НРКмания

Большая часть. Так что еще часть скину и до завтрашнего вечера, работа ждет. Но часть - большая!!!

***
В тот день все было почти как всегда, за исключением странного напряжения, которое преследовало Платона с самого утра. А дело заключалось в том, что именно сегодня Сэм и Энджи должны были поехать навестить своих родных, что поселились в Сент-Луисе и покидали Hope Valley, а супруги Амелины должны были остаться одни.
- Поможем, чем можем на первых парах своим родственникам, - говорил Сэм. – Да и новые сорта табака надо посмотреть, может кое-что и закуплю к весне… Раз решились – надо попробовать.
- Хорошо, тогда и дело пойдет, - согласился Платон.
Эти задачи-минимум должны были занять у пары достаточно времени, а потому слова «скоро нас не ждите», которые крикнула Энджи, отъезжая от Hope Valley, были правдой.
Даже Яшка будто растворился в воздухе после отъезда Смитсонов, сообщив только то, что отправляется по каким-то там делам в Линкольн.
- Что за дела-то? – обеспокоено спрашивала Ле, собирая ему вещи и еду в дорогу.
- Сюрпрыз! – щерился пацан и не раскрывал своей маленькой тайны.
- Ну, сюрпрыз, так сюрпрыз, - смеялась девушка, отпуская Яшке щелбаны.
Она как раз-таки радовалась возможности побыть с Платоном наедине и попытаться объясниться. В те моменты, когда они теперь оставались вдвоем, между ними появлялось такое напряжение, что, казалось, промелькнет малейшая искра и все – будет взрыв! Так и получилось за обедом…
Ле расстаралась, как могла: грибная лапша, жаркое в горшочке, взвар, пирожки, ватрушки, желе и зефир – удивительное сочетание русской и местной кухонь, которым Ле могла гордиться по праву. Она стала превосходной кухаркой, помня все советы Энджи о заветном пути к сердцу мужчины через его желудок и гастрономические пристрастия. Но…
Но Платон даже не похвалил ее кулинарные изыски, и беседу не поддерживал, хотя, девушка не могла пожаловаться на свой язык, который был превосходно подвешен. Ведь раньше пара так мило беседовала… А теперь…
Теперь Платон только бросал на жену странные пылающие взгляды, изредка односложно отвечал, а больше все угрюмо молчал, медленно жуя шедевры кулинарных трудов жены.
Бедная девушка уже не знала, что и как делать, когда, надев передник, встала к раковине, чтобы помыть посуду.
- Платон, если тебе не трудно, принеси мне во-он те блюдца, - попросила она.
Амелин взял стопку посуды и вошел в кухню. Тихо лилась вода, Ле мыла тарелки, напевая себе что-то под нос.
«Черт побери! Почему она вся такая… Такая манящая, удивительная, любимая?». Он подошел к ней ближе, улавливая ее ни с чем не сравнимый запах, от которого у него тотчас закружилась голова, а в висках застучали молоточки. Ле покачивала головой в такт своей песенке, и ее локоны подпрыгивали, скользя по изящной гибкой шее, нежной белой коже, точеным плечам. Платон не мог оторвать взгляда от любимой и совсем замечтался. А потому в тот момент, когда она резко повернулась, чтобы забрать у него посуду и случайно дотронулась ладонью до его руки, он отшатнулся от неожиданности и страха… Страха от того, что Лешик могла догадаться о его чувствах и его состоянии. Блюдца упали и разлетелись в дребезги.
И тут на глаза девушки навернулись слезы. Она не могла больше сдерживать своей обиды.
- Ну, знаете ли, господин хороший! Неужели тебе со мной так противно находиться рядом, что ты даже шарахаешься от одного моего прикосновения?
- Я не шарахаюсь, - попробовал оправдаться Платон.
- Да? А это что? – девушка указала пальцем на груду осколков.
- Ты же говорила, что показывать пальцем не вежливо, как это – моветон…
- Это сейчас не важно… Ответь! Неужели я до такой степени тебе противна?... – она еле слышно шептала, а по ее щекам текли хрустальные слезы.
Этого Амелин выдержать не мог. Он обнял девушку и прижал к себе. Та тут же обняла его в ответ так крепко, будто хотела вжаться в его тело и стать его частью. Платон, чуть отклонясь назад, обжег ее своим горящим взглядом, остановился на ее чуть влажных розовых губах и со стоном внезапно оттолкнул от себя, вихрем вылетев в гостиную.
- Постой! Погоди! – бежала вслед за ним Ле. – Объясни, что с тобой происходит?
У Амелина сдали нервы. Он остановился у подножья лестницы и ответил хриплым и странно прерывающимся голосом.
- Что происходит, хочешь знать?
- Да… Хочу!
Ле чувствовала, как от Платона исходят какие-то странные волны, а сам мужчина в настоящий момент был сгустком открытого огня… По его нервам с бешенной силой бил ток. Заблудшая душа была разгорячена и терзалась от невозможности своей любви. Он рвал себе «сердце, нервы, жилы» и стоял на самой грани своих еле сдерживаемых эмоций. Оставался только один выход – грубо оттолкнуть любимую.
- У меня уже четыре месяца не было женщины. Вот и все, - жестко сказал он. – Это не шутки для организма, который, знаешь ли, требует свое, отсюда и напряжение.
Ле покраснела, но глаз не отвела. Она чувствовала его внутреннюю силу, решительность и, такие странные, не вяжущиеся с его теперешними словами, безмерные нежность и надежность, затаившиеся в его таких любимых глазах.
- И это все?
- А тебе этого мало? - как-то неестественно рассмеялся Платон. – Я хочу женщину, понимаешь, а это, по кое-каким причинам сейчас невозможно. Вот и результат на лицо. Я злюсь.
- Злишься – это мягко сказано… Но я все-таки не понимаю, почему ты не смотаешься в городишко и не подцепишь там какую-нибудь девицу в салуне! Ведь здесь не так уж и далеко! А! - в Ле закипели злость и ревность, а вовсе не стыд и смущение, как понадеялся Платон.
Он весь пылал от ее близости, а она тем временем сделала несколько шагов к нему.
- Стой, где стоишь, - тихо, но четко произнес мужчина.
- Почему? – девушка не послушалась.
- Лешик, Леш, стой, остановись…
Ле замерла буквально в шаге от него. Их глаза встретились, и между ними началась безмолвная дуэль, в которой не было победителя. Девушка внезапно повернулась к Платону спиной и, со словами «А я-то в чем все-таки виновата», хотела уйти.
И тут Платон не сдержался. Он схватил Ле за плечи, развернул ее к себе лицом и поцеловал… Настойчиво, почти грубо. Со всей страстью, которая томилась в его душе все эти месяцы. Его губы властно приоткрыли ее рот и завладели ее губами, нежными, податливыми, такими сладкими… Девушка едва слышно застонала, и разум Платона накрыла волна желания, сквозь которую он даже не заметил, как Ле прижалась к нему сама, не оставляя меж их телами ни малейшего расстояния. Чувствительность вернулась к Амелину только тогда, когда он, задохнувшись от нехватки воздуха, сумел-таки оторваться от губ жены. Он посмотрел на ее лицо, затуманенное каким-то новым выражением и, не долго думая, рывком подхватил ее на руки, направляясь по лестнице наверх. Он шел в свою комнату, стремясь исполнить то, о чем так давно мечтал. Девушка затихла на его руках, так и не придя в себя до конца. Мужчина бросил ее на кровать и накрыл ее тело своим, снова припадая к ее дурманящему рту в пьянящем сознание поцелуе. И тут его мысли пронзило стрелой осознание того, что она отвечает ему. ОТВЕЧАЕТ на ЕГО ласки! Неумело, неловко, но отвечает, поддаваясь его желанию и напору, принося ему в жертву то, на что он, последний из негодяев, не имеет права… Платон резко отпрянул от жены, оставив ее в недоумении и легком чувстве шока от всего произошедшего. Сначала он сидел рядом с ней, но близость такой желанной и любимой женщины сводила с ума и заставляла сводить все мышцы тела судорогой. Мужчина вскочил с кровати, тяжело дыша и стараясь не смотреть на Ле, которая, переведя взгляд на него, боялась ошибиться в своих догадках, даривших такую сладостную надежду.
- Это всегда так? - потрясенно выдохнула она, легко дотрагиваясь до своих губ, будто стремясь передать пальцам то удивительное ощущение, которое мгновение назад испытали уста. - Или все из-за того, что у тебя долго не было женщины?

