Яна писал(а):
уже завтра наступило...
Antonella писал(а):
Скоро послезавтра уже
Нет! Автор обещания не нарушил, предыдущий пост я писала после 12 ночи, хотя отражается при нем время на час раньше. Значит это и было только что наступившее 13 января, которое еще вполне себе продолжается.
Финансовая история, в какой-то мере, скопирована с «аферы Стависского», которая случилась во Франции много позже, к тому же описание траблов на ниве финансов рассказано автором, ничего в финансах не понимающим. Так что если автор чего напутал – прощенья просим.
Капитанская дочка, или Дамское счастье - 16Они работали вместе меньше недели. Она пока еще очень мало о нем знала, но ей казалось, что она знакома с Андре всю жизнь. Ей не надо было к нему привыкать, ведь он был совершенно таким, каким она ожидала, каким она мечтала его увидеть.
Она особенно ясно это ощутила, когда на второй день ее работы в «Счастливом дне» они вышли из кабинета, и Андре, проигнорировав лифт, пошел к лестнице. Магазин был построен таким образом, что центральная, главная, лестница с этажа на этаж была расположена посредине, а вокруг галереями шли отделы, поэтому с верхней площадки открывался вид на весь магазин, который в это время был полон народа. Большие окна заливали все этажи светом, работало радио (новинка для парижских магазинов!), наполняя пространство приятной музыкой, прерываемой объявлениями для господ покупателей. Андре остановился, окинул взглядом свое царство и победительно улыбнулся Кате:
- Здорово, правда, здорово? А ведь полгода назад ничего этого не было… вот увидите, наш магазин станет самым лучшим в Париже, а нашу одежду будут разыскивать все, кто приедет во Францию.
И она, счастливая тем, что счастлив он, радостно кивала.
Ездили они и на фабрику в пригороде Парижа, где Жандро-младший донимал швей вопросами:
- Как вам новые машины, ведь лучше шьют, быстрее, легче, правда?
И швеи, конечно, соглашались, растаяв от внимания хозяина.
Потом он надолго застрял у инженеров:
- Говорят, американцы такие ножи придумали, чтобы автоматически кроить по лекалам… надо бы узнать…
Андре было труднее к ней привыкнуть: первое ощущение – от этой девицы надо избавиться! – растаяло очень быстро, буквально через день, когда оказалось, что порядок в бумагах очень облегчает жизнь, а выработка списка дел очень экономит время. Сначала он не знал, куда посадить свою помощницу. И решил, конечно же, временно, ведь вряд ли она тут приживется, усадить ее прямо в своем кабинете, поставив стол у боковой стены. Он вовсе не собирался претворять в жизнь план Реми и заваливать ее непосильной работой, но ему все время приходили в голову какие-то идеи, а сколько на них придется потратить времени и сил его помощнице, Андре не задумывался. Например, счета, конечно, вела бухгалтерия, был солидный главный бухгалтер, у него в подчинении были счетоводы, платились налоги, выплачивалась зарплата, но оценить в целом, насколько успешно шли дела, было трудно – слишком размытая картина получалась.
Андре как-то заметил, что хорошо бы эту картину обобщить, проанализировать, наметить прогноз на будущее, и мадмуазель Катрин тут же откликнулась:
- Я попробую, только пусть мне предоставят документы…
Он представил ее сотрудникам конторы, которых несколько смутил ее статус – вроде секретарша, а обсуждает важные вопросы , даже самому хозяину перечит. Война, конечно, потрясла устои французского общества, но сословные перегородки были еще прочны, между хозяином и его служащими оставалась пропасть. Само собой разумелось, что хозяин лучше всех знает, что делать, и решения его не обсуждаются.
Андре и сам к такому привык и очень удивился, когда эта странная особа буквально на третий день своей работы заговорила с ним о бонах. И как это она сразу умудрилась углядеть слабое звено в его финансовой политике? Первым порывом Андре было дать ей понять, что это не ее ума дело, но он сдержался.
