Яна
Margarita
Синара
ja_imaka
Girina
Саша
N_Eva
tatyana-gr
Sacchi
Спасибо героическим читателям, которых я уже полтора года извожу своим бесконечным повествованием
И опять не добралась до конца! Но Интерлюдию закончила, захотелось мне после первого Рима немного написать про Третий Рим. Мне захотелось - а читателям придется читать!
Интерлюдия (окончание)
Город чудный, город древний,
Ты вместил в свои концы
И посады и деревни,
И палаты и дворцы!
На твоих церквах старинных
Вырастают дерева;
Глаз не схватит улиц длинных...
Это матушка Москва!
Кто, силач, возьмет в охапку
Холм Кремля-богатыря?
Кто собьет златую шапку
У Ивана-звонаря?..
Кто Царь-колокол подымет?
Кто Царь-пушку повернет?
Шляпы кто, гордец, не снимет
У святых в Кремле ворот?!
Федор Глинка 1840 г.
В Москву они приехали в начале мая, устроились в небольшом домике, затерявшемся в пресненских переулках, который Николай снимал. Работал доктор Гудков в «Бронной» больнице, единственной в Москве детской больнице, названной так, потому что находилась она на Малой Бронной, а еще устроил у себя дома кабинет с отдельным входом и вел там прием частных пациентов. В частной практике ему помогала жена – дочь врача и внучка полкового лекаря. Два дня в неделю она сидела в приемной, больных записывала, о симптомах расспрашивала, обязанности сестры милосердия выполняла – иная мамаша из купечества или богобоязненного мещанства постесняется доктору рассказать, как рожала да как кормила малыша, а женщине, матери семейства все сообщит. Лиза невестке завидовала – мало у кого из женщин есть в жизни настоящее дело, к тому же ходили по Москве слухи, что вот-вот женщин допустят до слушания курсов по медицине, как раз прошение рассматривают (тогда отказали – автор).
Пока Николай отца по своим коллегам-врачам водил, Лиза ходила по Москве и дивилась - обширные дворцы, целые городские усадьбы, построенные или восстановленные после великого пожара 1812 г., соседствовали с ветхими деревянными домишками; в переулках прятались приземистые, толстостенные допетровские строения с окнами-бойницами, на целые кварталы раскинулись монастыри, а уж народу в Москве – по Бульварам в воскресный день толпой идут. Потом они с отцом взяли билет в московской дворцовой конторе, прошлись по храмам и дворцам Кремля. Им повезло, и они смогли попасть в недавно построенный Большой Кремлевский дворец – туда, в парадные залы, пускали чистую публику, когда никого из императорской фамилии в Москве не было. Потом прошли по Волхонке в сторону Пречистенки, где стоял, сияя золотом огромного купола, поражавший воображение храм Христа Спасителя, с которого только что убрали леса. Внутрь пока еще не пускали – расписывали стены, но новое московское чудо уже притягивало всех москвичей и приезжих.
Иринарх Степанович от храма в восторг пришел:
- Воистину белокаменная Москва! Каких чудес понастроили!
И Лиза в очередной раз услышала историю, как Иринарху Степановичу лет сорок пять назад довелось побывать в разоренной и сожженной после наполеоновского нашествия Москве.
Лизе же больше всего понравился Пашков дом, гордо вознесшийся на Ваганьковском холме напротив Боровицкого, окруженный садом и решеткой с белыми колоннами.
Они с женой Николая и магазины московские посетили. В Рыбинске платья Лизе шила, по большей части, местная портниха, а пестроты и блеска Лиза не любила. Но в Москве захотелось чего-то нарядного и модного. Взяли извозчика и съездили на Кузнецкий мост: купили шляпку и мантильку, совсем недешевые, в любимых Лизой синих тонах. Иринарх Степанович еще денег дал, и серьги купили в ювелирной лавке – бирюзу в серебре, на память о московской поездке, не забыли и о подарках для дочки и мужа.