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

- Да что же ты никак не поймешь! Я ТЕБЯ хочу! ТЕБЯ и никого другого. И не потому, что у меня давно ничего не было с женщиной, а потому что…
И тут у Платона, будто силы закончились, и он растерялся. Как ей объяснить, что ему ничего не стоит ради нее, любимой, дорогой, желанной, весь мир завоевать и к ее ногам бросить? Ведь его чувства к этому человечку намного глубже, чем он показывал. По телу Амелина пробежала нервная дрожь, что не ускользнуло от внимания Ле.
Девушка, не сводя проницательных глаз со своего мужа, тихо подошла к нему и спросила, стараясь унять бешеное биение сердца, в котором поселилась надежда:
- Почему, Платон?
И завеса пала. Мужчина посмотрел в глаза девушки, и у той аж мурашки пробежали по коже. Он сдерживал себя из последних сил, и пока молчал, но это рождало безумное острое ощущение неминуемого эмоционального и чувственного взрыва. Платон хотел взять Ле за руку, но отдернул ладонь, будто обжегшись. Наконец, он решился, и, зажмурив глаза, выдохнул-прохрипел:
- Потому что я люблю тебя… Люблю… Слышишь, ЛЮБЛЮ!
Последнее он выкрикнул и, открыв глаза, поймал ее взгляд, в котором увидел что-то такое, что на мгновение забыл, как нужно дышать. Глаза Ле светились ответным чувством! Он мог бы поспорить с кем угодно, что во взгляде горячо любимой им женщины пылала ответная любовь к нему, к Платону…
Мужчина замер, а Ле вплотную подошла к мужу. Она сама взяла его за руку и прижала ее к своему лицу, слегка прикрыв глаза.
- Я тебе говорила еще тогда… помнишь? Ты «WANTED»… Тебя хотят, желают.. Ты… Ты - мой «WANTED»… Мой ЖЕЛАННЫЙ….
Тут она легко дотронулась своими горячими губами до его ладони, и Платон не выдержал.
- Что? Что ты сказала?
- Я люблю тебя… Люблю… Люблю, милый мой, желанный, Платон…
- Ле… Лешик, Лешик мой, - прошептал Амелин и притянул девушку к себе, зарывшись лицом в ее волосы.
В этот миг для них перестало существовать все, кроме них самих. Мужчина не мог выпустить девушку из своих объятий и покрывал ее лицо невесомыми, легкими поцелуями, нежными как шелк, которые с каждой секундой становились все горячее и глубже. А Ле шептала самые дорогие его сердцу слова: «Единственный, любимый, желанный…».
Страсть никуда не исчезла, просто перешла в нежность, что была до такой степени всепоглощающей, что ее всплески - поцелуи, ласки, вздохи - заставляли стонать и вздрагивать.
- Не бойся, родная, я постараюсь не сделать тебе больно…
- Я знаю… Я не боюсь… С тобой я ничего не боюсь… Платон, родной мой, - и Ле сама припала к его губам. Платон прижал ее к себе так, будто хотел раствориться в ней. Никто и никогда не говорил ему таких слов. Никто и никогда не испытывал к нему таких чувств, как этот светлый человечек, неожиданно вошедший в его жизнь и перевернувший ее вверх тормашками… Но этот переворот был до такой степени удачным, что Платон, именно в это мгновение, понял, что теперь он будет счастлив. Теперь ему известно, что это такое, потому что оно – ЕГО СЧАСТЬЕ – целиком и полностью сосредоточилось в девушке, которую он держал в объятиях.
Ле слегка отстранилась от него, но Платон не хотел ее отпускать и снова прижал к себе. Девушка тихо, почти беззвучно рассмеялась и успокоила мужчину:
- Я никуда не ухожу… Просто, мне кажется, нам обоим что-то страшно мешает.
- Что? – не понял сначала Платон.
- Господи, какой же мне муж попался непонятливый!... – Ле положила свои ладони на грудь Амелина и, с удовольствием проведя по ней снизу вверх, остановила свои пальчики на вороте его рубашки, которую и начала медленно расстегивать…
Пуговка за пуговкой… И, причем, после каждого расстегнутого маленького предмета швейной фурнитуры из достаточно большого их количества, эта маленькая хулиганка легко и нежно, но всегда стремительно дотрагивалась до губ Платона, дразня его своей близостью и не меньшим, чем у него самого, желанием. Он так и не дождался, пока она сама снимет с него рубашку, а потому сорвал ее со своих плеч сам, одним рывком стянул с жены платье и снова, теперь только уже осторожно и бережно положил Ле на кровать, а сам снял с себя остаток одежды. Его жена лежала перед ним в одной нижней сорочке и белье, тонкая ткань которых, вовсе не скрывала ее тело, а только одним своим существованием пробуждала буйную мужскую фантазию. Девушка села на кровати и хотела снять все с себя, но Платон не дал.
- Я сам, - хрипло прошептал он и опустился перед кроватью на колени.
Ле спустила ноги вниз, позволяя мужу сначала поднять подол рубашки, обнажив стройные ноги. Платон не смотрел вниз, он не мог отвести взгляда от глаз жены, в которых с каждой секундой огонь желания разгорался все сильнее и сильнее. Его сильные и такие нежные в этот момент руки легко сняли с нее чулки и нежно провели по тонкой шелковой коже от щиколоток до бедер, а потом осторожно дотронулись до их внутренней стороны. Ле застонала, и Амелин оказался на кровати рядом с ней, осторожно спуская с ее плеч тонкие лямки рубашки. Сначала одну, потом другую, пролагая себе губами дорожку по коже жены вслед за упавшей с нее тонкой тканью. Медленно его жадному взору предстали ее груди… Полные, крепкие, с большими розовыми сосками, напряженными до предела едва сдерживаемым желанием. Мужчина закрыл глаза и почти невесомо дотронулся до одного из них.
Девушка вздрогнула всем телом и прогнулась в его руках. А мужчина уже не мог остановиться и страстно целовал ее тело, оставляя на бархатной коже невидимые пылающие следы, как от расплавленного тавро. На шее Ле неистово билась голубая венка, и не хватало воздуха, не известно то ли от того, что делал с ней Платон, то ли от того бешеного желания, которое жило внутри нее независимо от ее сознания. Платон медленно положил жену на спину и накрыл своим телом. Неискушенная в любви, Ле интуитивно обвела любимого руками и ногами, сводя его своими жестами с ума. Он поцеловал ее закрытые глаза и начал спускаться ниже: носик, губы, подбородок, изящная, нежная шея, а вот и та самая голубая венка, которая пляшет свой дикий танец. Мужчина провел по голубой жилке языком и замер…
В эту же секунду Ле схватила его за волосы и притянула к своим губам. В ней бушевало пламя, которое мог погасить только он.
- Я больше не могу… У нас потом будет еще возможность… Только не сейчас… Потом. Потом ты зацелуешь и заласкаешь меня хоть до смерти, но сейчас… Подари мне СЕБЯ, Платон… И верни мне МЕНЯ, пожалуйста…. Я так тебя люблю… Милый, я не могу больше без тебя…
Этого оказалось достаточно для того, чтобы мужчина забыл о данном себе слове не торопиться и медленными ласками, осторожно и нежно превратить Ле из девушки в женщину. Он просто не мог подумать о том, что этого не захочет она сама. Через минуту она была его женой во всех смыслах этого слова.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

