|
ВЕЧНЫЙ МАЙ
Жанр: приключения с элементами детектива и мелодрамы.
Персонажи: Фандорин Эраст Петрович (Неймлес), Маса и другие...
Пролог.
Это был её Чёрный день. И дело тут было не только в том, что Она была одета во всё чёрное. О, совсем нет. Просто именно в этот день Она видела всё в чёрном цвете. За последние годы он так прочно осел в её сознании, что и после того, как этот день заканчивался, яркость красок как-то не спешила возвращаться. Всё из чёрного превращалось в серое, пепельное, мутное, давящее на сознание и душу.
Как же Она устала. Устала от этой страшной Черноты, которая с каждым разом захватывала всё глубже и сильнее… Но ничего поделать с этим было нельзя, потому что, как это ни было поразительно, только благодаря этой Черноте Она и жила. Своим давлением и тьмой она дарила смысл жизни, а точнее – её цель. Цель страшную, но необходимую, как воздух.
Она уже не могла плакать, стоя над скромной, но ухоженной могилой, засаженной удивительно красивыми цветами, которые с поразительным упорством, несмотря на суровую зиму, каждую весну пробивались сквозь землю и показывали солнышку сначала свои листочки, а потом и величественно белые бутоны, внушавшие устойчивое чувство покоя всем проходящим мимо, но только не ей.
Покой был её недосягаемой мечтой, миражом, призраком. Она смотрела на надгробную плиту, но видела не холодный и печальный гранит, а живое весёлое лицо, которое когда-то, очень давно, кое-кто путал с её собственным, которое иногда могло поражать тем, как на нем отражалась бойкая работа мысли тогда, когда не подтверждалась на практике какая-то теория, только что возникшая, и, которое сияло ярче солнечного дня, если всё подтверждалось опытом.
«Они заставили её исчезнуть навсегда, значит, и они сами должны исчезнуть. Должны», - уверенно и четко билась мысль в её сознании. «Должны. Иначе Чернота не отступит, а дом не перестанет стонать».
Её, а точнее, ИХ дом. Светлый, теплый, весёлый и радостный он в одно мгновение стал похож на мертвеца, или, нет, на человека ожидающего смерти. Не на преступника, а на израненного солдата, которому уже не поможет ни один, даже самый великолепный врач, и который мечтает о смерти, как о великом счастье.
«И в этом виноваты они… Они так хотели, чтобы Ташка работала на них. Но она не захотела. Нет, не работать, а заставлять людей страдать и гибнуть».
Она ещё долго стояла у могильной ограды, вспоминала, строила планы мести, грустила, не сводя глаз с цветов. «Они живут, а моя Ташка нет. Это не справедливо, а, значит, я должна достигнуть справедливости.
Она по привычке рассыпала по земле порошок, который Ташка изобрела в пору своего увлечения цветоводством, и полила могилку из маленькой леечки, стоявшей у ограды, в последний раз посмотрела на гранитную плиту и медленно пошла к выходу. Поравнявшись с кладбищенским сторожем, Она чуть заметно улыбнулась. Этому кладбищенскому служителю ни за что не суметь связать воедино появление здесь молодого офицера, старушки-приживалки, бедной гимназистки, маленького старичка, худенькой гувернантки и других, которые заглядывали сюда по разу ровно через год в один и тот же день. У Натальи был ум, а у её сестры плюс к нему ещё и великое мастерство актрисы, которое только расцвело, когда лишилось прежнего лица и счастья. Выйдя за ворота, Она пошла к знакомой цели, петляя, как заяц, каждый раз ища новые маршруты. Но как бы Она не путала следы, конец пути всегда был одним и тем же. Это был Её дом, безжизненный и усталый. Она чувствовала, что он ждёт, ждёт даже сильнее и яростнее чем она, с ещё большей надеждой.
- «Я не должна его подвести», - подумала Она и зашла за металлическую высокую изгородь. Во дворе прошлогоднюю листву с парковых дорожек сметал дворник. Его движения были четкими и размеренными, но если кто-то очень наблюдательный присмотрелся бы к нему, то тут же понял бы, нет, скорее, почувствовал, что дворник кого-то ждёт.
- Здорово, Мефтахудын, - сказала Она, подходя ближе.
- Будь здрав, барынк, - ответил татарин, вздохнув с облегчением.
- Как дом, Мефтахудын?
- Стонит, плачт, ждет. Ой, как плачт.
