вера
ja_imaka
lenushka
Яна
natunata
Синара
halirina
Автор рассыпается в благодарностях
natunata писал(а):
Можно я здесь присоседюсь?
Рада присоседиванию!
halirina писал(а):
Пусть лучше в Америку уедут .Или в Новую Зеландию - рай земной ,не сотрясаемый никакими войнами и революциями
В этих странах я не была, и, наверное, не буду. Представила Андрея в виде сына вождя одного из племен новозеландских аборигенов-маори: весь в татуировках, с копьем и в юбочке из травы. Неотразим!
ja_imaka писал(а):
Не, им в Париж надо.
Туда всем надо
вера писал(а):
На это нужно много сил и, особенно, знаний.
Я не пытаюсь все написать точно с исторической точки зрения, только правдоподобно. Вот, например, столкнулась с такой проблемой. Судя по тому, что до революции во французских университетах было множество русских студентов, российские дипломы о среднем образовании признавались. Более того, среди относительно немногочисленных студенток-иностранок большую часть составляли подданные Российской империи. На каких основаниях они поступали в университет, я не выяснила. Поэтому придумала, если не правдивую, то хотя бы правдоподобную историю поступления героини в университет.
Ну, продолжим это тяжеловесное повествование.
Капитанская дочка, или Дамское счастье - 10.
Была у супруги Жоржа, хорошенькой Жюли, одна страсть, очень раздражавшая Поля – Жюли обожала светские сплетни, особенно из жизни высшего парижского общества, к которому сама пока не принадлежала. Но теперь этот интерес Жюли можно было использовать во благо. Они втроем перебрали немало кандидаток в невесты: одна слишком богата и избалованна; вторая слишком молода: всего семнадцать; у третьей – две младшие сестры, приданое приберегут для них; четвертую отверг Жорж со словами «видел я ее! Жюли, пожалей Поля, ему же не с приданым жить, а с женой…».
И тут Жюли назвала имя Маргерит Ван Дален. Ван Далены были старинной семьей текстильных фабрикантов с востока Франции, родом фламандцы, и считались очень состоятельными.
- Но они по-настоящему богаты, вряд ли моя персона их заинтересует, - усомнился Поль.
- Да, это не наш круг, - согласился Жорж, - но Ван Дален-старший умер год назад, и главой семейства стал его сын Алексис, старший брат Маргерит, а он, говорят, сильно уступает отцу в деловых качествах, они уже искали управляющего для парижского представительства, ты хорошо разбираешься в банковских системах, мог бы им что-то посоветовать и тем самым привлечь внимание к себе…
- А эту Маргерит кто-нибудь видел? Фламандки, знаете ли, часто бывают такие… бесцветные, – Поль, который в глубине души все-таки оставался южанином, представил себе белобрысую упитанную особу с маленькими глазками.
Жюли рассмеялась:
- Маргерит очень хороша собой, я видела ее в модном магазине полгода назад, ей даже глубокий траур был к лицу. И фламандка она только наполовину, ее мать – русская. Ван Дален ездил в Россию покупать русский лен и там, невзирая на всю свою фламандскую рассудительность, потерял голову от любви к русской красавице. Мадам Елизавета, мать Маргерит, до сих пор очень красива, к тому же она из аристократической семьи. У Маргерит – прекрасные манеры, воспитание и чувство стиля. И возраст подходящий – ей сейчас года двадцать два – двадцать три.
Однако Поль все сомневался:
- Но такая девушка, да еще и с хорошим приданым, может выбирать. Странно, что она до сих пор не замужем.
Жюли, казалось, знала все обо всех:
- Моя модистка, у которой я шью, иногда работает помощницей у известного портного, который шьет дамам Ван Дален. И она у них в доме бывала не раз, а мне рассказала, под большим секретом, что года полтора назад гостил в Париже дальний родственник Маргерит со стороны матери, русский офицер. Говорят, они поглядывали друг на друга. Но тут заболел Ван Дален-старший, этот русский вернулся в Россию и вскоре погиб где-то в Азии. Потом был траур после кончины отца, Маргерит никуда не выезжала, а сейчас траур закончился, так что момент самый подходящий – вокруг нее никто не вьется, а ей, наверняка, захочется отвлечься от семейных горестей.
