|
Наконец, все угомонились, разошлись по комнатам и, уже засыпая, Андрей шепнул Кате:
- Кать, а давай так всегда Новый год отмечать – с маскарадом и с елкой на улице.
1 января прошло предсказуемо – все ленились, потом устроили на кухне русско-итальянско-английский обед, засиделись за ним так, что он перешел в ужин, потом девушки снова захотели примерить маскарадные костюмы, мужчины ими полюбовались, потом Габриэлла под Катиным руководством разучивала «В лесу родилась елочка», и они ее исполнили дуэтом.
2-го поехали гулять по Флоренции, но уже вечером позвонил Фьорелли-старший. Рождественские каникулы в Италии заканчивались, а раз уж деловые партнеры оказались в Прато, почему бы не обсудить кое-какие вопросы?
- Мой тесть о делах не забывает никогда, - съехидничал Ричард, - его предки – тосканские купцы, когда-то начинали свои счетные книги с девиза «Во имя Господа и выгоды» - вот и он такой же.
- Кать, может, сбежим от папы Фьорелли в Рим? – предложил Андрей, которому смертельно не хотелось заниматься делами. – Потом по электронной почте все вопросы решим.
Разгильдяйство вице-президента вызвало возмущение финансового директора:
- Андрей, ну разве так можно?! Это же важно. Обязательно надо встретиться, жаль, у нас многих документов с собой нет, а в «Зималетто» сейчас никого.
- Пробило двенадцать, и карета превратилась в тыкву, а принцесса - в финдиректора! – с наигранной печалью произнес Андрей.
Фьорелли предложил подъехать к нему домой, чтобы потом остаться на обед.
- Ну вот, хоть покормят, - обрадовался Жданов.
В кабинете Фьорелли-старшего они просидели около часа, и Андрей был вынужден признать, что пришли не зря - кое-что по договору уточнили и планы по показу в Италии одежды «Зималетто» прояснили.
Потом был обед, очень вкусный - синьора Фьорелли, хоть и была дамой состоятельной, обожала сама готовить и, как Катина мама, в это дело душу вкладывала (только в отличие от Елены Александровны у нее была помощница, которая сейчас всю эту роскошь и подавала).
На обеде, помимо московских гостей, присутствовали еще две пожилые пары, которые пришли не случайно. Оказалось, что синьор Фьорелли любит поиграть в скопу, карточную игру, зародившуюся в Неаполе и любимую итальянскими картежниками, причем играли у Фьорелли в один из вариантов скопы – достаточно сложную игру скопоне шентифико. Катя когда-то познакомилась по книге с правилами этой карточной итальянской игры, но никогда не играла и ей, конечно, было интересно. А когда Фьорелли продемонстрировал русским гостям свою коллекционную колоду специальных неаполитанских карт для скопы (продемонстрировал просто как забавную редкость , не подозревая, что кому-то из гостей это будет интересно), глаза у Катерины загорелись.
Андрей этот блеск в глазах заметил, и перспектива того, что Катерина, забыв о нем, погрузится в такой чужой для Андрея мир карточной игры, совсем его не обрадовала. Он шепнул ей негромко, но категорично:
- Кать, даже и не думай! Зачем тебе в это лезть?
И Катя, уже готовая рассказать Фьорелли, что ее очень интересует карточная партия, промолчала, а потом и распрощалась с хозяевами. Жданову она ничего не сказала, но словно едва заметная трещинка отметила их на удивление идиллические отношения. Однако потом они вернулись в дом Габриэллы, в комнату для гостей, и всякие разногласия были забыты.
Потом был еще один безмятежно счастливый день, который решено было посвятить осмотру Болоньи.
Однако 5 января с утра на мобильный Андрею позвонила Маргарита и потребовала, чтобы блудный сын прибыл под родительский кров, немедленно и без возражений.
- Да, и папа очень хочет с тобой поговорить. Саша звонил, с Новым годом поздравлял и какие-то странные намеки делал. А Кирочка только смс прислала – никогда такого с ней не было. И что это за глупости ты мне про какую-то невесту рассказывал?