Дело в том, что из семейного капитала на развитие магазина и аффилированного с ним модного дома была выделена немалая сумма, часть ее, конечно, была уже вложена в дело. Но солидные деньги оставались в качестве гарантии для возможных кредитов и средств на непредвиденные расходы. Разумеется, деньги должны были как-то работать, и обычно и Жандро, и Ван Далены размещали их на депозитах в надежных банках, где процент был достаточно невысок. Андре искал новые варианты для капиталовложений, а после войны они появились. Отец, конечно, был готов помочь и советами, и рекомендациями, но так хотелось самому найти решение. И тут всплыла возможность вложить средства в боны на предъявителя, т.е. средства вкладывались в банк, который, со своей стороны, гарантировал, что данная сумма обеспечивается находящимся в распоряжении банка имуществом.
Вот эти-то боны больше всего насторожили Катю, когда она приступила к анализу финансового положения предприятия. С одной стороны, понятно, что деньги не должны лежать мертвым грузом, но, с другой стороны, почему боны на значительные суммы выпущены какими-то никому не известными банками из глубокой провинции: из Перпиньяна и из Арля, хотя остальные финансовые операции проводятся через очень авторитетный банк BNP. В качестве обеспечения указаны вложенные в эти банки драгоценные металлы и камни, но происхождение этих сокровищ не указано, экспертиза их не проводилась, во всяком случае, документов об экспертизе нет. Настораживает и то, что обещанная доходность куда выше среднерыночной.
- Мсье Жандро, эти боны… их вам рекомендовал надежный человек? Вы все проверили?
Ох, как не хотелось Андре признаваться, что он сначала подписал договор о бонах, а потом уже попытался разобраться, куда это оказались вложены средства.
- Ну… контрагентом со стороны банка выступал довольно известный в светских кругах человек, Рауль фон Киршберг… И он не просто фон Киршберг, сейчас вспомню – ОанлоЭ фон Киршберг. Вы же понимаете, после всех этих революций – в России, в Австро-Венгрии, в Германии, многие состоятельные люди бежали заграницу, вывозя то, что легче всего было вывезти – драгоценности. Естественно, они их продавали или закладывали, так что банки сейчас нередко располагают очень основательными фондами драгоценностей, а провинциальные банки неизбалованны, они охотнее идут навстречу лицам без гражданства, не столь щепетильны при проверке происхождения драгоценностей…
Катя не сразу сообразила, что таинственный ОанлоЭ – это французское произношение германского родового имени, которое в России произносят как Гогенлоэ. Выглядело все вроде логично – немецкий аристократ, связан с рынком драгоценностей, но все-таки не мешало бы проверить!
И она, просто так, на всякий случай, тем же вечером спросила Зорькина:
- Коль, там у вас один из гребцов специализируется по истории, ты рассказывал, что он для заработка генеалогии кому устанавливает в архивах, а кому не удается установить – сочиняет.
- Есть такой, Патрис.
- Вот я тебе тут написала, пусть посмотрит о Гогенлоэ фон Киршберг.
Кате повезло, Патрис занимался именно германскими княжескими домами и по телефону уверенно заявил, что ветвь Гогенлоэ фон Киршберг существовала, но угасла лет сто назад. Катя разволновалась, но потом убедила себя, что это могло и ничего не значить, сейчас многие правдами и неправдами приписывают себе аристократические имена.
А через пару дней Кате довелось познакомиться с этим самым Раулем Гогенлоэ фон Киршбергом и она разволновалась еще больше. Андре, Реми и Милко, а с ними еще двое художников обсуждали как раз те самые рекламные афиши, которые не понравились ни Кате, ни Милко. Германский аристократ оказался высоким худощавым мужчиной лет тридцати пяти, его внешность можно было бы назвать приятной, если бы в ней не было столько всего «чересчур» - слишком набриолиненные волосы; слишком сияющие лаком ботинки; слишком франтовские усы – эдакая прихотливо изогнутая полоска над верхней губой. И ослепительного блеска запонки, булавка для галстука, перстни на пальцах; даже часовая цепочка и бутоньерка сияли бриллиантами или их подобием.