Нынешнего главу компании Ван Даленов, Алексиса, брата Маргерит, Поль очень удачно встретил через три дня на приеме у префекта Парижа. Приглашены были крупные промышленники и банкиры, а Полю приглашение достал Жорж через каких-то знакомых своих знакомых. Обсуждались крупные инвестиционные проекты в столице и, среди прочего, растущее на глазах почти в центре Парижа чудовище – железная башня по проекту инженера Эйфеля. Большинство гостей башню не одобряло, хорошо хоть парижские власти подписали с Эйфелем договор, что эту махину через двадцать лет разберут, так что потерпеть ее надо было лишь два десятилетия
(исторический факт – автор). Как бы случайно Поль заговорил с мсье Ван Даленом о новом, но надежном парижском банке, работавшим и в колониях – хлопок, как известно, растет в южных странах. Алексис заинтересовался информацией и приятным, компетентным собеседником. Когда они через неделю встретились в Опере, он пригласил Поля в антракте в свою ложу и, представил сестре. Дальше все прошло, как по маслу, только жениться на деньгах у Поля не получилось, сам того не ожидая, он влюбился в Маргерит. Девушка, с одной стороны, казалась воплощением comme il faut, она выросла в богатстве, умела держать себя в любом обществе, умела отдавать распоряжения нижестоящим и с достоинством держать себя с вышестоящими, она была хороша от природы и получила прекрасное воспитание. Но, с другой стороны, ощущалась в ней некая внутренняя энергия и живость ума, способные заставить забыть о всяких комильфо. Она сумела оценить достоинства Поля Жандро, и он показался ей интереснее многих светских бездельников, которые только и умеют проматывать родительские деньги. Знакомство их состоялось по расчету, но брак был заключен по любви.
Приданое у Маргерит было немалое, но Поль предпочел обратиться к ее брату за займом, объяснив, что не хочет тратить приданое на нужды своей компании. Это произвело приятное впечатление на директорат Ван Даленов, деньги под очень щадящий процент были выданы, и в результате компаньоны получили в собственность старинную лионскую фабрику, модернизацией которой тут же и занялись. Поль, кроме того, вошел как финансовый консультант в состав совета компании Ван Даленов. По обоюдному согласию супруги потратили часть средств из приданого Маргерит на покупку очень красивого особняка около парка Монсо. Маргерит смогла сделать этот особняк образцом стиля и вкуса, удобным для жизни и для работы. Поль всецело положился в этом вопросе на жену и не прогадал. На свой вкус он обставил только кабинет, где не было ничего лишнего, кроме картины на стене, которую Поль, навещая отца, купил за бесценок в Арле у одного сумасшедшего голландца, осевшего в Арле бродяги и пьяницы, по фамилии Ван Гог.
Вместе с супругой Поль Жандро получил и тещу, Елизавету Андреевну, урожденную княжну Челищеву (зять так и не научился произносить эту славянскую фамилию с чуждыми французскому уху Ч и Щ). Мадам Елизавета сначала отнеслась к кандидату в зятья очень критически, увидев в нем охотника за приданым. Но, постепенно, изменила свое мнение, решив, что главное – это счастье дочери, а Маргерит, похоже, была счастлива.
Через четыре года Полю пришлось надолго уехать в Лондон, финансовую столицу мира, чтобы серьезно заниматься банковскими делами, к тому же англичане держали в руках торговлю хлопком, и с ними надо было договариваться. Разумеется, с мужем поехала Марго и трехлетний Андре. Лондонская погода пришлась малышу не по нраву, Андре бесконечно простужался и кашлял, лечение особого результата не приносило. Доктора советовали сменить климат, ехать в Швейцарию; пугали тем, что простуды могут перейти во что-нибудь серьезное, а призрак чахотки в это время маячил над любым тяжело простуженным больным. Усадьба арльского дедушки не годилась – заболоченные равнины Камарги и близость моря делали тамошний воздух слишком влажным.
- Ребенку сейчас подошел бы сухой, континентальный климат, - изрек английский профессор.
И изрек он это, когда в гостях у Жандро была теща.
