НРКмания

Ле никак не могла оторвать взгляда от своего (Господи, неужели это правда?) теперь уже мужа, а тем более просто так отпустить его. Они ехали довольно долго, и скоро должна была появиться Hope Valley, а пара странных «молодоженов» в сопровождении цыганенка никак не могла наговориться и выяснить между собой все причины, которые толкнули их на этот, мягко говоря, неожиданный для обоих шаг.
- Зачем же ты все-таки это сделала?
- А разве был еще какой-то выход? Лично я его не видела… Скажи, как тебя можно было еще спасти? Напасть на Де-Монт? Я, конечно, хорошо стреляю, но мы бы с Сэмом и Яшкой не смогли бы ничего сделать против Бейкера и его молодцов…
- Погоди, погоди… Ты чегой-то…. «Хорошо стреляю»… - Платон расхохотался.
- Ну, чего ты смеешься, - насупилась Ле. – Да, я хорошо стреляю! Вот приедем домой и я тебе докажу. Мой «Смит и Вессон» - вещица надежная!
Амелин почувствовал тепло в груди после слов девушки о доме, но так и не мог сдержаться от нового приступа хохота, после которого получил весьма ощутимый толчок под ребра.
- Докажу, докажу… Вот увидишь… И вообще, я теперь много что умею.
Платон, продолжая улыбаться, спросил:
- И что же это?
И Ле начала перечислять мужчине все те занятия, которым научилась и мечтает научиться. Глаза ее горели азартом и пламенем мечты, и весь ее облик как-то неуловимо изменился…
Платон никак не мог поверить в то, что эта девочка, азартная, веселая, полная энергии и есть та Лешик, которую он встретил в неуютном и странном доме два года назад. Тогда он испугался ее пустоты и беспомощности, а оказалось, что ошибся. Во всем ошибся и крупно. Девочка оказалась намного сильнее, чем он мог предположить… А что было уже за рамками его понимания, так это то, что теперь она была его женой! ЖЕНОЙ!
Да если бы вчера ему кто-то сказал, что к обеду сегодняшнего дня он обзаведется семьей и заделается женатиком, Амелин просто расхохотался бы ему в лицо, а теперь…
Теперь удивительная девушка, сидящая перед ним в седле была его супругой.
И тут мужчина припомнил ее слова о том, что их брак – фикция, всего лишь средство по его спасению от петли. Мысли эти почему-то не прибавили радостных эмоций. Да, он не собирался жениться! Но… Черт побери! Опять только сутки! 24 часа, которые круто изменили его жизнь! Снова… В прошлый раз это невероятное создание посоветовало ему ехать в Америку, а вот теперь - вышло за него замуж!
И почему это удается только ей? Девушке, которой он вовсе не нужен, как мужчина…
А вот она ему, почему-то, оказалась нужна. И, ох, как нужна!
Нужна?! Почему? Да потому что ты впервые за много лет почувствовал себя человеком с добрым сердцем и чистой душой… И это тебе, черт возьми, нравится! Вопреки твоему образу жизни и сволочной натуре… НРАВИТСЯ!
Это ли не повод для того, чтобы чертыхнуться!
А Ле по-прежнему болтала, то прижимаясь, то слегка отстраняясь от Платона.
- Ну, вот и дом! – вдруг вскрикнула она, и неожиданно поцеловала мужчину.
Хорошо, что в щеку.
Тот почувствовал, как кровь закипела в жилах от этого невинного прикосновения, и едва справился с желанием поцеловать девушку в ответ, но вовсе не так… Не в нежную шелковистую щечку, а в пленительные, сладкие розовые губы…
Амелин резко мотнул головой, отгоняя наваждение. «Слава Богу, не заметила!», - с облегчением выдохнул он и снова напрягся, представив себе встречу с друзьями Ле. Как примут они его в новом качестве, ведь жить теперь им придется под одной крышей? Недолго, правда, но все же… Не укажет ли ему Сэм на дверь? Не испортит ли «новоиспеченный муж» дружбы Смитсонов с Ле?
«Столько всего и все на одну мою бедную голову», - подумал Платон и остановил Буйного у веранды, помогая жене осторожно спуститься с лошади.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

Нет, не зря этот удивительный и теплый дом назывался Hope Valley - Долина Надежды. В этом удивительном месте имели обыкновение сбываться мечты, даже те, о которых было страшно просто подумать. Мужчина действительно никак не мог представить себя в ситуации, в которой оказался сейчас, но даже самому себе не признался бы в том, что какая-то его часть, наверное одна миллиардная, была счастлива… И все потому, что в его душе снова поселилась НАДЕЖДА. Надежда на будущее, совсем не такое, которое пророчили ему окружающие. Не петля, а, возможно счастье и … И любовь… Кто знает?..
И вот теперь Платон стоял перед дверью, которую, кстати, Сэм успел отремонтировать и повесить обратно на петли, и с дрожью во всем теле ожидал, как примет его новое жилище. Пусть временное, но… Кто-то сказал: «Нет более постоянного жилья, чем временное», и Амелину предстояло в этом убедиться.
А дело было все в том, что у всякой прочности ей предел. Ведь самая толстая цепь может достаточно легко порваться, если найти в ней слабое звено и вплотную заняться только им… Тогда она порвется именно в этом месте… Оказалось, что и у Амелина есть такая слабинка – это его тайные желания… Желания, что были до такой степени обыкновенными, что поражали своей стандартностью и обыденностью… Дом, семья, дети и… любимая женщина рядом… Женщина, которая будет любить его просто потому, что он – это он, Платон Амелин. Когда-то ему дарила такое чувство только мама… А больше никто. Всем либо было что-то нужно от него, либо все чувства были чистой воды притворством, ложью, игрой… А как хотелось бы почувствовать всю полноту тепла и уюта родного дома… С годами он понял, как это важно для любого человека, а что уж говорить о нем, изголодавшемуся по настоящему, чистому, родному, честному… Повидав на своем веку немало красавиц, Платон понял, что и внешность во всем том, чего он хочет, не главное. Чувства – вот, что было самым решающим. Чувства, которые в данный момент бурлили в нем, как вода в горном водопаде. Что-то в глубине его души жаждало постоянства, именно поэтому мужчину охватило ни с чем не сравнимое волнение и трепет.
- Ну, ты чего? – нежно улыбаясь, спросила Ле.
- Да, так…, - прошептал Платон и закашлялся.
Девушка внимательно посмотрела на него и вдруг, тихонечко подойдя, осторожно обняла со спины, сомкнув свои руки на его талии.
- Не бойся… Все будет хорошо. Я обещаю, - прошептала она, успокаивая его, как мать ребенка.
Амелин осторожно развернулся в ее объятиях и посмотрел на нее. «Девочка… Маленькая, храбрая девочка… Зачем ты впустила меня в свою жизнь, я ведь могу все разрушить?... Нет, врешь! Не можешь. Уже не можешь, потому что это ОНА… Был бы кто-нибудь другой, а так… Не сможешь, не сумеешь, рука не поднимется…». Платон не мог отвести от удивительных глаз Ле своего взгляда, который пытливо и настырно пытался найти в сокровенных тайниках девичьей души хоть какое-то чувство к себе, к Платону Амелину…
Теплота, участие, доброта, нежность, забота… А вдруг еще что-то притаилось?.. Что-то такое, от чего бросает то в жар, то в холод, и чувствуешь себя самым несчастным или, наоборот, счастливым человеком на свете? Но нет! Видно не судьба была решить всё и сразу! Ле лишила мужчину возможности прочесть что-либо в ее глазах, так как первая отвела взгляд и, слегка наклонив голову, подтолкнула его к двери.
- Ну, иди, иди… Никто там тебя не съест.
И тут она решила немного подшутить над Амелиным, добавив с легкой ехидцей:
- Муженек, - и ущипнула его за бок, после чего ловко извернувшись, просто просочилась в дом мимо него.
- Ах, ты, - вырвалось у Платона, и он шагнул через порог вслед за ней.
Девушка, смеясь, вбежала в гостиную, где неожиданно сама бросилась Амелину на шею, как только он оказался рядом.
- Ты это зачем так сделала? – со смехом спросил мужчина.
- Да уж больно ты серьезно и мучительно смотрел на дверь, - также ответила Ле и, сняв с него широкополую шляпу, взъерошила мужу волосы.
Это было так по-детски озорно и в то же время так… интимно, что ли, будто между самыми близкими на свете людьми, что Платона от этой близости бросило в жар… Телу стало горячо, а Ле, не заметив, как краска смущения под ровным слоем загара покрыла его щеки, повернулась к спустившимся сверху Смитсонам.
- Ну, слава Богу, вы вернулись вдвоем, - вырвалось у Энджи, и негритянка кинулась обнимать подругу.
- Втроем, - уточнила Ле. – Яшка лошадьми занимается.
А потом, она как-то по-особенному посмотрев на Платона, у которого сердце замерло и забыло, как надо стучать, добавила:
- А теперь разрешите представить…
- Да мы же уже знаем его, - растерянно протянула Энджи, а Сэм застыл от мелькнувшей в сознании догадки.
- Знаете, только не совсем так…
Ле подошла к Амелину и, встав рядом с ним, взяла за руку, которую он тут же крепко сжал, а девушка продолжила:
- Потому что теперь это не просто там «Платон Амелин», - Ле выдержала секундную паузу и гордо и торжественно, что вовсе не соответствовало ситуации (ну, хотя бы внешне) сказала:
- Мой муж!

