Первая ночь.
(к 79 серии)
Это было самым удивительным из того, что вообще могло с ней случиться.
Мозг весь день… весь вечер упрямо рисовал в голове нарочито безобидные картинки, и даже некривые намёки подружек почему-то только вгоняли в краску и делали взбрыкивающие мысли ещё более хаотичными. То, что должно было сегодня произойти, никак не хотело оформляться в конкретные действия и задумки, и так и висело в голове абстрактным, розовым пятном.
Обстоятельства тоже никак не располагали к тому, чтобы привести мысли в порядок. Несколько раз всё чуть было не испортилось. И, в конце концов, в её голове осталась только одно большое желание: сегодня вечером она должна быть с ним. Как угодно, где угодно, лишь бы только с ним вдвоём.
Подружки об этом знали. И, уже уходя, самая «чуткая» из них завела её в комнату и заговорщицким голосом дала установку:
- Не бойся ничего, будь же, наконец, женщиной!
Её подружка имела в виду что-то очень определённое. И она точно догадывалась, что именно: то, на чём она никак не могла сосредоточиться. То, на что так боялась прямо посмотреть, улавливая лишь боковым зрением.
Безусловно, подсознательно ей этого очень хотелось. И именно поэтому после завершения пиршества, прошептав «к чёрту», она без оглядки поехала с любимым в ночь – туда, «где им никто не будет мешать».
А сознательно… Тут всё было гораздо сложнее. Потому что её сознание, видите ли, было не так воспитано. Поэтому-то так и округлились её глаза при виде неоновой вывески, извещающей о пункте их прибытия. Поэтому мелькнула в голосе недоуменность, и зарделись щёки.
Но зато вот только этот момент смог завести её в узкий коридорчик и заставить выбрать, в какую же сторону ей пойти: назад или вперед. И наконец-то принять тот факт, что сейчас она больше всего на свете хочет остаться наедине с мужчиной, привезшим её сюда, и вовсе не для того, чтобы поболтать с глазу на глаз. А для того, чтобы отдаться ему. Целиком и полностью. Без лукавства и уговоров.
Конечно, сначала она испугалась. Но этот испуг лишь послужил подушкой безопасности, придержавшей её перевёрнутое с ног на голову сознание и не позволивший ему с разгону разбиться о светящееся слово «Гостиница».
Несколько секунд на испуг:
- Мы приехали в гостиницу? Зачем?
Несколько секунд на взгляд назад:
- А может домой?
Несколько секунд на переворачивание странички…
…Молчание…
И?
Он дал ей время на эту амортизацию, просто молча созерцая её отвёрнутую от него головку: прятала глаза или рассматривала завораживающее будущее? А может, унимала бешено забившееся сердце, делая психологический шажок через границу?
В любом случае, ей хватило этих нескольких секунд.
И он дал время на амортизацию себе. Честно говоря, ему это требовалось даже больше, чем ей. Потому что если у неё эта задачка была хоть и непростой, но всё-таки прямолинейной, арифметической; то в его задачке от обилия логарифмов, дробей и экспонент просто рябило в глазах. Ему этих секунд не хватило. Да ему бы целой жизни не хватило! Но он не передумал и не ушёл, а, уже который раз за сегодня, трусливо прогнал от себя все глобальные думы, помолчал, поворочался под нависшей неуютной тишиной, посверлил пушистый затылок и тоже шагнул вперёд.
- Ну что… Пойдёмте?
Её лёгкий кивок подвёл окончательную черту.
Если бы ещё на этом всё самое сложное закончилось… Напрасные надежды… Это было ещё не всё! Для того, чтобы остаться наедине, им нужно было пройти ещё одно испытание. Беговую дорожку, выстеленную ковром, с препятствиями в виде пристального внимания улыбчивой провожатой и ещё нескольких пар любопытных глаз.
Нет, конечно, это их не остановило. Только вот чувства оставило в душе отнюдь не романтические. Богатые апартаменты заставили её почувствовать себя собачонкой, случайно забежавшей за хозяином в дорогой магазин. Немедленно захотелось поджать хвост и или выбежать на улицу, или спрятаться за хозяина. Она выбрала последнее. Вдавив голову в плечи, испуганно озираясь, да спотыкаясь ещё больше, чем обычно.
«Хозяин» же прятал глаза, неловко покашливал, и, держа за лапку своего ведомого на заклание ягнёнка, покрывшись пятнами, ждал, когда же они, наконец, дойдут до своей голгофы и когда их, наконец, оставят одних!
А вежливая свидетельница их позора без устали рассказывала о том, какой это прекрасный номер, какая в нём прекрасная ванная, какой прекрасный в своём ожидании их заказа шеф-повар и как у них тут вообще прекрасно.
Господи, да на кой им сдался этот шеф-повар!? Неужели непонятно, зачем они сюда пришли? Этот интересный мужчина! Красивый и явно богатый. Эта замухрышка. Юная и неказистая. Самая нелепая пара, которую только можно себе вообразить в этом шикарном номере с недвусмысленно огромной кроватью. И, тем не менее, неужели кому-то ещё было что-то непонятно?
Вид кровати вообще поверг их в ступор. Шаг через порог комнаты дался с большим трудом. А информация о кнопочке, выключающей весь свет разом, вызвала неподдельный интерес картиной, висящей за их спинами. Это всё больше напоминало какой-то спектакль, который с самого первого акта вызывает раздражение, и желание уйти домой, не дожидаясь антракта.
Но, наверное за секунду до вполне вероятного провала операции, «свидетельница» закончила свой занимательный рассказ, и, вежливо улыбнувшись, вышла.
