|
Глава 12. «О любви и страсти»
(Продолжение)
Весна, видимо вспомнив, что может быть не только прелестной и очаровательной как юная девушка, вдруг проявила свой непостоянный женский, взбалмошный характер и обрушила на Апеннинский полуостров все признаки непогоды. Резко похолодало. Поднявшийся сильный ветер гнал по небу одну за другой бесконечные гряды серых мрачных туч. Дождя не было, но во всем чувствовалось скорое приближение грозы. Воздух казался насыщенным электричеством. Сгустившиеся на горизонте сумерки то и дело прорезали всполохи далеких зарниц. Природа словно бы насторожилась в предчувствии чего-то необузданного и страстного, что должно было случиться с минуты на минуту.
Александр и Саша возвращались из Сиены. Занятые каждый своими мыслями оба привычно молчали. Воропаев, уверенно управляя автомобилем, с опаской посматривал на угрожающего вида нагромождения облаков на небе, и думал о Саше, а она, отвернувшись к окну и устало прикрыв глаза – о нем.
– «Хорошо, что Александр Юрьевич остался в машине и не пошел со мной, – вспоминала Саша свое недавнее общение с медперсоналом клиники, где лечился Андрей Жданов. – Ему с его замкнутым характером и так непросто находить с людьми общий язык, а тут целая толпа эмоционально-перевозбужденных итальянок, – чуть заметно улыбнулась она, на мгновение, представив Воропаева в окружении хором стенающих девиц».
Ей, оказавшейся за тысячи километров от дома в чужой незнакомой стране, в этом взятом на прокат автомобиле, мчавшемся сейчас по полупустому загородному шоссе, было как никогда тепло и одновременно грустно до слез. Тепло потому, что он был рядом и даже с закрытыми глазами она «видела» его сильные руки сжимающие руль, его совершенной красоты строгий профиль… А плакать хотелось потому, что Саша прекрасно понимала – все это миф… видение. Пройдет совсем немного времени и что ей останется? Только воспоминания.
– «Все! Хватит! – она резко выпрямилась и открыла глаза, но не повернулась, и на Александра не посмотрела. – И слезы и тоску оставим на потом, а сейчас я ему нужна – и это главное».
Пытаясь разобраться, почему именно Воропаев оказался в эпицентре драматических событий, связанных с «Зималетто», и какими, если принять во внимание «радушный» прием, оказанный ему в Риме Екатериной Ждановой, и те слухи, которые в последнее время появились в компании, на самом деле являются отношения двух семей – Воропаевых и Ждановых, – Саша пришла к выводу, что в жизни Александра существует какая-то скрытая от ее глаз тайна, и пока она не разгадает эту загадку – она до конца его не поймет, а, главное, она не сможет быть для него тем, кем хотела быть всей душой – близким ему родным человеком.
– «О чем ты мечтаешь, дуреха? Этого же не будет никогда!» – с горечью одернула она себя.
Глупо было надеяться на что-то, глупо чего-то ожидать, прекрасно зная, что Воропаев, даже если поверить в невозможное, – и она ему небезразлична, сам ни за что не сделает в ее сторону и полшага, да и ей никогда не позволит подойти к себе слишком близко.
Размышления Александра были более возвышенными и как всегда философскими. Не забывая о дороге и стараясь, опередив надвигающуюся непогоду, успеть до дождя привезти Сашу в гостиницу, он думал о женщинах.
О женщинах вообще и о той, которую судьба послала ему сейчас в качестве спутницы.
Воропаев всегда гордился своим мужским превосходством, и всегда считал, что Господь создал женщину ни как самостоятельную независимую личность, а как прилагательное к лучшему своему творению – мужчине, для его удовольствия и развлечения, ну и для продолжения рода, конечно. И только сейчас к сорока годам он понял истинное предназначение женщины, ее отличие от мужчины и ее недосягаемую высоту – бескорыстное самопожертвование. Бог дал женщине душу, умеющую не только сочувствовать, сострадать, поддержать, когда это необходимо слабого и беззащитного, но и умеющую бескорыстно жертвовать собой во имя добра и справедливости, во имя продолжения и сохранения самой жизни.
– «Как Саша тогда сказала?» – вспоминал он. «Я не могу и не хочу делать вид, что все произошедшее меня не касается… не по совести это как-то».
