Margarita
Melani
Sacchi
Алекса
Спасибо за столь лестную оценку моего графоманства!
Автор чувствует необходимость оправдаться: с чего это он закинул героев на 90 лет назад. Сначала мне просто захотелось загнать их во Францию, но в командировку заграницу Катю уже отправляли, французскую легкую промышленность и банковское дело Е.В.Пушкарева уже вперед двигала. К тому же мне доводилось видеть соотечественниц, которые успешно трудятся во Франции, и вот некоторые из них (наверное, мне просто такие встречались!) слишком явно обладали одним качеством – умением распихивать локтями окружающих. С Е.В. для меня такое качество не сочеталось. Кроме того, заметно сходство в содержании НРК и романа Золя «Дамское счастье», некоторые цитаты про чувства Муре к Денизе просто идеально подходят, что здесь уже отмечали. Это повлекло меня вглубь времен. Просто отправить Пушкаревых в эмиграцию у меня не вытанцовывалось, не хотелось заставлять их делать выбор между красными, белыми, зелеными, жовто-блакитными и т.д. Вот таким кружным путем я загнала Катю во Францию. Катя без Коли – уже как бы и не Катя, пришлось и его выталкивать за пределы России. А город Сомюр, слишком далекий от фронта, чтобы там мог быть госпиталь, мне просто нравится, поэтому я туда и поместила Пушкарева.
Капитанская дочка, или Дамское счастье - 7
Обрадованный тем, что удалось установить имя, Пушкарев, как истинный стратег, решил развить успех и попытался продолжить расспросы:
- Имя вспомнил, молодец. А теперь, может, вспомнишь, фамилию? Про семью вспомнишь, вот образок-то кто дал? Жена? Невеста?
Раненый отрицательно покачал головой.
- Матушка? – упорствовал Валерий Сергеевич. - А образок, вишь, старинной работы… я в этом разбираюсь, сам – из духовного сословия… может, бабушка?
И снова мужчина закрыл и открыл глаза.
- Значит, бабушка!
Но тут общение пришлось прекратить – раненому врач и сестра должны были обработать ожоги, процедура крайне болезненная, ему пришлось дать эфир, а потом он опять забылся.
Катя поспешила сообщить доктору радостную весть: память к раненому возвращается, он вспомнил свое имя, вспомнил родных. Но врач, уточнив, как все было, не проявил особого оптимизма:
- Нет, мадмуазель, все, увы, не так просто – он вспоминает выборочно и только то, что вы ему говорили. Когда ваши слова совпадают с какими-то его воспоминаниями, происходит как бы озарение, но сам он пока ничего вспомнить не может.
. Этим вечером, за чаем в своем домике, Пушкаревы обсуждали так неожиданно появившегося в их жизни соотечественника. Он, конечно, офицер, молод, но не мальчишка, явно из благородных, «Легион чести» почти сплошь дворянский; и образок золотой, очень тонкой работы, видно, из поколения в поколенье передавали.
- Темноволосый и глаза карие, - заметил Валерий Сергеевич. - Может, он из Малороссии, или татарская, черкесская, а то и цыганская кровь примешалась.
- А вдруг его уже ищут? Кто-то волнуется, переживает? – предположила Катя.
Отец объяснил, что о тех, кто попадает в госпиталь без документов, положено немедленно сообщать в специальный отдел Министерства обороны.
- Папа, а если еще и фотографию приложить? Его кто-нибудь может узнать…
Пушкареву идея понравилась:
- Будет фотография - Остафьеву сразу пошлем, он оставил номер своей части, может, кто из наших его узнает. Это ты, дочка, хорошо придумала.
И после того, как отец с дочкой улеглись спать, мысли об этом человеке не давали им заснуть.
Он, конечно, герой, - без колебаний решила Катя, - может, летчик, управляет аэропланом. Первая мировая война стала эпохой зарождения военной авиации, об авиаторах ходили легенды, на них смотрели, как на богов. И именно таким героическим ореолом Катерина наделила в мечтах неизвестного раненого, но тут же сама себя одернула. Ведь она же прекрасно знает, что во Франции воюют только пехотинцы и артиллеристы из России, откуда она взяла, что Андрей – летчик? Но она уверена, что он отважно сражался, и сестры говорили, что боль он очень мужественно переносит. А глаза у него какие красивые, и, кажется, он обрадовался, увидев Катю. Надо все сделать, чтобы ему помочь. А потом, когда он выздоровеет… тут Катино воображение так разыгралось, что ей стало просто стыдно. Она же не какая-нибудь пустоголовая институтка, розовые мечты – это не для нее… но помечтать-то можно?...
