Глава 36. Пара часов счастья
Виталий даже пересел в кресло рядом с Катиной кроватью, чтобы сидеть прямо перед ней. Он протер лицо ладонями, и по всем его движениям было видно, как он волнуется. Выхин стоял, привалившись к косяку входной двери и сложив руки на груди, мрачно смотрел на метания друга, но молчал.
— Катя, — осторожно начал отец, — Прежде всего, я хочу тебе сказать, что как бы ни выглядела вся эта ситуация, я тебя люблю и не жалею, и никогда не жалел, что ты появилась на свет. То же самое я могу сказать о твоей маме, она безумно тебя любила, и все, что мы делали или не делали, было исключительно нашей глупостью, следствием наших комплексов или трусости. Я обращаю твое внимание на это и надеюсь, ты меня услышала.
Девушка осторожно кивнула.
— Теперь нужно рассказать два слова о моем детстве, чтобы ты поняла, кем я был. Это не будет мне оправданием, но тогда я жил именно таким образом и другого не знал, поэтому некоторые вещи можно считать вполне закономерными. Мои родители, твои бабушка и дедушка, довольно рано умерли. Меня воспитывали дядя и его жена, у которых было трое своих детей, и я особо не был им нужен никогда, просто было стыдно отдать племянника в детдом. Моей семьей, фактически, был двор. Я очень рано начал пить, курить. Знаешь, сомнительные компании со всеми вытекающими. В моем окружении никогда не было хороших девочек, и в моем понимании, с женщинами всегда было просто и легко. В общем, в восемнадцать лет я, как и все мои друзья, пошел в армию. По распределению попал в ту самую часть, где служил твой дед. Там же мы познакомились с Геной, — он, не глядя, мотнул головой в сторону Выхина, — Мы почти одновременно приехали, попали в одну роту и сразу сдружились. Мы всегда в увольнительные ходили вместе, а однажды, я уже не помню, почему, я ушел один. Это был март, ранняя весна, хотя еще совсем холодно, но душа уже пела. Пока гулял по городу, увидел девушку. Она сидела на скамейке и плакала, а я не смог пройти мимо, начал утешать, сыпать какими-то шутками. Кать, веришь или нет, когда она подняла на меня свои глаза, у меня сердце в пятки ушло. У тебя ее глаза, Кать, очень красивые и светлые, — он сделал паузу, нервно огляделся вокруг и заново заговорил, — Я тогда был совсем молод, эмоции играли, кровь кипела… Уже потом я понял, что чистые, доверчивые девушки — это абсолютно не мой тип женщин. Мне нужны такие, как Анжелка, которые четко знают, чего добиваются. Но тогда я об этом не знал, и даже не задумывался, подходит Лариса мне или нет, просто окунулся в свои ощущения и все. Она училась в выпускном классе, на носу были экзамены, дома были очень строгие родители, а мы украдкой встречались, чтобы никто не видел, целовались, о чем-то разговаривали, а в какой-то день ее родители пошли допоздна в гости, и она позвала меня к себе. Было, конечно, неправильно так поступать, но у меня не было высоких моральных принципов, и я получил от нее тогда то, что хотел.
Селиверстов виновато посмотрел на дочь и перевел дыхание.
— После того раза, вся эйфория сошла почти на нет. Ларка была очень милой, замечательной девушкой, хорошим другом, но мне было уже мало. Мы еще договорились погулять вместе, но чтобы не испытывать неловкости, я взял с собой Генку, и в тот же день понял, что в этой компании я оказался лишним.
Катя удивленно посмотрела на Выхина, но тот только кусал губу и сосредоточенно рассматривал пол.
— Я в тот момент почти ликовал. Было очень удобно, не пришлось бы напряжно объясняться. Я разлюбил, она полюбила другого, у них все хорошо, все счастливы. Знаешь, на них было очень здОрово смотреть со стороны. Они как будто дополняли друг друга, идеальная пара. Глаза горели, воздух искрил! У нас с ней было не так, совсем не так. Но мне не было обидно, для меня наша интимная связь значила мало. Я ценил ее как человека, как друга, как девушку друга, в конце концов… Все кардинально изменилось в тот момент, когда Лариса начала себя плохо чувствовать. Тетя Лена потащила ее к врачу, и там выяснилось, что она беременна.