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

Надеюсь, вы помните Александра Сергеевича Пушкина с его бессмертной ремаркой в пьесе «Борис Годунов» - «(народ безмолвствует)». Именно безмолвие расплылось по комнате после слов Ле, пока Сэм не решил громко, безудержно расхохотаться, хлопая себя по ляжкам.
- Ну, ты даешь! – удалось вставить ему короткую фразу в неиссякаемый поток смеха. – А я-то гадал, что на уме у нашей мэм!
Тут к мужу присоединилась Энджи, а потом и Ле с Платоном.
- Другого выхода просто не было, если, по словам Бейкера, не выходить за рамки закона, - хитро улыбнулась Ле, и добавила:
- Но я уже предупредила Платона, что все это - явление временное и связывать его по рукам и ногам никто не собирается.
Опережая возможные вопросы, девушка пояснила все детали ситуации, в которую они попали, и предупредила друзей о надзоре, установленном Бейкером за Амелиным. Платон слушал все это, а сам думал о том, что в настоящий момент ему бы очень хотелось, чтобы это поразительное создание, в этот минуту болтающее без умолку, и в самом деле стала его НАСТОЯЩЕЙ женой.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

Похоже,что это произведение уже давно выношено и готово и процесс появления продолжений -чисто технический? Можно надеяться, что уже утром прочитаем ВСЁ? Очень понравилось, чесно-чесно. Здорово схвачена атмосфера фильма, и сюжет интересен, и судьбы героев. Ну любим мы их всех : И Платона и Гришу, и Нелли и эту славную новенькую Ле. А сейчас уже пора баиньки Спасибо, Лена. У нас уже три часа ночи. А у автора, видимо самый разгар азарта и вдохновения. Флаг в руки!!! ДО новых встреч

_________________
Может быть, на остановке конечной
Мы скажем спасибо и ЭТОЙ судьбе...
Б.Ш. Окуджава

Все не обещаю, потому что ЧЕССЛОВО много, но следующую часть ПЖАЛСТА!

Hope Valley приняла новых жильцов. Не сказать, чтобы с распростертыми объятиями, но все-таки довольно тепло. Сердечная атмосфера дома покорила Амелина, который впервые после смерти матери, не просто увидел, а почувствовал дух семьи, настоящий, теплый, радостный.
И вот теперь под крышей одного дома должны были жить две супружеские пары, разница между которыми состояла в причине создания их семей. У одной это была любовь, а у другой – побег от петли висельника и… Что-то еще… Что-то такое, что заставляло мужчину и женщину то и дело бросать друг на друга странные взгляды, которые совсем не походили на равнодушные. Жесты новоявленных молодоженов по отношению друг к другу тоже были наполнены удивительной сердечностью, а не безразличием.
Даже Яшка заметил ту атмосферу, которую рождали вокруг себя эти двое, и в душе радовался этому, мечтая соединить хозяина и хозяйку. Мальчишка быстро поужинал и побежал на чердак, который попросил себе вместо комнаты. Очень уж ему приглянулось жить на верхотуре.
Мирно, тепло, по-семейному все в Hope Valley поужинали, и Ле отправилась с Платоном на экскурсию по дому. Девушка показала ему его спальню, все комнаты, а потом завела в свою гордость – библиотеку с большим камином, который находился здесь больше для вида, чем для дела.
Амелин даже присвистнул от восхищения.
- Вот это да! Я такие хоромы только в Санкт-Петербурге и видел, да и то не везде, а только в особняках огромных! Ну, вы даете!
- А ты как думал! – засмеялась Ле. – Садись.
Платон опустился в кресло. Странное ощущение поселилось в нем. Он почувствовал себя маленьким мальчиком, которого кто-то добрый и светлый опоясал кольцом тепла и любви. Ему стало горячо в груди, и отчего-то защипало глаза. Амелин удивленно заморгал ими и провел рукой по лбу, словно отгоняя наваждение. Это не ускользнуло от внимания Ле.
- Что с тобой?
- Да нет… Ничего… Так.
Девушка погладила мужчину по черным непослушным волосам и спросила:
- А что тебе приготовить на завтрак с утра?
Платон застыл от неожиданной ласки и не сразу понял ее вопроса.
- Что?
- Я говорю, что ты будешь на завтрак?
- А-а… Не знаю, что дадут, всему рад буду…
- Ну, уж нет! Я хочу тебя побаловать.
- Незачем.
- Ну, Платон, я так этого хочу, - девушка сделала такую забавную рожицу и так просительно посмотрела на мужа, что тот не устоял и рассмеялся.
- Хорошо, хорошо. Ну, тогда, что-нибудь сладкое, а-а?
- Ладно! Каша захарьевская с изюмом и цукатами!
- Это как в кондитерской на Сенной подавали? – как-то совсем по-детски вырвалось у Амелина, и Ле согласно кивнула головой.
- Ох, разбалуешь ты меня, Лешик. Ох, разбалуешь!
- Ну, кто-то же должен… Почему не я? – тихо сказала девушка, не сводя глаз с любимого.
Тот замолчал, а потом перевел взгляд на шкафы с книгами.
- Неужели, ты все это прочитала?
- Пока нет, но в процессе… А что?
- Да вот, думаю, что и мне надо начать просвещаться, а то за всю свою жизнь только одной книгой и дорожил, читал с интересом, да и то не до конца.
- Это как?
И Платон рассказал Ле историю своей любви к Кассандре, своем отце, семье и тех таинственных событиях, которые связали их всех воедино. Всё с самого начала и до конца, ничего не утаивая. Ле была поражена силой его духа и, если это было возможно, еще сильнее полюбила его, испытав все муки ревности к какой-то незнакомке с удивительным именем «Кассандра». Платон молча ждал реакции Ле на свои «подвиги» прошлого, когда она вдруг задала ему совершенно неожиданный вопрос:
- Ты ее еще любишь?
Амелин не знал, что сказать. Он не спрашивал себя об этом, считая свое чувство чем-то само собой разумеющимся… И вот теперь, впервые за два прошедших года мужчина всерьез задумался над этим и заглянул себе в душу. Откуда на это взялись силы, Платон не знал, но неожиданно у него вырвалось:
- Любил я ее… сильно любил, мучительно, но теперь уже нет…
Язык просто опередил его сознание, и лишь спустя мгновение Амелин понял, что сказал, удивленный своим собственным ответом.
Сердце Ле заныло в груди. Она поняла, что мужчина говорит правду, и приняла то, что ей придется пройти немало препятствий, прежде чем завоевать любовь этого удивительного человека, но отказываться от этого не хотела. Душа ее не могла противостоять сама себе, и поэтому девушка, подойдя к Платону, притянула к себе его черноволосую голову и прижала к своей груди. Её нежные руки гладили его непослушные вихры, а губы тихо шептали: «Бедный мой… Мальчик мой хороший… Маленький мой мальчик…».
Платон прижался к жене и обнял ее за талию, пытаясь принять в себя ее тепло и участие. Под ее ладонями таял лед его души. В это мгновение он понял, что уже никогда не сможет быть прежним.
Сегодня старый Платон Амелин был казнен, а новый появился на свет Божий с помощью этой удивительной девушки. И вот этот-то новый Платон Амелин не мог допустить, чтобы с Ле что-нибудь случилось. «Никому и никогда не дам тебя в обиду… Никому…». Амелин позволил себе еще немного насладиться лаской и теплом своей (Боже мой, неужели это действительно было правдой!) жены, и только спустя некоторое время поднялся с места и тихо сказал Ле:
- Поздно уже. Пошли спать…
- Пошли, - также тихо ответила девушка, и они вместе поднялись наверх.
Двери их комнат располагались прямо напротив. Стоя в коридоре, муж и жена еще раз посмотрели друг на друга.
- Спокойной ночи, - сказала Ле и поцеловала Платона в щеку.
- Спокойной ночи, - ответил он со странным придыханием и вошел к себе в комнату.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