Объяснение с родителями откладывать было нельзя. Все шло к тому, что поездка в Лондон становилась неизбежной.
И тут произошла крупная размолвка: Катя категорически отказалась ехать в Лондон. Несколько не подумав, она заявила:
- Ты можешь ехать к родителям, а я к Сильвии съезжу, она до 10 января будет в Валь д’Аосте, потому что Фьорелли ей отгулы дал, и она обещала научить меня кататься на горных лыжах. Там инструктор есть, а, может, Джузеппе приедет… А десятого у Габриэллы с Ричардом свадьба, вот я и вернусь в Прато.
Андрей взорвался:
- Не пущу!
- А я поеду!
- А тебе, значит, все равно, что я об этом думаю?
- А почему ты все за меня решаешь?
Андрей попытался взять себя в руки и говорить спокойно:
- Кать, почему ты не хочешь ехать в Лондон?
- А ты не понимаешь? – возмутилась Катерина. – Кто я для твоих родителей? Они будут меня разглядывать, оценивать… Маргарита Рудольфовна меня в «Зималетто» просто не видела, словно я - пустое место… А Павел Олегович… он всегда ко мне хорошо относился, хвалил мою работу, а теперь получается, что я на работу устроилась, чтобы его сына… - Катерина заколебалась, ища подходящее слово, - его сына подцепить!
Андрей разозлился дико. С одной стороны, он понимал, что доля правды в Катиных словах есть. Ей в доме его родителей несладко придется. И отец, хоть Катю и ценил, в восторг не придет, когда увидит ее с сыном, а про маму и думать не хочется. К тому же, Ждановы-старшие имели в Лондоне обширный круг знакомств, сейчас, в праздники, неизбежна была череда приемов, презентаций, раутов и т.д. А там все знали Киру, которая на таких мероприятиях чувствовала себя, как рыба в воде. А Катя… С другой стороны, он чувствовал, что привязывается к ней все больше и больше, ему ни с одной женщиной не было так хорошо, и все равно, какая она, все равно, как на это посмотрят другие, главное, пусть она будет рядом. Это ощущение зависимости от какой-то девчонки делало его внутренне беззащитным. А эта девчонка, похоже, спокойно может без него обойтись?!
Но следующая Катина реплика: - Андрей, зачем я тебе там? Только потому, что ты этого хочешь? – задела его сильно.
И тут Жданов взорвался:
- Хочу! Да, хочу! Я первый раз в жизни влюбился! И не желаю отпускать от себя любимую женщину! И хочу, чтобы ее узнали мои родители! А тебе, кажется, все равно, вместе мы или нет! Тебе интереснее в карты играть, чем со мной разговаривать!
Наверное, если бы он на этом остановился, Катя только бы и запомнила драгоценные слова о его любви, но Андрея понесло:
- Знаешь, я все время боюсь сказать тебе что-то не то, ты сразу отгораживаешься, закрываешься, словно не видишь меня. А между тем, постоянно чье-то внимание притягиваешь! Тимур этот явился и заявил, что ты его в самое сердце поразила, а вот от того французика на Аппиевой дороге я еле отделался. Я уже не говорю про Воропаева. Это за тобой будет такой шлейф тянуться – я этого не вынесу. Пообещай мне, что…
- Не хочу, не хочу никаких обещаний, и от тебя не хочу, и сама давать не буду, - оборвала его Катя.
- Так что? Тебе все равно, как я к тебе отношусь?
И тут всплыло то, что волновало Андрея, хоть он и сам не мог понять, с чего вдруг его так обеспокоило то, что у Катерины обнаружилось любовное прошлое.
- Скажи, а тот, кто у тебя был до меня… его ты любила?
Катя, словно в момент потеряв все силы, опустилась на стул и даже глаза прикрыла. А Андрей замолчал, ожидая ответа.