Стало полегче… Самую чуточку, но полегче. Наконец-то они одни.
Проглотив застрявший в горле вдох, он резко развернулся к маленькому, серому и зажатому существу, которому полагалось играть роль «нежной возлюбленной». Смотреть на это существо было неловко. И правильно – не стоило. Оно сейчас меньше всего сейчас походило на женщину, с которой бы хотелось лечь в постель. Существо боялось.
Ему стало жаль её. И себя тоже… Эта жалость причудливо перемешалась с остатками только что перенесённой психологической травмы от общения со служащей гостиницы и ещё больше заставила его занервничать.
Уверенности в том, что он сможет сделать то, зачем сюда пришел, было всё меньше и меньше. Он бы сейчас с удовольствием впал в транс, или зарыдал – в истерике, но это уже совсем никуда бы не годилось. Поэтому он бросил на кровать папочку, которую ему только что всучили, повернулся к своей золушке и потянулся снять с неё пальто.
…Неужели он всё-таки решится на это?
Только больше перепугал… Издав сдавленный писк, «нежная возлюбленная» выпорхнула из заботливых рук своего «обожателя», и убежала в ванную, знакомиться с шампунями.
…Неужели об этом она мечтала?
Это?!
ЭТО было последнее, во что они сейчас верили…
Разбежавшись, они, каждый сам за себя, снова попытались привести в порядок разбегающиеся мысли.
У неё кружилась голова. Её «да» и «нет» пульсировали не переставая.
Сколько же всего было против! Нависающие над её моралью белесым пятном укоризненные лица родителей… Наличие в его жизни невесты… Собственные мечты о счастье: принц, любовь, безоблачное небо. Такие красивые мечты. В которые она уже давно перестала верить. Мечты, упакованные в красивую шкатулку и спрятанные под кровать, ведь это не для неё.
И только одно «за»…
Шум воды перекрывал шорох теснившихся в голове голосов, а покрывшееся испариной зеркало растворяло в себе не успевшие проявляться до конца образы. Однотонность внешней среды – мерный звук, расплывающиеся в тумане контуры предметов – всё это напрочь лишало её каких-либо чётких мыслей, мешая отрицательные слагаемые и оставляя только одну доминанту, только одно её единственное положительное «за»…
Набросав на зеркало капельки, она посмотрела сквозь них на отражение своих растерянных и ошалелых глаз. Мелкая, странная, некрасивая, с косичками и в очках…
…Как поверить в то, что он её действительно хочет?… Никак.
…А ТЫ сама точно этого хочешь?… Да. Несмотря ни на что.
И сейчас она соберётся и пойдёт к нему. Вот только надо собраться…
Она снова плеснула водой на зеркало и стала водить по новым капелькам своим детским пальчиком. Наивная медитация, отвлекающий манёвр. Ну чего ей бояться?
…Всё хорошо… И всё будет хорошо…
Жарко. Она прижалась к зеркалу лбом.
Осушив одним глотком стакан с налитым туда виски, он приложил холодное стекло к горячему лбу.
…Всё ужасно… Всё просто ужасно!
Он её ждал. По честному. Только не с нетерпением, а со всё нарастающим страхом. У него вообще всё трещало на грани разрыва. Мыслей, сердца, совести, нервов. Более потерявшегося в собственных чувствах человека просто невозможно было представить. Он ощущал себя то жертвой заговора, то палачом. То последней сволочью, то брошенным посреди улицы ребенком.
Даже пытаясь выделить во всём происходящем что-то главное, за что можно уцепиться и оттолкнувшись, побежать в нужном направлении, он… Он не мог этого сделать! Ведь как решить, что важнее: сохранение фирмы отца или чести этой смешной девочки? Как называется то, что он собрался совершить: проституция или подарок для дурнушки? Да он лопался уже только оттого, что все эти вещи оказались рядом, под одним знаменателем! И никак невозможно было понять, что из этого важнее и как же это так вышло! И почему он сейчас мечется по номеру, как загнанный зверь, звонит другу и чуть не с облегчением поддаётся на провокацию решить эту задачку с помощью простого жребия? Он не знал ответов на эти невыносимые вопросы. Но да какая разница! Ведь вразумительных мыслей в нём сейчас ещё меньше, чем в этой еле найденной в чужом кармане, в ЕЁ кармане, и подкинутой вверх монетке.
Совершенно малодушно он всучил своё будущее в руки простой случайности. «Перст судьбы» несколько раз перевернулся в воздухе, и в тишине, наступившей после оборвавшего шума воды из ванной, глухо упал на пол.
Он не успел посмотреть, что там было. Она вышла раньше, чем его глаза преодолели полумрак, заливающий пол. Неизбежность отрезала все пути к отступлению, подсказок ждать было больше неоткуда, и никаких передышек больше не предвиделось. Всё. Только он и она, в мягко освещённой комнате, у широкой кровати.
На краю пропасти.
Он и она.
Словно два подростка, сбежавших пораньше с дискотеки, чтобы, наконец, сделать это. Замершая у стены, дрожащая девчушка с протяжно ухающим сердцем, и шкодливый нахалёнок, на спор заманивший её в свои путы и сам насмерть перепугавшийся. И уже содеянного и ещё не свершённого.
Больше всего ему сейчас хотелось просто позорно испариться, но когда он увидел, от кого собрался сбегать, стало стыдно – вот уж кому сейчас страшно. Её вид ёжащегося воробышка вывел его из комы, а первый порыв – защитить, успокоить – долбанул беспощадным фактом: защищать нужно от него самого.
Сглотнул… Да катись всё… Он сделает это. Пусть даже механически. Загонит поглубже совесть вкупе с эстетическими чуЙствами и сделает!