Был в Hope Valley еще один человек, который не спал в этот час и переживал за подругу. Чисто интуитивно, по-женски, Энджи поняла, что этот фиктивный брак для Ле весьма серьезен и очень-очень важен. Когда «молодожены поневоле» разошлись по своим комнатам, она тихо постучала в дверь подруги и, не получив ответа, тихонечко открыла ее, застыв в дверном проеме.
Ле, стоя на коленях у икон, горячо молилась. Энджи всегда поражалась тому, с каким упорством подруга отвергала ухаживающих за ней мужчин, и теперь, глядя на коленопреклоненную девушку, поняла, что ТАК просить можно только о ЛЮБИМОМ…
Ле не заметила негритянки, полностью погруженная в себя, она молила Господа помочь ей завоевать любовь Платона, без которого теперь не помышляла жизни. Прошедшие два года вдруг показались ей вечностью, и переживать ее во второй раз она не хотела.
«Господи! Дай мне сил, дай мне возможность сделать этого человека счастливым. Я чувствую, что смогу это…, если Ты мне поможешь… Он ведь как никто другой заслужил счастье и радость… Да, грешен, но и все мы не без греха! Даруй ему свое прощение, ибо тянется он к Тебе, к свету, к… любви… Он может любить, как никто другой… Я чувствую, я знаю!.. Только дай ему шанс… И мне тоже, потому как… Если он счастлив будет, то и я тоже… А без этого не будет мне жизни и радости… Господи, Ты слышал мои мольбы о нем, сохранил его живым-здоровым, проведи же его до конца пути – позволь мне сделать его счастливым!»
Ле закончила молитву, медленно, будто возвращая откуда-то из небытия свое сознание, поднялась с колен и, обессилев, опустилась на кровать. Она не заметила, как рядом с ней, на самый краешек, присела Энджи. Женщины молчали: одна погруженная сама в себя, другая в мысли о подруге. Молчание продолжалось до тех пор, пока Энджи не решилась спросить, слегка дотронувшись до плеча Ле:
- Ты так сильно его любишь?
Ле, будто очнувшись ото сна, посмотрела на подругу и ответила:
- Да, Энджи… Я очень сильно его люблю. И даже не потому, что он для меня сделал, хотя только за одно это можно было бы влюбиться без памяти… Но я люблю его не поэтому. Он – удивительный человек. Такой широкой души я еще не встречала, и мне бы очень хотелось немного места в ней для себя. Я так хочу стать его частичкой… Той, что сделает его счастливым… Ох, Энджи… Я так хочу видеть его счастливым, любимым, семейным… Пусть даже не со мной…
На глаза Ле навернулись слезы. Она смахнула их и внезапно вся будто озарилась непонятным светом, лившимся откуда-то изнутри.
- Но я почему-то верю, что он будет со мной… Так хочется, чтобы!.. Чтобы он тоже полюбил меня, Энджи. Пусть не так сильно, как я его, но все-таки полюбил.
И тут Ле, уже не сдерживаясь, заплакала.
Энджи долго успокаивала подругу, всё ещё не понимая, как можно любить человека, зная, сколько черных дел он натворил. Глядя в мокрые от слез глаза девушки, она сердцем чувствовала, что Платон не может быть отъявленным негодяем, но разум упрямо твердил обратное: «За просто так в 20 000$ не оценивают!».
Теперь перед господином Амелиным стояла почти невыполнимая задача – ведь для того, чтобы оценка разума Энджи могла хоть как-то измениться и стать выше, ему необходимо было сделать нечто, что развеяло бы миф о нем, как о страшной темной личности, а добиться этого можно было только своими светлыми делами и…
И он, конечно же, должен был (да нет, просто обязан!) полюбить Ле… Удивительную, светлую, милую, добрую Ле, которая жить не могла без этого разбойника. А уж Энджи со своей стороны постарается сделать для этого все от нее зависящее и даже больше!

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

Ле, наплакавшись вволю, успокоилась, поблагодарила Энджи за компанию и проводила подругу. Девушка стала медленно раздеваться, готовясь ко сну.
«Странно как, - подумала она. – Это моя первая брачная ночь. Мой муж за стенкой в одной комнате, а я тут – в другой… Все у меня не как у других… А может это даже и лучше.. Пусть все сейчас пойдет не так как принято, а потом… Потом все будет так, как я мечтаю… Так, как хочу…».
И тут ее грезы были прерваны почти неслышным стуком в дверь. Ле удивленно выдохнула и, накинув легкий халатик, впустила нежданного гостя, которым оказался… Ее муж. У девушки замерло сердце от того, каким непривычно потерянным и смущенным он выглядел в данную минуту.
- Леш… Ты не волнуйся, я… просто, - и тут Платон решился выдать целую тираду: - Я не за тем, что ты подумала, а просто поговорить… Выяснить, как теперь мы жить-то будем. Бейкер со своим контролем продыху не даст... Мне-то все это понятно за что, а тебе? Ты-то здесь при чем?
И тут Амелин замолчал, будто выдохся. Это и на самом деле было так: он говорил на едином дыхании, которое неожиданно закончилось – воздуха в легких просто не осталось.
Ле с интересным выражением глаз смотрела на мужчину, а потом тихо, почти беззвучно, рассмеялась, усадив Амелина в кресло.
- Ну, пойдем танцевать от печки, то есть с самого начала, - через несколько секунд сказала она.
- Во-первых, я не волнуюсь и до сих пор понять не могу, о чем это «таком» я подумала, как только ты вошел, что ты даже то и дело сбиваешься… Во-вторых, к черту Бейкера. Ты же не собираешься заниматься чем-то противозаконным… Ну, хотя бы в ближайшие месяцы… Значит, ему ничего не обломится! В-третьих, насчет того, зачем это все мне нужно…
Ле опустилась на пол у ног Платона, положила подбородок ему на колено и продолжила:
- Затем, что я твоя жена…
- Фиктивная…, - почему-то шепотом сказал Платон.
- Ну и что... Все-таки называюсь «жена», значит, обязана делить все с мужем пополам.
Амелин осторожно коснулся юного девичьего лица. Нежная белая кожа выглядела еще светлее, когда ее коснулась загорелая рука мужчины.
- Лешик… Что ж ты бледная-то такая, - выдохнул Платон и испугался той бесконечной нежности, которая наполнила его голос. Он безотрывно смотрел в глаза девушки, которая и не думала отводить свой взгляд, а только все больше и больше растворялась в нежности Платона. Этим двоим показалось, что время остановилось, или хотя бы (это уж наверняка) замедлило свой ход. Ничего не могло объяснить их странного состояния, их необычных желаний, которые все сильнее связывали их своими путами. В груди Платона стало растекаться тепло, постепенно обволакивая все его тело и проникая в самые потаенные уголки сознания. Он не убрал руки от лица Ле и продолжал на ощупь изучать ее нежные черты. Совсем скоро подушечки его пальцев стало покалывать от странного напряжения. Мужчине захотелось погрузить свои ладони в пышные волосы девушки, притянуть ее личико к своему и припасть к ее нежному рту в долгом и страстном поцелуе.
«Почему? Ведь я же не люблю ее? – задал он сам себе вопрос и тут же ответил на него: - Да, не любишь, но желаешь… Страшно, до боли желаешь!».
Только страх напугать эту невинную птаху сдерживал мужчину от поцелуя.
Откуда ж ему было знать, что девушка сама ждала этой ласки и втайне надеялась сама поцеловать Платона. Сама, в первый раз… Дотронуться губами до его губ… По ее телу пробежала дрожь, но Амелин по-иному растолковал ее причину.
- Замерзла? – участливо спросил он, и вдруг легким движением поднял девушку с пола и усадил ее к себе на колени. В памяти его вновь ожила сцена двухгодичной давности, когда он чуть было, не совершил страшной ошибки. Он не допустит этого и теперь. «Это девочка. Маленькая, невинная девочка, которая тебя, дурака, спасла, и ты ничем и никогда ее не обидишь… Не посмеешь… Не сможешь…».
Платон осторожно обнял Ле и почувствовал, как она прижалась к нему.
- А помнишь, - прошептал он ей куда-то в макушку, - как в прошлый раз я тебя согревал? Ты так дрожала, что кровать ходила ходуном…
- Помню. Я тогда не просто телом отогрелась, а еще и душу теплом наполнила. Ты тогда пришел такой расстроенный, взъерошенный и в то же время разъяренный. Я даже напугалась… А потом вернулся ты прежний… Ты просто стал самим собой… Я всегда знала, что ты добрый, отзывчивый, сердечный, замечательный человек…
- Твои слова да Богу б в уши!.. Ох, Лешик! Слышал бы тебя кто-нибудь из тех, с кем пересекались наши стежки-дорожки в темных закоулочках.
Ле шутливо ударила мужчину в грудь маленьким, но на удивление крепким кулачком.
- Не спорь… Мне со стороны виднее.
- А, вот мы уже и руки распускаем!
- А ты как думал? Учти, я буду бороться с твоим ошибочным мнением о самом себе…
Ле прямо и открыто посмотрела в глаза Платона и добавила:
- Запомни: ТЫ – САМЫЙ ЛУЧШИЙ.
Амелин вновь ощутил на себе невидимый покров воспоминаний, и как шепот из прошлого услышал те ее слова: «Вы – хороший, просто не все про себя поняли и приняли… Вы еще не знаете, сколько в Вас сил… Их оценят и Вас полюбят… Обязательно полюбят, очень-очень сильно. Полюбят безгранично, безумно, страстно…». И он вновь поверил. Да и какой бы нормальный мужик устоял бы перед этими удивительными глазами, доверчиво и преданно смотрящими прямо в душу; перед этим стремлением защитить, обогреть, сделать лучше; перед этим гибким девичьим телом, которое прижималось к нему, как к последнему пристанищу в этом мире…
Так кто бы устоял? Да никто, и Амелин не был исключением. Он нежно дотронулся губами до ее щеки, а потом крепче прижал к себе, положив свой подбородок ей на макушку.
Наступила пауза, которую спустя некоторое время прервал Платон.
- Ну, что ж, жена, давай попробуем, рискнем и разыграем семейную жизнь.
Ле неслышно вздохнула, огорчившись от слова «разыграем», но потом подумала, что за время такого «спектакля», они с Платоном смогут лучше узнать друг друга, и может быть даже начнут не просто «разыгрывать» семейную жизнь, а займутся ею совершенно серьезно. Поэтому она ответила:
- Давай попробуем.
Они снова замолчали, пока Амелин вдруг не выдохнул:
- Надо же…Совершенно не хочу уходить…
- Тогда не уходи.
Мужчина непонимающе посмотрел на девушку, а та пояснила:
- Ну, в ту, нашу ночь у тебя в каморке, мы же уже спали вместе. Так что сегодня, я думаю, тоже можно… Как-никак, а все-таки первая брачная ночь!
Амелин рассмеялся от того, какой наивной показалась ему эта девушка. Он просто не мог не оправдать ее безграничного доверия к нему.
- Уверена? – спросил Платон.
- Уверена, - совершенно серьезно ответила Ле и пораженно ахнула от того, что мужчина, легко поднявшись с кресла, подхватил ее на руки закружил по комнате. Она зажмурила глаза и крепче прижалась к любимому. От этого её порыва Платон остановился, осторожно положил Ле на кровать и опустился рядом с ней на льняные простыни. Он не стал раздеваться, как в прошлый раз, боясь не справиться с собой в том случае, если ночью девушка совершенно случайно вдруг дотронулась бы до него.
«Я выдержу», - говорил сам себе мужчина, чувствуя как жена, накрыв их обоих одеялом, придвигается к нему почти не оставляя зазора между их телами. Через несколько минут, она легко дотронулась губами до шеи Платона, сонно сказала:
- Спокойной ночи, - и размеренно засопела, погрузившись в объятия Морфея.
Амелин оцепенел, но нашел в себе силы на еле слышный напряженный ответ.
- Спокойной ночи, - выдавил он, совершенно не догадываясь, что на этом его спокойная жизнь закончилась.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

