|
4
Любимая, вчера отметили праздник… Но ты ведь знаешь, что такое Новый год – то ли вчера, то ли сегодня. Хоть и не выпил ни капли, а голова болит, как с похмелья, лёг только в шесть часов. Но я даже радуюсь этому, зато удалось по-настоящему поспать, наверно, впервые за весь этот год и даже больше. Правда, сон странный приснился, из-за него я и пишу тебе, но о нём попозже расскажу…
Проснулся вот только сейчас, за окном темно, на ёлке лампочки вспыхивают... Такая гирлянда интересная, я из Лондона привёз: лампочка загорается, а в ней – животные разные, персонажи из сказок… Проснулся и сначала испугался: как же так, проспал целый день, где же Катюша? Ну, это со сна всегда так бывает, когда ещё не осознаёшь всё полностью. Пошёл в детскую – Катюша спит. Забавно: когда ложился, она ещё спала, а теперь - уже спит… Люда посудой на кухне гремела, продолжала убирать после ночи. Я отпустил её, сказал, чтобы отдыхала и завтра не приходила. Зачем, если мне на работу не надо. Она, конечно, обижается, говорит: какая разница, дома вы или нет, я от Катюши не устаю… Но я всё равно настоял, чтобы она не приходила. Мы все эти дни с Катюшей будем вместе, только вдвоём. Я ведь теперь всё-всё умею, и так странно вспоминать, как мы с тобой ссорились, помнишь, когда ты говорила, что помощница тебе не нужна и ты будешь всё сама делать… А теперь и я всему научился. У нас столько планов, столько всего нужно успеть сделать, что я боюсь, и половины не осуществится.
Вчера был весь день с тобой, потом мои и твои приехали. Из больницы вчера с Юлианой приехал, она хотела Катюшу поздравить. Опять какое-то странное у меня ощущение, что она чего-то недоговаривает, не одобряет меня… Вот вроде бы она доброжелательная, искренняя, а всё равно что-то не так. Раньше я думал, что она просто не любит меня и даже винит в том, что случилось. А теперь мне кажется, что у неё раздражение из-за того, что я по-прежнему люблю тебя и даже ещё сильнее. Ну, вот хотелось ей, наверное, всем доказать, что она оказалась права и что ты совершила ошибку, а не получилось, потому что все всё видят и понимают… И у неё такое смешанное чувство: и поверить до конца не может, и не может не видеть, что это онА ошиблась. И оттого злится, и больше всего на саму себя. Но, может быть, я не прав, и опять что-то придумываю, и всё не так, как я написал тебе. Прости, родная, ты ведь любишь её…
Потом, когда Юлиана уехала, мы нарядили Катюшу в очень-очень красивое белое платье, оно такое пышное и длинное, я специально ездил покупать, и в волосы ей Е.А. вплела белые тонкие ленточки, а они такие необычные, переливаются, как будто вспыхивают, и кажется, что это снежинки в волосах светятся… В общем, была она у нас настоящей снежинкой, Малина так и сказал: Катька, буду называть тебя Снежинкой. А я ему: ну, ты, полегче, у тебя своих Снежинок вагон, вот с ними и фамильярничай. А он мне, знаешь, что, гад, отвечает? Что 30 лет – не разница, и вообще сейчас модно на молоденьких жениться… А я ему: ну, это если лет через 20, и то только через мой труп. Ну, и всё в таком духе… Е.А., как всегда, недовольно так, с опаской, на нас поглядывала, не понимает она этих шуток, так ведь и раньше мало кто понимал… И если б я не убедил её просто принять на веру, что это Малиновский так шутит, она б уже давно на порог его не пустила, когда у нас бывает. Это ведь раньше она побаивалась меня, с пиететом таким относилась, а теперь уже давно всё по-другому, и я недавно слышал, как они с В.С. обсуждали, что таких добрых, как я, людей мало в жизни встречали. И это они говорят после того, как я при них стекло разбил и чуть Новикову ту не придушил… Да уж, таких «добрых» поискать ещё надо. Святая простота они, твои родители…