- Не знаю… Я не просто ему поверила, за каждым его словом я видела для нас двоих счастливое продолжение, вела себя как влюбленная дурочка…
- Кать, ты его до сих пор любишь?
- Нет, что ты… но я получила от него урок… горький урок. И решила для себя, что не буду ждать, не буду мечтать. Не настаивай, я не поеду с тобой в Лондон!
И он настаивать не стал. Они вроде бы объяснились, но так и не помирились, и Андрей улетел к родителям в тот же вечер.
Как же ей стало пусто и холодно без него! Разговаривать с кем бы то ни было, стало тяжело, и она сказала Габриэлле, что очень хочет вернуться в Рим. И вот она снова в квартирке Ричарда, на крыше дома на Целии.
Она ждала, что Андрей позвонит – но он молчал. Кате уже стало страшно – вдруг с ним что-то случилось, Но позвонила Габриэлла и сообщила, что Андрей звонил им:
- Катя, он думал, что ты в Прато! Ты что, ему не сказала, что уехала в Рим? Вы поссорились?
Объясняться с Габриэллой не хотелось, и Катя соврала:
- Вовсе нет! Он мне потом позвонил, просто сразу не сообразил, что я уже уехала и, видно, набрал твой телефон в Прато.
Габриэлла решила не выяснять, а только напомнила:
- Катя, ты не забыла, венчание десятого в 11 часов, так что приезжай накануне. Только от вокзала возьми такси, а то Ричард совсем голову потерял – меня за руль не пускает, а сам занят.
Эти три дня в Риме Катя была сама не своя, но она заставила себя выйти из квартиры, наметила маршрут подлиннее, с максимумом достопримечательностей, и ходила, ходила, ходила, и так все три дня. Вечером она падала на диван и засыпала, а перед сном у нее перед глазами проплывали купола, колонны, фрески, мозаики, статуи и картины и музыкой Вечного города звучали названия: Сан Пьетро ин Винколи, Сан-Джованни ин Латерано, Кастель Сант-Анджело, Чирко Массимо, вилла Боргезе, Пьяцца дель Пополо, Изола Тиберина.
Она приехала в Прато 9 января вечером и добралась до дома Габриэллы (ключ у нее был). Габриэлла предупредила, что дома никого не будет.
Папа Фьорелли оказался приверженцем традиций и накануне свадьбы лично отвез дочь в родительский дом – пусть, как положено, едет в церковь оттуда. Из Англии явилась довольно многочисленная делегация (семья у Ричарда была дружная) и заселилась на виллу Скальони – одиннадцать человек в небольщой дом Ричарда и Габриэллы не уместились бы. Ричард с утра убыл туда же, поскольку его мама потребовала, чтобы он приехал заранее – у нее были серьезные сомнения в том, что сын, привыкший к свитерам и джинсам, сможет самостоятельно облачиться в элегантный смокинг и принять вид достойного английского джентльмена на бестолковой итальянской свадьбе. Прием тоже намечался на вилле Скальони.
Так Катя и оказалась одна в гостевой спальне, в чужом доме. И ей вдруг так захотелось домой, к маме, папе, Кольке, к своим книгам, фотографиям, цветам на подоконнике и плюшевым игрушкам на диване. Это всегда будет с ней, туда она может вернуться в любой момент, и ее там всегда ждут. Но только она уже другая, последние две недели так ее изменили, и тесно ей теперь будет в родительском доме, и душно от опеки мамы с папой.
Заснула она с трудом, но, когда наконец, заснула, ей приснился странный сон – она увидела себя, только в каком-то старинном платье и еще Андрея –он что-то говорит, но ее не видит, а она так хочет, чтобы он ее увидел и боится этого.
Интерлюдия.
Мы никогда друг друга не любили,
В своих сердцах привета не носили,
Случайных встреч и взоров не ценили
И разошлись, как ночью корабли…
Но, разойдясь, сквозь сумраки ночные
Мы с трепетом в сердцах своих прочли,
Что наши души близкие, родные,
Что полюбить друг друга мы могли…
Борис Прозоров
Москва, 1860 г.