Он был искренне благодарен девушке сидящей рядом с ним за помощь, за доброе к себе отношение, за заботу, которую ему так приятно было чувствовать, но ее последний поступок, ее настойчивое желание разделить вместе с ним его судьбу, и объяснение, почему она так поступает – настолько поразили и потрясли его, что Александр до сих пор не мог прийти в себя.
– «Воропаев, а ведь ты идиот, – вдруг со всей очевидностью понял он. – Тебе судьба подарила шанс…, ты встретил и… ну же признавайся! – потребовал он от себя, – и… полюбил настоящую женщину – искреннюю, честную, как никто умеющую в трудную минуту поддержать и помочь, сердцем почувствовать чужую боль… и ты по собственной глупости и черствости чуть ее не потерял».
Ему вспомнилось его недавнее желание навсегда уйти от Саши, забыть ее… Каким же слепым и бездушным нужно было быть, чтобы в угоду своему несносному характеру добровольно отказаться от близкого и по-настоящему родного человека, отказаться от собственного счастья. Хорошо, что он не успел осуществить задуманного. Теперь-то он не отступиться и ни отдаст ее никому.
Александр повернулся и ласково посмотрел на дремавшую на пассажирском сидении Сашу. Без грамма косметики, скромная и естественная – она была прекрасна и совершенна.
– «И пусть Малиновский идет к черту! – почему-то вдруг пришло ему в голову. – А если сам не поймет куда идти – я ему укажу направление».
Этот непонятно откуда взявшийся рецидив ревности, заставил Воропаева настороженно нахмуриться. Он что, действительно, считает Романа соперником? А потом он вспомнил, как негативно Саша реагировала на милые шалости Малиновского, – на его чирикания и сюсюканья по телефону, и у него отлегло от сердца.
– «Не видать тебе Роман Дмитрич моей Сашеньки как своих ушей – не твоего это поля ягода, – решительно подумал он, а потом подумал еще и тяжело вздохнул, бросив смущенный взгляд на Александру. – Ты то, что так обрадовался? Думаешь, к тебе она лучше относится, чем к Малиновскому? Как бы ни так. Ты ей себя с такой «выгодной» стороны показал, что вряд ли она сейчас тобой восхищается… Но ничего, – решил он не падать духом. – Главное – я понял, какая она удивительная, и что для меня значит. Остается теперь доказать ей что и я не дерьмо, и кое-что стою».
Александр задумался, внимательно вглядываясь сквозь ветровое стекло в сумрачную даль шоссе, словно хотел рассмотреть на нем не дорожные указатели, а направление всей своей будущей жизни.
– «А ты не забыл, какой позор ждет тебя? Думаешь, она сможет понять и простить?» – Воропаев резко повернулся и внимательно посмотрел на свою попутчицу.
У него вдруг возникло странное ощущение, что в эту минуту решается его судьба. Ни завтра, ни потом, а сейчас он должен найти свой единственно правильный путь и вступив на него уже никогда с него не сворачивать. Мысли и чувства кипели, и, перемешиваясь между собой, терзали его морально и физически. Стало трудно дышать и очень сильно захотелось пить. Пытаясь успокоиться, Александр несколько раз глубоко вздохнул.
– «Страшно тебе? – Да, – постарался он быть предельно искренним. – Так может, отступишься? Вернешься в свой старый мир, к своей прежней жизни, к подружкам-однодневкам. Там, в твоем прошлом у тебя есть любимое кресло, книги, ненавязчивые отношения, – все, что нужно для комфортной жизни, а, главное, там никого ни в чем не нужно убеждать и любовь завоевывать не нужно тоже. Там спокойно и тихо…, как в склепе...»
Он резко оборвал свой мысленный диалог, пытаясь понять и лучше прочувствовать свое нынешнее состояние. В душе несмотря на тревогу творилось что-то невероятное, что-то новое, незнакомое, удивительно прекрасное, и совершенно не сочетаемое с тем прошлым, о котором он только что вспоминал, и более того напрочь это прошлое отвергающим.
– «Мне Саша нужна! – вынес он окончательный приговор своей постылой прошлой жизни. – Она одна. Только она, и я готов все отдать, чтобы она была рядом!»
