|
Глава одиннадцатая,
в которой события летят очень быстро, держат в постоянном
напряжении, но в итоге благополучно кончаются.
- Итак, снова здорово, теперь снова в Москву едем, - ворчала Глафира, складывая хозяйские вещи.
Делала она это по привычке, ведь разъездов в их жизни было больше, чем достаточно, да и ворчала она тоже по привычке. На сердце и душе ее было спокойно, и ее уверенность в будущем была такой же добротной и степенной, как и она сама.
- Как свадьбу-то играть собираетесь? – спросила она Елену.
Та покраснела, как девчонка, и, бросив в чемодан какое-то платье, ответила:
- Душевную, тихую, сердечную: он, я, Маса, ты в свидетелях.
- Ой, ты батюшки, а как же… Ведь Вы-то – княгиня! Он – статский советник, ну и что, что в отставке! Как же тихую-то, а?
- Глафира! Скажи, а зачем наоборот? Что, шум больше радости принесет? Счастья, покоя? Ответь.
Глафира замолчала.
- Я же человек, и он тоже, - продолжила Елена Павловна. – Какая разница, что за свадьба у нас будет, если мы наконец-то будем вместе.
Глаша вздохнула и закрыла чемодан. Тут снизу раздался звонок.
- А вот и Ваш благоверный, - проворчала она.
- И твой тоже, - улыбнулась Елена и, смеясь, побежала вниз.
Лицо Глафиры тоже озарила улыбка. Японец глубоко затронул ее сердце.
- Вот басурман, всю душу вымотал, - часто говорила она, но расстаться с Масой даже и не помышляла.
- Ладно, уж, сойду вниз, потом с чемоданами докончу, - пробурчала она себе под нос, поправила платье, косу, обмотанную вокруг головы и «выплыла» из комнаты. Когда женщина сошла вниз, то там ее с распростертыми объятиями ждал только Маса. Ни Елены, ни Эраста в гостиной не было.
- Где? – коротко спросила и Глафира.
- В бибриотеке, - так же ответил Маса.
- Ну, тогда, можно, - милостиво согласилась дама и разрешила себя поцеловать.
А в библиотеке в это время Елена сидела на коленях у Эраста и весело болтала ногами. Удивительно, как несколько дней изменили их жизни в лучшую сторону. Они оба словно помолодели, а лица светились счастьем изнутри. Утром Фандорин посмотрел на себя в зеркало и вдруг заметил на щеках румянец, причем точно такой же, как тот, который он не любил когда-то в свои двадцать лет. Тот же, который «расцветал на его ланитах, как розы», и делал его похожим на представительниц прекрасного пола. Тот же, который делал его почти тем самым Эрастом, ничего не знающим ни об Азазеле, ни об Левиафане, ни об Анваре-эфенди и о многом другом, что сделало жизнь молодого человека мрачной и чересчур сдержанной.
- А в-все она, - улыбнулся мужчина, подумал о своей Лёне.
Теперь иначе он ее не называл даже про себя. Эта женщина сделала невозможное – заставила его потерять голову. Как это ни нереально звучало: «Эраст Петрович Фандорин влюблён по уши», - но выражение сие было истинным. Самым большим счастьем и удовольствием было сейчас сидеть в удобном кресле тихой библиотеки и держать на коленях эту невозможную, озорную и в то же время невозмутимую, удивительную, неповторимую женщину.
- Я беспокоюсь только об одном – ты в Москве нежеланный гость, родной мой, как бы это нам не помешало. Не любит тебя за что-то губернатор Симеон Александрович, - ласково говорила Лёна.
- Не буду говорить з-за что именно, усмехнулся Фандорин.
- Но успокоить тебя попробую. В Москву с тобой поедет новый поклонник. Выбор за тобой. Кто тебе больше по вкусу: жгучий несдержанный испанец, таинственный индус (с этим образом д-даже некоторый опыт имеется), - Лёна рассмеялась, вспомнив Ахмад-хана и Момуса, а Эраст продолжал - флегматичный, но смертельно влюбленный немец, поэтичный и горячий француз или еще кто-то кого ты сама придумаешь.
