|
- 8 -
Кровь почти отыграла. Еще немного - и снова потечет по жилам спокойно и размеренно, лаская стенки вздувшихся от напряжения сосудов, отшумит в голове и вернет рассудку ясность. Вот так... вдох, выдох, вдох... Но вместо обычной, расслабленной истомы, тело парализует противная оторопь.
Андрей еще медлит, страшась разомкнуть веки и вернуться в реальность, но чем ровнее становится его дыхание, тем отчетливее он понимает, что возвращение будет безрадостным.
Открыл глаза, ощупал мутным взглядом пространство и уставился в потолок. В одной из зеркальных плит над кроватью, которые до сегодняшнего вечера неизменно забавляли его, поймал свое отражение и от увиденного окончательно протрезвел.
Он лежал на спине, раскинув руки и ноги, посреди разбросанных повсюду вещей с потерянным лицом, выражение которого не смогли скрыть даже густые зимние сумерки. А рядом, на расстоянии вытянутой руки, почти на самом краю кровати, спиной к нему лежала она. Он смотрел на ее сжавшуюся в комок фигурку, сиротливо белеющую на темных простынях, и чувствовал, как морозный холод пробирается под ребра и сковывает все его существо.
Спятил. Он, верно, сошел с ума. Подумал и нисколько не удивился, увидев, как, отражаясь в зеркальном платяном шкафу, стоящем напротив окна, верхом на сизом облаке уплывала луна, холодно и равнодушно, словно натешившись вдоволь, потеряв всякий интерес к происходящему.
Натруженное тело остывало, и увлажнившиеся скомканные простыни под его спиной начинали холодить кожу. Он подумал, что ей должно быть тоже холодно. Повернул голову в сторону Кати, и, напрягая зрение, попытался определить, дрожит она или нет. Но так ничего и не разглядел. Катя не шевелилась. Ему даже показалось, что она и не дышит совсем, но проверить – тронуть ее за плечо, прильнуть, согревая, к обнаженной спине – так и не рискнул. Протянул было руку, но тут же одернул ее, словно совершил что-то постыдное, такое, от чего у самого на душе было муторно.
В голове хаотично мелькали картинки последних нескольких часов, в которых он отчаянно искал себе оправдание. Ее прерывистое дыхание и глаза с поволокой, заглянув в которые, он уже не мог остановиться. Когда-то он видел ее такой же. Только в тот первый раз своего пылающего лица она от него не прятала.
Андрей вдруг вспомнил, как все то время, что он пытался «вернуть» ее, никак не шли из головы ее вымученные слова «У меня больше ничего нет… Ничего…» и как не смог сдержаться, чтобы не спросить в самый последний, самый неподходящий момент: «Ты ведь не любишь его?.. Ты.. не можешь…». Она не ответила, да он и не услышал бы, потому что уже захлебывался, погребенный под мучительно сладкой волной обрушившегося на него оргазма. Остается только надеяться, что хоть этого бреда она не услышала и тогда, возможно, не вспомнит.
Он все-таки решился. Повернулся на бок и, набрав в грудь воздуха - была ни была – придвинулся к ней вплотную, накрыв ладонью бедро.
- Господи, да ты ледяная вся!..
Быстро сел на кровати, оглядываясь вокруг в поисках пушистого пледа. Обнаружив его на полу, сгреб в охапку, натянул на Катю и, бережно подоткнув со всех сторон, обнял ее поверх покрывала. Уткнулся носом в спутанные волосы, закрыл глаза и обреченно выдохнул:
- Я очень тебя люблю. Прости меня...
Молчит. Ни вздоха, ни движения.
Он медленно гладит ее по плечу и с надеждой дышит в затылок. Не выдерживает, прокрадывается под плед, находит ее руку и тихонько сжимает озябшие пальцы.
- Не согрелась... Катюш...
Приподнимается, убирает волосы с ее лица и понимает, что его самого знобит.
Вдавив щеку в подушку, она смотрит в одну точку, и только плотно сжатые губы выдают скопившееся внутри напряжение, вот-вот готовое выплеснуться наружу.
С минуту Андрей смотрел на нее в нерешительности, затем наклонился, обхватил за плечи и поднял с постели. Притянул к себе и почувствовал, как первый судорожный вздох вырвался из ее груди и конвульсивными раскатами отозвался во всем теле.
- Сейчас-сейчас... Все будет хорошо... Иди ко мне... Вот так, - поднял ее на руки, не успевшую опомниться, и в два счета пересек комнату, волоча за собой плед, в который она вцепилась.
У выхода из спальни Андрей толкнул ногой соседнюю дверь, мимоходом вдавив локоть в кнопку настенного выключателя, поставил Катю в большую овальную ванну, шагнул вслед за ней и открыл кран.
Вода полилась на голову так неожиданно, что Катя испуганно подскочила, хватая ртом воздух, и, будучи больше не в силах контролировать себя, разрыдалась, уткнувшись лбом Андрею в грудь, совсем как маленькая. И было это так странно и так естественно - делиться своей болью с тем, кто являлся ее причиной и ее же целителем.
***
Она лежала в горячей, булькающей ванне, пристроив голову на плече Андрея, и не чувствовала собственного тела, расплавленного до состояния теплого желе. Андрей водил мягкой губкой по Катиным рукам и груди, легонько промокал виски, шею, и тихо целовал в макушку. Время от времени ему приходилось отодвигать рукой дрожащие пенные клубы, разраставшиеся из неосторожно опрокинутого в воду концентрата. Неуклюже толкаясь, они наседали друг на друга и, не умещаясь в наполненной до краев ванне, медленно сползали за борт.