***
Платон осторожно, как только позволяло их состояние, вошел в нее и замер. Ле чувствовала, как он заполнил ее всю, и поняла, что муж со страхом ждет ее реакции на свое вторжение.
«Да, ведь мне говорили, что должно быть больно, - промелькнула смутная мысль в ее сознании. – Бедный мой, испугался за меня… Не бойся, родной. Любимый… Я с тобой», - и девушка сама прижалась к мужчине.
- Стань моим до конца… Пожалуйста, - прошелестел в тишине спальни ее шепот.
- Люблю тебя, - простонал в ответ Платон и начал древние как мир движения, доставляющие истинное блаженство и наслаждение тем, кто любит и любим.
И оно пришло к ним спустя какое-то время, одновременно, как огромная, горячая волна, что накрыла их с головой. И только теперь Ле вскрикнула, а Платон громко застонал и, обессиленный, остался лежать на ней. Когда спустя несколько мгновений он хотел подняться, Ле не отпустила его, крепко прижав его к себе.
- Раздавлю ведь…
- Не-ет… Ты такой замечательно тяжелый… Я так хочу почувствовать тебя…
- Разве еще не почувствовала? – рассмеялся Платон и, неожиданно, резко перевернулся на спину, уложив жену на себя.
- Вот так будет лучше и тебе удобнее, - сказал он, целуя ее смущенное от его замечания личико.
- Почувствовала. Даже очень… Теперь я знаю, как сильно ты можешь любить… Как ты меня любишь… Наотмашь любишь…
И тут она поцеловала мужа в губы.
- Прекрати.
- Почему?
- Потому, что я опять тебя хочу, а тебе нужно отдохнуть…
- Правда? – спросила Ле наивно раскрыв глаза, но, так и не сумев спрятать улыбку, поселившуюся во взгляде.
- Правда, - рассмеялся Амелин и поцеловал жену в нос. – Спи.
- Так ведь еще день!
- Я говорю тебе, спи, а то ведь в ближайшее время я тебя из постели выпускать не собираюсь, учти.
- А, ну, если так, то…
И тут Ле действительно почувствовала сонливость и хотела встать, но муж ловко ее удержал, не дав даже приподняться с постели.
- Куда это ты собралась?
- К себе, спать…
- Я же тебе только что сказал, что я не выпущу тебя из СВОЕЙ постели, поняла?
- Теперь поняла! – кивнула, улыбаясь Ле, и свернулась калачиком под его теплым боком.
- Спи, родная, - прошептал Платон.
Он обнял ее и начал думать о том, как ему повезло, что эта девушка, нет, теперь уже женщина, принадлежит ему.
Только ему и безраздельно. Он немало повидал на этом свете, но никогда не встречал таких, как она. Ле могла удивлять и поражать, как никто другой. И Платон не стал исключением.
Его поражало в Ле многое: никогда до этого он не встречал женщины, в которой в такой степени сочетались бы нежность, неизмеримое обожание и то, что он так долго искал, почти всю жизнь. Это была любовь… И еще… Ее восхищение им, самым обыкновенным, ничем не примечательным человеком. А ее огромные удивительные глаза, сияющие ответным чувством? Голос, певучий, нежный, томный, иногда с возбуждающей хрипотцой и придыханием… А ее розовые чарующие губы? А шелковая или бархатная (Платон все никак не мог решить для себя, какая именно) кожа, которую так и хотелось ласкать безостановочно?
Этих двоих связали удивительные события, которые стали их общей судьбой. Платона сводила с ума открытость и уязвимость Ле, который порождали в душе огромное желание защищать ее и заботиться о ней. Это ощущение рождало новые силы в мужчине, который чувствовал себя рядом с женой настоящим титаном, способным ради нее свернуть горы. Платон самому себе казался много лучше и сильнее, чем был на самом деле.
Ле пошевелилась в его объятиях и теснее прижалась к его крепкому, сильному телу. Мужчина обнял ее крепче и легко поцеловал в щеку. Та улыбнулась во сне…
«Мое маленькое чудо, а не женщина… Это невозможно представить, но она подарила мне все то, чего я был лишен и к чему долгое время стремился». Платон чувствовал себя так, будто опился колдовского зелья и попал в сети одной маленькой женщины, которую когда-то принял за призрака. Она сумела изгнать из его души тьму и возродила свет.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