- Никаких Швейцарий! – провозгласила мадам Елизавета. – Будет для мальчика континентальный климат. Марго, ты же знаешь, у моего брата, твоего дяди, имение в Самарской губернии, с одной стороны Волга и лес, а совсем близко степи подходят, кумыс можно пить. А зимой в Москву поедем – от хорошей зимы со снежком здоровью только польза будет.
То, что малыша надо увозить из Лондона, Поль прекрасно понимал. Понимал и то, что, выбрав Швейцарию, он обрекал себя на одиночество в Англии – в Швейцарию Андре поехал бы с матерью, а без Марго Поль своей жизни не представлял. Но все-таки он колебался: чуждая среда, чужой язык (малыш понимал русский, потому что бабушка всегда говорила с ним по-русски, но говорить начал, естественно, по-французски), не станет ли он во французском обществе изгоем? Мадам Елизавета все его сомнения пресекла:
- Мой дорогой Поль, по-французски я говорю лучше вас, и мои родственники тоже. Имение моего брата размером, думаю, с Париж, библиотека там, какой вы не видели. Я найду мальчику гувернера-француза. И обращать его в православие я не собираюсь…
И было решено отправить Андре с бабушкой в дальнюю российскую провинцию.
Мадам Елизавета с внуком уехали в середине марта, и лишь в конце сентября родители добрались до Самары. Поль, как и любой француз, знал, что Франция – самая большая страна в Европе, от Парижа до родного Арля ехать и ехать. Но российские расстояния изменили его точку зрения на географическое величие родной страны.
- Это уже не расстояния, это уже бесконечность, - поделился он своими впечатлениями с Марго, одолевая последний отрезок пути – от Самары до имения – в карете.
Сына он обнаружил совершенно здоровым, дочерна загорелым и без умолку болтающим по-русски. С точки зрения отца-француза ребенок совершенно отбился от рук: минут десять посидел с родителями, покрутил подаренные игрушки и куда-то с воплями унесся. Марго перевела – Андре помчался на конюшню, смотреть на родившегося вчера жеребенка, а потом конюх обещал покатать малыша верхом.
- Какое там «верхом»! Ему четыре года! – заволновался Поль, но потом вспомнил, что и ему было лет пять, когда он, устроившись впереди отца, впервые катался на белой камаргской лошадке.
К тому же бабушка была эпически спокойна.
- Дворянин должен уметь ездить верхом, - заявила она.
Также спокойно она относилась к лазанью по деревьям, катанию верхом на дворовой собаке, плесканию в усадебном пруду и прочим занятиям, которым мог предаваться барчук в усадьбе.
В России, между Москвой и Самарской губернией, Андре прожил три года. Никаких следов болезней не осталось, рос он крепким, как дубок, обгоняя в росте и в силе ровесников. Елизавета Андреевна свое обещание сдержала: у мальчика был гувернер-француз и, когда Андре в восемь лет пошел в Париже в школу, то знал все то, что знали его сверстники. Андре стал обычным французским лицеистом, но каждое лето он упорно стремился в Россию. Он очень дружил с русскими тетушками и дядюшками, кузенами и кузинами. По-русски Андре говорил лучше матери, так как Маргерит бывала в России, только навещая сына. Любил он и Камаргу, где внука с радостью встречал арльский дедушка. Как-то отец с матерью решили, что сыну стоит провести каникулы в приличном обществе и взяли его с собой, устроившись в очень дорогом отеле в Довиле. Но жизнь чопорного нормандского курорта (утренние прогулки по набережной, морские ванны, музыка в парке) оказалась в явном противоречии с непоседливостью двенадцатилетнего мальчишки. В один прекрасный день Андре пропал – оказалось, тайком пролез на чужую яхту и был обнаружен хозяином, когда яхта уже вышла в Ла-Манш.
Иногда, глядя на сына, Поль ловил себя на мысли, что пытается разглядеть в нем свои черты или черты Марго, но не видит их. Природа словно перескочила через поколенье, внешне Андре был явным южанином, напоминая своего провансальского дедушку, только ростом повыше, а уж характер… Арльский нотариус заверял, что непоседливость и вспыльчивость достались внуку от его провансальских предков, но Поль прекрасно знал, что провансальцы, как и все французы, осторожны и расчетливы, и чувство меры им не изменяет. Он не хотел обижать жену и никогда не высказывал ей то, в чем был уверен сам: это русские предки одарили сына буйным нравом и неумением вовремя остановиться.