Катя в моде разбиралась совсем плохо, но понять, что элегантный господин явно хочет подчеркнуть свое богатство, она могла. Он зашел в кабинет, на Катю внимания не обратил, с Реми беседовал по-приятельски, с Милко холодно раскланялся, а вот перед Андре явно заискивал, да еще попытался назвать его « mon prince» (исходя из системы французских обращений равнозначно русскому «князь» - автор). Правда, Андре эти странные попытки пресек:
- Помилуйте, мсье Киршберг, Франция давно республика, и все мы – ее граждане, а уж на титул я ни при каком строе прав не имею.
Фон Киршберг, как выяснилось, заехал на минутку, лично передать приглашение от Ротшильдов на благотворительный бал и, сославшись на занятость, быстро покинул кабинет.
А Реми упрекнул Андре:
- Что ты так отбрыкиваешься от титула? Все, кому не лень, именуют себя баронами или графами, а у тебя бабушка – настоящая аристократка. Киршберг так тебя пару раз назовет, остальные подхватят, его же на самом верху принимают. Видел, у него одни запонки стоят дороже, чем моя Испано-Сюиза, стало быть, денег у него не мерено.
Реми никак не ожидал, что возразит ему скромная секретарша, которой, по его разумению, вообще следовало безмолвствовать.
- Если человек много тратит, не значит, что он много зарабатывает или многим владеет. Иногда даже наоборот: чем больше блеска, тем меньше денег на счету, - спокойно сказала Катя.
Ее поддержал Милко:
- Мадмуазель права, неприятный тип. И запонки у него дорогущие, но ужасные, какая безвкусица, а бутоньерка! Целый веник в петлицу засунул!
Андре только хмыкнул, а Реми, похоже, уловил в Катиных словах намек на собственную не очень устойчивую финансовую состоятельность и позволил себе раздраженную реплику:
- Вам-то откуда знать, у кого сколько денег? Лучше бы объяснили, откуда у вас домик в Нейи? Если ваши родители так богаты, почему позволяют вам работать? А если они бедны, откуда у вас средства?
Заодно досталось и Милко:
- - А насчет бутоньерок, ты, Милко, кажется, забыл зеленую гвоздику в качестве бутоньерки. Как на ваш взгляд, мадмуазель Катрин, нашему кутюрье пойдет зеленая гвоздика в петлице?
- Зеленая… - растерялась Катя. – А разве такие бывают?
- Бывают, бывают, всякие, знаете ли, бывают… а вы с такими разве не знакомы, мадмуазель?
Откуда Кате было знать, что когда-то в викторианской Англии зеленую гвоздику любил носить в петлице писатель Оскар Уайльд и с тех пор в определенных кругах ее считали символом гомосексуалистов. Она еще слишком мало проработала в «Счастливом дне», общалась со всеми только по делу и, уже отметив непостоянство характера, капризный нрав и эпатажные вкусы модельера, списывала все это на творческий характер талантливой натуры.
Зато Андре все прекрасно понял и буквально уволок Реми:
- Так, все, хватит, мсье Мален и вы, господа художники, там у мсье Малена в кабинете есть еще афиши, их надо посмотреть. А ты, Милко, взгляни на образцы тканей, они у мадмуазель на столе – ты же знаешь, как нам важно твое мнение. И никто больше никакие бутоньерки не обсуждает, ясно, Реми?
