Название: …И нет счастливей нас
Автор: natally
Герои: Катя, Андрей, Кира, Виталий, Зорькин, родители, Малиновский, много новых героев, Адель, Артём… и другие.
Жанр: мелодрама, альтернатива-продолжение НРК.
Примечания: временнАя структура сложная, но главы снабжены необходимыми пометками и даже курсивом, так что, надеюсь, всё будет понятно. Переломный момент понятен из первой главы, до него – всё по сериалу.
За идею благодарность
Nurit , за помощь в разработке идеи
mila1011
Поехали...
***
Над высью пламенной Синая
Любить туман Ее лучей,
Молиться Ей, Ее не зная,
Тем безнадежно горячей.
Но из лазури фимиама,
От лилий праздного венца,
Бежать... презрев гордыню храма
И славословие жреца,
Чтоб в океане мутных далей,
В безумном чаянье святынь,
Искать следов Ее сандалий
Между заносами пустынь.
***
Перед закатом
Гаснет небо голубое,
На губах застыло слово;
Каждым нервом жду отбоя
Тихой музыки былого.
Но помедли, день, врачуя
Это сердце от разлада!
Все глазами взять хочу я
Из темнеющего сада...
Щетку желтую газона,
На гряде цветок забытый,
Разоренного балкона
Остов, зеленью увитый.
Топора обиды злые,
Все, чего уже не стало...
Чтобы сердце, сны былые
Узнавая, трепетало...
***
Среди миров
Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя...
Не потому, что я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И, если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.
Иннокентий Анненский
1
Март-2008
…Виталий захлопнул дверь машины, за которой улыбалась на прощание Лилия Павловна. Как всегда, улыбка была безжалостно-жизнеутверждающей. Он тоже улыбнулся и отступил на шаг; машина ожила и медленно тронулась, давя колёсами розоватый гравий. Через час его партнёр и учредитель фирмы Лилия Бежетова будет в аэропорту, ещё через несколько – в Москве.
Виталий огляделся. Красное солнце, Красное море. Кто-то приговорил его к этой стране, за последний год он здесь уже в третий раз. Ничего не поделаешь, он сам способствовал открытию представительства.
Взглянув на часы, он решил не возвращаться в офис; собственно, он знал, что не вернётся, уже когда помогал Лилии Павловне нести вещи к машине. Ещё не поздно, до ужина есть время, можно прогуляться по берегу.
Ещё издали он увидел знакомую фигуру и чуть заметно улыбнулся. Конечно, он пришёл сюда ради неё, ради этой женщины в широкополой соломенной шляпе, с развевающимися светлыми волосами. При виде того, как ветер перебирает на её плечах волосы, он невольно представлял себе, как бы они выглядели, если бы она сняла шляпу, тряхнула головой, и каждый раз испытывал какое-то размягчение - не было у него ни ребёнка, ни любимой, чтобы быть знакомым с такими ощущениями. Но они ему нравились и помогали переносить эту командировку, незапланированную, досадную, мешающую другим делам, но необходимую. Впрочем, такие ситуации - норма и повторяются регулярно, так что он давно уже не жаловался, принимая гримасы своей деловой жизни как данность.
Он подошёл ближе – шёл по песку, ноги проваливались, а темнеющее небо принимало тот необыкновенный оттенок, которому он не знал названия, но который волновал его. В общем-то, живя здесь, настраиваешься на поэтичный лад и вспоминаешь себя двадцатилетней давности. Когда-то он даже неплохо играл на гитаре.
Подойдя, он встал рядом с женщиной и впервые заговорил с ней.
- Вы позволите мне постоять здесь? Я не буду мешать, я просто хочу понять то, что понимаете вы.