Отец снова замолчал, а у Кати внутри уже все тряслось. Вроде бы, он рассказывал ту же историю, что она знала, но все поворачивалось так… как будто она раньше смотрела на рисованную картинку, а теперь эта картинка ожила.
— Полковник, конечно, был в ярости. Уж чего Ларка тогда наслушалась о себе, и врагу не пожелаешь. Но она молчала до последнего. Я даже не знал тогда, какая там драма, она мне не сообщила о своем положении. Но кто-то, как оказалось, нас с ней видел на улице во время свиданий, сказал ее отцу и тогда Валерий Сергеевич взял в оборот меня. Нас буквально поставили перед фактом, что мы женимся, хотя от этого никто не был в восторге.
— Надо было тогда сказать, что ты — моя дочь, Катя, — внезапно заговорил упорно молчавший Выхин, — У нас с Ларкой не было ничего еще тогда, поэтому сомнений в отцовстве не возникало, но если бы я взял все на себя, то мы бы просто поженились, и все были бы счастливы. Но я струсил. Я не был уверен в своих чувствах, у нас все только начиналось. Я не был уверен, что готов стать отцом, тем более, чужому ребенку. Ни в чем я не был уверен в тот момент, а события происходили слишком быстро. Хотя, как показало время, все мои опасения были абсолютно напрасными.
— А я не знаю, как и что бы было! — повысил голос Селиверстов, — Я тогда отвечал за последствия своих поступков. В общем, Кать, мы поженились. Ларка закончила школу уже с небольшим животиком, а в декабре родила тебя. Она жила с родителями, я в казарме. Мы изредка встречались, я нянчился с тобой, сколько мог, но семьи, как ты понимаешь, у нас не было. Генка ходил к Пушкаревым со мной, отвлекал Валерия Сергеевича, потому что отношения у нас с ним ни в какие ворота не лезли. Мы с ним устраивали такие скандалы, что ты пугалась и заходилась плачем, поэтому мы старались даже не пересекаться. Пока я возился с тобой, Ларка сидела с отцом и любовалась на Генку, а он на нее. Вот такая любовь, Кать! От взгляда до взгляда. Через несколько месяцев таких гляделок мы с Генкой не выдержали и поговорили начистоту. Решили, что дальше так продолжаться не может. Впереди уже маячил дембель, и мы решили, что заберем тебя и Ларку, и все вместе поедем покорять Москву, где нет родителей, где нас никто не знает. Плевать на все было, на все условности. Ты — моя дочь, они любят друг друга, все просто, казалось бы. Но нет. После дембеля полковник мне приготовил место в части, я кое-как от него отказался. Опять был жуткий скандал, и вас с нами в Москву не отпустили под предлогом того, что там негде жить. Предложили мне уехать, за полгода обустроиться и тогда уже забрать к себе семью. Я предложил Ларке бежать, но она была послушной дочкой. Не знаю, что ей родители внушали, но после нашей свадьбы она стала совсем как робот, подчинялась любому отцовскому слову беспрекословно. Я звал, она отказалась наотрез, и мы с Генкой действительно уехали. За полгода в Москве многое произошло. Сначала мы с Геной жили вместе в комнатушке в общаге, работали как проклятые. Потом я нашел себе любовницу, Нелли, дочку очень крупного чиновника на тот момент, тогда наша карьера пошла в гору. Ее папаша меня очень быстро двинул на хорошую должность, я тянул за собой Генку. Как раз через полгода после нашего приезда в столицу мне дали квартиру без очереди. Ту самую, в которой сейчас живет твой Зорькин, до сих пор не могу себя заставить с ней расстаться. Я тогда съехал с общаги, а Ларка не выдержала своих приступов ревности, поругалась с родителями, собрала тебя и приехала ко мне. Хотя было очевидно, что совсем не меня она ревновала. Но, тем не менее, приехала она ко мне и наотрез отказалась разводиться. Мы жили, по сути, как соседи. Я без зазрения совести гулял, она переживала. Познакомилась с какой-то компанией жен таких же начальничков, как и я, а там… Как оказалось, у нас была нормальная семья, все мужики гуляли, у этих баб с Ларкой оказались общие проблемы, интересы, она нашла свою отдушину и вместе с ними начала пить, — голос Виталия стал злым, он сжал кулаки, но взял себя в руки и продолжил, — Вот только никого не интересовало, что, в отличие от тех семей, я ей не врал, что она сама любила другого и даже периодически срывалась и изменяла мне с ним, что ему мы уже выбили квартиру, и у него все уже было готово к вашему переезду. Катя, он души не чаял в Ларке и в тебе, понимаешь? Я как себе ему доверял. Тебя, Катюш, я мог доверить только ему! — он стукнул кулаком по подлокотнику, замер и снова заговорил, — А Ларка твердила, как заведенная, что у нас семья, что нельзя так, нельзя разводиться. Письма эти дурацкие из дома о том, чтобы она их не позорила… Они и тут нашли каких-то соглядатаев, каких-то подружек и тетушек десятиюродных. Мы жили, Катя, как долбаная шведская семья! А знаешь, почему? Потому что если бы папа узна-а-а-ал! То как будто конец света бы наступил! И так продолжалось два года, представляешь? Я уже был готов собственноручно убить полковника за такие дела, но судьба все решила за нас.