Но настоящим потрясением стал для Елизаветы Иринарховны визит в Малый театр на новую пьесу господина Островского «Гроза», для Москвы-то сочинение уж не совсем новое – с полгода на сцене, а для провинциалки это было открытием. Ведь так знакомо было то, что на сцене происходило, словно эти люди жили рядом с ней, в Рыбинске, на набережной Черемухи. Сама Лиза, спасибо отцу, выросла окруженная родительской любовью; ей многое дозволялось, о чем иные девицы из купеческих семейств и мечтать не могли; замуж ее против воли не выдавали, сама пошла; муж не притесняет, в своем дому она всегда на своем настоять сумеет, доченька у Лизы есть. Но так иногда хотелось, как Катерине из «Грозы», оторваться от земли и полететь – а полета-то в жизни и нет.
После похода в театр им еще два дня оставалось в Москве пробыть , Лизавета почему-то ждала чего-нибудь необыкновенного, и оно случилось, за день до отъезда.
Иринарх Степанович в последний день хотел съездить на Божедомку, там его давний знакомец жил, тоже купец. Лизу отец с собой не брал: друг его, овдовев, на старости лет очень богомольным стал, дом у него мрачный, вдвоем с Иринархом Степановичем они по-стариковски посидят, чайку попьют, а Лизавете с ними скучать нечего.
Она вечером сидела за чаем с родными и раздумывала, куда бы ей завтра пойти. И надо же ей было рассеянно взять газету «Московские ведомости», которую отец с утра читал, а ее взгляд упал на объявление:
«Его Императорское Высочество великий князь Константин Николаевич, президент Российского Императорского Географического общества, прибыл из Петербурга в Москву и почтит своим присутствием выездное заседание общества, которое имеет место быть в пятницу, в 4 часа пополудни в зале усадьбы князей Гагариных на Поварской, где ныне размещается Управление коннезаводства. Будет представлен доклад господина Жданова «Быт и нравы каракалпакских племен с побережья Аральского моря». Вход в зал по пригласительным билетам, вход на галерею – свободный».
Жданов… да мало ли в Москве Ждановых? А вдруг?
Ни отец, ни брат не удивились, когда она сообщила им о своем решении посетить заседание Географического общества – Лизавета всегда отличалась любознательностью, а тут еще возможность посмотреть богатый дворянский особняк, каких в Рыбинске не увидишь, не говоря уж о том, что вживую узреть августейшую особу тоже не каждый день удается.
Иринарх Степанович засомневался, прилично ли ей будет туда одной направиться, пустят ли, но Николай с женой заверили, что вполне прилично: нынче московские дамы и даже девицы из хороших семей науками интересуются.
На следующий день Лизавета по переулочкам вышла на Новинский бульвар. Бульвар – любимое место отдыха московского простонародья пестрел в эту майскую пору ярмарочными павильонами, каруселями, ларьками, оттуда она свернула на Кудринскую площадь, а там и Поварская совсем рядом. Поварская от Пресни недалеко, но Пресня ей не чета. На Пресне – много мещанских домишек, деревянных, с палисадничками и с огородиками, кое-кто и курочек, и коз держит, а Поварская – нарядная, дворянская улица. Но и там по-московски просторно, перед желто-белыми послепожарными особняками с колоннами по фасадам разбиты куртины, от улиц дворы отделяют красивые кованые решетки, даже фонтаны есть. И публика прогуливается благородная (Лиза с удовольствием отметила, что ее новая мантилька и шляпка - вполне по моде).
Она становилась на другой стороне улицы, разглядывая усадьбу Гагариных. Люди уже подходили, конечно, в основном, солидные мужчины, но вот появилась молодая пара, а вот подъехал извозчик, и из экипажа вышла стройная изящная светловолосая дама. Лиза решилась, перешла Поварскую и вслед за дамой вошла под своды дворца Гагариных. Она даже позавидовала, как величаво держалась дама. Незнакомка легким шагом прошествовала по мраморной парадной лестнице, а Лизу швейцар направил на галерею:
- А вам, сударыня, наверх, там места для желающих послушать.
Лиза успела заметить, что дама уверенно прошла в зал и, похоже, в первые ряды. Ей же пришлось подняться по узкой лестнице наверх, там, на галерее были расставлены стулья, и ей удалось сесть в первом ряду, с одной стороны сидела та самая молодая пара, а с другой – двое юношей в студенческих тужурках. Просторный двусветный зал, видно, построенный как танцевальный (галерея явно создавалась для размещения оркестра) уже заполнили люди. На небольшом возвышении перед рядами кресел стоял стол и кресло для докладчика, были развешаны карты и рисунки, разложены на столах какие-то вещи, оружие, одеяние. Докладчик с помощью служителя что-то переставлял и раскладывал.
