43. Он все же нашел в себе силы выйти из ее каморки. В кабинете его поджидал Малиновский. – А я решил, что ты там решил навеки поселиться, – сказал Рома мрачно. – Давно ждешь? – Думал, еще пара минут, и пойду тебя спасать. – Поздно меня спасать, – Андрей включил компьютер – Будешь письмо Онегина писать или заявление об уходе? – Еще не решил. – Так может, стоит отложить решение? – Уже дооткладывался, Малина. – Не торопись с выводами. Посмотри сам: акции при тебе – раз. Кира, ну что Кира? Ни в чем ты не признался, успокоишь, наплетешь что-нибудь, и опять все будет, как прежде. А Катя… это ж была интрижка, так? И прекрасно, что она закончилась. Андрей посмотрел на Малиновского так, словно впервые увидел. Тот невинно захлопал глазами: – Ты мне сам говорил: «Малина, это всего-навсего интрижка!» Это твои слова, не мои. Или? – Мне кажется… Я не знаю, Ромка. Это вот будто ты решал, решал задачу, а потом оказалось, что ты перепутал все исходники. – Ты хочешь поговорить об этом? – Ромка вытащил взятые неизвестно где бутафорские очки с прикрепленным к ним огромным пластмассовым носом и усами. – Не хочу, – буркнул Андрей. – И к Кире я не пойду. По крайней мере, сейчас. – И правильно! – воскликнул Ромка. – А чего? Сейчас самое время надраться с горя, устроить драку, потом… – Я не собираюсь надираться, – вздохнул Андрей. – Я выжат. Я хочу побыть один. Совсем один, – сказал с нажимом. – Я понял, – Ромка поднял руки вверх. – Если что – ты знаешь, как меня найти. Когда он ушел, Андрей встал, прошелся по кабинету, посмотрел в окно, засунув руки в карманы, снова прошелся от стены до стены, и вдруг внезапно схватил красное несуразное кресло и с размаху бросил его в другой конец кабинета, пнул диван, раз, другой, с рыком снес со стола все, что на нем стояло. – Мило, как мило, – с кривой усмешкой в кабинет вошел Александр. – Что тебе еще надо? – тяжело дыша, спросил Андрей. – Мне нужны акции. Или ты думаешь, я откажусь от них? – Акции? Акции?! А не пошел ли ты на… – Ты дурак, Жданов. Мне даже как-то уже не интересно с тобой… – Воропаев перешагнул крылатого коня и уселся в кресло. – Но я привык доводить дела до конца. Акции. Ты их перепишешь на меня, как мы и договорились. – С чего вдруг? – Андрей перебрался через устроенный им беспорядок и сел напротив Александра. – С того. С того, что я думаю, ты, как это не забавно, ты к Пушкаревой что-то испытываешь. А она, после всего этого, вряд ли мечтает быть с тобой. Если ошибаюсь – поправь меня: ты же не захочешь, чтобы ее муж, ее ребенок, ее родители узнал о ее… похождениях? Конечно же, если я не прав и тебе наплевать… Тогда только скажи и я оставлю тебя в покое, – и он довольно улыбнулся. Да, Воропаев мог ошибаться, и тогда все было бы проще. Он не знал, что чувствует Андрей, но почему было не попробовать пойти ва-банк? Господи, когда же этот день кончится? – Если я перепишу акции, то ты… – Если ты перепишешь акции, то я передам тебе фотографии. – И оставишь нас в покое? – Нас? Как интересно. Кого это – вас? Андрей с тоской посмотрел на перевернутое кресло и подумал, как жаль, что Воропаев припозднился – пришел бы на пять минут раньше, нарвался бы на драку, и ничто бы его не спасло. – Ты оставишь в покое меня. Ты оставишь в покое Катю. – Оставлю, – не сказал, выплюнул Воропаев, вставая, – но совет все же дам: не стоит мешать бизнес и развлечения. – Иди ты со своими советами! – Завтра жду тебя в 12, у Николая Ивановича. И да, – Александр остановился у двери, – твои вещи я тебе передам там же. Не суйся к Кире, ясно? Андрей ничего не ответил, только усмехнулся.