Оба замолчали, а потом заговорила Она:
- У тебя выпить есть, а, Мефтахудын?
- Ест, барынк, ест. Водк, лучший водка в Москва, лучший.
- Тогда пошли, помянем каждый у своего Бога Наталью Медведеву … И мне уж заодно сил прибавим.
- Не передумал, барынк?
Та покачала головой.
– Не хочу, чтоб дом стонал. Пусть, мой бедный успокоится.
Они направились к дому вдвоём, и она, вдруг, невесело улыбнувшись, добавила:
- Не бойся. Ведь «водк» твоя меня не возьмёт, ты же знаешь.
Она была права. Водка её и в этот раз не взяла. Будто не «сорокаградусную барскую особую» влила, а ключевой воды напилась. Ни тепла, ни забытья, ни покоя, а только цепкая, холодная и липкая Чернота, которую не смогли прогнать ни яркие люстры парадной залы графа Зверева, ни изумительная музыка, ни разговоры, ни многоцветье, бальных нарядов дам и ослепляющий блеск драгоценностей, украшающих их шеи, головки, плечи и руки. Да на ней самой было прекрасное платье и удивительной красоты камни, за которые многие из присутствующих были готовы продать душу, но она не могла бы ответить ясно, что именно и какого цвета на ней надето. Чернота наступала так стремительно, как никогда прежде. Она механически говорила, смеялась, шутила, танцевала. Она была слишком хорошей актрисой, чтобы не прийти на сегодняшний бал и не изобразить полноту жизни, тогда как на самом деле, этой жизни и не было вовсе. Она давно забыла о том, что такое «жизнь». Она перестала ощущать её из-за Черноты и отчаяния. Она совсем не заметила, как Зверев подвёл к её компании какого-то высокого, очень красивого господина, с густыми черными, как смоль, волосами, но совершенно седыми висками, и представил его как одного из лучших друзей, Она заученно повернула голову, улыбнулась, подняла взгляд и…
И ощутила внутри себя биение жизни, так как цепкую Черноту вдруг пронзил ясный взгляд удивительно голубых и чистых сияющих глаз.
Случилось самое невероятное чудо: ЧЕРНОТА ИСЧЕЗЛА. Она просто убежала от этого удивительного человека, который теперь стоял перед ней и, легко склонив голову, представился, чуть заикаясь:
- Эраст Петрович Н-неймлес.
Глава первая,
в которой главный герой внезапно чувствует удивительную силу весны.
Эраст Петрович знал, что ему ещё рано возвращаться в Москву, слишком много событий произошло совсем недавно. Всего лишь полгода отделяли его от того знаменательного дня, когда жизнь ещё раз преподнесла ему «подарок». Он потерял Смерть, точнее, возможную любовь, удивительную и прекрасную девушку. Но за двадцать с лишним лет это происходило так часто, что он уже почти привык к неудачам в любви, и ни на что не надеялся. Да и власти в Москве его не жаловали, помня его прошлые заслуги и просчеты. Живя теперь в Лондоне, Эраст заботился о Маше Мироновой - «Коломбине», чувствуя, что просто обязан объяснить этой девочке законы несправедливого мира, который и так уже был к ней жесток. В душе молодой женщины еще многое было неясно, и она решила построить свою жизнь вокруг Эраста. Но этим надеждам не суждено было сбыться.
Вопреки её ожиданиям, он видел в ней скорее младшую сестрёнку, чем даму сердца, а поэтому всеми своими силами старался внушить такие же мысли и чувства и ей, но пока безуспешно.
В конце концов, он просто устал от этой новой для себя роли, чего совсем не ожидал, и, получив приглашение от старого товарища навестить его в новом московском доме, с каким-то облегчением, снова приехал в первопрестольную. Была разработана детальная программа тихого посещения Москвы под старым именем «Неймлес», так что и господин и его камергер Маса надеялись на беспрепятственный и спокойный визит. Было решено снять меблированные комнаты, а не номер в гостинице. Маша поехала вместе с ним, но, будто только что, вспомнив всю историю о «любовниках смерти», она наотрез отказалась выходить из дома, а потом стала просить невозможное.