После очередной шалости в школе отец вышел из себя. Дело было в том, что Андре учился в престижном парижском лицее, расположенном в историческом здании. На территории находилась старинная башня, куда лицеистов водили в определенные дни на экскурсию. Иногда находились среди лицеистов сорвиголовы, пытавшиеся залезть на башню самостоятельно. Андре со своим приятелем Реми Маленом, конечно, пополнил число этих сорвиголов. Классный наставник сообщил Жандро-старшему, что Реми забрался на верхнюю площадку, а вот Андре вскарабкался еще выше, на зубцы башни.
-- Какую еще глупость он сотворит?! – в сердцах произнес Поль, обращаясь к жене. - Двести лет там эта башня стоит, и никто по зубцам не лазил, кроме нашего сына!
Марго к подобным выходкам относилась спокойнее;
- Поль, у мальчика – доброе сердце, он может сделать глупость, но не сделает гадости.
- Мне от этого немногим легче, - усмехнулся муж.
Поль Жандро полагал, что богатство вовсе не причина для того, чтобы перестать трудиться. Напротив, он считал, что от крупных промышленников зависит благосостояние многих людей и Франции в целом, а, значит, и ответственность на них лежит немалая. Он смог многое дать сыну, но сын не должен быть бездельником. Поль мечтал, что Андре поступит в знаменитую Политехническую школу, где готовили управленческую элиту Франции. Но на Политехническую школу Жандро-младший не потянул – способности у него были неплохие, но ему явно не хватало усидчивости и умения настойчиво трудиться. Пришлось ограничиться инженерным факультетом, тем более, что к механизмам Андре явно имел склонность.
Когда Андре было девятнадцать, у него появилось новое опасное увлечение – самолеты. Люди солидного возраста воспринимали пилотов как неразумных авантюристов, что-то вроде клоунов на потеху публике. Но времена менялись – в 1909 г. француз Луи Блерио перелетел Ла-Манш, став национальным героем; авиация стала рассматриваться как символ прогресса. Отец надеялся, что любимая бабушка отговорит внука от опасной затеи – какая нормальная бабка согласится на то, чтобы внук подвергал свою жизнь опасности, болтаясь на какой-то стрекозе в воздухе?
Но мадам Елизавета лишь надела на шею внуку золотой православный образок со словами:
- Этот образок старинный, говорят, мой предок прошел с ним все войны екатерининского века, он тебя сохранит.
Это был последний подарок бабушки – в начале 1913 года ее не стало.
Когда сын подрос, оказалось, что он очень удачлив в отношениях с противоположным полом. Ни один француз не сочтет это недостатком, в молодые годы и Поль был обласкан женским вниманием, но молодость отца пришлась на ту эпоху, когда компанию холостому мужчине составляли дамы полусвета и актрисы, легкомысленные гризетки и очаровательные вдовушки. И инициатива, хотя бы внешне, принадлежала сильному полу, а женщин, хотя бы формально, надо было завоевывать. Но XX век раскрепостил даже барышень из приличных семей, и такому красавцу, как Андре, не надо было делать никаких усилий, нередко дамы просто вешались ему на шею. Андре было восемнадцать, когда в него отчаянно влюбилась шестнадцатилетняя внучка барона де Ротшильда. Барышня устроила дома истерику, перепугав родителей, заподозривших худшее. Отцы с обеих сторон восстановили историю отношений молодых людей. Выяснилось: отношения сводились к тому, что на благотворительном балу Андре протанцевал с юной особой один вальс, разговаривал о погоде и принес прохладительный напиток. Девица ему совершенно не понравилась, но он ей, конечно, улыбался («А что я на нее рычать должен был?»). Андре честно признался отцу, что сейчас увлечен очаровательной актрисой оперетки и более серьезных уз не жаждет. Но ласковое обаяние, солнечная улыбка и бархатный баритон притягивали к Андре женские сердца, иногда даже против воли обладателя этих достоинств. Надо сказать, что эта смехотворная история с юной баронессой оказалось в каком-то смысле полезна; она стала началом знакомства с Ротшильдами, которые затем заинтересовались инвестициями в текстильную промышленность.
