|
III. Катя
6
- Я тоже устала. И тоже лягу спать пораньше.
- Но надо же поговорить…
- Не сейчас. Ну, пожалуйста. Позже.
- Хорошо, скажи только одно. Если он позвонит, ты ответишь на звонок?
- Это какие-то детские разговоры, Борис. Ну, какая разница, отвечу я или нет? Главное же не в этом.
- Но о главном ты не хочешь говорить.
- Нет. Не хочу. – И Катя, повернувшись, мягко положила руку ему на колено. – Ну, что ты… Всё будет хорошо. Ты же знаешь, я никогда не сделаю тебе больно. И без тебя ничего делать не буду.
- Знаю, Катя. Но надо, уже сейчас надо делать… Иначе Аня узнает, ты же этого не хочешь?.. Чёрт, какая-то нелепая ситуация, - и он с силой выкрутил руль, въезжая во двор.
Она промолчала. Мягкий, интеллигентный Борис. Но по кругу идти не хотелось.
Борис только разбудил Аню и дошёл с ними до квартиры. Прощаясь, Катя поцеловала его в щёку. Он недоверчиво качнул головой и пошёл к лифту.
Лицо ребёнка было мрачно.
- А я уже совсем не хочу спать. И могла бы поесть торта с папой. А он ушёл.
Но, вяло посопротивлявшись, дала уложить себя в постель. Слушая её непривычное хныканье, Катя думала о том, как устала её девочка. Каторга, сказал Борис. Совсем как её папа. А Аня – совсем как она сама, даже не замечает усталости, радуется «Зималетто»… Не этого она хотела для дочки. Мама, мама…
Она долго не могла уснуть. То самое, нахлынувшее на ступеньках, всё ещё не отступало, не давало ни думать, ни чувствовать. Она часто представляла себе, как это будет. В том, что будет, почему-то не сомневалась. Сколько бы ни пряталась, с той минуты, как узнала о «Зималетто» и посмотрела матери в глаза, знала: будет. Тешила себя, что удастся продержаться… Вместо того, чтобы готовиться.
Это так смешно. Разве можно к такому подготовиться? Это нельзя представить заранее, это можно только испытать.
Испытала.
Она уснула рвано и душно; проснулась через полчаса вся мокрая, в извороченной постели. Поднялась, отвела мокрую прядь со лба.
Включила ночник и присела к столу. Компьютер ровно и успокаивающе загудел. Работа всегда успокаивает, а сейчас она ещё ждала важного сообщения от своей помощницы. Вот она, её рабочая, «открытая» почта, опубликованная на сайте. Всего шесть новых писем, даже странно. Обычно столько мусора приходится выметать… «Небывалые скидки на туруслуги». «Стоматологическая клиника «Данте» предлагает». «Для Пушкарёвой Е.В. График мероприятий, концертный зал «Орфеум», г.Санкт-Петербург». «Для Пушкарёвой Екатерины. По личному делу». А от Светланы письма так и нет…
По личному делу. И адрес: andre2006.
Пылающая память, которую испарина так и не смогла загасить, сделала пылающими буквы и цифры. Будто занявшись огнём, они поднимались перед глазами с экрана монитора.
Катя отошла от стола и села на кровать. Подтянула, как её дочка, ноги к подбородку и через всю спальню, не мигая, смотрела на монитор. Скоро он погаснет в ожидающем режиме. А кто-то ещё ожидает. Спустя девять лет… конечно, глупо ему сейчас думать, что она удалит не читая. Они уже слишком другие для этого.
И она не удалит. Она только вспомнит… пусть память сгорит до конца. Все эти годы тлела, но сегодня у театра он поднёс спичку к фитилю.
А как она не хотела пожаров, не любила их. Бежала от любой резкости, любого крика, выяснения… Хотела спокойствия. Размеренности. Регулярности. Чтобы всё как у всех. Дом, работа, дочка. Простой режим для простого человека.
И всю жизнь было не так. Работа, мягко говоря, нерегулярная, даже любимый человек, как кукушка в испорченных, живущих своей жизнью часах: уходил, когда был нужен, и приходил, когда уже не ждали. Так что и неудачная эта связь оказалась не-ре-гу-ляр-ной. И даже тело было нерегулярным, всю жизнь, оттуда-то и её «беда»…
…- Вот беда-то какая!.. – ахнула мама, прикрыв рот рукой, и Кате захотелось подойти к окну, встать на подоконник и избавиться от всех бед одним взлётом. Но так не получилось. Мама изменила выражение лица и решительно похлопала её по руке, кивая в такт каждому слову:
- Будешь рожать. Будешь, будешь, миленькая, и ничего страшного... А папе… папе скажем, что Борис – и есть отец. Вот он всё беспокоился, что тебя всю зиму по вечерам не было – так ты с Борисом давно познакомилась, ещё до поездки! А что делать? Ну, покричит, поругается, никак без этого… И выслушать много придётся, но потерпишь уж, ничего не поделаешь… Но какой Борис умник! – И мама снова, теперь уже восхищённо, приложила пальцы к губам и покачала головой. – Я думала, таких мужчин больше нет, а ты погляди, есть…
Весь последний месяц грудь болела, но не сильно. Болела, а ничего не происходило. Так и раньше бывало. И в Египте от всех этих волнений, преследования «Зималетто» стала болеть ещё больше, и Катя всё думала: со дня на день, со дня на день. А когда вернулась, избавилась от прошлого, подписав доверенность на имя одного из акционеров, - и записалась к врачу. Они что-нибудь сделают, чтоб не болела.