В Лондоне Эраст снимал Маше отдельную квартиру, так как считал недопустимым проживание в одном месте молодой незамужней дамы и неженатого мужчины. То же самое он сделал и в Москве. Тогда Маша стала говорить об экономии и настаивать на общей квартире. Эраст не соглашался ни в какую и сумел настоять на своем. Он снял две квартиры на достаточно большом расстоянии друг от друга и нанял отличную служанку Серафиму, которая заботилась о Маше как о родной дочери. Девушка в конец обиделась на Эраста, и на его приглашение посетить прием Зверева она ответила отказом.
Мужчина слегка передернул плечами:
- И почему? – спросил он.
- Да потому, что там ничего интересного не будет. Да и вы, мой достопочтенный Гендзи (вспомнила она некстати его вымышленное имя), больше пользы принесли бы здесь, возле меня, а не на этом дурацком приеме!
Эраст удивленно изогнул красивые брови:
- Это значит, что моё м-место у Ваших ног, мадмуазель Миронова?
Маша поняла, что перегнула палку. Она была не в праве чего-либо требовать у Эраста Петровича, который и так сделал для неё столько, что и сказать трудно. Но и понять его она все же не могла. Зачем нужно было так её опекать, если она была ему не нужна? В Маше жила не столько любовь, сколько непонимание и оскорбленное самолюбие; именно поэтому, вместо ответа она просто надулась и замолчала.
- Ну, тогда на сегодняшний в-вечер моё место займет Скориков, раз уж Вам так хочется, чтобы кто-нибудь обязательно был рядом. А я все-таки пойду на этот «дурацкий прием», так как из-за него я, п-по сути дела и приехал.
С этими словами Эраст Петрович вышел.
На душе у него было неспокойно. Он чувствовал себя виноватым и неловким из-за того, что так и не смог объяснить девушке несбыточность её планов в отношении него.
Он вот уже три месяца вел переписку с родителями Маши, в которой все честно рассказал о московских приключениях их дочери, и теперь ждал ответа на последнее письмо. Шок и возмущение благородного семейства Мироновых, по его расчетам, уже должны были смениться вселенским прощением, которое так было нужно их непутевой дочери, хотя она в этом и не сознавалась. Эраст Петрович очень хотел думать, что все это делает для Маши, но не обманывался, так как знал, что просто хочет вернуть свою жизнь в привычное для себя русло. Да, он чувствовал ответственность за Машу, но также знал и то, что долго не продержится в такой обстановке. Это было очень трудно, почти невозможно, именно поэтому он хотел все это прекратить.
Иногда он ждал того, чтобы Маша встретила молодого человека и нашла свое счастье, но пока это его желание услышано не было.
Весь этот клубок мыслей кружился в его голове, пока он вместе с Масой ехал на прием к Звереву.
- Интересно, зачем это я понадобился Николаю?
- Наверна, опячь у гаспадзина Зверева трудносчи с зенсинами, - усмехнулся Маса.
- Наверно, - улыбнулся в ответ Эраст Петрович.
Они немного помолчали, пока тишину не нарушил голос:
- Гаспадзина?- неуверенно начал Маса.
- Что?
- А как мы с мадмуадзерь Миронова поступачь будзем? Вечь Вы совсем-совсем устар, так нерьзя. Да и зена Вам нузна не такой, са-авсем не такой! Фандорина-сан дорзна другая бычь.
Эраст Петрович чуть вздрогнул, услышав свою истинную фамилию, и покачал головой.
- Неужели? А какая же она должна быть, эта «Фандорина-сан»?
Маса насупился, а потом очень серьёзно сказал:
- Не знаю, гаспадзина. Тосьнее, не знаю как сказачь, но есри увидзу, то узнаю сразу дзе!
Эраст рассмеялся и похлопал друга по плечу.
- Ну, тогда я могу быть уверен, это уж точно будет идеал! Тебя, д-друг Маса, не обманешь.
На этом их странный разговор закончился, и они подъехали к дому графа.
Зверев, встретил Эраста прямо у кареты.
- Эраст, друг мой! Слава Богу, ты приехал! Ты даже не представляешь себе, как я тебя ждал! Только ты можешь спасти меня!
- От чего, Николай Гаврилыч?
- Она не верит, что я не убивал, понимаешь? Не верит, но ты-то можешь доказать, что три года назад меня просто подставили, решили козлом отпущения сделать! Ну, теперь-то все утрясется! Тебе-то она поверит
- Да кто она?- с улыбкой спросил Эраст.
– Невеста моя! Полина Гребешкова. Она…
Но Эраст остановил поток излияний своего товарища и пообещал уладить дело, что вскоре и произошло. Четверти часа хватило на то, чтобы юное создание по имени «Полина», наконец-то поверило в невиновность своего незадачливого жениха и дало ему долгожданный ответ.