Тяжелым ударом стала для Поля потеря верного друга Жоржа Веррье. В 1912 г. Жорж и Жюли решили отправиться в морское путешествие, соединив приятное с полезным – компаньоны приглядывались к американскому рынку, и супруги Веррье отплыли в Штаты на лучшем судне того времени, увы, судно это носило название «Титаник». Поль и Маргерит постарались утешить осиротевших детей своих друзей, особенно тяжело было младшей – очаровательной блондинке Клер, которой тогда было семнадцать. Взбалмошная Кристина к этому времени уже успела дважды выйти замуж, Александр делал успешную карьеру в Министерстве иностранных дел, сдержанный, даже скрытный, он без слов дал понять, что в утешениях не нуждается и переживал свое горе про себя. Когда-то Поль и Жорж мечтали, что их сыновья, между которыми было всего два года разницы, станут друзьями и продолжат дело отцов. Но у сыновей дружба не сложилась. Александр унаследовал от матери острый язык, но остроумие у него слишком часто переходило в язвительность. Он все время поддевал Андре, а Андре тоже не стеснялся в выражениях и иногда откровенно дразнил Веррье-младшего. Александру было семнадцать, а Андре пятнадцать, когда они подрались серьезно, до крови. Хорошо, что эту драку в саду дома Жандро увидела горничная и бросилась к хозяину. Юношей с трудом разняли, но о причинах побоища молчали оба. Потом выяснилось, что кое-что слышала горничная: Андре дразнил Александра за то, что тот боится высоты, Александр вышел из себя и обозвал Андре «жалким иностранцем», которому место не в Париже, а в Камарге на болоте или в России с медведями.
Андре начал работать в семейной корпорации, пока под руководством отца, который в том, что касается бизнеса, за сыном очень присматривал. Жил Андре по-прежнему в особняке Жандро, но совершенно независимо. Особенностью этого дома было то, что он состоял как бы из нескольких частей: центральной, с парадным входом, и боковых, несимметричных крыльев, где имелись отдельные входы с торцов. То крыло, торец которого выходил прямо на бульвар Курсель, досталось Андре. Таким образом, взрослый сын имел по существу отдельную двухэтажную квартиру, с отдельным входом. Родители принципиально не контролировали личную жизнь сына после того, как он достиг девятнадцати лет.
В 1914 Андре было двадцать три, отпрыск состоятельного семейства, сын крупного промышленника, уже работавший в компании, осуществлявшей, в том числе, и военные поставки, он, скорее всего, избежал бы демобилизации. Но Поль, зная сына, предчувствовал, что тот будет рваться на фронт, и поспешил занять его делом. Текстильная промышленность для войны была очень важна – армию надо было одевать, к тому же именно текстильные фабриканты контролировали торговлю хлопком, а хлопок был нужен для производства взрывчатых веществ. Отец с началом войны отправил сына в Лион – надо было переводить лионскую фабрику с производства дорогих тканей на производство нужного для войны текстиля, отправил с некоторой опаской, решив про себя – пусть уж лучше пострадает производство, но сын, вдали от фронта, останется жив. Но, к изумлению отца, Жандро-младший с задачей прекрасно справился, он дневал и ночевал на фабрике, хватался за все, но почти все успевал. Молодые работницы глаз не сводили с хозяйского сынка, когда он, не боясь испачкать ручки, лично кидался чинить станок.
Но к осени 1915 г., когда производство вошло в военный ритм, а французы несли огромные людские потери на фронтах, удержать Андре в тылу было уже невозможно. К этому времени стало ясно, что появился новый род войск – авиация. Жандро-младший решил стать военным пилотом – французская авиация была в это время одной из лучших в мире. Отец не возражал; в глубине души он надеялся, что, пока Андре будет переучиваться на военного летчика, он еще какое-то время будет подальше от фронта. Но Андре был прекрасным авиатором-любителем и очень быстро, за несколько месяцев, овладел и военной наукой: вести с самолета разведку, скидывать бомбы, стрелять из пулемета. Военную карьеру он начал на лучшем из французских самолетов конструкции Луи Бреге, разумеется, об этом позаботился отец, заплатив за производство этого самолета Бреге.