Утром Hope Valley могла бы быть разбужена диким стуком в дверь, источником которого был бы шериф Бейкер. Могла бы, если бы уже не проснулась к тому времени, как он объявился. А все Энджи, которая уже была на ногах, а поэтому увидела незваного гостя еще задолго до того, как он с остервенением заколотил в многострадальный отполированный и залакированный Сэмом кусок дерева. Негритянка стрелой влетела наверх и постучала в дверь спальни Ле.
- Шериф нарисовался! – крикнула она и поспешила вниз. В ее голове родилась одна небольшая идея, которая могла бы убить сразу двух зайцев: утерла бы нос Бейкеру и столкнула бы Ле с Платоном в достаточно интимной ситуации. Ситуации, которая могла бы вылиться во что-то весьма интересное.
- Я не ожидал от шерифа такой прыти, - возмущенно сказал Платон, садясь на кровати.
- Это не прыть, это низость, - гневно сверкая глазами, ответила Ле. – Интересно, что это он хочет проверить?
Муж и жена переглянулись между собой, и девушка покраснела от молчаливого ответа, который дал ей Амелин. Ле опустила глаза и обратила все свое внимание на наглухо застегнутую рубашку мужчины, и тут Платон стал свидетелем удивительного превращения. На расстроенном и потерянном личике девушки забегали искорки азарта и озорства, полностью преобразившие ее.
- Шериф требует зрелищ? Он их получит!
- В каком смысле? – спросил Амелин.
- В прямом! Покажем Бейкеру все, на что могут быть способны молодожены, раз он так стремится все увидеть сам!
Ле смотрела мужу в глаза и откровенно по-хулигански улыбалась.
И тут до Амелина дошло, что именно она хочет сделать, и, как бы, в подтверждение своего согласия, он, подмигнув, улыбнулся жене в ответ.
- Раздевайся!
- Первый раз при стуке в дверь рано поутру женщина говорит мне «Раздевайся!», а не «Одевайся!», - тихо рассмеялся Платон, на что в ответ получил такую же трель приглушенного смеха.
- А у нас все не как у людей… Раздевайся, давай!
Платон, по-прежнему смеясь, скинул рубашку, штаны и, оставшись в одних тонких кальсонах, улегся обратно в постель. Ле в это время зашла за ширму, скинула халат, ночную сорочку и надела другую, совершенно новую, из тонкого, почти прозрачного шелка, нежного персикового оттенка с пеной воздушных кружев. Зачем она купила все это великолепие почти год тому назад за бешеные деньги, девушка не знала, но теперь эта рубашечка должна была сыграть одну из заглавных ролей в спектакле, который режиссировала сама Ле.
Когда девушка вышла из-за ширмы, в горле у Платона все пересохло, и с невероятной силой он пожалел о том, что только что разделся. Ле, не замечая его состояния, легла рядом. Снизу раздался шум.
- Вошел в дом, - сказала девушка и поторопила Платона. – Как мне лечь, чтобы тебе было удобнее?
Амелин, заворожено гладя на жену, инстинктивно прижал ее к кровати и лег на нее сверху, раздвинув ногой ее бедра. Ле перестала дышать, утонув в его глазах. Мужчина же медленно провел одной рукой по ее волосам, а другой – по телу, собирая нежный шелк вверх и обнажая ноги девушки.
Неизвестно, к чему бы привел их этот спектакль, если бы мгновение спустя дверь спальни Ле не открылась, а на пороге не появился Бейкер.
- Я же говорила, что они еще…, - лепетала за его спиной Энджи, пока шериф покрывался красными пятнами, и надо сказать, было от чего, да в такой степени, что проняло даже миссис Смитсон.
На разобранной, скомканной кровати, переплетясь между собой, лежали два тела: загорелое мужское – сильное, мощное, поджарое, и белое, будто мраморное, женское – хрупкое, нежное, почти невесомое. Их поза не вызывала сомнений насчет того, чем занимались эти двое, причем, совсем недавно, но наблюдал всю эту картину шериф не больше секунды.
Мужчина мгновенно среагировал на вошедшего и прикрыл ослепительно прекрасное тело жены одеялом, прошипев Бейкеру неосторожное «Убирайтесь!» совсем не по задумке Ле, а от чистого сердца.
Шериф буквально вылетел из спальни, натолкнувшись на негритянку, уже пришедшую в себя от увиденного, и реализующую свою маленькую идею:
- Ле, я застирала ту простынь, что вы выбросили в коридор сегодня ночью, - ее невозмутимый вид привел в замешательство и Бейкера, и Ле, и Платона, а последующие слова заставили утреннего визитера просто упрыгать вниз, а молодую жену покраснеть до малинового оттенка:
- Кровь отошла почти сразу, так что вещь будет цела и невредима!
Шериф был раздавлен. Супруги находились в легком шоке, который, после того как закрылась дверь, нарушила тихим хохотом Ле.
Девушка была довольна результатом, а вот Платон нет. На его тело волна за волной накатывали возмущение и желание… Возмущение вмешательством Бейкера, а желание… Желание к Ле. Он смотрел на нее смеющуюся и думал о том, насколько она неискушенна и понятия не имеет о его теперешнем состоянии. Именно в этот момент Амелин дал себе слово держаться от своей фиктивной жены как можно дальше, чтобы не навредить ни ей, ни себе. Огромным усилием воли мужчина заглушил в себе все свои эмоции и с трудом, но все же улыбнулся.
Девушка, заметив это, сказала:
- Со своей задачей мы справились…
- И надо сказать, с блеском, - согласился Платон, одевая рубашку и застегивая пуговицы. - Да еще и Энджи со своей простыней помогла, чем могла…
Ле перестала улыбаться и, почему-то покраснев, зашла за ширму.
- Я сейчас тоже оденусь, и мы вместе сойдем вниз.
- Хорошо, - ровно ответил Амелин, стараясь не смотреть на тени, скачущие по ткани ширмы, и, надев штаны, взялся за сапоги.
Всем его знакомым дамам понадобилось бы минимум полчаса, чтобы одеться. Ле хватило на это тех минут, которые он потратил на натягивание сапог и неудачную попытку завязать шейный платок. Когда Платон чертыхнулся в третий раз, Ле вышла из-за ширмы и, увидев неравный бой человека с небольшим куском материи, в котором явно верх одерживал последний, снова улыбнулась.
- Хорошо еще, что это не галстук, - сказала она, подходя к мужчине и отводя в стороны его руки. Ее изящные ловкие кисти легко и быстро соорудили из платка сложный узел и спрятали его концы за вырез жилета. Довольный взгляд девушки переместился с платка вверх и замер, погружаясь в два карих омута. И снова время замедлило свой ход. Казалось его песчинки падали по одной так медленно, что был слышен их стук друг о друга. Платон не мог позволить себе еще одной пытки, а поэтому прервал это волшебное ощущение своими словами:
- Ле, у нас сегодня все здорово получилось, но, я думаю, что нам будет намного лучше и спокойнее, если…
Он замолчал.
- Что, если? – спросила девушка.
Амелин вздохнул и решительно ответил, как отрезал:
- Если мы больше не будем спать вместе.
Ле ничем не выдала своей обиды и разочарования, а только отвела глаза и согласно кивнула головой.
- Как хочешь… Не будем, так не будем. Зря, что ли, у тебя теперь есть своя спальня.
- Леш, Лешик, ведь мы – это… Это ведь не насовсем. Ты сама об говорила, - сказал Платон отчего-то расстроенный такой равнодушной, как ему показалось, реакцией Ле на его слова.
- Я все понимаю, не волнуйся, - перебила его девушка. – А сейчас пошли, нас уже давно ждут внизу.
И странная пара, держась за руки, словно двое детей, сошла вниз. Они действительно представляли собой удивительную картину. Высокий, черноволосый, смуглый красавец, одетый как ковбой или бандит (кем он, по сути, и являлся), от которого за километр веяло опасностью, и маленькая, хрупкая девушка, с копной пышных темно-русых волос, перевязанных ярко-голубой лентой, чем-то неуловимо напоминающая ребенка. Но как ни странно, они дополняли друг друга, и это всем, кроме них самих, бросалось в глаза.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

На начало визуальный образ...