Милко взвился было, чувствовалось, что ему очень хочется нелицеприятно высказаться, но он сдержался, остался с Катей и с альбомом с образчиками тканей, куда моментально погрузился. Катя уже заметила, что настроение у кутюрье вообще меняется очень быстро. Высказав несколько пожеланий по поводу тканей, Милко неожиданно улыбнулся и подмигнул Кате:
- Держись, детка! Пусть этот Реми зубоскалит! Ничего другого не умеет, вот и завидует тем, кого бог одарил талантами. Покажем этому потомку Наполеона, что черногорцев не сломить! Ах, мадмуазель, хоть и несладко иногда живется в Париже, но где еще развернуться истинному художнику!
И, потрепав Катю по щечке, потомок гордых балканских воинов унесся покорять Париж.
Катя и не ожидала, что Андре ее вспомнит; если сразу не узнал, значит и не узнает, но Провидение, решило кое-что кое-кому напомнить и избрало своим орудием ту самую команду гребцов, в составе которой подвизался в качестве рулевого Коля Зорькин,.
Шел к концу сентябрь и завершался гребной сезон, и вот любители гребли, развлекавшиеся на берегах Марны, решили в воскресенье устроить соревнование. Соревновались в сем эпохальном заплыве четыре команды, каждая назвала себя каким-то ироническим именем. Команда студентов выбрала «гордое» имя «Сорбоннагры», что они и написали на своем суденышке. Катю студенческая самонадеянность позабавила, ведь «сорбоннагры» - очень старое, чуть ли не со Средних веков, насмешливое прозвище профессоров, а не студентов Сорбонны - соединение слов «Сорбонна» и «онагр» ‘дикий осел’. Коля в ответ на Катино замечание заявил, что он-то в два счета станет штатным профессором Сорбонны, так что название взято как бы авансом, но вполне оправданно.
Соперниками «Сорбоннагров» выступали «КаликО» ‘Тряпичники’, этим старинным прозвищем парижане дразнили тех, кто торговал тканями, а теперь, с появлением больших магазинов, где торговали и тканями, и одеждой, и обувью, - персонал этих магазинов. Кроме этого, в регате принимала участие лодка «Менялы», где на веслах сидели банковские служащие, и команда лодки «Бездельники», где собрались шестеро богатеньких сынков из семей состоятельных рантье . Условия соревнования были самые завлекательные – после заплыва все участвовали в пирушке в соседнем ресторанчике, но победители не платили ничего, занявшие второе место оплачивали только куверты на всех, третье – выпивку на всех, а проигравшие – платили за еду для всех. Кроме традиционных для гребцов полосатых фуфаек, все обзавелись шляпами-канотье, которые именно гребцы ввели в моду (канотье – от франц. canot ‘лодка’), украсив их лентами с цветами каждой команды – у «Сорбоннагров» ленты были зеленые.
Задача рулевого в этом заплыве состояла лишь в том, чтобы счетом задавать темп, но и это было не так уж просто: сначала, на старте, темп был один, довольно быстрый, потом – он сменялся на более сдержанный, а затем к финишу рулевой снова учащал темп, заставляя гребцов выкладываться на последних метрах. Кроме того, нужно было соблюдать тот темп, к которому гребцы уже привыкли, чтобы они не выбились из сил раньше времени и не засиделись на старте. Все уже было просчитано, и Коля бесконечно тренировался дома вслух: «Ии раз, ии два… Ии раз, ии два», потом помедленнее, потом опять побыстрее. Катю Колины заклинания уже утомили, к тому же чувство ритма у нее было лучше, чем у Зорькина, и она то и дело поправляла его: «Коль, слушай себя, не частИ, ты же гребцов собьешь». Пару раз она ездила в воскресенье на Марну, отдыхала на бережку, смотрела, как Коля тренируется.