- Так она сама пройдёт, - буднично сказала врач. – Недель через тридцать. Ну, или раньше, если вы так решите.
- Нет… не может быть, - медленно и недоверчиво улыбнулась Катя.
Врач выразительно промолчала.
Она никому не сказала, даже Юлиане. Бродила по улицам, смотрела на светящиеся окна. Почему-то очень надо было знать, что есть люди, что она такая же, как они. У неё ведь в окне тоже горит свет, и, может быть, сейчас кто-нибудь, как она, смотрит и на её окно.
Слабое было утешение. Только она могла быть такой дурой. Таких больше нет. И если б ещё она могла хотя бы представить этот слепящий свет операционных ламп, о которых говорила врач. Не представлялось. Это тоже было у других, а у неё не будет. И здесь она не такая, как все.
Забрела (случайно?..) во двор, где жил Борис. Продюсер средней руки, они познакомились в Египте. Немного странный, одинокий, рано поседевший человек. «Я хочу хоть кому-нибудь помочь в этой жизни, - потом говорил он, – хоть что-нибудь сделать для других. Понять – каково это». Однажды он подвозил её домой из офиса Юлианы, и по пути они заехали к нему – за какой-то нужной бумагой. Катя ждала его в машине.
И здесь, на мокрой весенней лавочке, он её сейчас и обнаружил: бледную, потерянную, совершенно похожую на ребёнка. И повёл к себе, и налил чаю. И сказал:
- Это судьба. Уж неделю я хожу только с одной мыслью: как подружиться с тобой. И ты сама пришла.
Она не поднимала уставшей головы. Не совсем была уверена – что значит «подружиться». Один вариант её устраивал, второй нет. Но Борис тут же оставил только тот, что устраивал, правда, дал ещё больше. И она не всё согласилась принять, и не сразу…
- Ты будешь работать у меня. С Юлианой я уже почти договорился. Помогу с ребёнком всем, чем смогу, дам ему свою фамилию. Если захочешь, и тебе тоже. – Тут она подняла глаза. – Не бойся. Это ничего не будет значить для нас с тобой.
Она только покачала головой. Всё-таки больше, чем устраивало.
- Нет, Борис. Вы… для тебя это жертва. А я не хочу никаких жертв. – И, помолчав, тихо, но честно добавила: - Я в них не верю.
И он, молодец, промолчал тоже. А мог бы уже тогда говорить, что никакая не жертва, что это нужно ему. Суетиться, выпрашивать… «проявлять заботу»… И, что бессмысленней всего, - давать советы. Кроме неё, никто ничего не мог решить.
И она «решала». Снова ходила по улицам, но теперь уже «с целью». Готовилась. В броню одевалась. Смешно – какая могла быть броня, если одним своим сообщением она бы не оставила от неё даже подобия. Андрей Жданов, с которым она попрощалась навсегда, её опять подчинил. Это властное и сильное ЕГО, что было в ней, делало её поступки с ним жалкой выходкой. Отомстила? Нет, это он ей отомстил. За то, что вообще появилась на его пути. Ненужная, отвратительная. Получай.
Она действительно была нелепа и опять - смешна. Такое «живое» дополнение в гениальные планы Малиновского, конечно, не входило. Но они сориентируются, и начнётся что-то ужасное. Он быстро сообразит, какие это сулит выгоды (далеко ходить не надо, доверенность-то у Воропаева, а должна быть у него!..), и снова будет улыбаться и признаваться. И ещё просить прощения. Он этой местью воспользуется умело и никогда в глаза правды не скажет. Она ни одного плохого слова не услышит. Малиновскому: «Не мешай. Дай спокойно подумать», а ей – «Катенька, вы сегодня потрясающе, ну просто обворожительно выглядите!..» Она ёжилась и засовывала руки поглубже в карманы пальто.
Так ни на что пока и не решившись, пошла с Юлианой на званую дегустацию. И, увидев его ослепительные поцелуи с другой (той, которая «свадьбы не будет, я её отменю»), как-то легко и сразу поняла, что ничего делать не будет. И никакая другая бы не сделала; это только она могла столько дней ходить и «готовиться».
Вернувшись домой, впервые поразмышляла о полёте. Если взяться обеими руками за раму окна, можно получить иллюзию уверенности. И в этот-то момент и оторваться. От всего, от рамы, подоконника и его улыбающегося лица.