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

И на сегодняшний момент...




надеюсь, наши образы совпадают.

Леночек, прочитала все и сразу, очень понравилось.
Не подскажете, когда ждать продолжения.

_________________
Жизнь нужно прожить так, чтоб там наверху все офигели и сказали: «А ну-ка повтори!»

Когда я умру и предстану перед Богом, он не спросит меня, почему я не был Моисеем или Папой Римски. Он спросит: "Цадик Зуся! А был ли ты Цадиком Зусей?"

Сейчас.

Начинался второй акт пьесы «Обмани шерифа», но ее начало чуть было не смазал Платон.
- Бейкер, какого черта Вы ввалились в нашу спальню даже без стука? – прошипел он.
- Я предупреждал, что буду инспектировать вас.
- В спальне или в супружеской кровати? – перебил шерифа Амелин, совершенно забывая о том, что именно тот должен был быть хозяином положения.
Бейкер начинал закипать, и, заметив это, Ле предостерегающе положила руку на плечо мужа и нежно провела по нему ладонью, будто лаская через одежду. Ее взгляд, обращенный к Платону, потеплел и попросил о чем-то, в ответ на что, мужчина чертыхнулся себе под нос, но агрессивность его пропала. Шериф опешил от такой метаморфозы.
«И это гроза штата?» - подумал он, глядя на Амелина, который, словно успокоенный ежик, прятал обратно свои колючки.
Вот тут-то и наступил черед Ле выступить на сцену.
- Присаживайтесь мистер Бейкер. Хотите чаю или кофе, а может быть матэ или какао? Что именно?
- Чай…
Служитель закона замер. Он уже давно и много слышал об обитателях Hope Valley, но эта женщина… Эта женщина не была похожа ни на кого, кого он знал. Ей было здесь не место. Прерия, Hope Valley, да и вообще Америка – это было все не для нее. Дворцы, балы, драгоценности, светские приемы – вот для чего она была рождена! Ее тон, манеры, повадки не просто говорили, а кричали об этом!
«И все это досталось…, - Бейкер неприязненно посмотрел на Амелина, - ЕМУ!».
Платон будто читал мысли шерифа, а поэтому ответил таким же взглядом.
Ле, тем временем, разливала чай по чашкам, а Энджи накрывала на стол. Как по мановению волшебной палочки на тонкой льняной скатерти появились ваза с конфетами и мармеладом, баночки с джемами и вареньем, гора блинчиков, блюдо с печеньем и поднос и пирожными.
- Черт… А про кашу-то я и забыла… Представляешь? – сказала Ле по-русски, повернувшись к мужу.
Тот рассмеялся и, поймав ее руку, поцеловал теплую нежную ладошку.
- Ладно, - смилостивился он. – Кашу будем есть завтра.
- Хорошо, я встану пораньше и сменю Энджи на кухне, правда, дорогая?
- Хорошо, - легко согласилась негритянка, садясь с мужем за стол.
Бейкер нахмурился. В его доме негры до сих пор ели отдельно. Заметив несколько брезгливое выражение его лица, Ле жестко усмехнулась и спросила:
- Что-то не так?
Заметив презрение в ее глазах, Бейкер почему-то покраснел и поспешно поднес ко рту чашку с чаем.
- Нет-нет, - ответил он, совершенно не понимая, откуда в нем эта странная робость. Ведь это он должен был напугать и растревожить всех своим присутствием, а не наоборот.
Залпом выпив ароматный напиток, и даже не распробовав его тонкого вкуса, шериф встал из-за стола.
- Ну-ка, мистер Амелин, выйдем-ка на пару минут.
- С удовольствием, - протянул Платон.
И двое мужчин, пройдя через гостиную, вышли в холл.
- Я вижу, ты неплохо здесь устроился. Готовишь грабеж и здесь?
Амелин сжал кулаки, и только мысли о Лешике сдержали его от удара в челюсть Бейкера.
- Это не мой профиль, - спокойно ответил он, приведя своим поведением шерифа в замешательство.
Тот еще несколько минут пытался спровоцировать Платона, но безрезультатно.
- В общем, так время от времени я буду вас навещать и проверять праведность твоего образа жизни.
- Ждем с нетерпением, - ядовито улыбнулся Амелин. – График не оставишь? А то я бы готовился каждый раз к нашей встрече, как к большому празднику.
Он с откровенной усмешкой смотрел Бейкеру в глаза и вдруг сказал нечто странное и для шерифа, и для самого себя.
- Зря стараешься… Никогда и ничем я не расстрою ее… И тебе не позволю…
- Никогда не поверю в то, что ты «завязал», - рассмеялся было, шериф, но, увидев глаза Платона, захлебнулся своим смехом.
- А придется поверить, - тихо сказал Амелин и открыл дверь. – Я надеюсь, Ваш визит окончен, господин шериф? – спросил он церемонно, выпроваживая непрошенного гостя.
Душа Hope Valley не приняла этого чужака.
Бейкер сжал кулаки до хруста в пальцах и вышел из дома.
Платон проводил его взглядом и усмехнулся, послав его по матушке от всей души так далеко, куда только позволял первостатейный отборный русский мат.
- Научишь? – вдруг раздался за его спиной голос Ле, которая неслышно вышла в холл.
- Как ты так ходишь? - вздрогнул Амелин.
- О-о-о, долгие годы тренировок по специальной программе, - рассмеялась девушка и вплотную подошла к нему.
- Я горжусь тобой, - сказала она спустя несколько секунд и обняла мужа.
Платон замер. Никто и никогда не говорил ему этих слов, и он почти потерял надежду их услышать, и вдруг…
Он смотрел на удивительное создание, которое держал в своих объятиях и не мог сдержать улыбки.
- Ты знаешь, - вдруг вскинула голову Ле, - я все-таки накормлю тебя кашей по-захарьевски, и прямо сейчас… Это самое малое, что ты заслужил.
- Ловлю на слове, - рассмеялся Платон и взял Ле за руку. – Интересно, а стряпаешь-то ты хорошо?
- Точно так же как и стреляю.
- Ах, да! Ты же у нас еще и с пистолетом умеешь обращаться.
- Не смейся, не смейся, пожалуйста. Я еще тебе все это покажу, увидишь.
И странная парочка прошла на кухню.
Так странно начался первый день Платона Амелина в Hope Valley в качестве мужа Ле. И этот день, как оказалось в последствии, был самым легким из всех последующих.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