Она повернула голову, и он увидел удивлённое холодное выражение на тонком лице. Высокий лоб, умные светлые глаза. А в них что-то неспокойное, печальное и почти суровое. И, как нога в песок, снова провалилось сердце. Но внешне он оставался чуть несмешливым, отстранённым. Пришло по наитию: с ней нельзя быть наивным и прямым. Такие мужчины были у неё, но не они её привлекали. На пальце он давно заметил обручальное кольцо – красивое, с квадратными бриллиантами по периметру. Но здесь она была не с мужем. Он часто видел её в отеле, на пляже и здесь, на берегу, по вечерам. Это было каменистое, непопулярное у отдыхающих место, а потому всегда доступное, если захочется посмотреть на закат. Иногда она была с женщиной постарше и чем-то похожей на неё, но чаще одна, и он спрашивал себя, добровольно ли это одиночество.
Она ничего не ответила, надменно отвернулась и устремила взгляд на море. В профиль она выглядела совсем беззащитной. Хотелось подойти и уберечь её от того, во что она так упорно вглядывалась.
- Виталий Березин, - негромко сказал он. – Так приятно встретить соотечественницу.
- Здесь это не трудно, - неожиданно откликнулась она, продолжая смотреть на море. – И можно было избрать менее банальный повод для знакомства.
- Я как-то не подумал об этом. Зачем искать трудные пути, когда есть лёгкий.
Она улыбнулась, но всё так же холодно. Недосказанность висела в воздухе, она так и не сказала своего имени.
- Меня зовут Кира, - наконец произнесла она, и он окончательно убедился в том, что почувствовал с самого начала: она слаба и одинока, она нуждается в утешении, в опоре, она ищет их… а может быть, больше и не ищет.
- Знаете, Кира, о чём я сейчас подумал: в этом мире многое гораздо проще, чем кажется на первый взгляд и что даже хочется сделать сложным.
- Правда? Вы знаете этот мир, Виталий, - насмешливо сказала она.
- Ваша ирония совершенно оправданна, и всё-таки иногда очень нужно услышать от другого то, что и сам знаешь. Ведь это в какой-то степени доказательство.
Усмехнувшись этой дипломатической хитрости, она невольно посмотрела на него. Он тоже смотрел ей в глаза и машинально вспоминал, как выглядит, всё ли у него в порядке. Перед тем, как зайти в номер к Лилии Павловне, он принял душ и переоделся. Тёмно-каштановые, немного вьющиеся волосы, удачная последняя стрижка, волевое загорелое лицо, тонкие, но, как принято в таких случаях говорить и как он надеялся, не портящие его губы; карие глаза. Остальное – футболка, лёгкие брюки, туфли – не для пляжа, конечно, но и не претенциозно.
Её ресницы дрогнули, и она улыбнулась уже теплей. Вот так всегда, не без иронии подумал он: как только перестаёшь искать - находишь. А она ведь уже думает, что жизнь её кончена… Это вообще свойственно молодым цветущим людям: похоронить себя в подсознательном желании, чтобы жизнь это опровергла. Но, может быть, и его цинизм можно разобрать на молекулы и найти тайные пружинки слабости, движущие им?..
Впрочем, ни о чём более дальнем, чем сегодняшний вечер, ему думать не хотелось. Ей наверняка – тем более.
- Кира, давайте продолжим эту цепочку банальностей и поужинаем вместе, - сказал он. – Мне очень не хочется сегодня есть одному. Составьте мне компанию.
- Я не против, Виталий, только я очень плохой партнёр в этом смысле. Совсем разучилась разговаривать.
- Главное, чтобы вы сумели выпить вина и съесть немного спаржи. Большего и не потребуется.
Чтобы не спугнуть её, он сделал вид, что не придал значения её последним словам. А ведь это было первым откровением.
***
Виталий проводил её в номер и ушёл. Некоторое время Кира стояла посреди комнаты неподвижно. Как странно и приятно: ей совсем не хочется думать, размышлять об этой встрече. Препарировать её по привычке последнего времени и лишить всякого обаяния. А раз не хотелось, то и обаяние оставалось в сохранности. Она понравилась этому мужчине… ну, пусть не понравилась, пусть ему просто захотелось скрасить вечер, но ей это было приятно. А она ведь разучилась не только разговаривать, вообще замечать мужчин.