Подошёл, тихонько привлёк к себе, усадил рядом с собой на краешек кровати. Кожей ощутил едва заметный выдох покидающего её напряжения, провёл ладонью по щеке, наклонился поближе и, застыв на мгновение на её серьёзном и бесконечно доверчивом взгляде – «я боюсь, но с тобой мне не страшно, помоги мне», – коснулся её губ. Мягко, спокойно, прикрыв глаза. Отработанно. Зная, что сможет сделать всё так, что она, скорее всего, даже не почувствует фальши.
И отпрянул.
- Простите, я не должен…
Отскочила в ответ …
…Нет! Конечно, он не может… Он просто её жалеет…
…Нет, он не может! Хотя бы ради неё самой. Она не достойна лжи и ночи с подонком, «любящим» её с содроганием и за деньги. Да и он… просто даже сам по себе не может ТАК! Просто не может и всё.
И сразу стало легче. Без умозрительных заключений и подвода доказательств. Нет и всё. Вот только что теперь сказать ей? Как объяснить, чтобы как можно меньше обидеть? …Да разве возможно такое объяснить…
Осторожно посмотрел на её разочарованную спину. Отвернулась к стене. Как будто что-то поняла. Но если бы на самом деле знала, то бежала бы сейчас отсюда сломя голову. А она сидит, охолонённая его резким отскоком и сама придумывает причины.
- Это из-за его невесты?
- Да при чём здесь его невеста!
Это он сам… сам не может. Из-за тебя. Из-за себя. Из-за того, что это всё неправильно. Из-за… кучи причин! Миллиона причин «против». И хоть бы одна «за». Хоть бы одно искреннее, настоящее «за».
Да, он всё правильно сделал, этого не должно произойти, иначе… Иначе даже страшно придумать, что их ждёт дальше. Что ждёт её, когда она узнает, что эта их ночь навсегда останется единственной и что он на самом деле не любит её… Что ждёт его, когда он задохнувшись от отвращения к самому себе, вылезет из постели использованной им помощницы и приедет к своей невесте… Сможет ли он когда-нибудь отмыться от этого греха и вернуться к своей чистенькой, привычной жизни? Он не уверен. Даже без этой несостоявшейся ночи он и так стонет, наблюдая за разлетающимися в разные стороны жизненными принципами, а уж после того, что могло только что произойти…
Нет, лучше об этом даже не думать. А он и не будет больше. Думать. Ни о чём подобном. Сейчас он её по-дружески успокоит, приласкает, что-нибудь наврёт, и отвезёт домой.
…Вот только что же ей сказать!?
Он не успел придумать правдоподобной объяснительной речи. Не успел приласкать, обмануть, убежать. Его опередили.
Оглушенная произошедшим, она растерянно потянула свои желания по лесенке вниз. Взлететь до небес не удалось, но и с этой, вполне значительной, высоты, на которую он её вознёс, можно было упасть и разбиться. И сейчас она аккуратно спустится, кинет на своего любимого небожителя последний взгляд и уйдёт. Теперь уже навсегда. А дальше… Дальше они будут просто людьми, которые вместе работают.
Вдруг стало очень стыдно, даже навернулись слёзы. Да как только она могла подумать, что у них хоть что-то может получиться. Кто он… И кто она… Конечно, из божественного он давно превратился в земного, но от этого она не стала меньше им восхищаться. Наоборот, это лишь больше приблизило его к ней. Он рушился на неё лавиной, сметая все сомнения своим горячим красноречием и убеждая в том, она нужна ему более, чем кто-либо другой.
Откуда она знала, что он ей не врёт? Ниоткуда. Просто знала. Знала, что она ему действительно нужна. Только всегда боялась, что он врёт сам себе, слепо щурясь и выглядывая за благодарностью несуществующую любовь. Боялась… И всё равно поддалась. Напрасно. И даже хорошо, что они остановились именно сейчас, не перейдя заветной грани. И сейчас она поможет ему. Она расскажет ему. Сама всё объяснит и отпустит. И он никогда не сморщится от отвращения, вспоминая свой акт «благодарности и милосердия».
Собрав в кучку остатки уже почти рассыпавшейся воли, она выдохнула:
- Я понимаю,… ты… не можешь мне всего сказать,… боишься меня обидеть… Я всё скажу за тебя.
Повернулась, наткнулась на его удивлённый взгляд. Нет, так она не сможет. Собьётся и утонет. И испугается рассказать обо всём, о чём хотела.
Её голос сорвался на мягкий умоляющий шепот.
- Только закрой глаза, пожалуйста, закрой глаза…
Посмотрела на его профиль, - послушный… зажмурился…, - и окончательно развернулась, уже не укрывая ни свои раскрасневшиеся щёки, ни горящие глаза. Он не видит, а она сейчас успокоится. Расскажет и успокоится. А ещё у неё теперь есть немного времени, чтобы запомнить его. Вот такого. Близкого, красивого и родного. Того, которого можно… только сейчас можно… по имени и на «ты». Ласкающим безбоязненным взглядом по щеке и…
…Слушай…Слушай…
- Ты был очень расстроен. Я оказалась рядом. И ты стал испытывать благодарность…
Он буквально растворился в мерном и тихом голосе. Почему-то дрогнул на слове «ты». Почему-то с облегчением упал в тёплую интимность, накатившую от этого её к нему обращения. Почему-то разволновался от её слов, что она не могла понравиться ему как женщина, и зачем-то кинулся разубеждать её в этом. И почему-то вернулся в исходное положение, покорно смолкнувший под приложенным к его губам пальчиком и умоляющим ноткам в этом родном… почему-то бесконечно родном… голосе.