Прошло три месяца. За этот сравнительно небольшой срок в Hope Valley произошло много интересного.
Ну, во-первых, ее домочадцы все-таки решились на то, чтобы начать осваивать большее количество земли, с ее дальнейшим превращением в табачную плантацию. Сэм сиял, ведь это было его давней мечтой, которая начала реализовываться.
Он и Платон сразу нашли общий язык. Это произошло сразу же после того, первого посещения Hope Valley шерифом.
- Сэм, слушай… Я, конечно, не ахти какой мастер и сроду никакого инструмента в руках не держал, но научусь быстро. Слово даю. Так что рассчитывай на меня, - мужчина посмотрел на Ле, которая после завтрака занялась стиркой и теперь развешивала белье на улице, и улыбнулся. От Сэма не ускользнул ни взгляд, ни улыбка Амелина, и он понял, что тот говорит серьезно. Именно поэтому Смитсон и поделился с ним своими планами.
- Я пролистал несколько книжонок по обработке земли перед посадкой и разведением табака. Как оказалось, это довольно трудоемкое занятие, и приступить к посеву мы сможем только весной. Но мне кажется, что при определенном подходе, мы справимся, правда, рассчитывать придется только на самих себя. Предупреждаю сразу, это тяжело.
- Справимся, - уверенно ответил Амелин. – А насчет курева, это ты здорово удумал. Эта дурная привычка в ближайшее время никуда не исчезнет. Потихонечку да полегонечку начнем, а дальше и само пойдет.
В общем, второе, что произошло в Hope Valley – это складывание крепкой мужской дружбы. Мужчины окончательно спелись, когда начали обработку земли.
Платон и сам не заметил, как втянулся в сеть хозяйственных дел. Не занимаясь раньше ничем, кроме разбоя, теперь он понял, что был лишен обыкновенных радостей, причем, лишал их себя он сам. А теперь Платон все восполнял. Догонял, как в бешенной скачке.
Месяца полтора, мужчины занимались землей, благо в хозяйстве было много техники, что во многом облегчило их труд, а потом перешли к строительству хозяйственных построек, для дальнейших работ на плантации. Потом Сэм засел за смешивание удобрений, радуясь, как ребенок, а Платон получил немного свободного времени, которое тратил на себя.
Это было третьим интересным изменением. Он действительно занялся своим обучением. Амелин довольно быстро усваивал массу разнообразных занятий и, как ни странно, многие из них всерьез увлекали его.
Одновременно Платон был открыт всему на свете и покрыт толстым панцирем так, что никто не мог увидеть его настоящего. Никто, кроме нее. Его ангел. Милый. Единственный. Не просто луч солнца, а оно само – солнышко. В его душе, как в темном и пыльном чулане, Ле одним своим появлением навела идеальный порядок. Его маленький ангел-хранитель протянул ему руку помощи тогда, когда мужчина уже потерял всякую надежду на спасение.
Солнышко… … Светлая, чистая, невинная…
Когда она смотрела на него, Амелин верил, что может все начать заново, с чистого листа. Платон чувствовал, как заново учится мечтать, строить хрустальные замки, наподобие недостижимой Фата-морганы… И это все она… Лешик…
Больше всего он отдыхал душой по вечерам, когда вместе с ним была Ле. Удивительная и чудесная. Она стала его путеводной звездочкой, и Платон стремился стать лучше именно для нее. Откуда у него были на это силы, как физические, так и душевные, он и сам не знал, но жажду учиться жить по-новому, было не утолить. До поздней ночи он читал. Читал те книги, которые советовала Лешик, и удивлялся тому, откуда она знает, что очередной том приведет его в восторг.
Большое кресло в библиотеке стало любимым местом Платона в Hope Valley, потому что там, рядом с ним, а точнее на подлокотнике этого самого кресла, сидела Ле. Мужчина то и дело задавал ей вопросы, а она терпеливо, всегда с улыбкой объясняла ему то, что он не понимал. Такие «уроки» скоро принесли свои плоды. Платон очень быстро читал, намного больше знал, правильно и грамотно строил свою речь. Ле гордилась этими успехами и уверенно вела его к новым.
Особый интерес вызывала у него философия, а началось это увлечения с забавного случая. Однажды Ле попросила мужчину достать ей одну книгу.
- Ну, вон она «Платон», неужели не видишь… «Платон»…
- Я уже тридцать лет Платон, а ты заладила, «Платон»… «Платон»…
И тут Ле расхохоталась.
- Да на книге написано «Платон»… Философ такой был.
- Неужели? И такой был?
- «Есть многое, Горацио, на свете, что и не снилось нашим мудрецам…» - улыбнулась девушка. – Может, сам прочтешь?

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

Так Платон, штудируя писанину своего тезки, вошел в мир поиска истины и смысла жизни. Ле еще больше узнала о любимом, а однажды Платон проговорился ей о своей мечте. А началось все с того, что его Буйный спелся с Яшкиной Ясноглазой, да так удачно, что пацаненок однажды сообщил хозяину:
- А моя-то Ясноглазая от твоего жеребца понесла.
- Да ты что! Вот это да… Получится что-то невообразимое. Жеребеночек такой же красивый как мама, да быстрый и горячий, как папа. Это же чудо!
И вот вечером Платон рассказал жене эту новость. Видя азарт в глазах мужа, Ле неожиданно предложила.
- Знаешь, я слышала, что Хастингсы, что рядом с нами, продают свою землю. А у них там – целые пастбища.
- Ты это к чему?
- А давай мы купим этот участок и… Ты же любишь и понимаешь лошадей, а значит, со временем мы сможем открыть конный завод, и…
- Не увлекайся, все это несбыточно…
Голос Платона прозвучал хоть и тихо, но резко.
Ле замолчала, замкнувшись в себе. Она поняла свою ошибку, вспомнив, что Уваровы одно время были владельцами ипподрома, и поняла, что невольно задела Амелина. Девушка медленно подошла к мужчине, стоявшему у окна, и прижалась к его спине. Тело Платона отреагировало моментально, и он напрягся, сдерживая свои желания.
- Прости меня… Я не хотела напоминать тебе, но дальше так нельзя… Ты сам себя иссушаешь. А ты достоин большего. Ты достоин жизни во всей ее полноте и красках... Погоди…
Она подошла к шкафам и вынула из одного из них толстую книгу в добротном переплете.
- Прочти, тебе должно понравиться.
Амелин бросил взгляд на название – Александр Дюма. «Граф Монте-Кристо».
- И про что это?
- Про то, как прошлое может испоганить человеку настоящее и чуть не лишить будущего.
Ле открыла первую страницу книги.
– Это лучше читать одному, - сказала она и вышла из библиотеки.
Амелин не заметил, как начало светать. Роман он прочел не просто быстро, а молниеносно. Его захватила судьба Эдмона Дантеса. Конечно, сам он страдал в жизни не так, как этот выдуманный бедняга, но общее между ними все-таки было. Каждый из них в какой-то момент был лишен надежды на лучшее, и каждому эту надежду кто-то помог возродить. У Дантеса это был аббат Фариа, у Платона – Лешик.
Утром мужчина вышел к завтраку с красными глазами и, слегка позевывая.
- Ты не спал, - констатировала факт Ле.
- Нет, - улыбнулся Платон, - пока не дочитал.
- Сумасшедший, - пробурчала она, накладывая ему в тарелку каши и наливая какао в чашку.
- Сэм, - обратилась девушка к другу, - из него сегодня работник никакой. Пусть выспится.
- Да сегодня и делать-то нечего. Я осмотрю участок, добавлю кое-где удобрений и все. Спи, дружище, хотя я не понимаю, как это можно вообще – не спать из-за какой-то там книженции.
- Ой, кто бы говорил! Кто-то однажды заснул прямо над брошюрой «Почвоведение», - толкнула мужа в бок локтем Энджи. А потом обратилась к Платону:
- Ты ешь, ешь… Эти вот, как их… Ле, как это слово…
- Оладушки! – хором ответили Ле и Платон и вместе рассмеялись.
- Это я для тебя, - смущенно пояснила девушка и опустила взгляд.
Воистину, путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Это точно доказано. Когда мужчина голоден – он особенно зол! (Выводы, уважаемые женщины, делайте сами). А вот Амелину на этот счет переживать было нечего: кормили его как на убой, а к каждому кушанью приправой служили такие дозы любви и заботы, что у Платона иногда сердце замирало от непривычности всего этого. Вот и сегодня, он ел оладьи, которые насытили желудок, а душу его приятно согревало сознание того, что их готовили специально для него, и это делала ОНА.
- Мой Фариа, - улыбнулся Амелин, глядя на жену.
Та, мгновенно поняв его, решила пошутить.
- Где?
- Что где?
- Борода начала расти где?
- Какая борода? – непонимающе смотрел на нее Амелин.
- Раз ты назвал меня Фариа, значит, я на него похожа, а у него, насколько я помню, была шикарная борода!
Ле уже улыбалась во все свои тридцать два зуба, пока Амелин как-то среагировал на ее слова.
- Да, недосыпание влияет на тебя самым негативным образом, - смеялась девушка, ероша его волосы. – Иди, спи, - поцеловала она его в щеку и добавила:
- Спокойного дня.
Провожая мужа глазами, она подумала о том, что хотела бы стать для него вовсе не Фариа, а Гайде, с которой связал свою жизнь в конце книги Эдмон Дантес.
Платон поблагодарил ее за оладьи, всех за компанию, поднялся к себе, разделся, лег, но почему-то никак не мог заснуть. Мысли то и дело возвращались к Ле, которая одним своим существованием выбивала мужчину из привычной колеи понимания им всего окружающего. Он улыбался, вспоминая тот день, когда она все-таки показала ему, как может стрелять. Амелин был поражен её умением. Не все парни из его банды могли так ловко управляться с пистолетом, как его маленький Лешик со своим «Смитом и Вессоном». Да и вообще, сам выбор оружия для дамы был удивителен. Ну, ладно «Герсталь» или «Адамс», но «Смит и Вессон» - это уже серьёзно…Калибр 44, шесть патронов…
- А кто-то еще во мне сомневался, - звенел ее серебристый смех как колокольчик, когда Платон не удержался от восторженного свиста после ее стрельбы по импровизированным мишеням-банкам.
А как она готовит? А как поет?! Черт побери, ну, почему именно эта женщина была для него так желанна и недоступна? Это что - его рок: любить не тех?!
Платон относился к мужчинам, которые ищут любимую женщину, походившую на мать, потому что во многом они остаются детьми, даже если и скрывают свою истинную сущность от окружающих. Амелин и был таким ребенком… Обиженным, брошенным, оторванным от семейного тепла и уюта…. У него никогда не было ничего похожего, поэтому Платон и ждал любви и заботы. Ждал и дождался, потому как теперь… Теперь все это ему дарили, но… Но почему, вот чего он никак понять не мог?!
Конечно, Ле была его женой, но ведь только фиктивной! Тогда зачем все эти взгляды, прикосновения, поцелуи на ночь, трогательная забота, нежность, проливающаяся на него просто-таки весенним обильным дождем… Зачем, если она его не любит?! Просто ли потому, что Лешик сама доброта и нежность или здесь есть что-то еще? С этими тревожащими душу мыслями, мужчина заснул. Его ждали новые трудовые будни.
Очень скоро Сэм и Платон достроили свой сарай-склад, куда перенесли из подвала все инструменты и расставили запасы. Это занятие заняло еще около месяца. Яшка на протяжении всего этого времени помогал, чем мог, но большую часть своих сил отдавал лошадям, представляя себе, каким будет маленький жеребчик или кобылка. Ле вместе с ним ухаживала за животными и скоро совсем избавилась от своего страха перед ними. Дело дошло даже до того, что она могла мчаться по полю не только на Ясноглазой, которая полюбила новую хозяйку всем своим лошадиным сердцем, но и на Буйном. Правда, эти прогулки проходили под чутким присмотром Платона, наслаждавшегося видом жены верхом на лошади.
Так, влияя друг на друга, они и жили, делая вид, что все идет так, как надо, тогда как на самом деле внутри обоих бурлили такие страсти, которые не снились и самому сэру Уильяму Шекспиру.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

