Причем спою о том, что было дальше...
Середина декабря того же года
***
Солнечный свет в их спальне был почти осязаем. Казалось, его мягкость и воздушность проникли в каждый уголок комнаты. В расшторенное окно прорывались маленькими сквознячками все новые и новые потоки холодного воздуха, дразнящие супругов запахами цветов и ягод, стоящих на ночном столике, и еще чего-то такого, чему Платон никак не мог найти названия, а вот Ле – знала точно. Это был запах их чувства… Их любви, который раскрывал свой букет только тогда, когда они были вместе. А еще пахло им, ее любимым, и вот без этого запаха женщина не могла представить себе дальнейшей жизни. Как объяснить, чем он пах, Ле не могла, но это было вкусно, пленительно и завораживающе… Так не пах никто из тех, кого она знала… Это был не одеколон или туалетная вода, которую они выбирали вместе в парфюмерных лавках, а только его аромат, родной и необходимый ей… Пахли его волосы, ресницы, губы, кожа, тело…
Ле погладила мужа по щеке и улыбнулась тому, что могла, казалось, вечность, вот так глядеть на это красивое лицо, гладить его по щеке, целовать, легонечко-легонечко, чтобы не потревожить сон любимого, или, наоборот, горячо и страстно, чтобы, как раз таки, разбудить…
Платон Амелин в жизни Ле был самым ценным и дорогим сокровищем. Он был для нее целым миром. Он был для нее всем.
Она осторожно встала с постели и прошла в ванную.
Одной минуты хватило для того, чтобы Платон, почувствовав ее отсутствие, проснулся.
- Леш…, - горячо прошептал Платон, еще не открыв глаз. – Лешик…
В ответ ему прозвучало лишь молчание.
- Ле-еш, - это уже был не шепот, а приглушенный рык, едва скрывавший откровенное приглашение в объятия мужчины.
Глаз Платон все же не открыл, пытаясь, замерев, почувствовать жену, которая по его мыслям просто замерла, лежа на кровати.
- Ладно, ладно… молчи… Вот как сейчас глаза-то открою, как поймаю…
- А никто никуда бежать и не собирается, - прямо над ухом раздался веселый голос Ле, а потом и сама его обладательница почти упала на мужа сверху.
Тот вскрикнул и быстро перевернулся на живот, подмяв под себя жену, и прошептал:
- Где же это мы были?
- Недалеко, в ванной, - толкнула мужа Ле, высвобождаясь от его медвежьих объятий. – Не дави, а то, - и тут ее лицо покрыла внезапная бледность.
- Леш, ты чего, - переполошился Платон и немедленно поднялся с постели.
- Ничего особенного, - ответила женщина, а глаза ее засияли каким-то новым светом.
- Как это ничего особенного? Побледнела, как привидение…
- А ты ведь не в первый раз меня за призрак принимаешь…
- Лешик! Я не шучу!
- И я тоже, просто… Я…
Ле замолчала, а потом на одном дыхании произнесла:
- Платон, у нас ребенок будет, совсем-совсем маленький... Как мы хотели…
Амелин не понял сразу ее слов, потом сел на кровать, а спустя еще секунд пятнадцать сполз на пол.
- Платон, родной, что с тобой? – опустилась Ле рядом с ним.
И тут Амелин дотронулся ладонью до ее живота. Медленно, осторожно, будто боясь причинить вред, он раздвинул пальцы так сильно как мог, для того, чтобы накрыть как можно больше тела жены, затянутого сорочкой. Он молчал, но его прерывистое, взволнованное дыхание говорило лучше всяких слов.
- Он… уже… там?
Ле улыбнулась.
- Там, - подтвердила она и поправила мужа, - он или она.
Платон прижался щекой к ее животику.
- Лучше пусть будет она… Я хочу девочку… Маленькую и хорошенькую… Как ты…
Мужчина поднял лицо и посмотрел на жену. И тут Ле увидела в его глазах слезы.
- Милый, родной, - целовала она любимое лицо. – Что с тобой такое? Ответь!
Тот замотал головой.
- Ничего… Ничего, это просто… Это счастье, Леш… Счастье…
Он прижался лицом к животу жены, а спустя минуту спросил:
- И когда?
- Почти сразу после Наденьки… У нее роды в апреле, а у меня в июле… Так что у тебя будет время кое-чему научиться у Василия, а то из Даниила плоховатый учитель – только родили Валерию с Валентиной – и сразу в Египет! – Ле улыбнулась, а Платон не отрывая глаз, одним только взглядом ласкал ее живот.
- В июле…, - повторил он. – Это, значит, тогда, в каморке…
- Как ты помнишь, там мы провели не только ту ночь, но и самую первую…
- А ты знаешь, что я уже тогда тебя хотел… Ну, ты…
- Уже тогда? Значит, я не ошиблась… А ты-то заливал: «Согреть хочу! Трясешься от холода!..». Ишь-ты, хитрец, какой!
Мужчина рассмеялся и, поднявшись с колен, подхватил жену на руки.
- Какой же я дурак был в свое время! Сокровище искал! А? Это ведь ты!... Ты мое сокровище! И даже не одно, а целых два!
- Поставь меня на пол! – смеялась Ле. – Ну, поставь, а то голова…
Платон тут же остановился и испуганно глянул на жену.
- Что, кружится?
- Нет, пока еще нет, но вот с такими выкрутасами придется тебе на время завязать.
- Да? А как быть с такими, - прошептал Платон и, обняв жену, привлек к себе.
Его глаза без слов сказали обо всех его желаниях. Ле сделала шаг назад и медленно опустилась с мужем на кровать. Его тело слегка напряглось, но женщина, правильно все поняв, успокоила любимого:
- Не бойся… Я говорила на эту тему с Фэдом, и он сказал, что в моем отдельно взятом случае, общество мужа мне будет очень даже полезно…
Она глянула в глаза своего суженого, смешав два серо-синих омута с двумя карими, и прошептала:
- Неужели ты думал, что мне так легко от тебя отказаться, даже на немного?
Платон замер.
- Ни-ког-да… Любовь это же еще и обмен душами… Ты во мне, я в тебе, мы – единое целое… Если мне хорошо, то и малышу… Я чувствую тебя, и он тоже… Платон, он еще там, а тебя уже знает, я чувствую…
- Он уже шевелится?
- Нет, еще рано.
- Тогда откуда ты…
- Знаю, и все… Сердечко-то у маленького уже есть, и оно, когда ты меня любишь, бьется чаще. Просто не может быть по-другому… Никак не может…
- Тогда пусть они бешено стучат, - прошептал Платон хрипло и страстно поцеловал жену.
- Люблю… Люблю обоих…
- Так и должно быть, хороший мой…
_________________ Своих в полет я отпускаю белых птиц! По свету разнесут они любовь... Ведь для свободных птиц на небе нет границ! И нет преград для моих птиц! Белых птиц!
|