- Тихо… Не говори ничего… Ничего…
Усмирив его, она осторожно отняла заполыхавшие вдруг кончики пальцев и продолжила свой безотрадный монолог. О том, что она на него совсем не обижается, ведь она всё понимает. Что она наоборот, только благодарна ему за всё, что между ними было. И пусть для него это было несущественным, но для неё… Для неё это было очень важным, самым важным из всего, что когда-либо происходило с ней.
- Помнишь тогда… Когда ты меня поцеловал…
Она закрыла глаза, не в силах оставаться бесстрастной под этими воспоминаниями.
Каждый его взгляд, каждое прикосновение, каждый поцелуй она помнила до мельчайших подробностей. И ей не нужно было прикладывать усилия, чтобы их воскресить. Они просто жили в ней… она жила ими.
И он. Тоже. Тоже всё вспомнил. Не наущения чёрта-искусителя, напоминающего ему, как себя вести. Не непонятную боязнь, всегда окатывающую его, когда он натужно выдавливал из себя первые слова очередного тяжелого разговора-уговора. Не омерзение к самому себе, подкрадывающееся после встреч с ней. Нет. Он вспомнил другое: сами эти встречи. Вспомнил её непременно пугливый вначале взгляд. Её страхи, её принципиальность. Вспомнил, как изумлялся искренности её порывов. Когда она вот только что сидела, сомневающаяся и мятущаяся и вдруг, от какого-то сказанного им слова, подаренного им взгляда, загоралась внутренним огнем, такой неудержимой беззаветной любовью, что он каждый раз терял голову, приникая к этому источнику нежности и бескорыстия. И почему это всё потом так быстро забывалось? Почему перекрывалось наступающими после, отрезвляющими впечатлениями и событиями?
Он не нуждался сейчас в ответах на эти вопросы, он просто вспоминал вместе с ней.
И уже никто и не замечал, что расстоянья между ними почти уже и не было. Что её легкие, срывающиеся фразы ложатся парными облачками на его небритую щеку, а выбившиеся из утянутых косичек волосики щекотно задевают висок. Маленький мирок, ограниченный звуком её хриплого голоса и согретым воздухом между ними, зажил своей собственной жизнью, поднимая из его эмоциональной памяти все вроде бы и не далёкие, но слишком странно раскиданные по полочкам воспоминания.
Которыми она жила…
Которые он тщательно прятал от самого себя…
Которые накрыли его неторопливой, уносящей твёрдое дно, волной.
* * *
Только что он стоял на краю пропасти, боясь даже заглянуть туда, а не то, что прыгнуть. Вроде бы знал, что там должно быть море, вроде бы уже не раз прыгал с обрыва в незнакомые воды, а вот сейчас… сейчас испугался. И вроде бы уже и разбежался, чтобы, не дав себе опомниться, поскорее завершить этот почти смертельный номер… но остановился как вкопанный в миллиметре от бездны, на самом краю. Страх мелкими камушками пошелестел вниз, а он, упав на колени, ловил ртом воздух и собирался с силами, чтобы встать сейчас и уйти навсегда от этого странного места. Но он не успел.
Налетевший ветерок подарил ему второе дыхание и словно попросил не расставаться с ним ТАК. Легким порывом закрыл ему веки, разгладил морщинки и зашептал что-то на своём языке.
Безропотно поддавшись, он отдался на волю этого чарующего голоса. Неизведанная пустота, в которую он собирался прыгнуть, всё ещё оставалась чуждой и смущающей, но этот ветер… Этот ветер был ему давно знаком.
Сколько раз он приходил на это место, сначала случайно, а потом и нарочно. Вовсе не страшась нагромождений острых камней, которыми оно щетинилось. Садился между ними, занимая удобную только ему позу, и отдыхал, зная, что никто и не додумается искать его здесь. Он один понял, что если быть осторожным, то камни не порежут, а защитят. Он один знал, как здесь может быть уютно. Только к нему одному подлетал этот щекотный и умиротворяющий ветерок, который так не хотел сейчас терять своего неожиданного друга и, задевая его легкими дуновеньями, рассказывал свою никому кроме них двоих не понятную историю.
Он, притихнув, слушал, и не видел, как наполняемая обрушившимися воспоминаниями пустота поднялась из отталкивающей и пугающей его ранее пропасти тихой волной. Почти не почувствовал, как лизнув его ноги, она шурша поползла вверх и, достигнув груди, подхватила, оторвала от камней, и понесла с собой. Туда, куда он только что не смог спрыгнуть. Туда, где зияющая ранее дыра сменилась целым морем ещё недавно казавшихся незначительными воспоминаний, поднятых из самых глубин его подсознания.
Целое море мелких незаметных эмоций; появившихся недавно привычек, жестов и взглядов; неважных вроде бы событий. Собранных вместе для того, чтобы поразить его своей ненавязчивой, но неукротимой мощью.
* * *
Каждая новая картинка вспыхивала в сознании маленькими искорками. Они ложились одна к одной, собираясь вместе, кружили ему голову и уносили в неведомый ранее мир. Где не было ничего острого. Пронзительного там тоже ничего не было. Зато там было тепло, уютно и мягко, лишь где-то на самом краешке щекотно вибрировало непонятное и незнакомое ему томление. На самом краешке…
- Ты не заснул?…
- А? Нет…
Кажется, он хотел что-то возразить? Нет, он хотел ей что-то сказать… А может быть уже и что-то сделать…
Но его снова остановили.