Женщина обняла его за шею.
- Никого не надо придумывать. Мне нужен только ты.
- Но это же д-для конспирации.
- Ну, раз для конспирации, то тогда… Кем же тебя назвать? Для японца ты у меня высок, для итальянца чересчур бледен, для англичанина, чересчур красив… А оставайтесь-ка, сударь, русским, только придумайте титул, скажем, князь, из новых, кому титул за заслуги присвоили, ну и фамилию неброскую, но благозвучную… Скажем, Ларин… Или Серов.
- Этакий благородный, сдержанный, немного скучноватый, растягивающий слова, - вошел в образ Эраст, причем, как это всегда бывало при обращении к актерству, заикание его моментально исчезло.
- Именно в такого бы и влюбилась княгиня Михайлова, да и замуж вышла бы, титул тот же!
Эраст обнял Елену и спросил уже от своего имени:
- А кого выберет княгиня Медведева?
- Только одного единственного человека, по имени Эраст Петрович Фандорин, который иногда еще и Неймлес.
- Даже если она п-потеряет титул?
- Даже если она потеряет титул.
- Даже если ей придется часто п-переезжать с места на место?
- Даже если ей придется часто переезжать с места на место.
- Даже если придется помогать м-мужу в разных подозрительных мероприятиях?
- Особенно если придется помогать любимому и умнейшему мужу в разных подозрительных, но в то же время, увлекательных мероприятиях?
Эраст молча смотрел в глаза любимой женщины и вдруг сказал:
- Бог есть, т-теперь я это точно знаю. Иначе я бы никогда тебя н-не встретил. Надо было пройти через все муки, чтобы обрести…
Лёна закрыла ему рот ладошкой.
- Не сглазь.
- Больше не буду.
- Тогда давай обговорим поездку.
- А что т-тут говорить? Сядем в поезд, а вот он н-нас и повезет. В Москве устроимся, ты решишь все вопросы с домом, а п-потом… Потом мы обвенчаемся.
- Как все просто, если всегда слушать тебя.
- А это и есть просто, если…
- Если что?
- Если любишь, как я…
- Тогда в нашей с тобой жизни с этого момента все должно быть элементарно, - тихо сказала Елена и положила голову Эрасту на плечо.
Вечером в полном составе они уже ехали в Москву. В Лондоне остался только Скориков, для того, чтобы поддерживать на ходу и провести кое-какие переделки по проекту Фандорина. В точности с планом Эраста, поездка прошла без сучка, без задоринки. В Москве поселились рядышком на Поварской в меблированных комнатах. Сразу же по приезде Елена решила наведаться к дому. Эраст пытался возражать:
- Ну, скажи, куда ты пойдешь, на ночь глядя?
- Но ведь ты же пойдешь вместе со мной? – ответила вопросом на вопрос Лёна и ослепительно улыбнулась.
- И тем более, надо же показать всем твой новый образ.
А образ действительно был замечательный. Эраст решил изобразить все новые черты своей роли, почти ничего не меняя в себе, разве только речь, манеру двигаться и волосы с усами. Теперь он говорил медленно, певуче, растягивая слова; двигался подобно речи – плавно, без резких движений; волосы и усы же стали совершенно седыми (благодаря целой галерее париков это было совершенно не сложно). Вот таким оказался князь Серов.
Пара решила пройтись пешком и посмотреть на вечернюю Москву, которая никогда не была одинаковой, а заодно и поговорить, как они любили – обо всем и ни о чем сразу.
- Понимаешь, этот дом был для меня моим отражением, и страдал он точно так же, как и я. Когда я увидела его в первый раз по возвращении из Парижа, эта похожесть сразу же бросилась мне в глаза. Он был мучеником, мой добрый, старый дом. Когда все дела с завещанием были завершены, я пришла с ним попрощаться. У меня было другое лицо, я иначе держалась, но один человек все-таки меня узнал. Это был дворник Мефтахудын, знавший меня с рождения. Он тогда сказал, что и под чужой личиной я была похожа на униженные и оскорбленные родные стены. Я была поражена так, что рассказала ему о своих планах. Он же остался следить за домом, который за долгое время стал и его тоже. Я знаю, что только этот добрый старый татарин мог видеть, как дом обрушился. Мне же это просто необходимо знать.