Он замолчал, закрыл лицо руками, а Катя уже не понимала, дышит ли она. Вокруг наступил полный вакуум и тишина.
— Денис, скажи Марине, пусть срочно принесет успокоительное к Екатерине Витальевне в комнату, — сурово сказал Выхин, и через несколько минут прибежала Марина с каплями, водой и стаканами.
Геннадий забрал у нее поднос, закрыл дверь, накапал капли в два стакана и отдал их Кате и Виталию. Девушка перевела на него полный слез взгляд, и он решил, что дальше стоит говорить ему.
— Она забеременела, — тихо сказал он, — От меня. Это стало последней каплей. Мы были счастливы безумно, радовались как дети. Она забыла про все наставления родителей, и мы в тот же день собрали ваши с ней вещи и перевезли к нам домой.
— А на утро мы пошли подавать заявление на развод, — вмешался вдруг Виталий, он выглядел довольно спокойным, но каким-то отстраненным, — Едва ли в ЗАГСе видели таких счастливых разводящихся. Я вынес ее оттуда на руках, — он улыбнулся, и Катя готова была поспорить, что его глаза слегка увлажнились, — Мы смеялись и дурачились, а моя Нелька с тобой за руку ждала нас на выходе. Лариса сказала, что пойдет домой к Гене разбирать чемоданы, а мы поехали в парк гулять. Вечером, когда повезли тебя к ним, дверь открыл Гена. Ларки не было, он думал, что она с нами. Мы думали, что с ним. Начали искать, звонить знакомым, друзьям, потом по больницам, а потом…
— Она поехала ко мне на работу, — совсем уже потухшим голосом добавил Геннадий, — Видимо, хотела обрадовать. На пешеходном переходе недалеко от входа ее сбил грузовик. Когда я сидел на рабочем месте, я даже предположить не мог, что любовь всей моей жизни умирает на асфальте в каких-то ста метрах от меня.
На этом месте Катя не выдержала и начала рыдать. Отец пересел к ней и обнял за плечи. Они так и сидели молча, пока девушка не успокоилась.
— А почему ты бросил меня тогда, пап? — спросила она, подняв на него глаза.
— Когда все это случилось, я был совсем не в состоянии о чем-то думать. Мы с Геной наспех собрали вещи, он повез Ларку, а я — тебя. Встретились у Пушкаревых и выяснилось, что всех собак свесили на меня. Валерию Сергеевичу доложили о моих изменах, о ее пьянстве. На меня лили такое дерьмо, что я чуть ли не собственноручно ее толкнул под этот злосчастный грузовик. Прости меня, Кать. Это твой дед, он растил тебя с самого детства, но я его не прощу никогда. Наша с ним точка невозврата пройдена давно и бесповоротно. Я не буду с ним воевать, но простить... сама понимаешь, я думаю. Короче, полковник никаких моих оправданий не хотел слушать, а я был в тот момент не особо вменяем от всего происходящего. Он вызвал каких-то солдатиков и меня в прямом смысле вытурили из города, наказав не возвращаться. Пушкарев тогда был командир, мог себе позволить. Генка остался, но рассказал все, как было, только тете Лене, она согласилась выслушать и все поняла правильно. Они решили, что Валерию всю историю знать необязательно, ему все равно все будет фиолетово. Так ты осталась там. Я сначала хотел тебя забрать, но, когда вернулся в Москву, неожиданно расстался с Нелькой, на работе начались проблемы, у меня просто не было времени и возможности полноценно заниматься твоим воспитанием. Тогда я подписал доверенность на Пушкаревых, а сам посылал подарки, деньги, письма, открытки. Не знаю, что из этого до тебя доходило. Несколько раз я даже приезжал, но заканчивалось все одинаково, тебя куда-то увозили, был огромный скандал… И я перестал. Звонил иногда в надежде, что ты возьмешь трубку, но никак не попадал. Мы тогда очень много работали, и я, и Генка. Только начинали создавать наш «АгроПром», батрачили как лошади несколько лет подряд. Потом, вроде, все устаканилось… А когда ты мне сама позвонила… У меня земля ушла из-под ног. Конечно, я готов был для тебя на все! Не то, что просто перевезти в Москву. Но я струсил, Кать. Струсил тебе все сразу рассказать, струсил тебя подпустить к себе ближе. И вот это все, Кать, моя огромная перед тобой вина.