Его выдох упал на маленькую ладошку, испуганно кинувшуюся ловить любые, готовые вырваться у него слова – молчи – и тут же переметнувшуюся к его дрогнувшим ресницам – не смотри! Не надо, пожалуйста, иначе она ничего не сможет сказать!
Обвив руками его голову, она осторожно сняла с него очки и закрыла глаза руками.
Замолчал. Успел поймать из полумрака лишь её очень близкое лицо. Неожиданно представил это всё со стороны. Взрослый мужчина, отскочивший как от огня от чуть не совращённой им девочки. И эта самая девочка, не заплакавшая от обиды, а как-то совершенно по взрослому взявшаяся утешать его самого. Такими одновременно добрыми и горькими словами. Думал ли он когда-нибудь, как ЕЙ видятся их отношения? Ожидал ли от неё такой адекватности в отношении его чувств к ней? Что там она придумала – благодарность? Да, это самая разумная версия из того, чем можно было бы объяснить подобные отношения, не будь этого плана совращения, слава богу, являющимся для неё тайной.
Мудрость в оболочке из нелепости… Чего ещё он о ней не знает? Чего ещё он никогда в ней не замечал?
А ей казалось, что она знает его всю жизнь. Что родилась со знанием о нём. Она видела все его слабости, все достоинства и недостатки, совершенно безусловно принимая их, потому что они были частью ЕГО.
Но зная его, и любя его, она никогда не заблуждалась насчёт вероятности их отношений. Уже давно существующая в этом мире под знаком пожизненного одиночества, она никогда и не верила в их совместное будущее. Просто мечтала об этом. Но мечтать не вредно, а она позволила себе обмануться, окунуться в непозволительное – начать с ним эти пресловутые отношения. И неважно, что инициатором был он; неважно, что он был так искренен. Он мог заблуждаться. Но она-то!
Как она могла себе позволить поверить в сказку?
Сказок не бывает!
Как могла так слепо позволить ему завести себя и её в этот тупик, в эту запретную зону?
Домечталась…
Но этого больше не повторится. Она САМА выведет их из этого тупика, потому что он слаб и не сможет этого сделать. А если и попробует, то побоится её обидеть и только ещё больше запутается.
Сердце застонало, но она накрыла его мольбами не ныть и дать совершить задуманное. Сделать почти невозможное: расставить по местам все его эмоции, лишить груза их отношений, но так, чтобы не было потом тягучей неловкости и боязни смотреть друг другу глаза. Отпустить, освободить – и одновременно постараться оставить ту самую, такую дорогую им обоим близость.
Взять его за руку, отвести от края и пронести над этой пропастью. Убедить в безобидчивости и ненавязчивости своей безответной любви, вытолкнуть на пологий песчаный берег и тихонько отступить назад. Рассказать о своих чувствах, которые она не в состоянии скрывать… и дать понять, что не требует от него ответа.
Ведь так бывает… И ничего страшного, что она на грани, а он нет…
- …Ведь любовь, она… она не всегда взаимна. И ты совсем не должен меня любить только потому, что я этого… очень хочу… только потому, что я люблю тебя.
Её руки сползли с его лица… Он открыл глаза и, задумавшись, посмотрел перед собой. Такой спокойный, умиротворённый. Она не заметила, что он почти перестал дышать, не увидела, насколько глубоко проникло в него её признание. И не знала, что он услышал не то, что ОН не должен любить её, а то, что ОНА любит его!
Услышал это не только ушами. Он ощутил это, ловя кожей трепет её спускающихся и дрогнувших возле губ пальцев. Понял по охрипшему вдруг голосу, по прижатому к его виску горячему лбу. По отваге девочки, признающейся в своих чувствах и одновременно отрекающейся от них.
- Я знаю, тебе нужна другая женщина… Совсем другая…
Разбудился от этих слов. Другая женщина? Какая женщина? Какая другая? Повёл головой, крепче прижимаясь к её лбу, и лукаво глянул, – ну что ты такое говоришь!
…Женщина…
…Маленькая, любящая… Самая настоящая женщина.
Растрогался её горькой серьёзностью. Повернулся, чтобы успокоить, сказать, но его снова накрыли тёплые руки.
- Не надо!
Но на этот раз он не сразу замолчал, он будто не заметил её прижатых ладошек. Её словно дёрнуло током – он что-то пытался сказать, а губы… по пальцам… Она прижала их ещё крепче.
- Ничего не говори, это пройдёт!
Запрокинул голову, освобождаясь от удерживающих рук. Потянулся к ней.
Она отскочила.
- Это пройдёт! Всё в порядке!
Предупредила его движение останавливающим жестом – сиди вот так – и отодвинулась ещё дальше.
Сама ошеломлённая эффектом произнесённой речи она видела, что добилась совсем не того, чего хотела и понимала: если сейчас она его не остановит, то он, одурманенный её признанием, совершит непоправимое. А она не сможет ему отказать.
* * *
Его кружило. Ему было хорошо. Волна, унесшая его в море, была тёплой и совсем не страшной. Он лежал на спине, раскинув руки, и, мерно покачиваясь, наслаждался охватившей его нежностью. И не хотелось выходить на берег. И не страшно было почувствовать, что его кружения не хаотичны; что его несло по огромной спирали. Не било течением, не переворачивало, не заливало нос, глаза и уши, не пугало проваливающейся воронкой. Просто спокойно куда-то тянуло, осторожно набирая обороты и щекоча вдоль позвоночника спину.
Перевернувшись на живот, он посмотрел туда, куда убегала рябь, и медленно поплыл по большому кругу.
* * *
Прошептав её имя, он потянулся к ней, чтобы обнять.
Но она не позволила. Чувствуя, что способность к противодействию испаряется с пугающей быстротой, она отскочила ещё дальше.
