|
Так не получилось
Серии 136-137 плюс...
Это было наутро после того дня, когда Пушкарёва наконец-то вернулась в Москву, а Андрей рассказывал Кире заманчивые истории о котлетках и борще собственного приготовления. Живой боли больше не было, а что там, под зажившими ссадинами и царапинами, разбираться не было никакого желания. Он начинал приходить в себя и даже пришёл, можно сказать. Забыть – не вспоминать было главнейшей задачей, но и то, что в этот день это было невозможно, тоже сильно не напрягало. Ну, подумает, вспомнит. Катя ведь должна прийти, как не вспомнить. Наверное, даже если б год прошёл, а не неделя, пришлось бы вспомнить.
Хуже было с неприятным чувством, очень напоминающим страх. Чего он стыдился и боялся точно, сказать было трудно. То ли поступков своих, старых и новых, то ли ненависти её, в которой уже почти не сомневался. Особенно после того, что сделал вчерашним утром. Красноречивым был жестокий игнор Пушкарёва, чего-то подобного можно было ожидать и от неё, хоть и по разным причинам. И посмотреть ей в глаза, увидеть ненависть в них было страшно.
К тому же… он ведь снова с Кирой. В последний раз, когда Катя видела его, он говорил: мне всё равно, что со мной будет. Мне никто не нужен. Я не могу без тебя… Теперь она увидит пришедшего в себя, излечившегося от отчаяния человека, почти вернувшего себе всех китов, на которых держалась его прежняя жизнь, - до встречи с ней. Увидит, что оказалась права. И доказать иное будет невозможно. Да уже и не нужно?.. Так получилось.
И страх этот почти не докучал ему – до той минуты, когда он вошёл в «Зималетто». Тут уж пришлось отдать дань всему. Его подносило к окнам кабинетов, как морским приливом, которому невозможно сопротивляться. Недосказанность, недолюбленность, недоцелованность вопреки всему требовали возмещения, оставшаяся уже навечно пустота – восполнения. Так, наверное, будет всегда, и от этого уже не избавишься.
Но вообще-то трудно было планировать и представлять себе их будущие отношения. Так зыбко всё было до сих пор, так призрачно. Скорей всего, эта сегодняшняя яркость ощущений загонится вглубь и больше не проявится. Всколыхнётся и снова уляжется. Ну, а сегодня просто потерпеть. Похотеть, похотеть и расхотеть. Так получилось.
- Ты смотри, как напряглась, бедняжка, - пробормотал вполголоса Малиновский, косясь на Киру.
- Ничего. Мы теперь вместе, так что ей нечего бояться, - спокойно отвечал Андрей.
Гонимый своим приливом, поплёлся в кабинет. Посидел на стульчике, посмотрел на картину. Повспоминал, потосковал. Малина предположил – увидишь и всё забудешь, ответил: не знаю. Хоть и склонялся к тому, что ничего не изменится, что это навсегда. Ничего похожего в его чувстве к Кире не было, и ни к кому не было, это было что-то совсем другое. О чём ни он, ни тем более Малиновский знать не знали. Ну, он-то уже догадывался. Врать себе было нехорошо и противно, и слабенькая надеждочка, поданная Малиновским, не прожила и минуты.
Занесло в приёмную. Сел на диван и, как уже не раз в это утро, застыл. Аккуратно положил руку на подлокотник, так, чтобы часы были на виду. Внутри всё дрожало, напряжение достигало предела. Вспомнились все грехи, все нелепые поступки, но они объяснялись только лучшими побуждениями; в конце концов, он тоже человек и имеет право на свои ошибки! А тут ещё Кира опять сомневается в Кате. Ну, сколько можно объяснять, что ничего плохого Катя «Зималетто» не сделает. А он сам – он сам сделал всё, что мог, он не волшебник, чтоб разводить неприятности руками!.. Тише, тише, успокаивала Кира. Она всё понимает, понимает и не обвиняет, она на его стороне. С тоской поглядел ей вслед – как и вчера, когда она бросилась за льдом, увидев, что из его губы опять пошла кровь. Ну, почему же такая разница в ощущениях. Почему ему мало, почему он тоскует по Катиной нежности, по Катиной любви.
Ведь она тоже была на его стороне. И лечила его, и заботилась о нём. Была какая-то родная-родная, как будто он знал её сто лет. Но он не обратил на это внимания, принимал как должное, как богач очередной счёт в банке. А того, что на этом счету лежали не бумажки, а золотые монеты, даже не заметил.
Ну вот, заметил. Когда пришёл в банк и обнаружил, что счёт опустел. И тоскует теперь по этому золоту, понимая, что потерял его навсегда, даже не подержав в руках, не насладившись...
Только бы пережить сегодняшний день.