- Понимаю, если иду с-с тобой рядом, но у меня вопрос: почему ты ничего не рассказала о Мефтахудыне, к-когда мы искали подозреваемых?
- Мефтахудын – очень верный человек. Он – вроде твоего Масы, а такие люди не предают, если ты сам не сделаешь не этом пути первый шаг, а я считаю его частичкой семьи, которую когда-то потеряла.
- П-понятно, хотя и немного обидно, что ты не рассказала мне этого раньше, - с легким укором сказал Фандорин.
Княгиня рассмеялась.
- Даю тебе честное благородное слово, что теперь буду рассказывать тебе все и в таком количестве, что еще надоем!
- Ты никогда не сможешь этого сделать – надоесть. Просто не с-сумеешь, - улыбнулся Эраст, поднеся ее руки к своим губам.
- Ну, вот мы и пришли, - вдруг вздохнула она и остановилась перед запертыми воротами.
За их витой оградой простирался прекрасный сад с лужайками и аллейками, который раньше, вероятнее всего, были ухоженными, а теперь поражали своей естественной и буйно-разросшейся дикой красотой. Самого дома, который стоял на этом фоне природного ландшафта, не было. Вместо него лежала груда обломков и разной рухляди, которая, и это было очень странно, самым гармоничным образом вписывалась в общую картину. Елена как-то тяжело сглотнула и крикнула вглубь сада:
- Мефтахудын! Открой! Это я!
Татарин появился сразу же, будто вырос из-под земли, и загремел ключами. Ворота кованой изгороди открылись, и пара вошла в парк.
- Барынк, - затараторил дворник, - барынк, недел назад – сплу, вдруг слышу – дын-дын-дын, бал-бал-бал, а потом как треснт, шум, а потом тишь. Моя вышла, а дом нет. Ту ночь и стон не был, правд-правд, не был, а толка свет, тихо-тихо, бал-бал-бал. Успокоилась, значт, спит савсем.
- Спит? – встрепенулась княгиня, а потом спросила о доме, как о живом:
- Почему заснул, а вдруг умер?
- Мефтахудын – умная башка! Фундамента-то цела! Значит, не умерла дом, а спит!
Глаза Елены сияли, и, подойдя ближе к развалинам, она увидела, что дворник прав: фундамент был цел.
«Значит, и правда заснул», - подумалось ей. Потом она повернулась к татарину и спросила:
- А ты хоть вещей-то себе набрал?
- Так и сделала, - кивнул Мефтахудын. – Вот толка книг для барынк сохранял. Знал – надо будт. Там, у мене лежат.
Женщина улыбнулась, сквозь набежавшие на глаза слезы.
- Спасибо, Мефтахудын. Но только без работы ты так и не останешься. Я хочу этот участок продать под дом. Солянка – улица популярная, так что сначала на стройке сторожем будешь, потом при новом доме, я этот пункт в договор внесу. Дом хотел, чтобы его разбудили, и его разбудят. Я постараюсь.
Несколько минут все стояли молча, а потом Эраст обнял невесту и тихо сказал:
- П-пойдем. Ты узнала все что хотела.
- Да, ты прав. Теперь я окончательно успокоилась, как и мой дом. Надо думать о будущем. Нашем будущем.
Они попрощались с Мефтахудыном и неспешно отправились по домам. Тихий июньский вечер обнимал их своим теплом и легким сумраком. Звездное небо светило над головами, даря мягкий прохладный свет луны и звезд.
- Слушай, - вдруг улыбнулся Эраст, - а ты знаешь, что твоя Глафира уже устраивает нам в-венчание?
- Вот так, прямо сразу? – растерялась Елена.
- А т-ты что же передумала? – остановился Эраст.
- Не говори глупостей, но я хотела сама этим заняться, а то, как бы моя любительница помпы не наломала дров.
- Насколько я знаю Глашу, могу точно сказать, что она сделает все именно так, как хочешь ты.
- Я вижу, ты очень хорошо узнал мою Глашеньку, - улыбнулась Елена.