- Не надо, не надо, не надо меня жалеть!
* * *
Вздыбившаяся вода попыталась вышвырнуть его из этой заколдованной спирали, но он уже сам не хотел выходить на берег. Поднырнув под это, не такое уже и сильное для него, сопротивление, он устремился к невидимому эпицентру.
* * *
- Да я не жалею тебя! Я тебя не жалею, ты слышишь?
… Не жалеет?… Это не жалость?… Но тогда что ещё может заставить его смотреть на неё такими глазами? Почему он следует за ней, за каждым её отскоком и проникает этим взглядом в самые потаённые уголки души?
Мысли метались как сумасшедшие, а сердце пищало ультразвуком и отказывалось насиловать себя ещё больше. Но она всё ещё боролась сама с собой. Она не хотела его жалости. Ей не нужна была «просто благодарность».
…Но не может же он её хотеть!… Ну не может же он её…
- Но тогда почему?! Почему… ты…
- Потому что…
Они сцепились глазами.
…Только не обманывай! Ни меня, ни себя…
…Это не сложно, это так просто. СЕЙЧАС – просто… И я ХОЧУ тебе это сказать.
- Потому что я тебя люблю.
Откуда-то подкатили слёзы. Всё равно она не могла ему поверить! Никак этот озвученный им факт не хотел находить себе место в её совсем не глупом сознании.
Зажмурившись, она замотала головой, – не может этого быть! Рефлекторно потянулась в ответ под его горячим, прижавшимся к ней лбом. Застонала от сдавленного вопроса:
- Ты мне не веришь?
…Она не знает… Она боится! Она не может решить…
А он уже ни о чём больше не думал. И ни в чём не сомневался. Чувства оторвались от разума и зажили собственной жизнью.
Он вдохнул в себя запах её волос, её кожи, её дыхания. И ещё раз, по одному, выдохнул эти заветные слова.
- Я…
…Тебя…
…Люблю…
Слова, которым она поверила.
Надоедливая воля пискнула последний раз; скорее для подтверждения, чем для противостояния заставила её по-детски уточнить,
- Честно-честно? – и, всхлипнув напоследок, растворилась до лучших… а сказать вернее – до худших времён.
Его ответ был единственно верным,
- Честно-честно… - и являлся уже не носителем информации, а продолжением череды маленьких нежностей, пляшущих между их сведёнными лицами.
И всё…
И только эта нежность.
Только мягкие касания и нарастающее желание поделиться друг с другом.
Она снова сильно зажмурилась – чтобы не заплакать. Только теперь не от боли, а от осознания того, что самые невероятные, самые чудесные мечты в этот самый момент превращались в реальность. Зажмурилась – только на секунду – и тоже больше ни о чём не думая, расслабленно подставилась под его порхающие поцелуи.
Как маленькие бабочки. Они были как маленькие бабочки. Вылетевшие из расцвётших только что цветков и пытающиеся решить, куда им сесть. Исследующие контур лица, припадающие к тёплой пульсации, обнаруженной на шее недалеко от маленького ушка, и снова срывающиеся в желании ничего не упустить, успеть и здесь и там.
* * *
Скорость течения оставалась пока неизменной, но он чувствовал копящуюся в глубине воды мощь. Двигался вперёд, не обманываясь спокойной поверхностью, и знал: у него только один путь. Даже если захочет, он не сможет сейчас отсюда выплыть.
Да он и не захочет. Он уже не помнил, как боялся нырять; и забыл, что совсем недавно видел здесь только пустоту. Ему было хорошо. Безопасно. Щемяще. Уютно. Так, как не было никогда.
* * *
Она…
…с каждым его касанием всё больше освобождалась от сковывающего тело напряжения. Всё больше подавалась ему навстречу, всё чаще старалась поймать его движения, подставиться, наклонить голову, освобождая путь для новых прикосновений.
Он…
…увлёк её за собой на кровать, аккуратно положил, ни на секунду не отрываясь, и немедленно потянулся к уже мешающим очкам.
Она,
…воспользовавшись временной ограниченностью действий его рук, занятых устранением очков, подхватила на ладони его лицо, и сама прильнула к нему в поцелуе.
Он,
…ещё больше взведённый её хоть и мягкой, но всё равно неожиданной активностью, уже не так осторожно, как снимал, не глядя, отправил очки на тумбочку, по пути уронив с неё всё, что только было можно, и потянулся к заветной кнопочке, выключающей весь свет сразу.
Кнопочка никак не отыскивалась.
Зато отыскалась одна маленькая ладошка.
Выключатель немедленно нашелся.
Свет послушно погас.
Пальцы сговорчиво переплелись, и вернулись к хозяевам, полностью погрузившимся в свой, только что открытый ими мир.
Только их мир. Мир, в котором они остались один на один, в море запахов, звуков и ощущений.
Растворившись в окружившей их темноте, они прижались друг к другу и крепко обнялись. Наконец-то!
Это был невыносимо чуткий миг. Миг перехода в какое-то параллельное пространство, в котором они оказались по чистой случайности. На самом деле, она никак не могла оказаться здесь, рядом со своим шефом и, по совместительству, мужчиной своей мечты. А он совершенно не должен был лежать в темноте около своей верной, неопытной и некрасивой помощницы. Но сейчас эта невозможность не отпугивала их, а наоборот, заставляла кружиться голову и давать самим себе зарок.
Что он сделает эту ночь незабываемой для неё.
Что она подарит ему всю любовь, которая кипит в её сердце.
Он снова пошёл блуждать по уже проторенному пути: от ушка, по шее, к подбородку и до губ… и в другую сторону… и снова… и снова… пробуя её кожу на вкус, легонько касаясь языком и тут же прижигая это осчастливленное место уже настоящим поцелуем.