Иринарх Степанович родной Рыбинск покидал в превеликой неохотой, в Москву никогда ездить не любил, а теперь уж, как седьмой десяток на исходе да и ноги стали побаливать, и вовсе не собрался бы. Но младший сын Николай, гордость отца, доктор московский, давно Иринарха Степановича в первопрестольную звал, на внуков посмотреть, старых знакомых навестить, ноги подлечить. Сразу после Пасхи Иринарх Степанович засобирался в Москву. И, к удивлению своей сестры Ольги Степановны, заявил домашним:
- Я уж не в тех годах, чтобы одному в такую даль отправляться, как бы чего не случилось со мной, пусть дочка проводит.
Удивлялась Ольга Степановна его словам, потому что знала: брат, хоть и постарел, но крепок еще, а уж помощи никогда не попросит, если сам справиться может, не тот характер. Для Ольги Степановны все быстро стало яснее ясного: Лизаньку свою ненаглядную развлечь хочет. Просто так жене и матери негоже дом родной, мужа и дитя покидать, а чтобы отцу помочь – не только можно, но и нужно, долг дочерний исполнить – это святое.
Елизавета Иринарховна за десять лет семейной жизни изменилась мало – дородства не прибавилось, наряды да украшения так и не полюбила, от книг своих не отказалась. Хозяйкой она была хорошей, женой заботливой, матерью любящей и внимательной. Супруг ее, Михаил Борщев мужем ей был образцовым, в загулы, как это по купечеству принято, не пускается, на сторону не смотрит, как дела закончит – сразу домой, летом в палисадничке покопаться любит, по дереву вырезает, гуляет с супругой и с дочкой на набережной в воскресенье. Но вот нет в нем предпринимательской жилки, размаха нет, и науки ему не очень даются. Как хозяин скажет – так и сделает, а сам – ни-ни, очень Василия Кирилловича почитает. Карты он не уважает, хотел было жене запретить играть, но разве ей запретишь?
В этом году, сразу после Рождества, появились в Рыбинске двое коммерсантов московских, нужен был им лес северный и железо с уральских заводов. Выгодную сделку можно было бы заключить. Но у Миши деньги не свои – хозяйские, все колебался, ждал решения Василия Кирилловича. Елизавета Иринарховна как раз в контору к мужу зашла, когда он с этими коммерсантами разговаривал. Вот она с ними за стол села и давай считать – все учла, ничего не забыла, и проценты, и расходы на перевозку, и цены за склады в Рыбинске, и погрузку-разгрузку. А потом сказала:
- Сделку заключаем, только, господа уважаемые, оплата так-то, а договор такой-то…
Гости московские переглянулись, пошептались и согласились. Удачная сделка вышла, Василий Кириллович, как свое получил, Мишу хвалил. И Михаил, как доверенное лицо, не без барышей остался.
Только разругались после этого Миша с Лизаветой, никогда не ругались, жили спокойненько – а тут он не выдержал, ладно бы дома, это он уже привык, так на людях, в конторе, жена мужа на посмешище выставила. И надо же, в это время принесло к ним в гости Лизину свекровь Глафиру Анисимовну, она за сыночка обиделась и все Лизе припомнила – и что за книжками целыми днями сидит, и мужу почитания не выказывает, и готовить не любит, и дочка у них одна, а вон у двоюродной сестрицы Машеньки уж шестеро.
Она-то думала, Иринарх Степанович, как почтенный отец семейства, дочку наставит на путь истинный, а он за нее вступился. Сказал, что Мишенька сам виноват - решений принимать не умеет.
Глафира Анисимовна убыла в Саратов, в доме Борщовых опять воцарился мир. Но Иринарх Степанович знал: поездка в Москву для Лизаньки – как глоток свежего воздуха, а потому и заговорил о своих старческих немощах.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Теперь чего, самое время "ГОРЬКО!(го)" потребовать? 