И тут создание, о котором думал Платон, открыло застланные томной поволокой глаза, еще не забывшие их недавних любовных ласк, и улыбнулось, слегка покраснев.
- Это, наверное, ужасно, - сказала она, прижавшись лицом к шее мужа.
- Что именно? – улыбнулся Платон.
- Я снова хочу, чтобы…
- Чтобы ЧТО?
- Чтобы ты любил меня, - прошептала Ле, заглядывая, в уже пьяные от желания, глаза мужа.
«Господи, неужели это сокровище МОЕ?» - лаская тело жены, думал Платон.
Он с наслаждением вдыхал ее родной запах – запах знакомого до боли сочетания чистоты, свежести и в то же время какой-то сводящей с ума сладости, без которого Амелин не представлял себе жизни теперь. Он зарылся лицом в мягкие пушистые волосы и зашептал в ответ:
- Это не ужасно… Это просто удивительно… Удивительно и прекрасно… Господи, как же ты мне нужна! Если бы только знала…. Я люблю тебя, Леш… Как же я тебя люблю…
Платон действительно испытывал ни с чем не сравнимую потребность в ней – этом удивительном маленьком человечке. Ее нежности. Ее любви. Такой безыскусной и безбрежной, такой необходимой. Совсем недавно эти чувства пугали его, ведь он никогда и ни от кого не зависел, а теперь… Теперь все было по-другому, и это ему ужасно нравилось… Так прекрасно было чувствовать себя нужным кому-то, быть любимым, желанным, даже слабым иногда… Но слабым только на одно мгновение, так как тут же в мужчине просыпалась такая сила, о которой он раньше и не подозревал. И имя этой силе было «Лешик», которая была нужна ему как воздух и приводила его в неописуемый восторг, возрастающий с каждым мгновением…
Именно сейчас этот и происходило, так как Ле неумело начала ласкать мужа в ответ на его нежные и полные страсти прикосновения. Удивительно, как мало и одновременно много Платону нужно было для счастья – Лешик. Одна только Лешик, сводящая с ума, лишающая сил и возвращающая вновь, преумножая их в сотни раз.
Казалось бы, что может быть страшнее для мужчины?
Может быть для кого-то другого, но только не для Платона.
Может быть, рядом с кем-то другим, но только не рядом с Ле, рядом с которой Амелину не стыдно было быть слабым или недовольным, потому что с ней он мог быть самим собой, что было главным в этой жизни.
Вот и сейчас все было именно так. Ле поцеловала Платона в ямочку рядом с ключицей, и тот застонал от остро вспыхнувшего желания обладать ею немедленно. Как же ему было хорошо, и он совсем не хотел, чтобы это когда-нибудь кончалось. Она должна быть рядом всегда. Это олицетворение тепла, покоя, уюта, нежности, любви.
В это мгновение неумелые ласки Ле поставили ее мужа на грань его сил, и он больше не мог сдерживаться. Амелин легко перевернул ее на спину и накрыл собой, поймав ее взгляд. Глаза Ле сияли, в них бурлили эмоции, а счастье просто выплескивалось через край.
- Я люблю тебя, Платон, - произнесла она сквозь стоны наслаждения.
- Я люблю тебя, - откликнулся мужчина и нежно вошел в нее, стараясь заполнить собой все клеточки ее тела и все закоулки ее сознания.
Это было не просто воплощение их желания познать друг друга еще раз – они утверждали свои права друг на друга.
«Только мой!.. Только моя!..» - выкрикнули они оба в наивысший пик ощущений, и вихрь наслаждения унес их далеко-далеко, туда, где они стали единым целым на целую вечность, что ждала их впереди.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

***
Двое нашедших друг друга людей совершенно не знали, сколько прошло времени, пока они наслаждались чувствами и телами друг друга.
- Смотри, - указал взглядом на окно Платон. – Уже стемнело…
- Да, совсем скоро наступит настоящая вторая брачная ночь…
- Вообще-то не вторая, а первая…
- Ах, да! Ведь у нас с тобой первой брачной ночи так и не случилось…, - Ле рассмеялась и удобно улеглась на теле мужа, заставляя его снова напрячься. - Был только сегодняшний брачный полдень, - женщина легонечко подула на грудь мужа и поцеловала его гладкую загорелую кожу.
- Брачный полдень, - прервал ее Платон, целуя в подбородок, - плавно переходящий в брачный вечер, - следующим местом для поцелуя был миленький носик жены, – а потом в ночь – первую брачную ночь, - и он, наконец, накрыл ее губы своими.
Это было удивительно. Они занимались любовью весь день, но это не уменьшило их желания и тяги друг к другу. Ле только тихонечко застонала от нахлынувших на нее чувств и ответила на поцелуй. Платон едва оторвался от нее и прижал к себе.
- Бедная любимая моя, - прошептал Платон на ухо жене, нежно целуя ее ушко. – Я совсем тебя измучил…
Его руки ласкали любимое тело, снова зажигая в нем огонь желания.
- И вовсе нет…, - женщина выгнулась в объятиях мужа, нежно проведя по его щеке своей ладошкой. - Я больше измучилась, пока ждала всего этого…
- Чего именно? – хитро прищурившись, задал вопрос Амелин, целуя изящные пальчики жены и переворачивая ее на спину.
- Вот этого, - проворковала Ле и медленно начала поглаживать спину мужа, слегка царапая его кожу своими коготками. После каждого такого прикосновения с претензией на дерзость, Платон слегка вздрагивал и теснее прижимался к жене, пока, наконец, не выдержал и лег на нее, заставляя почувствовать то, чего она добилась. Так и прошел остаток ночи.


***
Яркие лучи утреннего солнца полностью заполнили спальню, когда мужчина проснулся, причем, проснулся первым. Платон открыл глаза, улыбнулся, сам того не замечая, расслабился и с удивлением заметил, что в этот самый момент его охватывает удивительное ощущение, схожее по своей сути с негой.
Он очень давно не просыпался вот так, испытывая самое, что ни на есть, блаженство и истому. Последний раз такое с ним случилось, когда ему было лет восемь или девять. Когда еще была жива мама, а в его душе теплилось чувство дома… Точнее, жила надежда на это чувство, потому что как такового, дома у Амелиных не было. Они переезжали из одной каморки в другую, пока не остановились под крышей театра, где танцевала мать Платона.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

***
Именно там, на пыльном, темном, захламленном старыми театральными костюмами и декорациями чердаке, Платон был в последний раз счастлив. Тогда его не смущала ни нищета, в которой они жили, ни голод, ни холод, которые то и дело обрушивались на них, а все потому, что он не чувствовал себя одиноким, и еще – он любил и его любили.
Да и что значили все эти мелочи жизни, если его мама, милая, добрая, родная мамочка согревала его собой студеными вечерами, тихо напевая колыбельные песенки и поглаживая рукой по непослушным черным волосам. А какие сказки она рассказывала?! Просто дух занимался от приключений всяких там царевичей-королевичей, красавиц писаных, зверюшек больших и малых, которые перекочевывали из одного повествования в другое и дарили мальчику настоящую, ни с чем не сравнимую детскую радость.
Его мама… Чудесное светлое существо, которое умело превращать любой серый будний день в настоящий праздник; которое отдавало всю себя своему сыну, часто недоедая и недосыпая ради его благополучия; которое и жило-то только ради него и было тогда, в далеком детстве, его единственным счастьем.
Мама и ее подруги, актрисы театра, артисты массовки, рабочие сцены – все нянчились с Платоном, как с родным, окружая его теплом и заботой. Амелин рос ребенком театра, в том смысле, что все в храме Мельпомены знали и любили его, а он, в свою очередь, также знал и любил всех.
Но это продолжалось только до тех пор, пока не ушла мама… Ушла насовсем, далеко, туда, откуда не возвращаются… В тот миг для Платона померкло счастье. Он, выгнанный на улицу, забыл, что это такое и жил в беспросветной тьме до тех пор, пока на его пути не возникло удивительное создание, которое он поначалу принял за привидение.
Лешик… Его Лешик, удивительная и неповторимая.
Мужчина легонечко повернулся и посмотрел на нее.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