Действительно, три года назад Эраст Петрович Неймлес, путешествуя по Италии, спас жизнь своему соотечественнику графу Николаю Гавриловичу Звереву, которого ложно обвиняли в убийстве. Найдя истинного преступника, он приобрел в лице Николая надежного друга, которых у Неймлеса было не так уж много.
- А теперь, Эраст, я тебе вдвойне должен! Ты мне счастье подарил, понимаешь? - Да полно, Николай. Я просто п-правду сказал, вот и все. - «Все!», - передразнил его Зверев. – Поди, уж думаешь, как из Москвы деру дать. Паленым для тебя уж, наверное, запахло.
И тут граф встрепенулся. Он посмотрел в противоположный конец зала, где стояла пестрая компания, и сказал:
- А я тебя задержу! Помнишь, еще тогда в Венеции, я тебе про княгиню Михайлову рассказывал?
- Это та, из-за которой толпы мужчин теряют г-головы направо и налево?
- Ага! Я, помнится, тоже одно время под впечатлением бродил, пока не понял что мне она только другом быть и сможет, да не в этом дело…
В общем, она здесь, и я вас сейчас познакомлю.
- Зачем? – удивился Фандорин.
- А просто так, хотя, знаешь, я уверен, что только ты, именно ты, её и сможешь понять.
- А что, она на тарабарском языке говорит?
- Да нет! Вот сам увидишь и поймешь. Пойдем.
И Зверев потянул товарища через всю залу. Эраст был равнодушен, так как вспомнил, что именно говорили о княгине Михайловой. Женщина лет тридцати-тридцати двух, вдова, или, точнее «веселая вдова», к ногам которой десятки мужчин готовы были бросить не только деньги и драгоценности, но и честь, и совесть, и жизнь. Ей приписывали и невероятное количество приключений в разных странах мира, половина из которых (Эраст был уверен в этом) была выдумкой досужих сплетников и болтливых языков. В то, что она действительно была какой-то особенной, Эраст Петрович не очень-то верил.
Когда-то в его жизни уже была famme fatale – Амалия Бежецкая, так что мужчина примерно представлял себе, если не портрет, так натуру столь популярной у мужской части населения княгини. Уж на него-то ее чары пусть даже и не рассчитывают. Стрелянный, точнее, взорванный воробей.
Так думал Эраст, приближаясь к кружку молодых людей, центром которого была дама в темно-голубом шелковом платье, которое подчеркивало идеальную фигуру и делало какой-то воздушной. Её светло-русые волосы, в отличие ото всех других, не были уложены в сложную прическу, а заплетенные в толстую и длинную косу лежали на ее головке настоящей золотой короной, и только кое-где из этого великолепия выбивались волнистые прядки, которые свободно падали на ее плечи, виски и шею. Все ее движения поражали природной грацией, органичностью, в них не было ничего лишнего или неправильного. Самый мелодичный и звучный голос принадлежал именно ей. И как только Эраст услышал его удивительные звуки, то с ним произошло то, что случалось только однажды, да и то, когда ему было двадцать два. Мужчина вдруг перестал понимать то, что ему говорит Зверев, что играет оркестр, что вообще происходит что-то вокруг. Он видел лишь ореол света вокруг незнакомки, стоящей к нему спиной, и слышал мелодичный перезвон. Так в его далеком детстве звучали колокольчики на рождественской елке, а его мисс Дарсонс говорила:
- Это есть родиться новый angel.
Природное любопытство Эраста Петровича было подстегнуто.
«Кто же это?» - думал он, пропуская мимо ушей все, что говорил ему Зверев. «Кто это?» - задавал он себе вопрос, и тут, будто услышав его мысли, Николай Гаврилович сказал:
- Ну вот. Прошу любить и жаловать. Это тот самый мой спаситель, о котором я так часто вам рассказывал. А это - всё мои друзья. Знакомьтесь, други мои!
Тут на Эраста со всех сторон посыпались имена-отчества-фамилии новых знакомых, которым он тоже представлялся, но свой голос он услышал только тогда, когда женщина в темно-голубом медленно повернулась и посмотрела ему в глаза. Сияние стало ослепляющим, а звон переливчатым, и все же Эраст Петрович нашел в себе силы, чтобы вернуть контроль над своим голосом.