Пушкареву тоже казалось, что этот раненый им самой судьбой послан – а что контуженный, так это пройдет, вот у него был сослуживец – его на японской контузило, а потом вылечился и еще в академию поступил, при том экзамены сдал лучше всяких неконтуженных. Вместе они выберутся из Франции, вернутся в Россию, дома и стены помогают, только бы найти эти стены. Говорят, смута в России, так не первый же раз, пройдет, утрясется. Что государя-императора теперь нет, конечно, непривычно. Он-то царю и отечеству присягу приносил, но вот французы уж давно без короля живут, и ничего, неплохо, надо сказать, живут. Монарха нет, а Россия-то есть.
А если во Франции остаться? Катенька мечтала в университете учиться, говорят, это в Европе женщинам доступнее, чем в России. Ему-то, Пушкареву, конечно, в чужих краях тоскливо, но ради счастья дочки он на все согласен, главное, чтобы рядом с ней не только отец-инвалид был, а надежный человек… вот только Еленочкина могилка в Кашире осталась… А вдруг это и Катенькина судьба? Нет, недаром занесло их в этот очень французский Сомюр. Пушкарев уснул, и приснился ему замечательный сон: стоит он в церкви и смотрит, как счастливая Катенька венчается с высоким брюнетом. Проснулся и самому смешно стало. Тьфу, размечтался, старый дурак!
На следующий день Валерий Сергеевич перестарался с тренировками – в результате перегрузил мышцы ног, и ему было велено денек полежать.
А Катя побежала в госпиталь. Она очень торопилась, чтобы поскорее разделаться со счетами и сразу же кинуться к Андрею. Кате подумалось, что он ждал ее. Она присела на край кровати, улыбнулась ему, и ей показалось, что она прочитала в его глазах немой вопрос. Она поспешила ответить:
- Как меня зовут? Катя, я – Катя, Екатерина… у меня здесь отец в госпитале лечится, а я ему помогаю. Он раньше как раз на этой койке лежал, но теперь ему гораздо лучше, и мы сняли тут рядом домик. Вы, когда встанете, обязательно к нам приходите в гости… И я еще помогаю сестре-экономке со счетами, иногда даже езжу на фермы, продукты заказываю. Меня сестра Агата на монастырской повозке возит…
Ее негромкий голос звучал тихим ручейком, раненый слушал и не слушал, но, пока этот голос звучал, ему было легче, боль словно отступала, потому что он был уже не один. И Катя, словно читая его мысли, продолжала говорить:
- Когда вам станет лучше, можно будет гулять в саду, тут очень красивый сад, а за стеной – река Луара, ее чувствуешь, даже когда не видишь.
Она рассказывала про погоду, про Сомюр и все время осторожно гладила его руку, и он в знак благодарности сжал ее ладошку.
Но потом появилась сестра. Катя поспешила успокоить раненого:
-Я вернусь с фотографом, мы сделаем фотографию, вас тогда быстрее узнают.
Катерина отправилась в город, где на одной из главных улиц было фотоателье господина Дювивье. В эту военную пору клиенты не так уж часто заглядывали к господину Дювивье, он обрадовался и стал убеждать девушку немедленно сделать художественный портрет. Но Катя объяснила, что хочет сделать фото раненого, страдающего потерей памяти, вдруг его кто-то узнает.
- Сколь благородно, мадмуазель, ваше желание помочь раненому герою! – умилился фотограф.
Но, узнав, что раненый герой пока передвигаться не может и надо с фотокамерой добраться до госпиталя, поспешил сообщить, что это стоит в два раза дороже. Впрочем, он тоже готов внести свою лепту в дело помощи защитнику Франции, и поэтому съемка будет стоить не в два, а лишь в полтора раза больше.
Фотограф с камерой явился в госпиталь после обеда: Андрею положили под спину еще одну подушку; он, закусив губу (менять положение было больно), приподнялся, и фотограф сделал снимок. Надо сказать, что мсье Дювивье не остался в накладе – несколько выздоравливающих пожелали сфотографироваться на память.
И уже утром следующего дня у Кати на руках оказались четыре фотографии. Дювивье оказался мастером своего дела и удачно подретушировал фото, убрав круги под глазами и сделав вместо повязок что-то вроде белой рубахи. Андрей на фото выглядел спокойным и, если бы не бинт на голове, мог показаться здоровым. Одну фотографию Катя отдала доктору Мартине для передачи в военное министерство, другую в тот же день отправила Остафьеву.
На следующий день сомюрский почтальон принес долгожданное письмо – Министерство обороны Франции сделало исключение и назначило русскому офицеру французскую пенсию, пусть небольшую, пусть меньше, чем пострадавшим на войне французам, но Валерий Сергеевич воспрял – не будет он обузой для Катюши, наоборот, ей поможет, ведь ему так мало надо, лишь бы дочка была счастлива.