***
Лешик крепко спала. «Совсем не странно, после того, что случилось вчера», - с улыбкой подумал Платон и дотронулся до рассыпанных по подушке шелковых волос любимой женщины. Та легко улыбалась во сне, видя что-то невыразимо приятное. И даже сейчас рука Ле лежала на груди мужа, а голова весьма удобно устроилась не на подушке, а на его плече. «Уютно, ничего не скажешь», - прошептал Платон и тихонечко высвободил свое тело из объятий жены, но совсем не для того, чтобы покинуть постель. Мужчина лег на живот, устроился поудобнее и внимательно, будто в первый раз, стал рассматривать спящую Ле.
Что же такое есть в ней, что она именно ТАКАЯ? Почему она выбрала именно ЕГО?
Платон не успел ответить ни на один из мучавших его вопросов, как раздался сонный недовольный голос, нарушивший его раздумья:
- Не смотри так на меня, когда я сплю, а то в моей голове возникают совсем не сонные мысли…
- Неужели? – тихо рассмеялся Платон, придвигаясь к жене и целуя ее в губы.
Через минуту, когда к Ле вернулась способность говорить, она выдохнула:
- Мой любимый разбойник… Надежный и нежный разбойник… Знаешь, почему я тебя полюбила?
Амелин застыл. Как она могла узнать, о чем он думал только что? Правду говорят, что любящие сердца читают друг у друга в душах.
- В тебе есть притягательная сила, внутренняя, огромная, всеохватывающая… Я как мотылек на свет на нее прилетела. А еще ты не рохля и не тюфяк, слов на ветер не бросаешь. Ты обаятельный. В тебе столько поистине мужского магнетизма, что даже дух захватывает. А мое слабое женское сердце подкупила твоя разбойничья непосредственность и шарм. Ведь тебе, поди, женщины не раз сами свои украшения снимали с пальчиков да вынимали из ушек. Так ведь? Ты терпеливый и сильный. Делаешь именно то, что решил и не колеблешься… Этим ты на моего отца похож… А самое главное… Самое главное – это твой нос…
- Нос? – переспросил опешивший от ее признаний Платон, и не привыкший к ее манере чередовать серьезное с шуткой.
- Да, нос… Он большой, а потому, когда его целуешь, то никогда не промахиваешься, - и Ле тут же подкрепила свои слова делом, громко чмокнув мужа в ту самую часть лица, о которой столько говорила.
- Даже не думал раньше, что мой нос – такое сокровище, - рассмеялся Платон и внезапно перевернулся на кровати, подмяв жену под себя.
- А я люблю тебя за то, что ТЫ – это ТЫ. И больше мне ничего не надо, - серьезно сказал он.
Ле оплела мужа руками, слегка прижавшись к нему.
- Докажи мне это.
***
Не нужно говорить о том, как Амелин доказал свои чувства. Сказать необходимо только то, что эти двое были абсолютно счастливы. Им было наплевать на все те преграды, что стояли между ними – они просто нашли друг друга на темном и тернистом пути и соединили свет своих душ. Мужчина и женщина сохранили его внутри себя, несмотря на все страшные ураганы жизни. Подобно свечке в китайском бумажном фонарике, этот свет трепетал под порывами ветра судьбы, но не гас, а упорно, вновь и вновь распускал свой язычок пламени, помогая людям жить, надеяться, верить и любить. И вот теперь он выполнил свое предназначение: соединил две любящих души, но никуда не исчез, а разгорелся еще ярче.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

Вот. Теперь, до завтра.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

Обещаю прочитать...

_________________
Уезжают таланты, творцы и умы,
едут люди отменно отборные.
И останутся там, как у всякой тюрьмы,
надзиратели и поднадзорные.

И. Губерман

Леночек
Дорогая, такая прелесть! А эрочка на ночь.............
Ну ты меня понимаешь.
До завтра, жду и Веру и Платона. Талисман захотелось посмотреть.

Пойду будить Пупсика

_________________
Пришли инопланетяне и съели мой мозг! Так что стучите, если я вас забыла.... в голову.
Это любовь несовместимая с жизнью...

Добрый вечер! Немного пораньше с работы отпустили, так что и продолжение пришло чуть раньше, чем планировалось. Спасибо за поддержку всем, кто сейчас рядом со мной своими мыслями и фантазиями.

***
Целых две недели Платон и Ле были предоставлены сами себе и наслаждались этим временем. Амелин счастливо смеялся:
- Это начало нашего с тобой медового месяца.
- Начало? – улыбалась ему Ле.
- Да, потому что вся наша жизнь будет одним большим медовым месяцем. Обещаю.
- У нас с тобой тогда все слипнется!
- Не-а, мы просто приклеимся друг к другу, навсегда…, - шептал он ей и накрывал губы нежным поцелуем.
Только одно огорчало Платона, хотя по этому поводу всегда больше переживали дамы. Той самой ложкой дегтя в его бочке меда было отсутствие реального законного брака с Ле. А он очень хотел назвать ее своей «женой» во всей полноте этого слова.
Платон хотел обвенчаться с ней. Но как? Где? Кто возьмет на себя эту священную обязанность? Он еще серьезно не думал, как разрешить эту проблему, но точно знал, что все делает для того, чтобы соединить свою душу с душой Ле и на небесах.
Через неделю их блаженное «одиночество вдвоем» закончилось.
Его нарушил Яшка & Ко, в которой состоял он сам, великолепная пара лошадей и какой-то парень с пиратской повязкой на глазу, которая, вопреки сложившемуся мнению, не отвращала от него внимание, а наоборот, придавала некий налет романтизма, служивший приманкой для противного пола.
Платон был на веранде, когда вся эта гоп-компания появилась. Как только он увидел кривого, то, перемахнув через перила веранды, в одно мгновение оказался рядом с ним.
- Мэтт! Ты-то как здесь! - и удивительная парочка крепко обнялась, а Яшка вертелся рядом, как уж на сковородке.
- Да вот, решил своими собственными глазами увидеть все и убедиться, не сошел ли ты с ума, босс?
- Нет, наоборот. Сейчас я мыслю как нельзя более здраво.
- Ого, как ты завернул! – присвистнул Мэтт.
- Учусь, видишь ли, должен соответствовать.
- Сам придумал или кто подсказал? – спросил тот, кого Платон назвал Меттом, и вдруг поднял повязку с глаза, который оказался совершенно здоровым.
- Все придуряешься? – улыбнулся Амелин.
- Не без этого, босс, - усмехнулся мужчина, и тут взгляд его скользнул куда-то за спину друга.
Платон повернулся и увидел на веранде Ле. В сердце его что-то потеплело, а на губах заиграла глупая влюбленная улыбка.
Девушка в это время, заметив цыганенка, всплеснула руками и крикнула:
- Яш! Яшка! Вернулся, хороший мой! – и в то же самое мгновение мальчишка побежал к ней с воплем «Хозяйка! Вот он я!»
- Это она? – как-то разочарованно спросил Мэтт, не сводя глаз с девушки, которая крепко обнимала Яшку и целовала его упрямые вихры.
Платон, заметив нотку недовольства, пробуравил друга взглядом и сказал:
- Не говори, чего не знаешь…
- А что я не знаю?
- А вот многого не знаешь…
И тут к ним подошла Ле.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