Расстояние от Парижа до восточных границ Франции, где и разворачивались основные сражения невелико, особенно, если у тебя есть возможность, имея пару дней увольнительных, нанять автомобиль. В памяти парижан осталась эпопея с «Марнскими такси», когда в сентябре 1914 г., накануне сражения на реке Марне, 1300 таксистов из Парижа и близлежащих городов ночью перебросили из столицы на фронт более пяти тысяч солдат. Так что всегда удавалось найти шофера, готового рвануть из прифронтового города в Париж. Андре за время службы виделся с семьей неоднократно. Весной 1916 г. он получил двухнедельный отпуск в связи с награждением военным крестом за очень удачно проведенную разведку. Кроме отца с матерью, в родном доме его встретила Клер. После потери родителей она очень сблизилась с Жандро-старшими, которые ее любили, как дочь. Девушка была не только очаровательна внешне, она была умна, воспитана, музыкальна; в военное время Клер Веррье активно занималась благотворительностью, помощью фронту, содействием беженцам. Естественно, что они с Андре появлялись на всяких мероприятиях вместе; естественно, что во всех газетах они стали фигурировать как «герой-летчик и его прелестная невеста». Публика в военную пору зачитывалась романами-фельетонами с названиями вроде «Любовь посреди руин. Патриотический роман» (
роман-фельетон – сочинение, печатавшееся в газете, как бы сериями, с продолжением. Название реальное, я его увидела в скрине французской газеты 1918 г. - автор) и восприняла их как идеальную пару. Похоже, Клер тоже решила для себя, что они – идеальная пара, а Андре не стал оказываться от того, что плыло прямо в руки. Если тебе через месяц возвращаться на фронт, не лучше ли, если на войну тебя проводит чудесная девушка, и воевать легче, если знаешь, что милое создание тебя ждет в Париже.
У Клер была комната в особняке Жандро и собственная небольшая, но очень уютная квартирка. В прежние времена пришлось бы поселить туда какую-нибудь пожилую тетушку или кузину, чтобы сохранить приличия, но теперь молодая девушка вполне могла проживать одна. Поль Жандро не сразу сообразил, что, когда Клер уходит ночевать к себе, у Андре вдруг тоже обнаруживаются дела, которые задерживают его неизвестно где допоздна, а то и до утра. Он поделился своими соображениями с женой, которая, как выяснилось, обо всем догадалась еще раньше. Если дети любят друг друга, зачем им препятствовать? Идет война, приличия мало кого волнуют. Этот брак (если до него дойдет дело) со всех сторон привлекателен. Дети знают друг друга с детства, девушка хороша собой и умна. Что еще надо Андре? Да и в материальном плане объединение части состояния Веррье с состоянием Жандро выгодно.
Официальной помолвки не было – все-таки Андре уезжал на фронт; Клер рыдала, провожая его, как и положено невесте. Очередное увольнение они уже открыто провели вместе.
Александр на фронт не попал, хотя военную форму надел. В Министерстве иностранных дел он занимался договорами с державами-союзниками. Как-то он поставил на место приятеля, упрекнувшего его в том, что он не на фронте, заявив:
- Благодаря соглашениям, в разработке которых я участвовал, Франция получила новейшее английское вооружение, а русские части помогут нашим на фронте. Каждый воюет на своем месте.
Александру совсем не понравилось то, что произошло между Андре и Клер, но он был очень привязан к младшей сестре, потому сдержался, лишь сказав Андре:
- Попробуй только обидеть ее – убью!
-
Теперь, когда раненого Андре привезли домой, конечно, было не до свадьбы: Андре должен был продолжать лечение, память его восстановилась очень быстро, но ожоги заживали медленно.
Он плохо помнил, как его увозили из госпиталя, и настойчиво расспрашивал мать:
- Там должна была быть девушка… с косичками…
Но Маргерит никакой девушки не видела.
Поль решил отправить сына в Аркашон, на Атлантическое побережье, там чистый воздух, мягкий климат, хорошая лечебница. Мать поехала с сыном. Клер также рвалась ехать с женихом, но Андре попросил мать, чтобы она удержала его невесту в Париже. У него еще ожоги не зажили, мази, повязки, уколы – все это не способствует любовному уединению. Маргерит уговорила Клер остаться в столице, а про себя отметила, что Андре вздохнул с облегчением, узнав о разлуке с невестой. Уж не замешана ли тут «девушка с косичками»?