В субботу вечером в доме Пушкаревых появился Колин приятель, студент-медик Жак Каражак, он снимал комнату слишком далеко и боялся опоздать к соревнованиям, а потому было решено, что Каражак заночует на матрасе в мансарде у Николя, а утром они вместе поедут на пригородном поезде на Марну. Каражак, конечно, был приглашен на семейный ужин, вот тут-то и выяснилось, что беда подкралась незаметно. Коля охрип; собственно покашливал он всю неделю, потому что простужался довольно легко, но скрывал это от Марии Алексеевны, которая, конечно, тут же заставила бы его лечиться, Николя же всю неделю носился по Парижу в надежде, что «и так само пройдет». Не прошло… Теперь Зорькин был в состоянии издавать только тихое шипение, но недостаток голоса у Коли с лихвой компенсировали громкие стенания Каражака:
- Убиил! Убииил! Мадам Мари, Катрин – ваш кузен нас убил! Где теперь взять рулевого?
- Может, завтра голос появится? – выразил надежду Пушкарев.
- Мсье Валери, я уже на четвертом курсе медицинского факультета и кое-что соображаю. Такое горло за ночь не вылечить… Рулевого за вечер не найти… потом рулевой должен быть в весе пера, где такого взять?… И он должен правильно высчитывать темп, к которому мы привыкли…
- Да уж, - съехидничал Пушкарев, - к этому темпу не только гребцы, но и все наше семейство привыкло. Николя ваш вечерами ходил и все считал, считал, считал, а Катерина его все поправляла, поправляла, поправляла…
Сказав это, Пушкарев понял, что лучше бы ему было промолчать, ибо Каражак уставился на Катю взглядом голодного питона, гипнотизирующего кролика.
- Катрин… ООО! Катрин!
Коля, от волнения забыв французский, захрипел по-русски:
- Каать, Каать, спасай….
Катя упиралась – это же неприлично, она не сумеет, ее не пустят на соревнования. Но Каражак так умолял!
Пушкарев попытался было возразить: девушка в компании молодых людей, как-то неудобно, но возражал он достаточно робко – дочка, поставившая отца на ноги, отучившаяся в Сорбонне, работающая и зарабатывающая – не самый лучший объект для воспитания, все равно сделает, как сама решит.
И Катя решила, что Колю и друзей надо спасать, но она сомневалась, не поднимется ли шум из-за девушки в лодке.
Каражак ее успокоил:
- Все будет в порядке, да на вас никто и внимания не обратит, лодка стоит у нас в затоне, там в нее и сядете. Канотье наденете с лентой наших цветов, фуфайку Николя, а в лодке рулевого и не видно – он сидит на дне, фартуком клеенчатым специальным от брызг прикрыт…
- Только мне нужны дамские брюки, - сказала Катя.
Понятно, что такой предмет одежды в ее гардеробе никогда не водился.
Мария Алексеевна все это время безмолвно сидевшая в уголке с каким-то вязанием, проронила лишь одно слово:
- Леопольдина.
И всем все сразу стало ясно. Обладательницей столь пышного имени была дочь булочника мсье Огюста, двадцатипятилетняя мадмуазель, невысокая и крепкая – недаром с двенадцати лет она помогала отцу вытаскивать из печи противни с выпечкой - ставшая притчей во языцех у небогатой части населения Нейи. Замуж Леопольдина выходить не желала, сама управляла булочной, носилась по парку в Нейи на велосипеде и обожала шокировать народ, появляясь в почти мужском костюме на людях. К Кате Леопольдина относилась с большим уважением: пусть Катрин одевается старомодно, зато, как современная женщина, выучилась и сама зарабатывает. В дом булочника отправилась Мария Алексеевна, мсье Огюст ее обожал за вежливые манеры и спокойный нрав.
Вернулась она через полчаса со свертком: Леопольдина дала на выбор две пары брюк, Катя поднялась в свою комнату, померила и остановила свой выбор на широких, присборенных брюках – они напоминали юбку. Ехать в них на Марну она, конечно, не осмелилась, но Коля и Жак заверили, что в ресторанчике на берегу реки она вполне сможет переодеться прямо в комнатке хозяйки, очень благоволившей к студентам.