Катюш, мне снился сон. Странный, без тебя. В первый раз такое, мы же всегда во сне вместе. Поэтому я и сел сразу писать тебе, хочу рассказать, позвать тебя… Я в комнату какую-то зашёл. Незнакомая комната, большая, пустая, полутёмная. И воздух в ней какой-то сухой, как будто разряженный, и дышать очень тяжело. В стене – две двери, одна закрыта, а другая полуоткрыта, и из неё прохладой какой-то тянет, даже сыростью… Но мне, несмотря на то, что из комнаты уйти хочется, надо почему-то именно в закрытую дверь. Я толкаю её со всей силы, ручку почти вырываю, кричу что-то… Не помню, что кричал, я сам себя не слышал. А рядом – эта дверь открытая, и как будто даже стало подталкивать меня к ней, но вот вроде бы и чувствую, что сразу легче станет, если я в неё войду, но что-то останавливает, как будто я себя обманываю и за дверью этой - пустота ещё бОльшая, чем в комнате… А эта дверь, куда мне так войти хочется, так и остаётся запертой, даже не шелохнётся. И вот, когда совсем дышать нечем стало и я уже почти решился в открытую дверь войти, вдруг отчётливо так гром услышал, самый настоящий летний гром, как во время грозы бывает. И тут же дождь как будто пошёл – сначала первые капли упали, потом тихо так зашуршал по веткам, а потом всё громче, всё сильнее… И исчезли и комната, и двери, и больше я ничего не видел, а только слышал ливень этот. И такое наслаждение было слушать эти звуки теперь, зимой, что я тут же забыл об этой неприятной комнате и как в дверь закрытую войти пытался… Проснулся – и не пойму, что испытываю: страх от первого сна или радость от второго. Но больше всего меня поразило, что тебя не было. Прокручивал потом в голове много раз, что видел, пытался вспомнить, что кричал, - но только двери эти и ливень помню, больше ничего… Где ты, Кать? Ты со мной?
Да, я написал тебе, что планов у нас много. Завтра в первый раз пойдём на детский новогодний праздник, Викентьев нас пригласил, его банк для своих сотрудников устраивает… Я сомневался, соглашаться или нет, ведь, наверное, рано нам ещё на такие праздники ходить, но он сказал, что там много таких малышей, как Катюша, будет, да и долго ведь быть совсем не обязательно и, если Катюша устанет, можно сразу же уйти оттуда. Домой. Вот видишь, опять домой… Я ещё и не уходил никуда, а уже о доме думаю. Неправильно это, я чувствую, это для Катюши плохо, что мне никуда ходить не хочется. Она ведь не виновата ни в чём, ни в том, что ты болеешь, ни в том, что у меня виски седые. Совсем, совсем, Катёнок, седые, я уже и не знаю, узнаешь ли ты меня, когда выздоровеешь… Или ты видишь меня? Знаешь всё обо мне? Я чувствую – ты где-то рядом. Но всё равно так иногда…
Я пытаюсь забыть. Отвлечься хоть на минуту. Пытаюсь не пугать, не расстраивать тебя, Катюшу, всех вокруг. Начинаю писать о тебе – и одёргиваю себя… вот после сна про утренник написал, потому что нельзя распускаться, нельзя раскисать. И вообще постоянно твержу себе: не надо, нельзя… Но что же делать, если я людей видеть не хочу? Чужие голоса, музыку слушать не могу? Даже когда Катюше мультики включаю, звук машинально приглушаю… Мне страшно, Кать. Страшно, что никогда больше не посмотрю в твои глаза, не поговорю с тобой. Что ты никогда не сожмёшь мою руку, не улыбнёшься мне… Мне иногда кажется, что я умер, что меня нет, а то, что есть, просто ходит, спит, говорит. Ради чего? Зачем? Иногда я просто не знаю, перестаю понимать. И тогда забываю обо всём, даже о Катюше, и просто хочу к тебе. Где бы ты ни была. Где ты, Кать…