После того как Александра по телефону рассказала Малиновскому о результатах поездки в клинику, их планы на ближайшие сутки резко изменились. Роман, намекнув, что у него тоже имеется кое-какая информация, о которой он пока не хочет распространяться, предложил Саше в Рим не возвращаться, а вместе с Воропаевым остаться и переночевать во Флоренции. Они договорились на следующий день встретиться втроем в аэропорту, чтобы дождаться прилета Быстрова и затем по возможности проследить за ним.
Пытаясь с помощью компьютера определить место, где бы они могли переночевать, Александр, предвидя скорое ухудшение погоды, предложил Саше объехать Флоренцию стороной и остановиться в мотеле рядом с аэропортом Америго Веспуччи, или Peretola как его называют флорентинцы, находящемся в четырех километрах к северо-западу от города.
– Это конечно, не так комфортно, как в гостинице, но значительно ближе, чем ехать в центр города, и ко всему прочему, – заметил он, – нам не нужно будет завтра по непогоде добираться до места встречи с Малиновским. Да и шанс опоздать с учетом опять же капризов погоды и возможных проблем на дорогах сводится к нулю.
Саша без возражений с ним согласилась.
Дождь начал накрапывать, когда они только подъезжали к мотелю, пока парковали машину и шли к служебному помещению, усилился, когда же, устроившись за стойкой регистрации, они приготовились заполнить необходимые документы, вдруг полил с такой силой, что казалось, будто все вокруг превратилось в единый неумолкающий шум. Не заставившие себя долго ждать громовые раскаты, убедили обоих детективов-любителей в правильности сделанного ими выбора.
Администратор поинтересовался, как они хотят – каждый проживать в отдельном домике-номере, или… Александр собрался уже согласиться с этим предложением, но посмотрел на Сашу, увидел ее перепуганное лицо, представил, каково ей будет одной в грозу в утлом домишке, и, нисколько не сомневаясь, заявил: – Нет, нам нужен один двухместный номер. Желательно получше.
– Люкс устроит? – вежливо предложил администратор.
– Вполне.
Сегодня с утра Андрей заявил, что объявляет голодовку, и Джи с ним опять поругалась, а когда, обозвав его напоследок дикарем, ушла – он со злости разгромил ее кабинет. Боже, как он бесился! Пришлось опять прибегнуть к успокоительным средствам, а то бы он ей и весь дом до основания разрушил.
Джи обманула Жданова, заявив, что прослушала запись телефонного разговора Быстрова и узнала о его намерениях три года назад. На самом деле все случилось совсем недавно.
Когда после известных событий Джуди не доверяя Быстрову, решила за ним проследить, она попросила своих бывших коллег проверить его более тщательно, вот тогда-то и возникла эта запись. И только тогда Джи до конца поняла, с каким опасным человеком она связалась, какие события спровоцировала и к каким страшным последствиям ее непродуманные действия уже привели и могут привести еще. Очевидной стала и цель, которую преследует Быстров – с помощью шантажа заставить владельцев компании «Зималетто» расстаться со своими капиталами, и вполне возможно, предположила Джи, потом обвинить в этом ее.
Получив из Москвы сообщение, что Быстров отправляется в Италию, Джи уже не раздумывая, решила вмешаться в ситуацию. Действовать нужно было незамедлительно, поскольку было неясно, какими Быстров обладает возможностями, и с кем он связан здесь в Италии, где мафия, как всем известно – бессмертна и всесильна.
Ее первый шаг – похищение Андрея, был спонтанным, можно сказать совершен в состоянии аффекта. Когда наблюдавший за Ждановым агент сообщил ей, что его подопечный свободно разгуливает по Риму, Джи запаниковала. В любой момент сподручные Быстрова могли сотворить с ним все, что заблагорассудится. Пришлось идти на экстренные меры и срочно выводить Жданова из игры, тем более что и случай для этого был весьма подходящий.
Вообще-то Джи не собиралась никому причинять вреда – ни жене Андрея, ни тем более ему самому. Да, она мечтала соблазнить Жданова, увлечь его, но законным, если можно так выразиться способом – с его согласия и, само собой разумеется, без принуждения. Единственным препятствием, которое как она считала, мешает осуществлению ее мечты, было расстояние, разделяющее их. Преодолеть это расстояние и оказаться рядом с Андреем – вот то, чего она добивалась и к чему стремилась. Но все пошло кувырком, в события вмешались криминальные элементы, потом возможно и международная мафия, и сейчас речь уже шла не об их с Андреем отношениях, а о спасение жизни: его, членов его семьи, да и ее собственной.