Так чутко и так нежно, что иногда ей, раздразнившись, приходилось с еле слышным стоном тянуться за ним, и только тогда он поддавался и целовал её в губы. Правда, только затем, чтобы быстро утолив её порыв, оторваться и продолжить своё дальнейшее ласковое издевательство. Но, в очередной такой раз, она не дёрнулась вслед, а осталась лежать напряжённой, откинув голову назад и добровольно терпя его мучительную лёгкость прикосновений.
Почти насильно отняв от него свои руки, и упрямо, до судороги, сжав их в кулаки.
Почти специально заворочавшись под его тяжестью, раззадоривая своим мнимым отползанием назад.
И почти не хитря…
Он не разочаровал её и утвердил своё право на единоличную установку правил в этой игре. Скатившись на бок, он сгрёб её в охапку и переплёлся с ней всем, чем только было можно. А потом поцеловал. Так, чтобы у неё не оставалось ни малейшего сомнения в том, чем это они тут занимаются. Всё также нежно, также мягко и не больно. Но уже совсем не по-детски. И бабочки там были уже ни при чём…
Они долго так лежали, беззвучно продолжая знакомиться друг с другом.
Она быстро поняла, что куда бы он ни устремлялся, всё равно каждый побег заканчивается у тёплой ямки на её шее.
Он сразу привык, что чаще всего её руки гладят его затылок, перебирая короткие, и иногда запускаясь в более длинные на макушке, волосы.
Эти движения сразу же стали автоматическими.
Эти знания почти сразу же стали привычками.
А потом им стала мешать одежда. Словно разбухнув в этом их море ощущений, она стала путаться и тянуть куда-то не туда. Он даже не вспомнил, что некоторое время назад почти с ужасом смотрел на её явно многослойные одеяния и боялся представить – как же это всё снимается. И он даже и не заметил, как постепенно, то ли под её подсказками, то ли под его волшебным повелением, вся старая золушкина одежда очутилась на полу.
Он очнулся только раз, когда последняя тряпка полетела вниз, а потянувшиеся руки никак не могли найти край покрывала. Пришлось открыть глаза. Пришлось спустить с кровати одну ногу и опереться на неё, чтобы, приподняв и прижав к себе своё разоблачённое сокровище, наскоро сдёрнуть и швырнуть в угол согретое ими покрывало.
Невыносимое количество осмысленных действий.
Наградивших его напоследок чудесным видением.
Нырнув в прохладное пока ещё укрытие, он не сразу кинулся продолжать прерванное, а придержавшись на вытянутых руках, посмотрел на неё… На ту, к которой когда-то очень давно, уже в прошлой жизни, никак не мог прикоснуться. Которую боялся, в которой раньше видел только очень добрый и милый, разговаривающий калькулятор. И ту, которую он сейчас, наконец-то, впервые разглядел.
Знакомился… пытался знакомиться… он с ней уже давно. Хвала «производственной необходимости». Сначала под парами виски. Потом уже и сам. Её сегодняшние откровения сбили ещё одну степень защиты. Те безобразия, которых он так боялся и которыми они занимались последние минут тридцать – ещё одну… или даже не одну… а сразу несколько… да целую кучу… защит и замков…
Но первый раз он увидел её только сейчас. И теперь ошарашено смотрел в её глаза и никак не мог понять – в чём же дело. Почему раньше он никогда не замечал – какие они? Всё дело было в очках? Но ресницы не спрячешь за стеклом… И заставляющую затаивать дыхание глубину… тоже не спрячешь… Наверное это всё волшебный свет, льющийся из окна. Он и комнату озарял так, что она казалась выдернутой из какого-то дворца. И кровать тоже выглядела так, будто днём на ней спали солнечные зайчики, а ночью – уставшие светлячки. А сейчас вот… лежала маленькая принцесса, которая, впрочем, совсем не хотела спать.
Он неуверенно, словно боясь, что убьёт этим всё очарование, провёл пальцами по её бровям… по маленькому носику, контуру дрогнувших губ. И у него на самом деле закружилась голова, чего раньше за собой в такие моменты он как-то не замечал. Вот ведь чудеса какие.
Проводив напоследок свою последнюю доведённую до осознания мысль, - а косички-то всё те же, - он скользнул рукой под уже давно развязавшиеся в волосах ленточки, склонился над своей принцессой и осторожно поцеловал её задрожавшие ресницы.
* * *
Круги сужались. Он пропустил момент, когда появилось ощущение ускорения, хотя оно и сейчас почти не чувствовалось. Но уже нельзя было просто плыть на спине, расслабившись и улавливая позвоночником потоки. Можно было бы попробовать, но он знал – его немедленно дёрнет за конечности и окунёт с головой в воду. И возьмётся мотать, пока он, захлёбываясь, будет искать более устойчивое положение. Поэтому он и не экспериментировал, а просто наслаждался этим мнимым спокойствием скрытой силы, действие которой он до сих пор никогда не мог прочувствовать до конца.
Все его предыдущие заплывы были бурными, игривыми, с морем брызг и обходных маневров. Почти все начинались с разбега, с мощного бесстрашного нырка и последующим выныриванием где-то уже близко к центру водоворота.
Он никогда не боялся растрачивать силы по пути к цели, стремясь к ней со своим неизменным мальчишеским задором и некоторой долей безответственности. Никогда не боялся, что его унесёт куда-нибудь не туда, не боялся сбить течение и испортить всю игру… Мог даже просто взять и уплыть, вдруг вспомнив о какой-нибудь другой забаве. И сценарий у всех этих плаваний, как правило, был одним и тем же: шумное бултыхание по мчащейся спирали и недолгое утопание в самом конце, редко когда до настоящей задержки дыхания и быстро рассеивающее весь его заряд.