Мужчина представился: - Эраст Петрович Н-неймлес, - и тут только почувствовал, что на дворе - то, оказывается, - май-месяц.
Глава вторая,
в которой герой, человек
много понимающий, не может понять самого себя.
Откуда в его голове появилась эта мысль, он и сам не понял. Да и каким образом можно связать воедино весну и взгляд серо-голубых, глубоких до умопомрачения глаз?
Удивительный взгляд женщины, стоявшей перед ним, заставил Эраста Петровича ощутить что-то необычное, чего с ним раньше не было. Он хотел в этот момент только одного – узнать кто это.
А с глазами этой удивительной дамы происходило нечто непонятное: внутри них будто бы включился свет и на какую-то долю секунды ее, словно поразило все окружающее или она увидела все в первый раз, а потом своим мелодичным голосом, все-таки удовлетворила его любопытство, назвав свое имя:
- Очень приятно, господин Неймлес. Елена Павловна Михайлова, - и она протянула мужчине руку для поцелуя. Сказать, что тот был поражен, значит не сказать ничего. «Это она» - подумал Неймлес, но тут же выбросил все мысли из головы. Стало просто не до этого. Ее нежные пальцы легко легли на его ладонь, и он поразился тому, какие они были ледяные. Эраст слегка прикоснулся к ним губами и вдруг почувствовал, как они начали теплеть. «Она меня заинтриговала. Ей это удалось», - подумал мужчина.
Эта женщина порождала кучу вопросов и именно этим привлекала его внимание.
Как только он успокоился относительно причин своего интереса к княгине, она вновь поразила его, спросив:
- Скажите, это Вы тот самый инженер Неймлес, который где-то полгода назад принимал участие в мотокроссе Москва-Париж?
Брови Эраста Петровича удивленно поползли вверх:
- Вот уж н-не думал, что такие очаровательные женщины интересуются техникой.
- Я много чем интересуюсь, и техникой в том числе. Ну, так это были Вы?
- Да, - коротко ответил Эраст Петрович, продолжая смотреть на женщину.
- Как это должно быть интересно: своими собственными руками писать основы будущего, - задумчиво говорила Елена Павловна.
- Я всегда завидовала и жалела человека, который изобрел велосипед. Завидовала потому, что знаю, что мне никогда не сделать что-либо подобное, а жалела, потому что он не видел, во что превратилась его идея сейчас. Ведь велосипед уже даже внешне не такой как был раньше. А теперь мы с вами говорим уже о двигателях и машинах! Прогресс - воистину великая вещь!
Речь женщины, вначале задумчивая и медленная, превратилась в бурную и эмоциональную.
Эраст Петрович заметил еще и то, что она не притворялась, ей была действительно интересна эта тема, и если Елена Павловна смотрела на него во время своего монолога, то он почему-то был уверен в том, что она хотела смотреть именно на него. Но тут раздался голос, из-за которого в маленькой компании чуть было, не разразился скандал:
- Да уж, велика важность, сидеть, вертеть колесо да сдвигать с места какую-то тарахтелку, пугая всех собравшихся ужасающим звуками и отравляя воздух едким дымом.
Эраст Петрович не сумел ничего возразить, так как именно после этих слов в княгине Михайловой произошла разительная перемена. Её лицо приняло каменное выражение, глаза превратились в какие – то бесчувственные стекляшки, а в голосе явственно чувствовался металл, когда она ответила:
- Вот уж, Федор Кузьмич, не знала, что доживу до того момента, когда Вы будете хаять какую-то вещь, при этом совершенно в ней не разбираясь.
Полковник, стоящий справа от княгини, густо покраснел, но ответить не решился, тогда как защитница науки и техники продолжала:
- Вы действительно думаете, что эту «тарахтелку» так легко сорвать с места? Вы очень ошибаетесь, потому что этому нужно специально учиться. А уж если Вы отправляетесь в такое долгое путешествие, то вам не просто нужно управлять машиной, но еще и очень хорошо разбираться в ее устройстве. Я считаю, что далеко не всякому под силу освоить такую сложную, особенно сейчас, профессию как инженер. Общение с автомобилем требует не только знаний, но и смелости и необыкновенной силы, потому как путешествие на нем по нашим дорогам, которые еще Николая Васильевича Гоголя ужасали своим состоянием, занятие не из легких. Мне помнится, Федор Кузьмич, в наших разговорах никто и никогда не судит Ваши действия на поле боя, так ведь? Так почему же Вы, в такой унизительной форме отзываетесь о достижениях Эраста Петровича? Вы превзошли его в этой области? Вы так прекрасно разбираетесь в технике? До того прекрасно, что называете ее «тарахтелкой»?