Катя смотрела на двух этих взрослых, серьезных, успешных мужчин, неосознанно склонивших перед ней свои головы, и не могла понять, что она чувствует. Нет, она их не презирала, хотя было противно и мерзко. Но она четко понимала, что они тоже люди. Сколько им было, когда они приехали в Москву? По 20, еще младше, чем она сейчас. Маме был 21, когда она погибла… Очень легко кого-то судить, когда знаешь, чем кончится вся история, а в процессе они жили так, как могли, как чувствовали.
— Кать, — снова заговорил отец, — Я хотел тебе сказать только одно: не оглядывайся на меня, не оглядывайся на Пушкаревых, ни на кого не оглядывайся. У нас у всех свое мнение, но только ты знаешь, что ты действительно хочешь. Учись открыто об этом говорить. Кричать об этом учись! Знаешь, меня до сих пор не покидает ощущение, что Ларка могла бы жить счастливо долгие годы. Что мы все бы могли жить счастливо. А в итоге, из-за предрассудков своих родителей и нелепой случайности, она была действительно счастлива всего пару часов.
Кате показалось, что она вот именно сейчас физически чувствует их боль. Боль отца, который всю жизнь носит в себе вину перед ней и ее погибшей мамой, и боль его друга, который навсегда потерял любимую женщину и еще нерожденного ребенка. Они наказывают себя до сих пор, и это видно, и это наказание намного больше любого другого, которое может появиться извне. Да и кто она такая, чтобы осуждать их или, наоборот, оправдывать?
Катя обняла отца за шею и снова заплакала.
— В детстве мне очень не хватало отца, — сказала она твердо, подняв голову и оглядев мужчин, — Давайте, у меня теперь будет папа и крестный?
Она улыбалась, и в комнате сразу стало светлее, а на душе легче. Виталий засмеялся и поцеловал ее в лоб, притянув к себе, Выхин стоял у кровати и тоже улыбался, взлохмачивая темные волосы, которые, оказалось, уже немного подернуты сединой. Пусть ее семья такая странная, состоящая из отца и его друга, бывшего любовника ее матери, но они с ней искренни, они заботятся о ней, как могут, они - близкие, и эта семья у Кати будет. А внизу ее уже ждет любящий муж, и в этот самый момент она действительно, без оглядки, счастлива.
— Надеюсь, Кать, ты понимаешь теперь, почему я позволил тебе сбежать, и почему позже мы решили тебя не трогать и не говорить никому ничего о тебе, — серьезно сказал Геннадий.
— Да, я понимаю, — ответила Катя, обнимая отца и снова ощущая подступающие слезы, — Спасибо вам.
— Но мы не расчитывали, что ты так быстро себе мужа найдешь! — весело вставил Виталий, — Да еще какого! Катя! У вас схожие вкусы с матерью, кажется.
Он подмигнул дочери, а та легко ударила его кулаком по плечу, пряча стремительно краснеющее лицо от закатившего глаза Геннадия.
Но их идиллию прервали крики, раздававшиеся снизу. Мужчины замерли, Выхин подошел к двери, прислушался и вышел, за ним последовал Селиверстов. Катя напряглась, а потом отчетливо услышала голос Андрея и тоже рванула к выходу.
_________________
|