Мужчине тяжело бороться с собой, когда он находится рядом с женщиной, которую желает, но в то же время сам себе запрещает даже прикасаться к ней. Никому бы Платон не пожелал переживать эти танталовы муки, и думал, что хуже того положения, в которое он сам себя поставил, быть уже не может, но…
Но он ошибался, потому как оказалось желание к недоступной женщине – это пол беды. Настоящий кошмар начинается тогда, когда понимаешь, что к желанию добавилось еще КОЕ-ЧТО, что пришло всерьез и навсегда.
Тот вечер был таким же, как и все остальные за прошедшие месяцы в Hope Valley.
- Спокойной ночи, - улыбнулась Ле и, легко и привычно, поцеловала Платона в щеку
Кожа будто загорелась в том месте, где она коснулась его губами. Так теперь было всегда. Четыре последних месяца. Четыре месяца одно и то же: «Спокойной ночи», невинный поцелуй в щечку и… И ВСЁ!
А Платон хотел большего, большего до такой степени, что иногда даже самому себе становилось страшно… И ведь надо же было ему воспылать самым что ни на есть пламенным желанием к ней! Этому созданию, которое знать не знает и даже не догадывается, какие страсти порождает в нем одним своим скромным видом!.. Платон не мог, просто не мог сделать ее своей любовницей, хотя, в каком-то смысле, имел на это право как муж.
Муж… Да какой он муж! Никто и никогда не связал бы себя с ним супружескими узами… Некстати вспомнилась Кассандра, которая полюбить Платона так и не смогла. Ее благодарность к нему за спасение не переросла в то чувство, которое он ждал от нее. Да и благодарности одной было мало для того, чтобы, такая как она, могла простить такого, каким был он тогда… А потом…
Потом Кассандра его предала, сдала полиции. А Платон оставался в неведении, доверял ей, говорил о своей любви, слушая в ответ заверения об ответном чувстве, а она… Она, обнимая одной рукой, другой пихала в силок…. И ведь Амелин все равно любил и страдал... Сильно засела она в его сердце, как заноза… Все простил и просил остаться с ним... Готов был убить снова и стремглав мчаться туда, где ей грозила опасность... А потом исчез, но сердце его осталось рядом с ней… Так Платон думал до недавнего времени, и понял, что ошибался.
Все то время, которое Амелин провел рядом с Кассандрой, он переживал мучительное состояние, когда ему приходилось терпеть страдания любимой по другому, успокаивать ее, терпеть свои душевные муки и терзания из-за невозможности и нереальности своей любви к ней. Он знал, что их взаимность невозможна, что он ей не пара, и не мог забыть то саднящее чувство своей обреченности… А теперь оно будто возвращалось, только не Кассандра была причиной этого. Не она, а Ле… И чувство было глубже, сильнее, болезненней.
Раньше Амелину казалось, что его сердце больше никогда не сможет полюбить… Не для него было это светлое чувство, слишком уж грязен… А тут в его жизни появилась ЭТА… Да кто ж она ему эта девочка! Уж, конечно не жена! Не будет он портить Лешику жизнь, этого ему господь не простит… За НЕЁ точно прощения не будет, даже не от Бога, а и от самого себя… Никто и никогда до этого не прощал ему всех его «подвигов». Может только Надя, да и то, только потому, что он был ей братом… А Ле… Она поняла, приняла, простила, поверила… Поверила, да так просто, что у него от этого даже дух захватывало до сих пор! Как она тогда выдала: «Я, то есть… I am! I do!!!»! И стала его женой… Нет, нет, фиктивной женой, так точнее будет, да и остаться все должно именно так.
Но было кое-что…

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

С самого детства в Платоне жил один страх – страх перед грозой. Он, конечно, не был паническим, но мужчина просто не знал, как с ним бороться. Это чувство съедало его откуда-то изнутри, и Амелин сам не знал, как он переживал каждую из обрушавшихся на землю стихий. Как правило, он быстро напивался и падал в постель с очередной цыпочкой, заглушая в себе неприятные чувства, но в ту ночь…
В ту ночь гроза упала на Hope Valley неожиданно. Раскаты грома накрыли домик, будто стараясь разбить его на части, как карточный… За несколько секунд до первого удара, этот гром раскромсал небо на бесформенные, амёбоподобные куски, затыкая образовавшиеся в нем дыры черными тучами. Ветер завывал мрачные угрюмые песни, а дуэт грома и молнии вместе с этой музыкой доводил Платона до дрожи. Сумрак и безумие природы снова превратили его в маленького мальчика, который прятался в постели мамы от грозы.
С каждым новым раскатом грома этот мальчик, спрятанный глубоко в душе взрослого мужчины, становился все пугливей и все сильнее выталкивал в Амелине наружу все его тщательно спрятанные страхи, разбитые мечты и скупые, мужские, так и не пролитые слезы. Каждый новый удар все больше и больше обнажал саму душу Платона. Воспоминания, боль, отчаяние заполнили в этот момент все его существо.
Мужчина из последних сил зажмуривал глаза, но вспышки молнии, будто под гипнозом, заставляли их открываться вновь. Амелин сел на кровати, зажав голову руками. И вот снова взревела природа – Платон вскочил, опрокинув стул и кувшин с водой для умывания.
В этот миг дверь его спальни открылась. На пороге возникла бестелесная тень, и Амелин вздрогнул.
- Да это я, - раздался голосок Ле, прошелестевший блаженной музыкой. – Не бойся, - и спустя мгновение хрупкая девушка обнимала высокого и мощного мужчину.
Ее ровное и глубокое дыхание, как это ни было странно, заглушило в ушах Амелина все другие звуки. Ле усадила мужа на кровать, а его взлохмаченную голову прижала к своей груди.
Постепенно дрожь в губах Платона исчезла, а по телу пробежала блаженная волна тепла.
- Господи, ты же замерз, - прошептала Ле и осторожно толкнула мужа в постель.
- А ты…, - он вновь почему-то испугался.
- Я не уйду, я не оставлю тебя одного, - и Ле без колебаний забралась под стеганное одеяло, прижавшись к Платону.
Новый удар грома просто впечатал ее в тело мужа, который сам, рывком притянул ее к себе. Женщина ласково погладила Амелина по волосам и удобнее устроилась на подушке, прошептав:
- Да не дрожи ты так, горе мое луковое.
От этого полушепота Амелин и думать забыл о холоде и страхе.
Ле лежала совсем рядом и глазами ласкала мужское лицо, а потом, смежив веки, заснула. Теперь Платону и вовсе стало жарко. Он будто услышал легкое дребезжание. Это окончательно треснул лед его сердца, а по жилам пробежал жидкий огонь, заставлявший наполняться душу светом.
Примерно через полчаса Амелин осмелился не просто прижать Ле, а обнять ее. И тут же почувствовал, как под его большой ладонью напряглось девичье тело, которое укрывала только тонкая ночная сорочка. Спящая Ле сама приникла к мужчине. Тонкий, горько-сладкий аромат ее тела пьянил мужчину, заставил кружиться голову и перехватывал дыхание.
«Хорошо, что я лежу… Если бы стоял, упал бы, точно… Кто же ты, девочка моя? Откуда в тебе столько уюта, тепла, доверия ко мне, нежности? Откуда, Лешик мой?»
Платон смотрел на свою жену и вспоминал взгляд ее удивительных глаз – мутных сапфиров, укутанных туманом… Он бессознательно прижал девушку к себе и вздохнул.
- Моя и не моя одновременно, - прошептал Амелин.
Он зарылся лицом в пушистые и мягкие девичьи волосы и послал все к черту. Ему совсем не хотелось возвращаться в холодное одиночество во время грозы. Пусть эта девочка – его несбывшаяся мечта, его невыполнимое желание, пусть … Сегодня Платон ее никуда не отпустит.
Ровное дыхание Ле постепенно убаюкало и Амелина, а размеренные удары ее сердечка, которые он чувствовал всем своим существом, заставляли и его сердце биться спокойнее.
Постепенно глаза его начали слипаться. Шум стихии был ему не слышен, а дробь капель, которую выбивал в бешеной чечетке мальчик-дождик, превратилась в нежную колыбельную.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