Я люблю тебя. Люблю твои руки, глаза, твои волосы, всю тебя. Люблю такой, какой вспоминаю, люблю такой, какая приходишь во сне, люблю такой, какой вижу каждый день… Люблю в Катюше, в твоих родителях… И в себе. Да, ведь ты есть и во мне, я знаю, я чувствую… Не оставляй меня, не уходи из снов. Приди ещё хотя бы раз, чтобы я знал, что ты не оставила нас. Я буду думать теперь, что сделал что-то не так, что совершил или сказал что-то такое, из-за чего ты не хочешь меня больше видеть, не хочешь быть со мной… А я буду послушным, буду тихим, обещаю. Никому не скажу плохого слова, не сорвусь больше, не накричу… Я и так стараюсь быть спокойным, стараюсь сдерживаться, потому что знаю, что веду себя неправильно. Я вот недавно написал тебе, что мне наплевать, так ты не слушай, моя девочка, это неправда, на самом деле я понимаю, что это плохо, что я разрушаю что-то в себе и вокруг себя и могу навредить этим Катюше… А ты знаешь, что ничего важнее для меня нет, и вообще, ничего и никого у меня нет, кроме неё. Кроме того, чтобы знать, что ей хорошо. Ты знаешь, какие самые счастливые минуты? Когда она улыбается. Просто улыбается, неважно чему, и я тогда чувствую, что есть всё же что-то, что мне не безразлично, что и я когда-нибудь смогу улыбаться… Даже если тебя не будет рядом. Даже если…
Но я буду ждать. Буду надеяться, что ты придёшь и останешься надолго, навсегда… Знаешь, это так хорошо, когда есть надежда. И, хоть иногда не выдерживаешь и не веришь ни во что, надежда всё равно есть, она просто где-то тихо ждёт, пока всё это закончится, а потом опять приходит и опять помогает.
Твоя мама говорит: надо смириться, надо успокоиться. Оглянуться по сторонам, заняться чем-нибудь, отвлечься. Говорит, лучше бы уж заплакал или закричал, а не носил свои мысли в себе, тогда сразу легче станет. То есть она говорит то, что для неё с самого начала было понятно и естественно, то, что она только по своему опыту знает. Но для меня ведь всё не так. Для меня это всё равно, как если бы она сказала: надо, Андрей, чтобы глаза у тебя стали голубые или ростом ты стал пониже… Как можно заставить себя, переломать себя? Я ей говорю: я успокоюсь. Успокоюсь, когда Катя вернётся. Вздыхает, головой качает. И я вижу, что, хоть она и промолчала, но по-прежнему не одобряет меня, что не убеждаю я её.
Всё-таки есть у меня чувство, что она меня недопонимает. Так же, как многие вокруг, почти все, кто не боится со мной говорить об этом. Считают, что достаточно сделать усилие – и всё изменится. Я не в обиде на них – как можно от человека требовать, чтобы он в шкуру другого влез? Каждый судит по себе, вот и они хотят как лучше, но не понимают, что то, что они предлагают, невозможно… Помнишь, я когда-то написал тебе, что если бы не ты, я бы так и не узнал никогда, что способен любить так сильно. Наверное, в этом дело, наверное, именно поэтому они не понимают меня. У них ведь в жизни не было такого, они или не могут любить, или не знают, что могут… И, значит, я только пожалеть их могу, а они меня жалеют. Почему всё так странно, Кать? Почему без тебя всё так странно? Ведь любовь – это счастье, а по их лицам я вижу, что они думают, что было бы лучше, если бы любви не было или она была бы не такая, какая есть, а какая-то другая… Но мне не надо другой любви, я ведь и живу только из-за того, что она есть. И Катюша есть только потому, что есть наша с тобой любовь. Но только тебе я могу написать об этом, другие не понимают…
Вот и прячусь. Знаешь, как солнышко наше прячется? Глазки зажмурит и думает, что раз ей ничего не видно, то и её не видят. Так и я – пусть хоть иллюзия, но всё-таки легче, когда не вижу и не слышу этих учителей.
Вот, опять благодаря тебе многое стал понимать… Это ведь смутно всё было, как в тумане, а теперь так ясно, так понятно, когда выговорился. Всё хорошо будет, любимая. Я знаю, всё будет хорошо. Только бы увидеть тебя. Я сейчас позвоню Е.А., попрошу, чтобы утром приехала, побыла с Катюшей, сейчас ведь уже поздно, и Катюша спит, а сам с утра к тебе поеду, побуду с тобой… А ты со мной. И я не буду бояться засыпать, ты не думай. Я верю, что ты придёшь, у меня как-то светло, хорошо на душе стало.
До встречи, любимая. Всё будет хорошо…
-------------------------------------------------------------------------
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
.