– «Я заварила всю эту кашу, – решила Джи, – я и должна любым способом оборвать цепь трагических событий, которые невольно спровоцировала».
Следующим шагом по ее плану было вывезти по-тихому из Италии вслед за мужем и Екатерину Жданову, но… не получилось – события стали развиваться непредсказуемо. Вмешалась полиция, из Москвы в Рим прилетели друзья Ждановых. Дело получило огласку, и теперь действовать нужно было вдвойне осторожно.
Джи, как и обещала Андрею, позвонила его жене и передала ей, что с ним все в порядке. Она попросила ее не волноваться, подождать всего два три дня и постараться в эти дни не оставаться одной и не покидать гостиницы.
Джуди была уверена, что найдет способ нейтрализовать Быстрова, но сначала ей нужно было узнать, связан он с местным криминальным миром или действует только на свой страх и риск.
Если за Ждановыми велась слежка, предположила Джи, то Быстрову все должно быть известно, и он сразу же из Флоренции отправиться в Рим, а если он поедет искать Жданова в Сиену – значит, он один и он не знает, где сейчас находятся супруги Ждановы.
– «Что ж, господин Быстров, – подвела Джи окончательный итог своим рассуждениям, – вы мечтали о встрече со мной? Мы с вами встретимся, вот только боюсь, что это рандеву вам не понравится».
Приняв решение – любой ценой вплоть до его физического устранения воспрепятствовать планам Быстрова, Джи отправила одного из своих агентов встречать московского гостя, а второго – не надеясь на местную полицию, попросила подежурить в гостинице и присмотреть за Ждановой. Теперь ей оставалось только ждать.
Все нити были у нее в руках, все было под контролем, вот только с самим Ждановым договориться, никак не получалось.
Джи предполагала, что Андрею насильственный способ его спасения не понравится, она прекрасно помнила какой у него крутой нрав, но, то, что они в первый же день вдрызг разругаются – и предположить не могла.
Она пыталась поговорить с Андреем по-доброму, объяснить ему мотивы своего поступка, но он смотрел на нее с холодным недоверием, грубил, а, потом и вовсе, не разобравшись, не дослушав до конца, как бешенный накинулся на нее с упреками. Это было очень несправедливо и Джи понесло, она в ярости наговорила ему такого… теперь Андрей, ее точно не простит.
– «Ну и ладно, – уныло констатировала она, – зато живой останется, да и с женой его драгоценной тоже все будет tip-top»
Домик оказался очень уютным. Комната была одна, но большая, зато кроватей, целомудренно расставленных в разных углах, было две.
Им на ресепшн объяснили, что в мотеле имеется кафе, где можно поужинать, но добираться до него под проливным дождем никому не захотелось. В номере были кофеварка, чайник и микроволновка, а в холодильнике, кроме обычного в таких случаях сухого пайка, отыскалась вполне приличная пицца.
Саша была благодарна Александру за то, что он заметил ее панический страх перед грозой и не оставил одну, но ни на какие разговоры с ним она не рассчитывала, будучи уверенной, что он как всегда в последнее время поглощенный своими мыслями разговаривать с ней не захочет. Если честно, она уже свыклась с тем, что их пути в скором времени разойдутся.
– Саша, – первым обратился к ней Воропаев, когда они, приготовив себе нехитрый ужин, расположились за столом, – я давно хотел у вас спросить… Можно? Вы не обидитесь?
– Спрашивайте, Александр Юрьевич, – удивилась Саша его нерешительности.
– Я когда искал вас, навел справки, и узнал, что вы живете одна, а когда жил у вас дома успел заметить, что к вам никто не приходит… А почему, Саш? У вас нет родных?
– Нет, – коротко ответила Саша и смущенно улыбнулась словно ей было неловко от того что вот такая она одинокая.
– Совсем совсем никого? – переспросил Воропаев.