И снова помог Борис. Словно выждав причитающееся время, позвонил как раз в ту минуту, когда она уже опустошилась своими мыслями, как смерчем. Пустоту занял его звонок.
- Кати, встретимся?
Она как будто видела, как он улыбается там, «на другом конце провода». Почти седой, невозмутимый. И всё решилось.
Назавтра мама всё превратила в деловитую реальность, мама-то обеими ногами стояла на земле, а не на подоконнике. И папа знакомился с Борисом, и, как всегда, принимал всё, что было связано с дочкой, внешне горячо не соглашаясь. Самое страшное было – пройти через его отношение к женитьбе. Но здесь Катя была тверда, твёрже, чем весь сонм предков, стоявший за их с папой спинами.
- Я больше не люблю Бориса, папа. Я чувствую, что не люблю. Он навсегда останется мне только другом.
- Другом!.. Другом!.. Нет, вы только послушайте, что она говорит!.. Он прежде всего – о-тец тво-е-го ре-бён-ка, отец нашего ребёночка, слышишь ты это или нет!!!..
Бедный папа. Разве был у него выход. К тому же для папы любовь не была пустым звуком. И если ребёнок от нелюбимого уже был в ней, то замужества с нелюбимым можно было избежать. А вырастить… разве они, Пушкарёвы, не вырастят внука?!.. Все эти аргументы и миллион других были испробованы и в результате подействовали.
Когда Катя увидела свою Аню – тёплый одухотворённый комочек плоти - она вдруг подумала: что же я наделала. Он же мне этого никогда не простит. Это же его, его собственное, так же, как моё… И тут же взмолилась: кому, кому прощать? Ему, говорившему бы её дочери так же, как ей: «Вы сегодня потрясающе, обворожительно…»?.. Без него или с ним – это только её ребёнок. Не будь дурой, ну пожалуйста, Пушкарёва!..
Но новая волна сомнений уже захлестнула. И она ещё цеплялась за рифы и обломки мачт, но утонула на целых полгода… Всё думала, думала. Спрашивала Бориса, который долгие годы снимал дом в Испании: «Может, нам уехать? Хотя бы на время?». А уезжая, она бы написала ему. Какое-то время ей казалось, что написать – это лучше всего… Но тут уж Борис не стал молчать. Тогда впервые она поняла, какому доброму, но крепкому плечу доверилась.
- Он будет искать тебя. И найдёт.
И спокойные золотисто-зелёные глаза изучающе остановились на её лице. Катя резко мотнула головой, будто дёрнулась.
- Нет. «Никамоды» больше нет. «Зималетто» вернула себе всё, что потеряла, Андрей президент. Ни я, ни Ани не нужны ему.
- Ты уверена? Если да, то я согласен.
И она не смогла ответить, не сумела. В голове была такая каша, такая неразбериха. Спуталось всё, и она уже не понимала, чего Андрей захочет, чего нет, расскажет ли родителям… При этой мысли она похолодела. Ну, конечно, как же она раньше не подумала, зациклилась на том, что сама была лишь игрушкой… Здесь всё серьёзней. Наследница. Жданова. Они просто отнимут у неё Аню. Суды, адвокаты…
И она заплакала. Так беззащитно и горько, что Борис тут же согласился на всё. Но она сказала: ни в коем случае, и он молчал добрых пять минут. А она так и не нашла сил объяснить эти 180 градусов.
Кто-то продолжал поворачивать циркуль, и всё возвращалось на круги своя – уже по-новому. Она всё думала: ну, не может так быть, чтобы человек прожил жизнь и не узнал о том, что ему важно. А Андрей так живёт; значит, не важно. Она стала спокойной, знающей, чего хочет, мягкой и жёсткой одновременно. Значимость Бориса с годами ослабевала, потому что сильной становилась она. В конце концов он стал ей просто другом – таким, без которого долго нельзя, но которому всё равно всего не расскажешь. И Кольке не расскажешь – того, о чём говорила с Борисом. Так и жила. Благодарила Бориса, как и всех, за мнение и всё делала по-своему. Он это знал и принял. Покровительственные времена остались в прошлом.
А спокойные – так и не наступили.
Она села к столу, оживила монитор. Не написала сама – написали тебе. Всё просто, как и должно было быть. Важно?..
Щёлкнула мышью, открыла письмо. Первой в глаза бросилась строка: «…оказывается, можно прожить жизнь и не знать. Ты так живёшь».
Она?..
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
На этот фик я настроена исключительно благодушно. Тут меня будет интересовать только решение проблемы объявления отцовства.
Это вот так, наверное...
какая красота! да еще и про Катю. Мне очень любопытно - что ж она по этому поводу думает?
Катерина как всегда в своем репертуаре! Спасибо natally!!! 
Опять, спасибо маме! 
Спасибо, Наташа! 