***
- Здравствуйте, - тепло обратилась она к Мэтту и протянула ему свою руку.
- Ну, приветствую, - грубовато ответил мужчина и пожал небольшую ладошку.
- Вот, Леш, это один из моих приятелей. Кривой Мэтт.
- Приятно познакомиться. Владилена, можно просто Ле… Вот только насчет Кривого… Разве Вы несколько минут назад не левый глаз повязочкой прикрывали?
Наивное выражение лица Ле никак не вязалось с ее тоном, в котором явно слышалась подколка. Мэтт удивленно вскинул брови.
- А как Вы…
- Я, вообще-то, вижу хорошо, - извиняющимся тоном сказала Ле и прижалась к смеющемуся Платону, который выдал, специально для друга:
- Да, кривой-то кривой, да вот только постоянно забывает на какой глаз!
- У каждого есть свои недостатки, - серьезно ответила девушка. – У Мэтта это, скорее всего, память, особенно та, которая касается того, на каком глазу должна быть его повязка.
И тут засмеялись сразу все. Глядя на женщину, которую Амелин сжимал в объятиях, Мэтт постепенно понимал, почему его друг полюбил. К обеду он это понял окончательно, а к ужину уже завидовал, но по-хорошему, по-дружески, радуясь за товарища. Он никогда не видел его таким наполненным счастьем и радостью. Мужчина изменился даже внешне: исчезли резкость черт и движений, жесткий, холодный, иногда напоминающий волчий взгляд, уступил место сияющему взору, который не сходил с женщины, ставшей первопричиной всех этих изменений. Если и раньше можно было понять, что Амелину не чужды светлые чувства, и он ценит доброту, то теперь было ясно видно, что он умеет беззаветно любить и никому не даст в обиду ту, что назвал своей. Все теперь в боссе казалось не таким, необычным и непривычным, но не странным. Платон, словно наконец-таки нашел ту самую нишу, которую кто-то наверху создал ему с самого момента рождения. И все это с ним сделала маленькая, ничем не выдающаяся на первый взгляд женщина. Но это только на первый взгляд.
Глядя на то, как Ле относится к Платону, смотрит на него, улыбается ему, нежно дотрагивается по поводу и без, принося, тем самым, себе и мужу радость и какую-то законченность отношений, Мэтт только вздыхал, мечтая когда-нибудь встретить на своем пути такое же счастье.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

А между тем, наступал вечер, который медленно, но верно расставлял все по своим местам.
- Я к себе, - промычал Яшка с набитым ртом, ухватив пару блинчиков и пирожок, сорвался со своего места из-за стола и понесся, было к себе на чердак, но в последнюю минуту был остановлен цепкой хваткой за шиворот.
Ле, маленькая и хрупкая женщина, ловко уцепила его за рубашку и развернула лицом к себе.
- Яш, милый, я, конечно, тебя очень люблю, но каждый раз отстирывать масляные пятна с твоих простыней и одеяла мне не улыбается.
Цыганенок скорчил такую скорбную мину, которая проняла бы любого, но только не Ле. Она приподняла одну бровь и выгнула ее дугой, в ответ на что, мальчишка со скорбным вздохом уложил еду на тарелку, пошел, вымыл руки и только потом взял тарелку обратно.
- Другое дело, птенчик мой, - улыбнулась девушка и достала из-за спины пирог с тыквой, по которому Яшка сходил с ума. – Это тебе за хорошее поведение, - она чмокнула его в нос, а тот, разомлевший от таких нежностей, сияющий, как медный пятак, уже свободно и без замечаний унеся наверх.
- Он же все равно все перепачкает, - пробурчал Платон, усаживая Ле к себе на колени.
Та, смущаясь Мэтта, сначала отбивалась, а потом, поняв всю тщетность своих попыток, сдалась и с притворным вздохом, прижалась к любимому, вдыхая его запах. Запах настоящего мужчины. ЕЕ мужчины…
Она уже с трудом сдерживала себя и, забыв про Мэтта, уставилась своими невозможными глазищами на мужа. Тот замер и прекратил дышать, чувствуя, как между ними растет напряжение.
Мэтту отчего-то вдруг стало неловко. Он почувствовал себя то ли подглядывающим, то ли третьим лишним, но ему было не по себе, слишком уж явно чувствовалось желание этой пары.
И тут Ле, словно опомнившись, отвела свой взгляд от мужа.
- Правда, он у меня замечательный?
- Да уж! Второго такого налетчика на всем Западе поискать и не найти!
Мэтт просто решил поддержать разговор, но тут же понял, что совершил промах, так как он заметил, как нахмурились эти двое.
Платону были неприятны воспоминания об ЭТОМ его прошлом, а Ле не нравился хоть чем-то расстроенный муж.
- Я вовсе не об этом, - возразила она. – Я о том, что Платон просто замечательный человек, а для меня и вовсе самый лучший.
- Господи, кто бы тебя сейчас послушал! – пораженно выдохнул Платон, не сводя своих черных, как уголья, глаз с жены.
- О чем ты?
- Княгиня Воронцова, одна из богатейших невест Санкт-Петербурга, сидит на коленях безродного, да еще к тому же и бывшего бандита и поет ему дифирамбы, как… Как…
- Как лучшему на свете человеку, предназначенному ей самой судьбой, - светло улыбнулась Ле, перебивая мужа, и вдруг отпустила ему подзатыльник.
- А это-то интересно за что?
- Во-первых, мы не в Санкт-Петербурге, во-вторых, тебе не надо в себе сомневаться, а в-третьих – я уже не невеста, а жена…, - серьезно ответила Ле и обняла мужа за шею. – Ты для меня один-единственный и неповторимый. И только мой. И кстати, я на твоих коленях очень даже замечательно сижу. Это мое самое любимое самое любимое место для сидения. Правда-правда!
И тут Платон крепко прижал ее к груди.
«Ну, как?.. Как такую и не любить? Это невозможно!» - подумал он.
Мэтт внезапно закашлялся и покраснел: все мысли босса были написаны на его лице. «Неужели это бывает именно ТАК?» - подумал мужчина, глядя на Амелина с женой, и в то же мгновение понял, что должен оставить их одних.
- Ну, я, пожалуй, прилягу. Очень уж мне ваша веранда понравилась.
- Ни о какой веранде не может быть и речи, - хотела, было подняться с колен мужа Ле, но тот удержал ее на месте.
- Моя жена хочет сказать, что ты будешь спать в моей комнате, Мэтт.
- А ты?
- Не волнуйся, у меня-то как раз есть место для сна.
Мэтт снова смутился, что было совсем не в его правилах, и вышел из столовой.
- Наверх, вторая дверь налево! – крикнул Амелин и тихо добавил по-русски:
- Я, слава Богу, сплю у жены, вместе с ней, в ее постели…
- Последние две недели, - тихо продолжила Ле и, прижавшись к мужчине нежно поцеловала его.
- Ну, вот… Прогнали мужика, - задыхаясь прошептала Ле, когда поцелуй был прерван.
- Ничего, с него не убудет, а вот с меня – да, если мы немедленно не поднимемся к тебе.
- Да что вы говорите? Действительно?
- Представь себе! Это уже непереносимая мука.
- Ну, хорошо… Ты же знаешь, я ненавижу, когда кто-то мучается, - благодетельным тоном сказала Ле и рассмеялась, когда муж подхватил ее на руки и понес наверх.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