А потом бегом на берег и, часто дыша, греться на песке.
Нет, тогда он тоже иногда чувствовал силу воды. Иногда. Он любил эти моменты. Он любил ловить эту силу, присоединяться к потоку, помогать ему размашистыми гребками, но… чем больше он старался поймать эту мощь за хвост, тем больше было в конце разочарование. Словно он хотел большой торт, а ему дарили маленькую конфетку. Он честно грёб руками, держа в одном ритме дыхание, движения и даже удары сердца. Вода слушалась и не мешала его стараниям, но… Он не знал, чего именно ждал в конце, то ли хотел достать до дна ногами, то ли хотел, чтобы его выбросило из центра воронки так, чтоб затрещали кости, то ли хотел по-настоящему захлебнуться. А так никогда не выходило. Всегда вода по честному доносила его до пункта назначения, чуть-чуть накрывала с головой и, немедленно утихомирившись, слегка недоумённо застывала под его молчаливым ожиданием, - вам что-то ещё? Он вроде бы и не разочаровывался, и уже привык, что эта сила навсегда останется для него неизведанной…
Но вот сейчас он её чувствовал так, как никогда. И что странно: чем меньше он пытался задать направление сам, чем больше позволял себе просто вестись у неё на поводу, тем сильнее ощущал её присутствие. Совершенно необъяснимо: ведь не всплескивалась вода, не ходили большие волны, не разрывали его тело на части. Просто несли к невидимой точке, и он даже не знал ни длину этого пути, ни количество оборотов, ни величину их размера. Как и не знал того, что ждёт его в самом конце.
Он бы удивился, если бы знал заранее. И, возможно, убежал бы из этого места с самого начала, чтобы никогда потом не жалеть об уже испытанном и не проводить жизнь в мучительных поисках подобного.
Тогда он даже не сразу понял, что движение уже закончились, и вода сейчас просто кружит вокруг него самого. Но он навсегда запомнил это мгновение пронзительной тишины, недвижимого парения посреди неудержимой силы, скрытой под обманчиво спокойной поверхностью. Силы, через неуловимо малый миг накрывшей его с головой, и увлёкшей за собой так глубоко, что даже померк свет, несомый с поверхности.
Он не испугался, потому что в большей безопасности он никогда себя не ощущал.
Он не захлебнулся – воздух не требовался ему, ему просто некогда было дышать.
Он не умер… он понял, что такое – жить…
Уставший, оглушённый, ошарашенный,… он очнулся уже на поверхности. Сколько прошло, секунда или час? Вечность. Только сейчас он понял, что ему не хватает кислорода, только сейчас почувствовал, как сведены все мышцы.
И он дышал, он расслабленно переворачивался на спину. Улыбался маленькой волне, стукнувшейся о его макушку и потерявшейся в волосах. С блаженством принимал мягкие ласки перекатывающейся по его груди воды. Скользил ладонями по успокаивающейся глади. И совсем не хотел на берег. Зачем, если здесь всё было его… и для него.
Эта сила, эти волны, это море…
Всё это – только для него.
* * *
Ошеломлённые, утомлённые, они лежали молча, гладя друг друга в немой благодарности, и постепенно проваливались в дрёму. Она почти уже спала, лёжа на его плече, и тихонько посапывала, а он всё пытался переварить произошедшее.
Больше всего ему не давали покоя две вещи. С первой он разобрался быстро – потом,… у неё самой спросит… А вот со второй… со второй всё было гораздо сложнее, она зудела у него где-то в области сердца, и никак не хотела ни ловиться, ни оставлять его в покое. Решив, наконец сдаться, плюнуть на эту мысль и по честному последовать примеру своей принцессы, он вдруг понял… И даже чуть не рассмеялся. Оказывается, мысли тоже могут быть хитрюгами! А этой, видите ли, захотелось официального подтверждения законности её существования. Да пожалуйста!
Он удивлённо улыбнулся сам себе и безоговорочно принял самый невероятный, самый неоспоримый и исключительный факт – ЭТА ночь была сказочной! Лучшей в его жизни…
Закрыл глаза, добрался до её ладошки, крепко сжал, - спасибо…
Проснувшись, хрипло прошептала, - люблю… - и, потянувшись, потёрлась о колючий подбородок.
Разжал губы, и в ответ… промолчал. Только ещё сильнее стиснул её в своих объятьях.
Эпилог.
Она прижалась к нему крепко-крепко, и боялась даже пошевелиться. А он гладил её… Гладил так ласково, так нежно.
И в этот момент она поняла, что может ему доверять… И после всех насмешек вдруг почувствовала себя женщиной… любимой…
Он рисовал что-то у неё на плече и думал о том, какая она… смешная… трогательная… не такая, как все. В эту ночь он испытал то, чего раньше никогда не испытывал. Это было необыкновенно и он точно знал – он никогда не пожалеет о том, что сейчас произошло.
* * *
Разве мог он когда-то подумать, что кто-то может полюбить его просто за то, что он – это он… и заставить отбросить все сомнения.
Разве могла она когда-нибудь представить, что встретит в своей жизни человека, которому сможет безоговорочно довериться… и не разочароваться в нём.
Он и не сомневался…
Она и не разочаровалась…
Пока…
http://newhouse-palata.flyboard.ru/topic467-20.html
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
- ей богу, мне не понятно. Ну если такое поведение мужчины расценивать как "любовь" - то дааа уж 