Да, немало в Москве Ждановых, но Лиза увидела именно того, кого ожидала увидеть.
Он не изменился, совсем не изменился, только на висках едва заметная седина да лицо потемнело и обветрело. Похоже, докладчик волновался, задел развешанные карты, две из них упали, на помощь ему бросился из зала мужчина в сером сюртуке и быстро помог все расставить по местам.
Лиза не смогла сдержать улыбку – не узнать рыжеватого блондина было невозможно, крепкой оказалась юношеская дружба. Малиновский (а это был, конечно, он) вернулся на свое место, и тут Лиза заметила, что изящная дама сидит как раз рядом с Малиновским и они явно знакомы.
Все встали, когда в зал вошел великий князь Константин Николаевич со свитой и занял кресло в первом ряду. Председательствующий – пожилой генерал с пышными бакенбардами, представил докладчика великому князю и пригласил выйти на сцену.
Жданов начал читать доклад, а Лиза смотрела на него, не отрываясь, она не пропустила ни одного слова, но если бы кто-то у нее спросил, что ей запомнилось из рассказа о быте и нравах труднопроизносимых туземцев Приаралья, она бы честно ответила – ничего! Она просто слушала его голос, смотрела на него во все глаза и вела разговор, который никто, кроме нее, не слышал: «Как ты жил все эти годы? Был ли ты счастлив? Наверное, был – вон, как ты увлечен рассказом, ты так много сделал, так много видел…А я так и знала, что ты – необыкновенный, что ты совершишь что-то замечательное. Ты помнишь, как плыл в Самару? А меня ты помнишь? Мундир военный, вон и награды есть, наверное, в сражениях получил (Лиза в званиях не разбиралась и то, что мундир майорский, а среди наград – медаль «За оборону Севастополя», установить не могла). А дети у тебя есть? Ты и не знаешь, что в Рыбинске живет девочка Сашенька, в твою честь названная…
И ей казалось, что он ей отвечает и сам, в свою очередь спрашивает: «А ты счастлива? Ты меня не забыла?».
Доклад был довольно долгий, Александр Андреевич что-то показывал на картах, с помощью служителя демонстрировал одеяния и оружие. Когда он, наконец, закончил и председательствующий обратился к публике с предложением задавать вопросы, Лиза очнулась и чуть не разрыдалась – как? уже все?
Но ее ждал еще один подарок судьбы. После доклада на сцену поднялся великий князь и вручил Александру Андреевичу малую серебряную медаль Российского Императорского географического общества «за полезные труды в экспедициях». И Лиза испытала чувство радостной гордости, словно в этой награде и ее лепта была. На сем Константин Николаевич с сановниками удалился, а в зале развернулось оживленное неофициальное обсуждение. Люди вставали с кресел, подходили к столам, рассматривали вещи, сравнивали, расспрашивали.
- Пошли вниз, посмотрим поближе! – предложил один студент другому.
И Лиза тоже решилась – она просто смешается в толпе с остальными слушателями, она не будет с ним разговаривать (да он ее и не узнает!), сделает вид, что рассматривает костюмы и украшения этих… как их…каракалпов… каракалпаков…
И, вроде. все у нее получилось, она подошла к тому столу, что подальше, там как раз те самые два студента с восторгом рассматривали какой-то головной убор.
Не поворачивая головы и скосив глаза, она попыталась получше рассмотреть Александра Андреевича, который был занят оживленной беседой с председательствовавшим генералом, но поймала на себе чей-то настойчивый взгляд – ну так и есть! Нагловатые зеленые глаза-виноградины совершенно не изменились, хотя их обладатель несколько потолстел, потом бровь у него полезла вверх – неужели узнал?
Но тут к Малиновскому подошла та самая изящная блондинка, а Лиза благополучно спряталась за необъятной спиной какого-то военного. Выглядывая из-за спины, было удобно наблюдать за присутствовавшими. И она увидела, как к Малиновскому и даме присоединился Александр Андреевич. Дама тонкой рукой в перчатке поправила Жданову воротник мундира и Лиза сразу поняла – это его жена, только супруга может позволить себе такой жест на публике. Конечно, так и должно быть – они такая красивая пара. И она, без всяких сомнений, любит его – ведь его нельзя не любить. Лиза бросила на них последний взгляд и, смешавшись с уходящими слушателями, выскользнула из зала.
