счастливая? Кира Воропаева, злая дёрганая Кира, которая вернулась из Праги и не захотела зайти в зал, где шёл показ – счастливая? Не захотела или не посмела? Хотя какая разница… Меня опять уносит в пустые размышления, я перестаю слушать. Леопольд Львович тяжело вздыхает и теперь уже сам укоризненно смотрит в мои глаза. Сегодня мы оба забываем тюремные правила. Одна, две минуты… Леопольд Львович отводит взгляд и продолжает меня инструктировать. Я впитываю как губка, чтобы потом, вечером, в многолюдной камере, вспоминать и выстраивать кирпичики призрачной защиты.
*** Мои соседки по несчастью постепенно затихают, хотя в камере тихо не бывает никогда. Кто-то тихо простонал во сне. Откуда-то с верхнего яруса кроватей раздался отборный мат, потом резко оборвался, как будто женщина захлебнулась словами. Она спит. Почти все сейчас спят, только новенькая, пока безымянная для меня, девушка всхлипывает и шмыгает носом, пытаясь сдержать рыдания. Она до странности похожа на меня, какой я была полгода назад. Она тоже очень боится и хочет к мамочке. Но мне нельзя отвлекаться. Не сейчас. Моя калечная память выхватывает и выдаёт мне слова и отдельные фразы. Но они важны все. Я обдумываю, заполняю пробелы, снова и снова вспоминаю указания и пояснения Леопольда Львовича. - Мы будем бороться, Катя! Да, мой самый лучший адвокат, мы будем бороться.
***
- … видеозапись допроса потерпевшей… Она выглядит несчастной, она очевидец, она категорически настроена против вас… Но… Это удача, Катя, какая удача. Как хорошо, что наши российские следователи не читают литературу по судебной психологии… Во время записи оператор снимал большей частью следователя, а не страдающую потерпевшую… Доказано, что если на видеозаписи больше кадров с тем, кто ведет допрос, то присяжные не верят показаниям того, кого допрашивают. Её, конечно, допросят в заседании суда, но мы добьемся показа видеозаписи. Потерпевшая там несчастна, ее допрашивали в день убийства, и обвинитель клюнет на возможность показать страдания одной из жертв. Вот только эффект будет для него неожиданный. Этого мало, это капля в море, но в нашем деле не бывает мелочей, Катя.
-… Я попросил вашу маму принести вам аккуратную одежду, но не ту, Катенька, в которой вы будете выглядеть как бедная сиротка. Одежда из бабушкиного сундука нам не подходит… Впрочем, как и слишком модная… Катя, ваша мама справится с заданием? – Леопольд Львович испытующе смотрит на меня. - Мама? – я отрицательно качаю головой. Мама захочет вернуть меня в те времена, когда я просто была её дочкой, когда перед ней не стояла задача собирать правильные передачи в следственный изолятор. Жакеты, блузки и юбки не вернут ей меня, но ведь она об этом не знает. Я опять качаю головой и: - Ю… Юлиана… - голос мой хрипит, я замолкаю, пережидая неожиданное волнение. Надо же, я думала, что уже не волнуюсь по пустякам… Хотя можно ли считать пустяком страх, что близкий когда-то человек, возможно, и знать тебя больше не желает? Я смотрю на Леопольда Львовича, и пальцы холодеют в ожидании его ответа. Вот сейчас он знакомо постучит ладонью по столу и отвернется, и попросит назвать кого-нибудь другого. Вот сейчас… Но Леопольд Львович согласно кивает и записывает в свой ежедневник, тихонько бормоча себе под нос, почти по слогам: «Ви-но-градова, подобрать одежду для суда». Потом поднимает голову и ловит мой, видимо, потрясённый взгляд и улыбается: - Я несколько раз встречался с госпожой Виноградовой, она очень о вас волнуется, Катя. Мне хочется спросить, кто ещё из моих знакомых за меня переживает, но в последний момент я до боли прикусываю язык. Сейчас не время. Опять пытаюсь сосредоточиться на словах своего адвоката, но краем сознания скользит мысль, почему раньше я совершенно не хотела знать, что думают обо мне девочки, Юлиана, Миша… и… нет, нет, нет! Сосредоточься, Катя!
- …. поэтому, Катя, у вас подходящее лицо… Улавливаю смысл только окончания фразы и опять непонимающе смотрю на Леопольда Львовича. Он снова укоризненно покачивает головой: - Вы сегодня много отвлекаетесь, Катя. Не вовремя проявилась ваша рассеянность. Будьте ответственны, речь идёт о вашей жизни! Он пока не сердится, мой самый лучший в мире адвокат, и я беру себя в руки. - Как показывают исследования, присяжные доверяют подсудимому больше, если у него детское лицо. - Детское? – я не понимаю. - Детское выражение лица, - уточняет Леопольд Львович. – У вас хорошее лицо, изолятор вас не изменил… Он молчит с полминуты. - Внешне не изменил… - и оживленнее добавляет: - Поэтому, Катенька, от вас потребуется аккуратная, но не зализанная причёска, минимум косметики… - Косметики? – опять переспрашиваю я. - Конечно! Ресницы, щеки… может быть, губы немножко. Вы не должны выглядеть как бледная моль! Я усмехаюсь, вот как я сейчас выгляжу… Не преступница - убийца, не оторва - заключенная, а моль… Знакомая оценка. Леопольд Львович продолжает: - Детское выражение лица – это большие, немного испуганные глаза. Это простая прическа, чистая кожа и беззащитность во взгляде. В вас всё это есть, подчеркните немного глаза и … Путаюсь. Кто я? Безликое насекомое или ребенок с беззащитным выражением лица? Не ощущаю себе ни тем, ни другим. Заметив моё недоумение, Леопольд Львович в который раз повторяет: - Огромные глаза – это хорошо, Катя. Ваши глаза… - Что с моими глазами? - Присяжные верят таким глазам. Леопольд Львович усмехнулся. Я тоже. Инструктаж продолжается…
|
|