А в домике у монастырской стены эта самая девушка каждый вечер вынимала запрятанную на дно саквояжа фотографию и долго смотрела на нее, а потом клялась себе, что это в последний раз, что она больше не будет, что надо прекратить разговаривать с фотографией, надо перевернуть эту страницу.
В следующую среду Катя собралась на собеседование к инспектору лицея, но, как нарочно, накануне на нее свалилась большая порция счетов. Отказываться от работы она не привыкла, что-то сделала в госпитале и домой принесла внушительную пачку. Никогда не знаешь, какой пустяк может превратиться в нечто судьбоносное. В случае с Пушкаревым именно эта кипа счетов оказалась лучшим лекарством. Валерий Сергеевич предложил помочь с подсчетами. Катя выдала ему одну ведомость, попросив сначала внести цифры карандашом. Отец справился на удивление быстро, не сделав ни одной ошибки:
- Куда же, Катюша, артиллеристу без математики! А деньги я считать умею, когда еще ротой командовал, все расчеты на мне были: и солдатское довольствие, и жалование за вольные работы, и доплаты разные; у нас полковой казначей был жуликоватый, я все за ним проверял. И правая рука у меня работает, писать могу!
Вместе они все сделали быстро, а главное – у Валерия Сергеевича появилось занятие, и Катя поняла, как тяжело ему было столько месяцев оставаться только больным, только инвалидом. Но если с цифрами у Пушкарева все было в порядке, то с французской орфографией и грамматикой дело обстояло хуже. Он бойко говорил и все понимал по-французски, но о правильности речи не заботился. Пришлось Кате переписать счет, куда отцовской рукой оказались вписаны по-французски «пшеничный мука» и «сахарная песок».
- Папа, тебе надо взяться за французскую грамматику; я попрошу в библиотеке лицея учебник, - заявила Катя.
И в жизни подполковника появилась еще одна цель.
На консультацию к инспектору, кроме Кати, пришли еще трое – один из унтер-офицеров накануне выписки из госпиталя и двое юношей, семьи которых бежали в начале войны с востока Франции, и мальчики не смогли толком доучиться в лицее. Господин инспектор был молод и преисполнен собственного достоинства; очки с толстенными стеклами делали излишним вопрос, почему он не на фронте. С каждым из явившихся он собеседовал отдельно, Катя была последняя.
- Мадмуазель из госпиталя? Но вы не монахиня? Сестра милосердия? Хотите попытаться стать врачом?
Катя объяснила, кто она, показала свой гимназический аттестат, где русский текст был продублирован французским. Инспектор задумался, и Катя истолковала его замешательство по-своему:
- Наверное, девушек не допускают к сдаче экзамена?
Инспектор даже обиделся:
- Что вы, мадмуазель! Франция стоит во главе европейской цивилизации, мы – прогрессивная нация, и женщины имеют такое же право сдавать на степень бакалавра, как и мужчины. Но дело в том, что вы иностранка…
Инспектор объяснил, что в мирное время был случай, когда в Сомюре экзамены сдавал юноша-англичанин, но сейчас война, надо уточнить в управлении образования в Анже. А пока он выдал Кате программу и разрешил готовиться в библиотеке лицея по выходным и по вечерам, когда нет занятий.
Катя полистала книжечку с программой, сразу увидела, что точные науки она вполне потянет, сочинение по-французски, пожалуй, напишет, а вот с историей Франции придется серьезно поработать.
Вечером она сообщила отцу, что намерена сдать французские экзамены на степень бакалавра, если инспектор выяснит, что иностранцев допускают к экзаменам.
Валерий Сергеевич как раз сидел за столом, перед ним лежала вчерашняя газета «Фигаро», которую ему отдал кто-то из врачей, открытая на странице с крупным заголовком: «Анархия в России», и ниже: «Русский фронт оголен. Немцы беспрепятственно наступают» , «Голод в Петрограде», «Чума в Крыму», «Царская семья вывезена в неизвестном направлении».
- Катюша, ты хочешь остаться во Франции? – спросил он.
- Не знаю, но экзамен я сдать хочу.