Переживания у нее в душе улеглись, ей стало светло, спокойно и даже радостно – ведь ей судьба даровала такую милость; она теперь знает, что он жив и здоров, что у него есть красавица-жена, верный друг и дело, которым он дорожит. А она вернется в свой Рыбинск, где у нее – дочка и муж, родные и близкие, любимый сад и река Волга. И каждый из них пойдет своей дорогой…
После знаменательного события Александр Андреевич Жданов с другом Малиновским сидели в кабинете Жданова. Он был не в духе, чувствуя неизвестно почему какую-то опустошенность и ощущение чего-то невыполненного, несделанного.
Это он и пытался объяснить другу, наполняя в очередной раз рюмки:
- Понимаешь, доклад, вроде, удался, великий князь обещал средства выделить на следующую экспедицию, с этой все закончили, а нет покоя на душе, что-то я упустил…
К ним заглянула Ксения Георгиевна. И с милой улыбкой, несколько противоречившей напряженному взгляду ее глаз, сообщила, что пришли ее родители поздравить зятя с наградой, и зачем же запираться в кабинете и опустошать погребец с крепкими напитками, когда в столовой накрыт стол.
- Сейчас выйдем, душа моя, - ответил Жданов.
Малиновскому подумалось, что вот его Любочка сразу бы поняла, что у мужа меланхолия (хотя когда это у Петра Станиславовича была меланхолия?!) и его трогать не стоит. А Ксения Георгиевна все о приличиях беспокоится. Хотя, конечно, жена у Жданова – красавица, стройна, изящна, вкус безупречный. И не скажешь, что троих мальчишек родила, а Любочка-то после двоих деток фигурой удвоилась…
- И не поверишь, чей-то взгляд мне во время выступления мешал, точнее, не мешал, а как бы дотрагивался до меня, разговаривал со мной. И мне бы надо ответить, а я не успел…
Малиновскому припомнилось, что была среди слушателей одна дама с очень выразительным взглядом, правда, он никак не мог вспомнить, где же он ее видел, а ведь точно – видел!
- Хватит, Петруша, философствовать, - подвел черту Жданов. – Пошли к столу…
Домой Елизавета Иринарховна вернулась посвежевшая и улыбающаяся, с подарками. Мише объяснила: рада за отца, он себя лучше чувствует, рада за любимого брата – здоров, счастлив, карьеру медицинскую делает. К мужу была добра и внимательна: его любимые пирожки испекла, к Мишиной радости в гости кузину Машеньку пригласила и они уже час про деток, наряды и рецепты болтают, как женскому полу и положено. Михаил с ними отобедал, потом в углу на диване с газетой устроился, но через четверть часа там и задремал.
Маша затеяла пасьянс раскладывать – это она любила и умела. Потом настояла, чтобы Лизе погадать.
- Машенька, да что мне гадать-то? Это девицы на суженого гадают, а у нас с тобой итак все ясно – мужья, детки, хозяйство.
Но простушка Машенька ответила умнице Лизаньке вполне мудро:
- Ясно то, что каждый день, то, что все знают и видят, а карты – они вглубь и вдаль скажут, и что сбылось, и что не сбылось, и что сбудется, и о чем мечталось, и почему приснилось. А тебе еще и на сыночка погадать надо – когда родится… И к тому же, ты ведь в карты хорошо играешь, значит тебе они откроют больше, чем кому-то другому.
И Маша принялась за гаданье. Сначала Лиза не очень-то слушала воркование кузины, но потом то, что рассказали Маше карты, стало ее интересовать:
- Был около тебя пиковый король, совсем близко к тебе подошел, а потом исчез… Ой, а дальше как-то странно карта легла… он с тобой должен был остаться, но разошлись ваши пути… Только они сойдутся… должны сойтись…
- Маша, ну какие у меня пиковые короли? Ты хоть Мишу своими гаданиями не разбуди!
- Так то и странно, Лиза, что он вроде к тебе вернется и вроде как бы не к тебе… очень и очень не скоро…
- Да уж, лет через сто пятьдесят! – усмехнулась Лизавета – Вот лет через сто пятьдесят и проверим!
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Получила Лизавета глоток свежего воздуха. 
даже недослащено на самом деле.