На бедного полковника нельзя было смотреть без сожаления. Он стоял весь красный и потерянный, а княгиня не сводила с него своих странно остекленевших глаз. Так продолжалось до тех пор, пока он не выдавил из себя одно единственное слово: «Виноват».
В тот же миг Елена Павловна чуть наклонила голову и легонько ударила его веером по плечу: - Что это Вы, мой дорогой, надулись? Неужели я не права и отчитала Вас напрасно? Ведь вспомните-ка, я имею право спорить с Вами. Его я заслужила после победы в споре об ошибках Наполеона при Ватерлоо - я нашла на одну больше! Вспомнили?
Теперь лицо женщины имело совсем другое выражение, но Эрасту Петровичу показалось, что это уже не было вспышкой искренности, как минуту назад, а уже какая-то странная, заученная роль.
Полковник, тем временем, вернул былое расположение духа и виновато посмотрел на Эраста Петровича:
- Вы уж простите, сударь. Сорвалось. Но как она меня ловко, а? Диво, а не женщина!
- Согласен, а насчет обиды – забудьте. Я понимаю, техника слишком быстро начала наступление. Да и много у нас ротозеев, которые не только под машину, но под лошадь попадали, да и п-попадают, - ответил Эраст
Петрович, а потом обратился к Елене Павловне:
- А откуда Вы знаете, что я – инженер?
- Я помню, что это было написано в статье о пробеге, а так как хороших инженеров мало, то это и запомнилось. Да и фамилию «Безымянный» так просто не забудешь. Но расскажите нам, пожалуйста, о Вашем путешествии. Как это все происходило? Что Вы видели?
- Да знаете, цель у меня была одна – я хотел как можно скорее попасть в Париж, а поэтому окружающих к-красот как-то не заметил. Вот мой камердинер Маса много наблюдал, он и может что-то рассказать. Я же видел только дорогу и внутренности моего авто. В-видите, ничего интересного.
- Наоборот! Вы ведь добились своего и уложились в намеченные сроки. И я уверена, что скоро появиться еще более мощная модель. Ведь не зря же говорят, что совершенству нет предела!
- Удивительно скучную беседу вы завели, господа, - сказала стоящая рядом Варвара Савина, женщина лет двадцати пяти - двадцати шести, весьма привлекательная и улыбчивая, державшая под руку прекрасного кавалера.
Княгиня озорно посмотрела на нее, изобразив на своем лице виноватое выражение, произнесла:
- Ах, господа, извините. Ведь, действительно, вокруг нас столько интересных тем: курс фунта стерлингов, вооружение армии, германская проблема, политика США, а мы все о каких-то железных колесницах!
По мере того как Елена говорила, в компании нарастал смех, которым, в конце концов, заразились все. Не смеялись лишь двое: Эраст Петрович и сама княгиня Михайлова. Какое-то шестое чувство заставило Неймлеса посмотреть на женщину, и он заметил, что она опять одела маску.
«Вот только зачем?» Он видел, что она существуют одновременно в двух мирах: в том, где она играет роль и в том, где она живет. Вот только настоящая жизнь наталкивается в ней на какую-то преграду и тут же превращается в спектакль. Откуда он знал это Эраст Петрович не смог бы сказать. Никакой неясности в этом вопросе для него просто не было. Он с интересом сыщика, как ему тогда казалось, смотрел на эту женщину и чего-то ждал.
Почувствовав на себе его взгляд, Елена Павловна обернулась и снова посмотрела ему в глаза.
«Меня она не сможет обмануть», - почему-то промелькнуло у него в мыслях. А княгиня продолжала смотреть на Неймлеса, а потом вдруг покраснела и отвела глаза. Вспомнив, что некоторые из его знакомых называли Михайлову «бесстыжей», Эраст подумал, что «бесстыжие» уже разучились краснеть.
«Да, черт возьми, что со мною происходит! Неужели она и на мне испытывает свои чары? Нашла мальчишку!». Ему так не хотелось в это верить, и потому он решил сыграть открыто, и спросить напрямик, чего раньше никогда не делал.