В то воскресенье погода стояла прекрасная, и Андре с Реми решили отправиться в загородный ресторан. Взяли такси, оставив, как выразился Реми, «дома, на привязи» и его Испано-Сюизу, и любимицу Андре, новенькую Альфа-Ромео. Такси взяли потому, что Реми хотелось выпить, а Андре тянуло и вовсе напиться – весь субботний вечер он провел в гостях у дяди Алексиса и его супруги, оба до ужина пилили племянника за то, что тот до сих пор не женился, а за ужином посадили его рядом с удачной, по их мнению, кандидаткой в невесты («Она – прелесть! Небесное созданье, и у отца – верфи в Сент-Назере и сталелитейный завод»).
Привилегированный клуб и дорогой ресторан при нем находились в красивейшем месте, в парке, на берегу Марны, и посетителей днем почти не было.
Пока ожидали заказ, Андре воспользовался моментом и постарался урезонить друга:
- Реми, ты бы прекратил дергать Милко, какой бы он ни был, он – прекрасный модельер, нам повезло, что мы его заполучили. И мадмуазель Пушкареву тоже не трогай, она, похоже, толковая… Я тебя предупредил.
- И что? Выгонишь с работы друга? Ладно, хватит меня воспитывать, давай поедим, да и выпьем.
Но настроение после разговора несколько упало у обоих, стало как-то тоскливо, сосредоточиться на изысканном меню мешали доносившиеся с реки дикие вопли.
Вызванный для объяснений метр д’отель являл собой картину трагической скорби: он просто в отчаянии, что дорогие гости вынуждены терпеть такое, но, к сожалению, ничего не может сделать:
- Понимаете, господа, клуб выкупил часть парка, но берег выше по течению – муниципальная собственность, нам отказываются продавать эту территорию, и пока наши гости вынуждены выносить соседство каких-то хулиганов на лодках и шум грубого простонародья.
- А им, по-моему, веселее, чем нам, - заметил Реми. – Пошли, Деде, поглазеем (Деде – «домашнее» уменьшительное от Андре - автор).
Они покинули территорию парка, окружавшего клуб, и, выйдя на берег Марны, минут через десять оказались у мостков, где столпился народ. Было видно, что через реку протянута финишная лента и к ней стремительно приближаются четыре лодки. Шестерки гребцов в канотье с разными по цвету лентами изо всех сил налегали на весла, и уже можно было различить голоса рулевых, размеренно отсчитывающих ритм.
- Смотри, вон там, в лодке «Калико», вроде, лицо знакомое, - оживился Реми.
- Точно, это кто-то из продавцов нашего отдела тканей, и, похоже, они выигрывают.
Казалось, уверенно побеждала лодка «Калико», но на последних метрах рулевой «Сорбоннагров», видимо, пошел ва-банк, взвинтив темп. «Сорбоннагры» на полкорпуса обогнали «Калико», потом финишировали изрядно отставшие «Менялы», а за ними «Бездельники». Счастливы были все, так как расклад получился удачный «Бездельники» были самым состоятельным экипажем и оплатить пирушку им ничего не стоило, «Менялы» тоже не бедствовали, что обещало хорошую выпивку.
Андре ринулся в толпу, решив поздравить своего продавца с почетным вторым местом, но на берегу было не протолкнуться. Объятые восторгом гребцы «Сорбоннагров» пытались качать рулевого, а тот отчаянно отбивался:
- Нет, не надо, пожалуйста, поставьте меня на место….
Голос был явно женский.
- Ты смотри, какая у них мадмуазель за рулевого, - оживился Реми, - фигурка, кажется, аппетитная, а прическа смешная…
Это была действительно девушка, в полосатой фуфайке и в широких брюках, к которым парижане уже стали привыкать, поскольку велосипед уверенно входил в моду. Канотье на голове не удержалось и болталось на ленточках за плечами, так что скрыть две косички с бантиками на концах уже было невозможно.
Что-то эти косички Андре напомнили
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
и 
, но 
бум ждать...
А Реми - во все времена вице-балбес 
Со Старым Новым годом 
)