За десять минут до срока пришёл в конференц-зал, уселся поближе к доктору Малиновскому. Какое счастье, что Ромка ничего не принимает близко к сердцу. Шутит, как будто вся эта любовь его – простая забава. Сейчас именно это и нужно, чтобы не расковыривать бессмысленно то, что уже зажило.
***
В двенадцать она не пришла. И в десять минут первого, и в половину не пришла. Как в сказке или страшном сне, превратилась из девушки, которую он любил и ждал, в подпись на официальном бланке в руках Воропаева. Он, конечно, всегда подозревал, что Сашка на многое способен, но чтобы на такое злое волшебство – это было выше его понимания. И он посопротивлялся немного, посомневался в чистоте Сашкиных манипуляций. Но пришлось смириться и признать, что всё произошло на самом деле. Ей ведь тоже мало радости ему в глаза смотреть, да и всем им здесь, за этим столом. А то, что Сашке отдала компанию… ну, он уговорил её, заверил в доброте намерений.
А что, жалеть сейчас, что не последовал совету Малиновского, сам не бросился её уговаривать?.. От одной мысли об этом было тошно. Хватит, науговаривался. Катком эти уговоры проехались – и по нему, и по «Зималетто».
А Киру – рискнул, послушал Малиновского. Правда, просчитались они, Кира ни на секунду не поверила его лжи. И Кира тоже, наверное, сделала правильно. Наверное. Но от ощущения удара в спину отделаться было трудно. Да это ведь ещё одно напоминание: кончай людей использовать, Жданов. А то Кате в машине: я люблю тебя, Кире в ресторане: я люблю тебя… Сделал свою любовь разменной монетой, приманкой, высшим благом для женщин… Ну, вот и расплачиваться приходится самому, а не тем, кого использовал.
И производственный этаж – это почти хорошо, почти правильно. Отнестись к этому как к испытанию, как к шансу всё начать сначала. А Катя… она всё в той же сказке. Иногда превращается в зелёненькую папочку, иногда в длинноволосую девушку, выходящую из клуба под руку с молодым человеком. А в последний раз – танцующую с ним же. Всё правильно. Золото не может существовать само по себе, оно должно принадлежать кому-то. Окончательно он это понял, поговорив с её мамой и тем самым парнем. У неё всё хорошо… всё хорошо, а он лишний. Он только мешает.
Так что иди-ка ты, Жданов, туда, где не мешаешь. Где нужен, где любят и ждут. Он почему-то тоже не умеет существовать сам по себе. Обязательно надо чувствовать себя нужным кому-то, особенно после того, как почувствовал полным ничтожеством.
А кроме Киры, у него и нет никого. Вот и прибивает его, неприкаянного, к ней раз за разом. Он прислонится к ней – и так тепло, так покойно чувству его собственного достоинства.
В последний раз прислонился в тот день, когда Катя всё-таки вернулась. Будущее накрыла кромешная тьма, ему так хотелось поддержки, опоры, чтобы было не так страшно. И всё же с каким-то странным, как будто что-то вело его, упорством, наугад, на ощупь пробирался он к своей цели, в которой не отдавал себе отчёта до конца. Останавливался, отступал, но снова и снова шёл вперёд…
***
В двенадцать она пришла. Она немного изменилась. Платье другое, не такое, какие носила раньше, другая причёска, и даже взгляд. Он всматривался и пытался понять, что же её так изменило. Но эти попытки были сродни тому гаданию на кофейной гуще, когда они с Малиновским тщётно пытались узнать, куда она уехала. И он оставил их. Просто любовался ею, не забывая о чувствах Киры. Украсть хоть что-нибудь для себя, для того себя, что был беззащитен, наг и свободен. Теперь ведь снова наросла оболочка, а как же без неё. Без неё – больно. Очень больно, невыносимо…
Может быть, если бы всё получилось именно так, всё бы пошло по-другому. Случились бы какие-то другие события, он испытал бы какие-то другие чувства… А каких-то бы не испытал. Не было бы времени и возможности, ведь Катя уже была бы здесь, с ним. И с «Зималетто».
Не ревновал бы он Киру к Никите – смешной эгоистической ревностью, когда испугался вдруг, что его извечная опора отойдёт к другому; не тосковал бы светлым солнечным днём, поправляя над Катиной головой веточки деревьев. Не было бы израненных, покалеченных игрушек – дани тому прошлому, которого больше не было; не было бы этого месяца, проведённого вдали от неё в бесплодных горьких попытках забыть. Забыть обо всём.
Но так не получилось.
В двенадцать она не пришла.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
), и предположить не могла, что можно так влиться в сюжет, чтобы чувствовать вместе с героями.
Сейчас даже смешно, какое-то помешательство чесслово! 
в 168 серии)а почитать про чувства Жданова,Кати.Киры в этот момент)вот 
Как только досмотрю до 168-й 