- Не настолько хорошо как Маса, - и после этих слов Эраст получил маленьким кулачком шутливый, но надо сказать, весьма ощутимый удар в бок, и договорил, - но все ж таки немного т-таланта проявил, солнце мое.
- Как ты меня назвал? – улыбнулась женщина.
- Ерена-сан, Маса хорошо придумал. Солнце, солнышко, - тихо ответил Эраст и неожиданно рассмеялся, легко и беззаботно, чего с ним давно уже не было.
Так, необычно для себя, шутя и перебраниваясь, они добрались до дома.
Следующие три дня пролетели так быстро, что потом княгиня диву давалась, что за такой срок столько успели сделать. Платье свадебное переделали, причем Елена даже близко к нему не подходила («Приметы, приметы надоть уважать, матушка-барыня, так что не лезь!»), Глафира сделала все, да так шикарно, не чета парижским фасонам, потому как еще лучше будет. А самое главное, в Подмосковье нашлась-таки тихая часовенка, где батюшка Илларион обещал повенчать пару и без специального разрешения на брак, которое должна была получить княгиня Медведева. Все остальное – продажа участка, квартиры на поварской, оформление бумаг и переезд на квартиру к Эрасту – все это было не просто быстро, а даже стремительно. Глашка только ворчала:
- Негоже это, когда жених с невестой в одном доме до свадьбы живут.
- А мы в разных комнатах спим, так что не считается! – бойко отвечала Лёна и смеялась, удивляясь своей наглости.
Уставшие, но счастливые, 28 августа влюбленные тихо, мирно, обвенчались именно так, как и хотели. Отец Илларион, маленький, сухонький старичок, которому удивительно подходило слово «благообразный», от всего сердца и души дал им свое благословение и закрепил их союз «на небе и на земле». Все, казалось бы, было просто, но, сколько преград пришлось преодолеть, этим двоим, прежде чем соединиться.
Да и жизнь не стоит на месте ни одну сотую секунды. Это только сказка может закончиться словами: «Сыграли они свадьбу и жили долго и счастливо», а как быть в жизни? Ведь иногда у некоторых не получается не только «счастливо», но даже и «долго»!
Слава Богу, чаша сия миновала чету Фандорных, хотя не все было гладко, особенно поначалу, но они вместе прошли через ряд новых испытаний рука об руку, и честно выдержали их. Как и предсказывал Эраст Петрович, семья не могла долго сидеть на одном месте, колеся по миру и разрешая, казалось бы, неразрешимые загадки. Только несколько раз после свадьбы, Эраст, боясь чересчур рисковать, не брал жену с собой. Так было в 1905 году, с делом об Акробате, когда Фандорин опять был принят на государственную службу в России, в качестве инженера-контролера железных дорог. Это дело, и то, что произошло вслед за ним, заставило семейство, наконец-таки, купить дом, но не в полной волнениями Москве, а спокойном и уравновешенном Лондоне.
Постоянно они теперь старались жить именно там, потому что с маленьким ребенком шататься по белу свету неизмеримо труднее, чем без него. Павел Эрастович Фандорин родился точной копией своего отца, сим фактом немало радуя свою матушку. Марина Эрастовна, вылитая мама в детстве, тоже не заставила себя долго ждать, и от братишки отстала всего лишь на год, появившись на свет в 1907. Личные и семейные дела значили теперь для Эраста намного больше, чем политические или государственные, а поэтому, он чуть легче перенес то, что принес России 1917 год, хотя «легче» - это не совсем правильное слово.
- Мы ничего не с-сможем изменить, так что нужно держаться подальше от всего того, что Александр Сергеевич когда-то назвал «бунтом бессмысленным и беспощадным».
Пряча переживания глубоко в душе, Фандорины занимались семейными делами. Их покой был потревожен лишь однажды, новостью весьма щекотливого характера.
Оказалось, что у отца Эраста Петра Исаакиевича был роман на стороне, который имел серьезные последствия в лице Эрнеста Петровича Веревкина, которому отец так и не дал своей фамилии, но материально помог при рождении. Эрнест был моложе старшего брата на пятнадцать лет и похож на него чрезвычайно, чем особенно пользовался при общении с прекрасным полом. Нечего удивляться тому, что женщин у Эрнеста было в десятки раз больше, чем у его старшего брата, несмотря и на его популярность среди дам.