«Но ведь когда-то начинать надо», - решил он и стал ждать удобного случая, который, кстати говоря, скоро подвернулся. Еще несколько минут компания «сыпала» шутками, а потом в наступившей после смеха тишине стали слышны первые аккорды вальса. Сразу же несколько мужчин выпрямились и подобрались, и вот тут-то Эраст Петрович понял, что упустить этот шанс нельзя, и, с легким наклоном головы, пригласил княгиню Михайлову на танец. Она также ответила ему чуть заметным кивком и тихо сказала, протянув руку:
- Почту за честь, господин Неймлес.
Они вместе отошли от притихшей компании и присоединились к танцующим. Руки мужчины нежно обняли женскую талию и чуть сильнее, чем было дозволено, сжали ее. Впрочем, если так оно и было, то княгиня никак не отреагировала на это, а только, согласно танцу, положила свои руки на плечи партнера, после чего они плавно закружились под музыку. Эраст удивлялся своей смелости, так как никогда не был замечательным танцором, а тут…
Он вообще сегодня чувствовал себя необычно. Почему-то ему было просто необходимо знать, отрабатывает ли на нем княгиня Михайлова свои приемы, или он действительно ей интересен, сейчас это было самым важным, и Эраст решил задать свой вопрос, но тут его опередила Елена.
- Вы прекрасно танцуете, Эраст Петрович.
- Да бросьте. Я в танцах весьма неуклюж. - А Вы не правы, и я Вам это докажу. Один мой знакомый говорил, что партнер по танцам прекрасен тогда, когда с ним не чувствуешь, что танцуешь. Скажите, Вы ощущаете, как мы передвигаем ноги и тела в такт музыке?
- Нет.
-Что и требовалось доказать. Мы не чувствуем что танцуем, а значит делаем это прекрасно, - и она улыбнулась приятно и открыто, вот тогда Эраст и решился.
- Скажите, Елена Павловна, Вы не обидитесь, если я з-задам Вам один вопрос?
Женщина внимательно посмотрела ему в глаза и безо всякого жеманства ответила:
- Даю честное слово, что каким бы ни был этот вопрос, я не буду на него обижаться.
Эраст помолчал и, наконец, спросил:
- Скажите, зачем Вы, такая искренняя и открытая играете п-перед всеми какую-то странную роль? Зачем Вам это нужно?… Или я ошибаюсь, и Вы не играете вовсе, а просто начали новый завоевательный поход в моем направлении?
Елена Павловна не побледнела, не покраснела и не отвела глаз, а чуть улыбнулась и ответила:
- Знаете, только очень наблюдательный и чуткий человек мог сразу же раскрыть моё актерство и уличить меня в его использовании. Да, иногда я играю множество ролей. А вот ответить для чего, очень трудно. Если мы провальсируем в направлении балкона, то я – попытаюсь… Мы сможем поговорить на воздухе, а я попытаюсь Вам все объяснить.
И, вальсируя, они пробрались через толпу танцующих. Компания была далеко, теперь им никто не мешал, но они все-таки вышли на застекленный балкон и закрыли за собой двери. Елена Павловна смотрела в сад через балконное стекло, а потом очень тихо начала говорить:
- За много лет никто и никогда не замечал моего притворства. Вы - первый, Эраст Петрович, что говорит о Вашем глубоком уме, внимании и удивительной проницательности, но для того, чтобы ответить на ваш вопрос, я прошу, ответьте сначала на мой: что Вы слышали обо мне? - и она резко обернулась в сторону Эраста, оказавшись с ним лицом к лицу.
- Ну же, что Вы знаете о княгине Михайловой?
В глазах Елены Павловны был не только вопрос, но и сам ответ. Неймлес покраснел, а княгиня мягко улыбнулась.
- По-моему, я догадываюсь. Я - роковая бесстыжая женщина, пошедшая огонь, воду и медные трубы, которая ради интереса к игре сбивает с праведного пути мужчин, встречающихся ей в жизни, а потом равнодушно разбивает их сердца. Ведь так, Эраст Петрович? - не получив ответа, она все же продолжала:
- Когда мне пришлось первый раз столкнуться с окружающей действительностью, то очень скоро я поняла, что не смогу выжить в обществе, где над моей чувствительностью и ранимостью будут издеваться. С детства я очень любила театральные представления, и многие действительно замечали за мной актерский талант. Именно благодаря ему я и научилась выживать. Это как в китайской опере: надеваешь маску, и все сразу видят хороший ты или плохой, злой или добрый, благородный или подлый. Я хотела одного – независимости, и, в какой-то мере, я ее получила. Тот, кто не захочет со мной общаться, просто ко мне не подойдет, благодаря моей репутации, а тот, кому я покажусь интересной, перешагнет через стереотип и окажется рядом.