*** Хорошо, что поезд был ночной, и можно было, отвернувшись к стенке, под храп соседа по купе, думать о своем, и не следить при этом за своим выражением лица, не растягивать рот в притворной улыбке, не делать вид, что все отлично. Как мало, оказывается, ей надо теперь для счастья. Катя старалась, очень старалась оптимистично смотреть в будущее, не вспоминать прошлого. Не вспоминать, как просветлело лицо матери, как разгладилась морщинка на переносице отца, когда она сообщила о своем увольнении и об отъезде, не вспоминать – как сильно почему-то ее задела реакция родителей. Она старалась не вспоминать, как сперва погрустнел Данька, когда ему сказали, что мама и папа уедут в другой город, и как он обрадовался, когда ему наобещали кучу путешествий между городами и на поезде, и на самолете. Если она только позволяла себе думать об этом, память неизбежно распутывала клубок и все время, как бы Катя не старалась, возвращала ее к одному и тому же: к Андрею. Как же это было больно. В сто, в тысячу раз больнее, чем тогда, когда он увольнял ее, чем тогда, когда они сидели в его квартире и планировали его предательство, чем… Она наделась, что со временем научится его ненавидеть, потому что просто перестать думать о нем, забыть, стать равнодушной у нее не получалось. Поезд трясло на стыках, Колька ворочался во сне, сосед на верхней полке храпел. На столике в пустом стакане позвякивала ложка. От печки шел удушливый жар. Катя встала и тихонько вышла в коридор. Как она будет жить теперь? В чужом городе, с нелюбимым, но таким преданным и родным, Колькой? Нет, не стоит взращивать в себе ненависть, нельзя. Потому что нельзя вот тут –быть доброй, а вот тут – ненавидеть. Тогда уж лучше – равнодушие ко всему, тотальное, полное равнодушие. Катя в окне рассматривала нечеткое, смазанное проносящимися мимо огнями фонарей свое отражение. Кто она теперь? Какая? Той Кати, которая четко знала – кто она, как надо жить, где черное, а где белое – давно уже не стало, в тот самый момент, когда она увидела Андрея. И Катерина влюбленная, готовая на все: врать, изменять, тоже осталась в прошлом. – Я справлюсь. Я справлюсь. Я справлюсь, – повторяла Катя под стук колес и впервые не верила в это.
*** Катя вернулась в Москву на следующих выходных. Коля остался в Питере. Другой город был и правда – совсем другой: тут время текло немного иначе, в другом ритме говорили, кажется, даже дышали. Какие–то вопросы решались на удивление легко, какие-то наоборот, не решались, тонули в болоте. Им быстро удалось снять квартиру, Катя занялась обустройством нового жилья и изучением города. Коля пропадал на работе, приходил дамой и засыпать начинал над тарелкой. Катя была рада этому, как была рада тому, что в Москву ей пришлось ехать одной. Она боялась, что в любой момент Колька вспомнит, что они все-таки муж и жена, и ей придется сделать над собой усилие – нельзя же жить так, словно им уже по 90 лет? Но сейчас она была не готова, она не могла, и когда Коля с сожалением сообщил, что ему придется остаться в Питере – строить карьеру, так строить, Катя испытала облегчение. – Может, ты не поедешь? – Я по Даньке скучаю, да и трудовую надо забрать. Не сидеть же мне все время дома. Я присмотрела несколько вакансий, хочу на следующей неделе позвонить… – Ну и ладно, – легко согласился Коля, – тогда я высплюсь. Данька тоже соскучился по маме и не хотел ее отпускать на какую-то скучную встречу, пришлось брать с собой: Катя позвонила