Она надела сарафан серо-стального цвета, браслет на руку и босоножки – пара ремешков, скреплённых пряжкой, совсем без каблука. Жара – идеальная почва для лености женского воображения, минимум одежды освобождает от долгих раздумий. Хотя и в этом есть своя прелесть. Воображение мужчин работает более продуктивно. Господи, как давно её никто не воображал.
Застёгивая браслет, она вспомнила о том, о чём думала, глядя на красное солнце. Эта поездка казалась необходимой в Москве – отдохнуть, привести мысли в порядок, а оказалось, что последнее – только во вред. Обнаружилось, что ни к чему хорошему порядок не ведёт, всё удешевляет, как на новогодней распродаже, делает пустым и бездарным. Её жизнь не летит под откос, потому что она уже под откосом.
А ведь в Москве казалось, что всё более-менее устроилось. Не бог весть, но и не хуже, чем у других. Что у её немногочисленных подруг в жизни хорошего? Мужья так же пропадают на работе, а приходя домой, чмокают в щёку и засыпают на диванах в гостиных, появляясь в спальне раз-два в месяц или по праздникам. Она так думала, а потом приехала сюда, и стала по вечерам смотреть на солнце, и словно увидела в нём свою жизнь другими глазами, со стороны, или, наоборот, изнутри – из самой своей сущности, с упорством глупого самообмана мечтавшей когда-то о другом. И эти знакомые её тоже наверняка хотят другого и тоже делают вид, что у них «не хуже».
Её стали мучить воспоминания. Память уже казалась ей занесённой снегом равниной, и вдруг из-под снега стали появляться какие-то вешки, словно кто-то обозначил дорогу на замёрзшей зимой огромной реке. Воспоминания ожили, они нападали на неё, как звери, выпущенные из клетки – выпущенные солнцем, морем, странно окрашенным небом, самой природой, естественной и бурлящей, как сок в молодых ветвях…
Но с самим отдыхом дело обстояло проще. И долгожданное удовлетворение от отдыха примиряло её с неприятно поразившими открытиями и обращало к философской стороне вопроса, которую имеет каждый вопрос. К тому же с ней была Кристина – Кристина не мешала ей, её болтовня и привычная, уже домашняя, оригинальность успокаивали. Было только одно обстоятельство, которое могло омрачить отдых, сделать её неспокойной – но частые и регулярные звонки Адели смягчали его. Всё будет хорошо. Она вспомнит всё до мелочей, проведёт ревизию и вернётся в Москву другой, многое понявшей и вооружённой. Эта уверенность крепла почему-то.
Спускаясь по лестнице, у подножия которой её ждал Виталий – он стоял к ней спиной, беседуя с кем-то, и она видела его крепкий затылок, - она вдруг поняла, что чувствует себя такой лёгкой и свободной впервые с того дня, о котором в подробностях, вплоть до трещинки в умывальнике, вспоминала сегодня. Что-то похожее на сомнение мелькнуло (угрызение совести?), правильно ли она поступила, отказавшись от мыслей об этой встрече, но тут её новый знакомый обернулся и поднял голову, и, несмотря на непроницаемость его взгляда, она почувствовала, что эта лёгкость неслучайна. И, может быть, получится всё же так, что когда-нибудь она забудет о том дне, что действительно останется он только в памяти, ничем не окрашенный, пыльный и ненужный, как старая вещь, неизвестно зачем хранящаяся на чердаке…
Февраль-2006
…А это был, в общем-то, хороший для неё день. Утром она встретила в аэропорту Ждановых – людей, если не заменивших ей родителей, то старающихся хоть немного восполнить потерю. Она любила, когда они приезжали; даже в самый холодный день становилось теплей. Если уж от их сына в последнее время исходит арктический холод, должен же быть хоть кто-то, без раздражения и равнодушия относящийся к ней. Сестра и брат, конечно, не в счёт. У каждого из них свои жизни, а она собиралась связать свою именно со Ждановыми.