***
Через час супруги, утомленные от любви, но почему-то не хотевшие спать, лежали рядышком и мирно беседовали.
- А, что это за лошади, Платош?
Мужчина тихо рассмеялся.
- Опять ты меня опередила!
- Чем?
- Я только собрался рассказать тебе о сюрпризе.
- Сюрпризе? Каком?
Ле села на кровати, укутавшись в тонкое одеяло, пряча от мужа свою наготу.
Платона умиляли эти приступы скромности. Ну, и как, скажите, не умиляться, если несколько минут назад эта женщина в порыве дикой страсти, едва сдерживая крик, в кровь оцарапала ему спину, а теперь, как первая скромница укутывала свое такое желанное тело, пряча его от глаз, которые давно его изучили вплоть до последней родинки на среднем пальчике правой ноги. Мужчина провел по руке жены от локтя до плеча, но она немедленно скинула его ладонь, капризно надув губы:
- Ты обещал сюрприз…
Платон расхохотался.
- Вот ведь кокетка какая!
Ле шутливо ударила его кулачком.
- Сюрприз!
- Хорошо, хорошо, - уже давясь от смеха, Амелин, перехватив запястья жены, прижал ее к себе.
- Ну?
- Я купил поместье Хастингсов.
Ле широко раскрыла глаза.
- Что ты сделал?
- Купил поместье Хастингсов.
- Но на какие деньги?
- Ну, я же два года занимался тем, что у меня лучше всего получалось, и это, знаешь ли, принесло немалый доход.
Ле ошарашено молчала. Амелин обеспокоено заворочался, подумав, что жена недовольна происхождением его богатства, и постарался оправдаться.
- Ну, Леш, я ведь это не просто так… Я это честным трудом, то есть разбоем и грабежами заработал…
- Платон, - глотая приступы смеха один за другим, промычала Ле. – Ты хоть понял, что сказал?
- А что?
- Честными грабежами и разбоем… Так что, бывает?
И тут до Амелина дошел смысл сказанного им, и супруги расхохотались оба.
- Так ты не о происхождении денег подумала только что?
- Нет, дурачок…Я просто удивилась тому, как ловко ты все это провернул. Я ведь, честно признаться, думала, что ты все деньги по ветру пустил…А твои товарищи?
- Они просто не знали об этих деньгах, точнее, не знали о том, что я их откладывал. Они также как и ты думали, что я все тратил. Как ты тогда говорила: у меня тоже была своя кубышка, о ней знали только Яшка и Кривой.
- Хитрюшка, - улыбнулась Ле.
- Теперь у нас есть еще одно строение, которое надо привести в порядок. Этим и займется Мэтт. Он – сын крупного плантатора. Сбежал из дома, но прекрасно разбирается в таком хозяйстве. Теперь нам потребуются рабочие. Через год-другой, гляди наладим все, что хотим.
- Каким ты у меня хозяйственным оказался… Вот ведь еще что всплыло… Ты же еще лучше, чем я думала.
- Ну, все, теперь точно зазнаюсь.
- Не позволю.
- Да что ты говоришь? Не дашь зазнаться? А если я тебя… Отвлеку именно от своей хозяйственной стороны, - и Платон медленно начал стягивать одеяло с плеч жены.
- Чем это ты меня отвлечешь? – сбивая дыхание, еле проговорила Ле, вздрагивая от его прикосновений.
- Попробую вот этим, - прошептал мужчина и сбросил одеяло на пол. – Да вот тут стало известно мне одно средство, - промурлыкал Платон, лаская спину жены. – Думаю – поможет, - и он накрыл ее губы своими.
Из головы Ле тут же выветрились все мысли, кроме одной «люблю его», и вместе с мужем она понеслась к вершине, имя которой «блаженство».

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

***
- Просыпайся, соня, - ласково проговорил Платон, наблюдая за тем, как Ле начинает ворочаться, пробуждаясь. – Просыпайся, нас ждут великие дела.
Он легонечко подул ей на лицо и мягко дотронулся губами до подбородка, урча, как довольный, вдоволь нанежившийся на солнышке кот.
- Ах, ты Кот-Котофеич…, - еще сонно улыбаясь, протянула Ле. – Вот все мурлыкаешь да урчишь, а потом как… схватишь и съешь!
И девушка чувствительно ущипнула мужа за бок.
- Ой! – подпрыгнул тот от неожиданности и расхохотался, обнимая жену и снова ложась рядом с ней на кровать, прижимая ее к себе.
- Какое это счастье просто быть рядом с тобой, дышать одним воздухом, думать о тебе,- сказал он очень серьезно спустя несколько минут сладкой тишины.
Ле удивленно посмотрела на него.
- Каким тоном ты это сказал…
- Каким же?
- Прямо мороз по коже пробежал от серьезности.
- Я говорю просто то, что лежит на сердце и горит в душе… То, что есть. Я раньше думать не думал, что можно так зависеть от кого-то так, как я от тебя завишу, а мне от этого не плохо, а очень даже хорошо… Почему так, а?
- Потому что я точно также завишу от тебя.
Платон обнял Ле, и они еще некоторое время лежали молча, за них говорило общее молчание.
- Леш… Что бы я делал без тебя?
- То же, что и я без тебя, - и Ле теснее прижалась к мужу.
Они снова замолчали.
- А о каких великих делах ты говорил?
- Я хотел предложить тебе съездить в поместье Хастингсов.
- А разве они не там?
- Нет. Они уже недели три как съехали, и окончание сделки, и подписание всех оставшихся бумаг проходило уже в Де-Монте.
- А далеко туда ехать?
- К вечеру точно доберемся, да ведь ты привыкла к длительным прогулкам.
- Да? А что мы будем делать ночью?
- Уж ночью-то я тебя обязательно займу. Есть здесь одно замечательное занятие…
- Обещаешь?
- Клянусь!
- Тогда мне надо одеваться.
- Пожалуйста…
Ле поднялась с кровати, укутавшись в простыню, а Платон с удовольствием наблюдал за ее манипуляциями.
Ему нравилось в ней все: от кончиков волос до маленьких пальчиков на ногах. Он обожал смотреть на то, как она ходит, готовит, спит, улыбается… Он жил ею!
Вот и теперь, Амелин ласкал жену взглядом, пока та одевалась. Заметив его взоры, Ле покраснела, а Платон рассмеялся, в который раз поражаясь её смущению перед ним, ведь он узнал ее тело не хуже своего собственного за эти две недели.
- Чего дурака валяешь? Лучше помоги, - проворчала Ле, подходя к разнежевшемуся на кровати мужу. – Застегни мне пуговки сзади.
- С большим удовольствием! – поднялся Платон, и прошептал жене в самое ушко:
- Хотя с еще большим удовольствием я бы на тебе их расстегнул, но, судя по выражению твоего лица - это подождет до вечера, - и Платон рассмеялся, подхватив жену на руки.