Последней его страстью была Елизавета Анатольевна Свиридова, которая узнала всю правду о рождении любимого, и наладила связь с Фандориными в Лондоне, передав с оказией письмо. Семейство Эраста Петровича помогло новым родственникам перебраться в Крым, но дальнейшему развитию события помешала гражданская война. Разруха, бои, голод, болезни вершили свое черное дело на просторах необъятной Руси.
Эрнест Петрович, заболев тифом, умер зимой 1919 года, оставив жену беременной. Лизанька очень любила этого беспутного человека, а потому в тот момент для нее будто померк весь белый свет. Если бы не ребенок, она не прожила бы долго. С близкими людьми – семьей Фандориных, ее связывала «шкатулка с реликвиями» - ценностями фамилии бывших Фон Дорнов: старинный будильник-луковица, автограф Екатерины II «Вечно признательна», брошь, запонка, какие-то старинные свитки, рукописи и даже нефритовые четки. Елена Павловна подарила мужу новые после поездки в Японию, которые были точной копией прежних, но отличались чувством, с которым были куплены. И все эти вещи, с трудом сохраненные и добытые, должны были доказать Лизе, что она и ее будущий ребенок – Фандорины.
В 1920 году Елизавета Анатольевна, наконец, попала в Англию (не без помощи родных) и взяла с собой только эту шкатулку. В Лондоне она родила здорового мальчика, которого назвала Александром. Во избежание конфликтов с лондонскими властями и дипломатическими службами, Эраст Петрович зарегистрировал мальчика как своего сына Елизавета Анатольевна воспитала Сашу в ненависти к новой России и в благоговении перед старой. Самой ей было очень тяжело. Она не могла не жить прошлым, не видела настоящего. Похожий на ее покойного мужа Эраст Петрович только осложнял дело. Женщина полюбила его, но так робко, что об этом никто не догадывался.
Все переживания, все страхи, ненависть закончились как-то сразу. Просто однажды утром Елизавета Анатольевна не проснулась, и шестилетний Александр остался сиротой, но не надолго. Отца и мать ему заменили дядя и тетя, которых он очень любил. Скоро его детская душа стала признавать и называть их отцом и матерью, не чувствуя и тени сомнения.
Но его память не забыла родной матери и ее наставлений, а поэтому мальчик имел свои собственные суждения о такой сложной вещи, как политика, а особенно о такой стране, как СССР. Ничто в целом свете не могло поколебать его неприязни и нелюбви к ней, но это, пожалуй, было единственной темной страницей его жизни. Он стал последним, третьим ребенком Елены и Эраста, да и, наверное, самым любимым, так как они оба уже были в годах, но это обстоятельство не омрачало их счастья.
Однажды зимой, сидя у камина, Эраст сказал жене:
- Мне сказали когда-то, что я женюсь в шестьдесят. Когда я впервые тебя увидел, я д-действительно так себя и чувствовал, а сейчас… Я счастливый человек. Не каждый может похвалиться тем, что многое пережил и преодолел все преграды, а я могу просто спокойно констатировать этот факт не всякому п-повезет иметь хорошего доброго и умного ребенка, а у меня их трое. Не все могут найти то дело, занимаясь которым, они увлекаются настолько, что забывают про всех и вся. Я же всегда занимался тем, что любил и не устал от этого даже теперь. И это еще не самое главное!
- А что же еще? – улыбнулась мужу Лёна.
- Главное т-то, что у меня есть два солнца. Одно – небесное и светит только днем, а другое – всегда со мной и его свет льется только на меня. Ты однажды заставила меня заметить, что на дворе стоит месяц май. Так вот, этот м-май длится для меня до сих пор, а я не маюсь, я счастлив, как тогда, так и теперь.
- Так значит на дворе уже весна? – села ему на колени женщина.
- В-весна, - ответил Эраст, обнимая ее. - Т-точнее, май месяц.
_________________ Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