И в этот день, как ни странно, она ни разу не пожалела о том, что так этого хочет, ни разу не задумалась подобно многим дням до этого: «Что я делаю? Зачем мне это? Неужели я не понимаю, что всё бессмысленно, что счастья мне не знать?». В этот день всё было правильно, и ничто не портило ей настроения. Она даже думала: возможно, я преувеличиваю. Страх потерять Андрея отравил реальность, в которой ведь бывают вот такие дни! Дни, когда примеряется свадебное платье…
Как жаль, что Маргарита не смогла поехать в «Зималетто». Устала с дороги, и они увидятся только вечером. А потом Кира ей всё расскажет, покажет, поделится всеми своими планами, с гордостью и ожиданием одобрения, которое всегда вознаграждается. Это будет благодарный слушатель, не то что тот, с кем она хочет эти планы разделить… Да, она скучала по Маргарите.
А пока привела Павла к Андрею. И Андрей был такой милый, такой покладистый, рядом с отцом его вообще хоть на хлеб намазывай, как говорила, помнится, её бабушка Воропаева. Кира грустно усмехнулась про себя: может, предложить Ждановым пожить у них какое-то время? Хотя бы первое… При отце Андрей будет любезен и даже заботлив с ней. До чего она дошла. Может, это такой последний край, за которым всё будет уже только хорошо?..
Как она обрадовалась, узнав, что готово её платье. На несколько часов словно новое дыхание влилось, словно прошлое осталось за спиной. За её красивой, обнажённой спиной… Как жаль, что Андрею нельзя быть рядом. Она бы отдала всё на свете, наплевала на все приметы, только бы увидеть его глаза в этот момент. Но, в конце концов, она так давно привыкла обходиться без него и готовиться к свадьбе в одиночку, что испытала только лёгкое сожаление. И это тоже было свидетельством абсурда. Но мало ли было их, этих свидетельств?..
А потом ещё эта Пушкарёва и, что самое обидное, - заступничество Жданова-старшего. Тихая, старательная девочка… Знал бы он, сколько смутно-раздражительных, горько-досадных и даже порой до слёз обидных минут пришлось ей пережить из-за этой тихони. И ревность эта была в тысячу раз сильнее обычной, потому что источник был абсолютно законен и находился под защитой такого вот благодушия, движимого якобы здравыми рассуждениями. И никому, даже до конца самой себе, Кира не могла объяснить, почему ей так невыносимо присутствие возле Андрея хвалёной «помощницы». «Мы ей спасибо должны сказать за это…» Да уж, только спасибо Пушкарёвой ей сейчас для полного счастья не хватает…
Но она была в своём платье, а значит, не могла расстраиваться долго. Вскоре уже улыбнулась и продолжила водить будущего свёкра по «Зималетто». У Андрея он пробыл недолго, а потом она пригласила его к себе и, как истинная хозяйка, заботилась о нём. Она так любила свой кабинет в вечернем освещении, это был настоящий дом, устроенный только по её вкусу, удобный и гостеприимный, и друзья её родителей, а теперь и будущие свёкры, находясь здесь, обычно забывали, что сидят в «Зималетто». Так и сейчас: они с Павлом долго разговаривали, пили чай со сладостями, обсуждали планы на вечер, на ближайшие дни. О свадьбе она говорила скупо, показала только проспекты турфирмы – она давно мечтала попасть в Индию, столько об этом думала. Сначала возлагала на эту поездку большие надежды, была уверена, что сумеет привлечь Андрея, обратить на себя внимание. Он ведь неплохой, и когда-то даже был с ней нежен и говорил о венчании. В последнее время случилось много такого, что убило бы любую надежду, а её – ещё тихо теплилась где-то, ведь он по-прежнему говорил, что хочет жениться на ней, а это не могло совсем ничего не значить. И она снова обманчиво воспаряла духом и разглядывала в зеркале своё лицо, представляя себе, как будет выглядеть, вырвавшись из Москвы, из «Зималетто», подальше от ненавистной Пушкарёвой и любовницы Андрея – фантома, ломавшего всю её жизнь.