Ну, вот пока все... на ближайшие два часа! Кое-что отредактирую и еще страничку вышлю тем, кому интересно. :kissing_you: [/i]

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

Леночек, спасибо за продолжение.
Жду с нетерпением следующую главу...

_________________
Жизнь нужно прожить так, чтоб там наверху все офигели и сказали: «А ну-ка повтори!»

Когда я умру и предстану перед Богом, он не спросит меня, почему я не был Моисеем или Папой Римски. Он спросит: "Цадик Зуся! А был ли ты Цадиком Зусей?"

Аleksandra, постараюсь, как смогу. А вопрос можно? Как выдуманные герои? Кого из актеров или известных людей представляете? Если не трудно - напишите. А еще лучше и интереснее будет, если картинку вставите!

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

***
Не прошло и часа, как из Hope Valley выехала целая кавалькада, во главе с Кривым Мэттом, потому как Амелин ехал рядом с женой, и никакая сила в мире не могла сдвинуть его с этого места, которое он законно занимал. Мужчина любовался ею и гордился тем, как Ле отважно переборола свой страх перед лошадьми, и как теперь она обращалась с ними. Ее гордой посадке, отточенным движениям, осанке мог позавидовать любой. В ней чувствовалось то, что называют «породой». Княгиня – она и здесь, среди пыльной и сухой прерии, была самой, что ни на есть, истинной княгиней.
Амелин в который раз поразился тому, какой фортель выкинула их судьба, сведшая вместе таких разных людей. Незаконнорожденный и княгиня…
Платон не успел нахмуриться, как Ле повернулась к нему и подарила светлую и полную нежности улыбку. Мужчина давно осознал, что наслаждается ею не только как женщиной по ночам в постели, но и как настоящей спутницей жизни, причем, наслаждался каждой секундой проведенного вместе времени. Казалось, такие абсолютно разные люди, оба оказались до смешного одинаковы в своем стремлении к дому, семейному очагу… Они действительно оказались абсолютно родными. А все потому, что их воедино связала любовь, которая к каждому приходит по-разному.
Кто-то скажет, что в его груди полыхает пожар, то разжигающийся до самого неба, то, наоборот, потухающий от резкого порыва ветра; а кому-то покажется, что его тело откуда-то из глубин согревает лампада с малюсеньким язычком пламени, которое ровно и долго горит.
Любовь у Платона и Ле была костром, который они постоянно поддерживали друг для друга, благодаря чему, он с каждым днем разгорался все сильнее и сильнее.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

***
Они остановились на привал, и Ле тут же занялась обедом. В мгновение ока был разведен костер, на котором аппетитно шкворчала сковорода с жарившимся на ней беконом и парой дюжиной яиц.
- Со мной же трое мужчин, - объяснила женщина большое количество разбитой скорлупы.
- Она точно родилась в знатной семье? – тихонечко спросил друга Мэтт, в который раз поражаясь умелым действиям Ле.
- Точно, - рассмеялся Платон и с любовью посмотрел на жену, которая вешала над огнем чайник. – Подожди, обожжешься, - подлетел он к ней и немедленно помог.
- Спасибо, хороший мой, - улыбнулась Ле и погладила руку Амелина.
Он чуть сжал ее тонкие изящные, но такие сильные пальчики, и поднес их к губам.
- Всегда к Вашим услугам, принцесса моя…
И вот спустя несколько минут веселая компания полулежала-полусидела на пледе, который предусмотрительно захватила Ле и наслаждалась импровизированным пикником.
- Чай не кислый? – заботливо глядя на мужа, спросила девушка.
- Мне рядом с тобой всё кажется сладким.
- Даже если это лимон?
- Даже если лимон… А что, там точно есть лимон?
- Да, вообще-то, но раз и так все сладко – сахара я тебе не положу.
- Эй! Это как! Ну, не настолько сладко! Леш!
- А если так, - и тут скромная и стеснительная девушка наклонилась и поцеловала мужа в губы прямо при всех.
Что на нее нашло, она не смогла бы объяснить, просто ей вдруг очень-очень захотелось сделать это, а именно прикоснуться к его губам, таким манящим и мягким, и почувствовать их тепло на своих устах.
Амелин почувствовал, что бессознательно потянулся к жене всем телом, но этот его порыв был ею немедленно остановлен.
«Подожди до вечера», - пообещали ее глаза, и Платон едва нашел в себе силы, чтобы подчиниться этой немой просьбе.
Сытые и довольные, через полчаса мужчины растянулись на густой изумрудной траве.
- Эй, а вы, случайно, не затянули с привалом? – нарочито угрожающе спросила Ле, убирая остатки их пиршества на природе.
- Еще минут двадцать и поедем, - тоном знатока ответил Яшка, и все расхохотались от этого его замечания.
- А Ле права, - отметил Кривой Мэтт. – Нам надо ехать, если мы хотим успеть на место засветло.
- Успеем, - потянулся Платон. – Я знаю еще один путь… Самый короткий…

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

Но­вая глав­ка.
Ле­но­чек, знае­те мне, ко­гда я смот­ре­ла "Та­лис­ман люб­ви" хо­те­лось, что­бы бы­ла ис­то­рия еще и Пла­то­на (та­кая как у Вас).
Ко­го пред­став­ляю, ска­зать не мо­гу, не ду­ма­ла об этом.
Вы про­сто пре­крас­но пи­ше­те (го­во­рю как че­ло­век, пы­тав­ший­ся что-то на­пи­сать, но ко­то­рый не су­мел до­бить­ся ус­пе­хов на этом по­при­ще).
Мож­но во­про­сик... А ис­то­рия боль­шая, в смыс­ле по­доль­ше бы ее по­чи­тать.
За про­ду спа­си­бо.

_________________
Жизнь нужно прожить так, чтоб там наверху все офигели и сказали: «А ну-ка повтори!»

Когда я умру и предстану перед Богом, он не спросит меня, почему я не был Моисеем или Папой Римски. Он спросит: "Цадик Зуся! А был ли ты Цадиком Зусей?"