Пончевой и договорилась попить кофе, а заодно забрать свои документы и подписать необходимые бумаги в кафе, недалеко от дома Тани. – Ой, Катя, уф, прости, опоздала. Привет, Данька! Ой, мороженое? Я тоже закажу! Девушка! Да, порцию крем-брюле, и еще кофе, и штрудель. Катя улыбнулась: – Привет, Танюша. Как дела? – этого вопроса хватило, чтобы Таня начала рассказывать: – Ой, у нас такое творится! – Пончева прижала руки к пышной груди, – ты как ушла, что было! Андрей Павлович поругался с Кирой Юрьевной, да так, что потом он весь кабинет разнес! Уборщица потом рассказывала, что просто не знала – что делать: вся мебель раскурочена, представляешь? А потом они ругались с Александром Юрьевичем, а потом… а потом Кира Юрьевна уехала! И все! Работают только Жданов и Малиновский! Такой бардак! Так плохо, что тебя нет. Андрей Павлович ходит мрачнее тучи наверное, из-за Киры, да ведь? Ой, в общем ужас… – Таня говорила и говорила, а Катя старалась «держать лицо», непринужденно улыбалась, словно весь этот рассказ – только сплетни, только возможность поддержать разговор за неимением других тем. Она вытерла Даньке щеки, перемазанные мороженным, кивнула рассеяно Тане, когда поток красноречия иссяк, спросила про документы, быстро проставила подписи, забрала уже проштампованную трудовую, встала. – Ты-то как? Почему так резко сорвалась? – допивая кофе, поинтересовалась Пончева. – У меня все тихо. Мужу хорошую должность предложили, ну и мы… Вот скоро и Даню заберем, правда, Данька? Так что… и рассказывать нечего. Ты передавай девочкам привет. Если я приеду, может… встретимся? – предложила Катя, заранее зная, что не будет встречаться, не будет, даже если будут звать, не пойдет, потому что даже видеть людей, просто знавших Андрея, оказалось невыносимой мукой. потому что хотелось, наплевав на все приличия, начать выспрашивать о нем, да просто – говорить о нем, воскрешая в памяти его прикосновения, его голос, его… Все то, что она была обязана забыть. – Мы пойдем? А то родители… тоже скучают. Мы пойдем, – и, оставив деньги, Катя быстро ушла. *** Весть о том, что Таня на выходных видела Катю, застала Андрея, когда он выходил из лифта: женсовет обсуждал скоропалительный отъезд Пушкаревой, строил догадки – никто не верил, что дело могло быть в работе мужа. – Татьяна, зайдите ко мне, – кинул на ходу Андрей, – прямо сейчас. Пончева поспешила за ним. – Вы передали Екатерине Валерьевне документы? – Дааа, – неуверенно сказала Таня, – вы же сами велели, все приготовить, и если… И рекомендации тоже. – Все правильно, Таня, вы все сделали правильно. Пончева смотрела на начальника, который что-то искал в ящиках стола, выдвигая и задвигая их, и недоумевала – что ему от нее нужно? Она все сделала, как он велел – заранее подготовила документы, подписала, проштамповала, оставалось только получить подписи Кати, а он… недоволен что ли? Или надеялся, что Катя обратно попросится – вон он как все зашиваются, Катина помощь пригодилась бы, только все равно – что ж так волноваться? – Так Катерина Валерьевна… у нее все в порядке? – Ну да, уехала с мужем в Питер, там ему должность хорошую предложили а, Катя тоже что-то себе подыскала, иначе зачем ей трудовая? – Это хорошо, что хорошо. Спасибо, Таня, идите, – и он, как был, в пальто, сел за стол, закрыв лицо руками.
_________________ Все бывает. Абсолютно все. Просто кое-что – редко и не со всеми. Но это не значит – ни с кем и никогда(с)https://litnet.com/ru/lina-palen-u412431
|