Андрей не стал ничего объяснять. И оправдываться тоже не стал, интуитивно понимая, как необходима им обоим временная передышка. Чересчур хрупким и обманчивым было это спокойствие и таило в себе пугающую неопределенность.
Он знал, что перемирие, разъедаемое недоверием и недосказанностью, слишком зыбко, но он так же знал, что нужен ей сейчас не меньше, чем она ему. Он это чувствовал.
- Катюш… - Андрею показалось, что она задремала, и он легонько потормошил ее. – Ты не уснула?
Катя осоловело моргнула.
- Давай вставать, - склонился к ее уху и шепнул: - нельзя так долго.
Он первым вылез из ванны, помог Кате встать и спуститься на массажный коврик для ног. С очень серьезным лицом завернул ее в широкое махровое полотенце, вытер краешком порозовевшие щеки и отнес в постель.
Как ни пыталась Катя бороться со сном, но он все-таки сморил ее.
Она уже почти уснула, когда звук трезвонившего телефона заставил ее вздрогнуть и широко распахнуть глаза.
Она резко села на кровати.
- Это м-мой… - сглотнула и растеряно огляделась по сторонам.
- Я его выключил.
Андрей вошел в спальню и присел на корточки, держа в руках телефон.
- Родители…
- Тшшш… Не волнуйся так, - Андрей приблизил свое лицо к Катиному так, чтобы она легко могла видеть его. И без тени улыбки сказал: – Зорькин прикроет. Он же друг.
***
Андрей не спал всю ночь. Устал неимоверно, но уснуть не мог. Все мысли были в предстоящем дне, а он обещал быть нелегким.
Как-то так случилось, что, забравшись на свой Эверест, он задолжал всем и вся. И как такое могло случиться? Ведь он счастливчик, баловень судьбы! Можно сказать, родился с золотой ложкой во рту. Да только ложка эта оказалась ему не по зубам. И жених завидный - мечта с обложек глянцевых журналов. Любая была бы счастлива оказаться в его объятиях. Любая, но не та, о которой на самом деле мечтал он сам. Получается, как в той песне, где жениться по любви не может ни один король. Да, а еще казну просаживать да владения свои разбазаривать королям тоже не к лицу. Выходит, что и не король он вовсе. Так, королек. Павлин напыщенный. Покрасовался - и в кусты.
Хорош, нечего сказать! В президенты на Кирином подоле въехал, ну а дальше -на Катиной шее…
А отец? При этой мысли Андрей совсем сник. Тут даже думать нечего – он не простит. Ни неоправданного риска, ни всей последующей лжи. И Катю потребует «на ковер», это как пить дать. И как же теперь быть? Отцу отказать – немыслимо, ведь не своим имуществом рисковал, общим, и прежде всего отцовским. А требовать от Кати возвращения в Зималетто, пусть даже на час, значило бы подтвердить ее недоверие к нему, снова дать пищу для сомнений в нем, Андрее, и расписаться в собственной несостоятельности. Она же ясно дала понять, что ноги ее там не будет. С междустрочьем говорила, мол, выкручивайся сам, господин президент, большой уже мальчик… А ты? Что сделал ты, Жданов? Затащил ее в койку, доведя до нервного срыва. Браво, Жданов! Вот теперь можешь себе признаться, что постель – единственное, что тебе действительно по плечу! Хотя сегодня и здесь "отличился". Поговорил... Испульзуя единственный доступный тебе "аргумент". Что же делать-то, Господи?
А еще Кира. И мать. Думать о них, не хотелось, а об остальных акционерах тем более. Но объясняться-то все равно придется. И судя по всему, не раз.
Нда, это что же его завтра ждет? Ни дать, ни взять – утро стрелецкой казни.
И вспомнился ему любимый школьный учитель – историк. Славный был дядька. Однажды весной, в конце учебного года, когда старшеклассники корпели над учебниками, готовясь к экзаменам, он вошел в класс, обводя взглядом, понурых учеников. За окном солнечный май, а на лицах ребят тоска. Еще бы, вместо того чтобы гонять в футбол, они вынуждены маяться в душных классах и готовиться к предстоящим экзаменам, не думать о которых не получалось. Он тогда хитро прищурился и сказал: «Народ, а что хмуримся? Экзаменационная неделя еще на апокалипсис. Она закончится. Так или иначе, но пройдет. И как бы вы себя не показали, через несколько дней все будет кончено. И это солнышко, что так заманчиво сейчас светит в окно, все равно будет вашим на все лето. Так что можете начинать». «Что начинать?» - не понял один из учеников. «Представлять себя свободными и счастливыми. Уже сейчас,» - ответил учитель.
Андрей задумался. Повернулся на бок и посмотрел на спящую рядом Катю. И в самом деле, что бы завтра ни произошло, жизнь на этом не кончится. А значит, самое время начинать представлять себя свободным и счастливым.
Он грустно усмехнулся. Поправил на Кате сползшее одеяло и обнял ее. Будь, что будет, лишь бы его солнышко согласилось светить ему и дальше.
(Продолжение следует)
Последний раз редактировалось nadin 19 фев 2008, 16:32, всего редактировалось 1 раз.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
У меня нет слов.......Честно........
Какой накал страстей. 
Всё складывается пока просто замечательно и... 
Нежное продолжение не заставило себя ждать.