На её маленьких настенных часах тихо прозвенело семь, и они с Павлом Олеговичем поднялись, чтобы зайти за Андреем. Они должны сегодня все вместе собраться у Ждановых, снова, как когда-то, когда родители ещё были живы, ощутить себя одной семьёй, ведь ближе этих людей у неё никого не было.
По пути к ним присоединилась Клочкова и выказала желание тоже поехать. Кира проявила великодушие, иногда Вика умела находить в ней откликающиеся струнки. Ждановы далеко, а Вика всегда здесь, рядом. Нельзя же совсем ни с кем, кроме себя, не разговаривать, обычно это плохо кончается, и она уже начинает об этом задумываться.
Но сегодня они будут разговаривать, все вместе. Приехал отец, и Андрей обязательно вспомнит о том, о чём работа и… ну, просто работа, заставила его забыть. В большой гостиной Ждановых затопят камин, в бокалах будет вспыхивать красное вино, а за окном, смягчая зловещую стену гигантских тёмных елей, будет тихо падать снег…
Она вошла в приёмную первой и, улыбнувшись переговаривающимся за спиной Вике и Павлу, открыла дверь в кабинет. Спина Андрея выглядела неестественно, потому что казалась огромной, заслонившей всё пространство. Наверное, так казалось из-за крохотных ручек в рукавах с дурацкими бантиками – первыми Кира увидела именно эти бантики, - цеплявшихся за его спину. Они цеплялись, ползли по его плечам, по спине, а он навис над столом, будто хотел раздавить беспомощное тело, спрятанное за ним. Нет, он не просто целовал свою тихоню, он бы её распял на этом столе, просто распластал бы под собой, и до этого недолго осталось.
Кира машинально потянула дверь на себя и поднесла руку ко рту. Рядом уже стояли Павел и Вика, лица у них были белые, как, верно, и у неё. Если бы её ещё не тошнило…
И вдруг кровь вернулась в лицо с такой силой, что у неё потемнело в глазах. Все обиды, все рухнувшие надежды взметнулись наверх и взорвались тёмным ядовитым фонтаном. Так прорывается нарыв, и гной, состоящий из миллиона отравленных атомов, выходит наружу. Она снова рванула дверь на себя, но Пушкарёва, раскрасневшаяся и растрёпанная, уже поднимала упавшую, вероятно, в пылу страсти сумку и бесшумно метнулась мимо них, входивших в кабинет. Кира не успела её задержать, но к взлохмаченному, пахнущему виски и женщиной, Андрею подошла и, размахнувшись, ударила его по лицу. Потом взяла стакан, стоявший на столе, и вылила виски на стеклянную фотографию в рамке – когда-то он ещё фотографировался с ней.
Глядя в заплывшие алкоголем, затуманенные глаза Андрея, плохо понимавшего, по-видимому, что произошло, низким, хрипящим голосом она сказала:
- Я забираю свои акции и увольняюсь из «Зималетто». То же самое сделает Саша. Ты больше никогда не услышишь о нашей семье. Я никогда – слышишь?! – никогда больше не хочу иметь с тобой ничего общего…
Презрение снова вызвало тошноту, и, не в силах видеть больше эти предательские глаза, чувствовать предательский запах, она вышла, выбежала из кабинета. Клочкова неслась за ней и что-то выкрикивала на ходу, но у двери в туалет она с силой оттолкнула её, и Вика за ней войти не решилась.
Её выворачивало над умывальником: подозрениями, которым пришёл конец, ненавистью к Пушкарёвой, собственной глупостью - свадебным платьем и всеми индийскими храмами, которых она никогда бы не увидела…