Однако для завершения оформления документов надлежало лично явиться в Париж, причем посетить несколько министерств и контор. В один день было явно не уложиться. Настоятельница порекомендовала скромный семейный пансион рядом с вокзалом Монпарнас; Пушкарев обстоятельно побеседовал с двумя парижанами из числа пациентов госпиталя и с их помощью наметил маршрут; Катя собрала сумку со всем, что могло бы понадобиться: документы, зонт, лекарства, вещи на два-три дня. Сестра Агата с повозкой была готова доставить Пушкаревых до вокзала. Валерий Сергеевич бодрился, но волновался сильно: ходил он пока неуверенно, на костылях быстро уставал, а тут такое путешествие!
Рано утром, перед отъездом, Катя осторожно заглянула в палату, уверенная, что Андрей еще спит, но он не спал и, кажется, действительно ждал ее.
- Я еду в Париж, папа пенсию будет оформлять - тихонько, чтобы никого не разбудить, прошептала она. – Вернемся через два дня. У вас все будет хорошо…
Раненый попытался что-то произнести, голос у него был тихий, словно шелест, но это все-таки уже был голос. Катя склонилась пониже и разобрала:
- …буду… ждать вас…
Она осторожно поцеловала его в щеку, и ангел с косичками бесшумно исчез за белым пологом.
В Париже Пушкарев уже бывал, когда его часть отвели с фронта для перевооружения и краткого отдыха. Сейчас ему было не до достопримечательностей, главное, выдержать хождения по кабинетам.
В метро они спуститься не решились, лестницы Валерий Сергеевич на костылях не одолел бы, к тому же страшно – как это прямо под городом ехать, а ну как свод обвалится?! Наняли извозчика и поехали от одного министерства к другому. Дольше всех Валерий Сергеевич задержался в Министерстве внутренних дел; Катя очень волновалась, поскольку ее в кабинет не пустили, и она ждала отца в коридоре. Он вышел, ничего объяснять не стал, сказал только, что все в порядке – согласно справке главврача он еще на два месяца остается пациентом госпиталя, а Катя за ним ухаживает. На этом основании им продлят разрешение на пребывание во Франции, но вот забрать это разрешение можно только послезавтра, а, значит, еще на два дня придется остаться в Париже.
Последняя контора располагалась как раз на бульваре Курсель, рядом с парком Монсо, а православный собор Александра Невского, как объяснили Кате, рядом, только через парк пройти. Еще в Сомюре Кате пришло в голову, что фотографию Андрея стоит оставить и в соборе, отец согласился – многие русские офицеры, оказавшись в Париже, посещают церковь на улице Дарю, вдруг, среди них окажутся и друзья Андрея.
Сил дойти до собора у Валерия Сергеевича уже не хватало, и Катя оставила отца на скамейке в парке Монсо, благо день был погожий. Дочка же поспешила вверх по улице Дарю к православному храму. Службы в церкви не было, только пожилая женщина в черном наводила порядок на входе в церковь. Женщина пообещала отдать фотографию настоятелю, а он уж позаботится, чтобы прихожане ее увидели.
Настоятель собора, отец Владимир, появился в церковном дворе сразу после Катиного ухода. Он мельком взглянул на фото, но что-то зацепило его взгляд. Стал всматриваться внимательнее: Не может быть! Неужели?!....
- А кто принес фотографию?
- Девушка молоденькая, русская, такая скромница в очках, - ответила женщина.
Отец Владимир вышел за ограду, но улица Дарю была пустынна, видно, девушка быстро убежала, а жаль… На обороте фото было аккуратно написано по-русски и по-французски: «Раненый по имени Андрей находится на излечении в госпитале аббатства Нотр-Дам-дез Ардийе в Сомюре, обращаться к доктору Мартине».
А Катя действительно быстро убежала, беспокоясь за оставленного в парке отца. Спешила она, как выяснилось, напрасно: Валерий Сергеевич прекрасно себя чувствовал, рядом с ним на лавочке присела упитанная розовощекая няня-нормандка, выгуливавшая в парке Монсо хозяйского малыша. При ней была корзина со снедью и с фруктами, и няня, тронутая встречей с раненым офицером (а на Пушкареве была выданная в госпитале французская офицерская шинель без знаков отличия), усиленно угощала его вкусностями, все равно избалованный малыш ничего не ел.
В Париже Пушкаревы провели еще один день и лишь на третий день к вечеру вернулись в Сомюр. Катя сразу же бросилась в палату, осторожно, чтобы не разбудить, заглянула за белую занавеску – и сердце у нее упало, кровать была пуста, даже постельное белье убрали. У нее все поплыло перед глазами.
- Андрей… - прошептала она и без памяти свалилась на пол.
Последний раз редактировалось alter 02 июл 2012, 08:29, всего редактировалось 2 раз(а).
|