Платон не знал только одного – Ле не спала. Когда она почувствовала, что муж заснул, то открыла глаза, и сами собой губы ее сложились в улыбку…
«Надо же, такой большой, а грозы боится… Трусишка мой родной… Любимый».
Этот его страх перед природой она ощутила кожей даже тогда, когда еще не вошла в спальню.
Ле погладила его вихры. «Бедный мой, измучился совсем, устал… Мальчик мой… Мальчик мой маленький. Страх детский прячет… Боится, как бы я не поняла». Она нежно и ласково изучала его лицо. Его тонкие черты, будто вылепленные скульптором, красивый изгиб бровей, бархатная смуглая кожа… Разве это тот самый самоуверенный циник, которым Платон так хочет казаться? Это лицо, любимое, родное, выражало собой смятение и затаенную боль. Брови хмурились, то сходясь на переносице, то расходясь обратно. Легкие судороги то и дело пробегали по лицу, заставляя кривиться нервно сжатые губы.
«Что же тебе снится, милый мой? Милый… ». Ле осторожно коснулась лица Платона и медленно, ласкающее начала очерчивать упрямый лоб, сомкнутые веки, теплые губы, волевой подбородок, колючую бородку, длинные, будто девичьи, ресницы… Своими движениями девушка заставила все то, что мучило мужчину раствориться и исчезнуть. Вот черты его лица разгладились, и он спокойно и размеренно задышал, расслабился и, будто, просветлел изнутри.
- Мой волк, - прошептала Ле. – Приручу, и сама стану домашней… Мой…
Смоляные ресницы дрогнули, и Ле задохнулась от того выражения, которое она увидела в глазах цвета растопленного шоколада, открывшихся на какую-то долю секунды. Это было откровенное желание. Ле даже задохнулась, но тут же объяснила это себе тем, что Платону что-то приснилось… Это сон. Сон внушил ему эти чувства, а не она.
Девушка горько усмехнулась. Куда уж ей! Не зря он ее Лешиком зовет, привидение было привидением осталось… Но…
Но тогда почему днем он иногда смотрит так, будто?... Почему?
Дыхание девушки и мужчины слились в одно, и теперь сама Ле, прислушиваясь к человеку, которого называла мужем, успокоилась, а Платон…
Платон снова прижал ее к себе.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

Вот что было этим кое-чем. И это заставляло дико бурлить мужскую кровь.
Амелин вздохнул, поднялся с кресла и пошел к себе в спальню, как вдруг, идя по коридору, услышал приглушенный крик Ле. Он немедленно открыл дверь и вошел к ней. Девушка сидела на кровати, пытаясь прогнать ночной кошмар, и как только Платон оказался рядом, инстинктивно ринулась всем телом к нему. Он обнял ее и крепко прижал к себе, усаживаясь на кровать.
- Ну, что ты, что?... Это сон, маленькая моя… Сон, всего лишь… Все прошло, - он баюкал ее, как малышку, и таял от ее близости и тонкого аромата ее волос.
Мужчина тихо шептал ей слова, которые шли не из уст, а из самого сердца и души:
- Ну, все, все… Девочка моя, красивая моя, родная, любимая…, - он легко касался губами ее лица, но после своего же слова «любимая» застыл, продолжая прижимать Ле к себе.
«Любимая… Любовь… Вот, что все это значит, я ее люблю!». Платон застыл, как громом пораженный, так огорошила его внезапно открывшаяся правда. Только минуту назад, он вспоминал женщину, ту, которую КОГДА-ТО ЛЮБИЛ, а теперь обнимает и утешает ту, которую ЛЮБИТ СЕЙЧАС! И что-то в самых потаенных глубинах его души подсказывало, что ту, которая сейчас сидит у него на коленях, Платон будет любить всегда…
До настоящего момента мужчина никак не мог объяснить своего поведения на протяжении последнего времени. Почему его отношение к Ле имеет такие неожиданные (ну, лично в отношении его!) последствия? Все время их ФИКТИВНОГО брака муж был верен жене самым, что ни на есть «нефиктивным» способом! Когда, по истечении месяца после их свадьбы на виселице, до Амелина дошло, что шутить с физическим желанием – это не просто так для человеческого организма, он решил поступить старым проверенным способом: наведаться в салун и снять девочку, благо с этим делом у него никогда проблем не было. Сказано-сделано! В тот день он решился. Поехал, подцепил цыпочку, поднялся с ней наверх и тут…
Тут мужчина впервые в жизни осознал, что когда смертельно хочешь одну женщину, то не можешь утолить жажду по ней с другой. Платон не смог даже просто «разрядиться», а потому оставил «мамзель» в весьма странном состоянии, а сам бешеной скачкой и купанием в ледяном ручье как мог, успокоил свои гормоны, но, как оказалось, только до того момента, как снова увидел Ле.
Несмотря на поздний час (дорога до городка и обратно, а также плюс купание отняли немало времени), девушка стояла у окна и что-то высматривала в темноте. Как только Амелин вошел в гостиную, она, оглядев его с ног до головы, с облегчением промолвила:
- Наконец-то, я так волновалась… С тобой все в порядке?
«Совсем нет!», - хотелось бы крикнуть Платону, но он ответил совершенно иначе, совершенно растаяв от заботы и нежности, которые наполняли голос и глаза девушки по отношению к нему. Мужчина только и смог выдохнуть:
- Да.
- Ну, и хорошо… Тогда… Спокойной ночи?
- Спокойной ночи, - застыл Амелин, а Ле привычно подошла к нему и поцеловала в щеку. – Я пошла, - и, оставляя после себя легкий шлейф своих тонких духов, поднялась наверх.
В этот момент Платон почувствовал, что ездил в салун, устроил бешеные скачки, купался в ручье зря. Желание так и осталось неутоленным, несмотря на всю усталость тела.
Платону, его душе и телу, была нужна только Ле! Но почему?! Почему именно и только ОНА?!
Вот только теперь, спустя три месяца после той ночи, в это самое мгновение, когда девушка сидела на его коленях, мужчина ответил на этот вопрос. Он просто понял, что любит ее. Ле. Лешика. Девушку, что стала его женой, на которую он не имел никаких прав…
Лешик совершенно успокоилась, забыв про кошмар, и уснула, так и не покинув кольца сильных и теплых мужских рук.
- Никогда и никому не дам тебя в обиду, - прошептал Платон, укладывая в постель свое сокровище.
В дверях он бросил на нее горящий взгляд и, едва сдержавшись, вылетел из ее спальни.
В эту ночь ему снова пришлось принимать ледяные ванны. Вместо решительных действий – ледяная вода! Почему он стал так робок? Так не смел? Все потому, что эта девушка была совершенно не похожа на других. Амелин просто не знал как, какими словами, какими делами дать ей понять, что он любит, безумно и навсегда любит ее.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

Прошла еще одна неделя. Неделя самых что ни на есть откровенных мучений и самых удивительных сновидений в жизни Ле. В этих ночных грезах она любила и была любима сама. Девушка по-прежнему была нежна, искренна и добра к своему мужу, всеми силами пытаясь показать ему, что он далеко не безразличен ей, и что она хотела бы стать его женой по-настоящему… «Я не Татьяна Ларина, чтобы признаться первой, но если он не поймет, то… Возможно я и решусь на этот подвиг!»
Откуда ей было знать, что за эту неделю ее муж измучился не меньше, чем она сама. Платон вместе с Сэмом переделал столько дел в их хозяйстве, что женщины просто диву давались, а Амелин старался, как можно меньше времени проводить в доме. Хрупкая, нежная, сильная, Ле как никогда до этого пленяла его, и он бежал и прятался.
Все чаще и чаще он как-то нервно смеялся, скрывая за этим неестественным смехом смущение, а в его взглядах проскальзывало странное выражение, будто он все время был чем-то удивлен, что, в общем-то, соответствовало истине. Платон действительно удивлялся своей огромной любви, и именно это удивление и присутствовало в его взгляде… Он уже не мог сдерживаться так легко, как в самом начале их брака.
Но решительный разговор приближался. А подтолкнул к нему супругов самый настоящий пустяк – грязная посуда.

_________________
Своих в полет я отпускаю белых птиц!
По свету разнесут они любовь...
Ведь для свободных птиц на небе нет границ!
И нет преград для моих птиц!
Белых птиц!

Ленчик спасибо за проду.
А Ле и Платон потихоньку сближаются.
А у Вас все уже написано?

_________________
Жизнь нужно прожить так, чтоб там наверху все офигели и сказали: «А ну-ка повтори!»

Когда я умру и предстану перед Богом, он не спросит меня, почему я не был Моисеем или Папой Римски. Он спросит: "Цадик Зуся! А был ли ты Цадиком Зусей?"