И тут отец сделал неожиданное признание:
- Помнишь, когда мы были в Париже, я долго пробыл в Министерстве внутренних дел, да еще туда через день вернулся… Я не сказал тебе, не знал, как ты к этому отнесешься, но там был начальник отдела, пожилой уже, два сына у него воюют. Он как-то по-человечески со мной заговорил, о здоровье расспрашивал, я не скрыл, что инвалидом стал, инвалидом и останусь. Вот он и говорит, вы, дескать, ради Франции здоровье потеряли, и Франция должна быть вам благодарна. Есть возможность попроситься во французское подданство, тогда и с лечением, и с проживанием легче будет. Он так и сказал: «Есть французы по рождению, просто по крови, а есть французы - по крови, пролитой за Францию». А главное, сказал, если дочке меньше двадцати одного года, и она получит французское гражданство. И прошение помог мне написать (
исторический факт, именно в первую мировую войну появилась формулировка français par le sang versé ‘французы по пролитой крови’, сейчас ее часто поминают, когда на параде в день взятия Бастилии марширует Иностранный легион - автор). Я из-за этого там так долго и пробыл, но тебе ничего не сказал… Катенька, тебе решать…
- Я не знаю, - вздохнула Катя. – И как же мы здесь останемся, мама… она же там, в России. И мы русские…
- Катенька, мама – там, - и отец указал рукой вверх. – Я этого чиновника спросил, сохраняется ли русское подданство. Он сказал, русский паспорт нам оставят.
Они так ничего и не решили, но буквально через пару дней произошли события, повлиявшие на судьбу семьи Пушкаревых.
Кате пришло еще одно письмо из Стокгольма, написанное лично Колей (похоже, его родители об этом послании и не знали). Оказывается, в Швеции у Зорькиных дела складывались совсем не радужно. У Антона Антоновича было мало студентов и мало лекционных часов, экономные шведы платили ему гроши. Жили они у Колиного дедушки, с которым внук, похоже, общего языка не находил.
«Представляешь, - писал Коля, - дед хочет, чтобы я стал, как и он, Свенсоном. Я уже получил шведский паспорт, но, конечно, на свою фамилию, Зорькин. Только здесь ее и произнести не могут - стал я каким-то Сорькиным. И шведский язык мне не нравится. В Стокгольме есть французская гимназия, там можно сдать выпускные по французской программе и на французском, только дед злится. Он говорит, что в Швеции 18-летний сын считается вполне самостоятельным, а я - ни то, ни се, не знаю, чего хочу. Вот я ему и сказал, что раз я – самостоятельный швед, то хочу поехать учиться в Париж. Отец, конечно, в крик, но я на принцип пошел. Думаю, к тебе они меня отпустят, кончится же эта война когда-нибудь, говорят, скоро, и мы с тобой поступим в Сорбонну, только насчет факультета я пока не решил. А в Россию мы вернемся уже с дипломами, образованные люди любой стране нужны».
Катя стала готовиться к экзаменам на степень бакалавра. Теперь со счетами ей очень помогал отец
Ни Катя, ни Коля толком не представляли, что происходит в России. Катя представила, как она с Колей учится в Сорбонне. Ведь именно во Франции был немыслимый прецедент – Мария Кюри стала заведовать в университете кафедрой. Катерине было только восемнадцать, но у нее было такое ощущение, что на родине остались одни могилы и родного дома ее лишили. Отца она поставила на ноги, вчера он попробовал немного пройти без костылей, с палкой, и у него получилось. Теперь можно было двигаться к новой цели. И «Капитанская дочка» приняла решение:
- Папа, я сдам в мае экзамен, тебе прооперируют руку и, когда тебе станет лучше, мы поедем в Париж, устроимся с квартирой, я буду учиться и работать. К нам приедет Коля, будем жить вместе. И все у нас будет хорошо…
А про себя она добавила:
- И я буду знать, что в этом же городе живет Андрей.
Конец I-ой части.
Часть II. Дамское счастье.
Париж, сентябрь 1922 г.
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Можно я здесь присоседюсь? Уж очень интересно, как повернется история во французском антураже! да еще в начале прошлого века! Да еще Жандро и Веррье!
Спасибо за столь интересное переплетение событий!