- А Вы не думаете о том, что некоторые из тех, кто п-подойдут преследуют вполне ясные цели?
- Как это ни странно, но люди, которые добиваются именно меня, долго около моей персоны не задерживаются, потому что понимают безнадежность данной ситуации, так как я никогда не смогу удовлетворить их желания, и они просто исчезают, уходят к прежнему состоянию, еще более убеждаясь в том, насколько я жестока и безнравственна. Такие люди мне не интересны. Если кто-то мне действительно нужен, я исполняю роль, которая этого человека задержит и превратит в моего товарища, вот как Николаша Зверев. Интересный, добрый малый, не смотри, что граф. Или Федор Кузьмич – великий стратег, знаток своего дела. С ним просто приятно поговорить, потому как это такой рассказчик, что после его историй сам мнишь себя Кутузовым, Македонским, ну на худой конец, Дарием Персидским.
– Так Вы используете этих людей?
- Нет, это слишком грубо. Они мои товарищи, но не более. Я никогда не принимаю подарков, Эраст Петрович, ни в каком виде: ни в драгоценностях, ни в деньгах, ни в меховых манто, а уж тем более в виде жизни, совести, чести, раз битой семьи, тех ужасов, в которых меня обвиняют. Скажите сами, разве я отбила, у кого мужа, отняла отца у детей, разорила целую фамилию или из-за меня кто-то застрелился или повесился? Нет! Я никогда не позволю делу зайти так далеко.
Тут женщина замолчала, и вдруг в ней что-то изменилось, и она сказала фразу, заинтриговавшую Эраста Петровича:
- Я должна играть, чтобы добиться своей цели. Ведь если думаешь, что хорошо знаешь врага, то не готов к неожиданности от него.
Сразу же после этих слов Елена Павловна вскинула глаза на Эраста, и он увидел, что в них кипела волна эмоций: страх, негодование, удивление и еще что-то, чего мужчина никак не мог понять.
Женщина побледнела и вопросительно, с какой-то обидой, скорее для себя, чем для него, начала говорить:
- Господи, ну почему я все это Вам рассказала? Я вижу Вас в первый, раз, Я Вас не знаю, но все Вам рассказываю? Почему? Что Вы за человек, что так влияете на меня?.. Можете быть спокойны на свой счет: я не играю с Вами да и не хочу этого… Почему? Какой силой Вы обладаете? Чем Вы пленили меня? Почему я не понимаю, что происходит со мной? Почему я так чувствую Вас?..
По мере того как она говорила, ее удивление возрастало, и, казалось, она уже ничего не замечала вокруг. Эраст в эту минуту был совершенно уверен в том, что княгиня не играет.
Она действительно была потеряна и не понимала своих чувств. «Точно как я не понимаю своих»,- подумал мужчина.
Ему тоже было неизвестно для чего он вообще начал этот разговор, но то, что эта женщина влекла его к себе, было ясно как день. В ней было что-то такое, из-за чего он чувствовал ее, как самое себя, и знал, что она говорит ему правду. Сейчас она напоминала ему маленького потерявшегося ребенка, который крепится из последних сил, но, теряя их с каждой секундой, вот-вот заплачет.
Стремясь утешить женщину, Эраст сделал шаг к ней навстречу и увидел, что она тоже шагнула к нему навстречу.
Глаза их встретились, а руки чуть соприкоснулись. Кончики пальцев будто ударило током, но они не отняли рук, по которым медленно и тягуче стало растекаться тепло. Эраст видел, как во взоре Елены Павловны растет удивление, граничащее с неверием в то, что все, что происходит действительно правда.
«Она как ребенок, которого в первый раз приласкали»,- промелькнула у него мысль, и тут же возникло желание ее поцеловать. Наверно, что-то изменилось в его взгляде, но он понял, что женщина догадалась об этом, и смутился, но напрасно. Елена Павловна потянулась к нему всем своим существом, а ее ладонь поднялась к его плечу. Эраст Петрович наклонился над женщиной, но тут из залы раздался крик:
- Климов стреляется! - и поцелуя не получилось.
_________________ Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
из-за компа выгнали...