– Совсем никого, – повторила за ним Саша. По тому, как Александр не сводил с нее глаз, и молчал, Саша поняла, что он ждет от нее более подробного ответа.
– Мои родители погибли, когда мне было чуть больше года, – подумав, что в этом нет ничего плохого, решила она удовлетворить его любопытство. – В экспедиции где-то в Сибири утонули..., их тела так и не нашли, – чуть слышно добавила она. – Мы жили с бабушкой. Я однажды спросила у нее, есть ли у нас родственники, может быть дальние? А она ответила, что может и жив кто-то, но ей о них ничего неизвестно. Ее деревню во время войны немцы сожгли дотла вместе с жителями. Спаслись немногие, в их числе она, тогда маленькая девочка. Вот и вся история.
– Трудно вам одной?
– Я привыкла. Да и почему одной? – возмутилась Саша, решив, что не позволит Воропаеву жалеть себя. – Вокруг люди. У меня много друзей… Все время что-то происходит, появляются новые знакомые…
– Я, например, – усмехнулся Александр.
– Я имела в виду… «Зималетто», – стушевалась Александра.
Оба замолчали. Воропаев встал и подошел к единственному в их домике окну, потом повернулся, посмотрел на нее как-то необычно, строго и стал прохаживаться вдоль стены туда и обратно. Движения его были резкими, и в них сквозило сильное раздражение или… волнение? Саша даже грозы бояться перестала, так ее заинтриговало поведение Воропаева.
– «Что он мечется как хищник в клетке? – волновалась она. – Что его так растревожило? Неужели мой рассказ?»
– Саша, а вы можете меня выслушать? – обескуражил ее Александр неожиданной просьбой. – Я тоже хочу…, я должен, вам кое-что объяснить.
– Александр Юрьевич, вы совсем не обязаны…
– Прошу вас, Саша! – перебил ее Воропаев.
Александр внимательно наблюдал за девушкой, на минуту взгляд ее стал растерянным, почти испуганным, но потом она видимо взяла себя в руки и, соглашаясь, кивнула.
– Я слушаю вас.
Ни с одним человеком, даже с сестрами он ни стал бы говорить о себе, более того, если бы кого-то другой посмел залезть ему в душу, он бы испепелил, стер в порошок наглеца, но Саша… она была своя, и ему вопреки всей логике его прежних убеждений захотелось до конца открыться перед этой девушкой. Возможно потому, что ему до смерти надоело его замкнутое одиночество, а может он чувствовал – его признание соединит их с Сашей, как бы она не отнеслась к нему сейчас, – навсегда.
Не пытаясь понять себя, оставив все размышления на потом, Александр отвернулся к окну и начал свой рассказ.
Эта исповедь была совсем не похожа на ту, которую он произносил перед Андреем. Жданову он сообщил только факты, и говорить ему было неимоверно трудно и больно, а Саше он рассказывал сейчас о своих чувствах и слова шли от сердца, сами собой, ему даже казалось, что он не произносит, а только озвучивает их.
– Вы не представляете, Саша, – закончил он свой рассказ, – что этот такое, совершить поступок, за который знаешь, никогда себя не простишь…
Тишина, наступившая вслед за последним сказанным им словом, показалась Александру абсолютной. Он не понимал, не слышал, кончилась или нет гроза, шумит ли еще за окном дождь, тупо смотрел в черный квадрат окна, в его бездонную черную глубину и в какое-то мгновение ему даже стало казаться, что эта жуткая темнота втягивает его в себя…
– Как же вы все это пережили? – раздался у него за спиной тихий голос и он уже почти оглохший от тишины, ослепший от отчаяния, и задохнувшийся от невыносимой черной боли непрощения… стремительно повернулся.
Саша стояла рядом, совсем близко и смотрела на него полными слез любящими и страдающими глазами.
– Вы плачете? – изумленно выдохнул он, а Саша, всхлипнув, сделала еще один осторожный шаг к нему…
Больше он говорить не мог. Попытался и не смог произнести ни одного звука. И тогда он молча протянул руку и прижал ее к себе, а когда она в ответ обняла его и положила голову ему на плечо, закрыл глаза, с тихим стоном наклонился и коснулся губами ее волос… Он знал, чувствовал – она и без слов все поняла… Его Саша! Любимая!
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Пока только так.
