В общем, вот.
Она наблюдала за ним. Вцепившись обеими руками в ручку двери, сжавшись в комочек, смотрела на Жданова сквозь стеклянную полоску в двери. Собиралась с силами, готовясь принять последний удар - окончательно убедиться в его подлости и предательстве.
Но то, что происходило в кабинете, не подтверждало ее самые страшные опасения. Она своими собственными глазами видела, с каким отвращением смотрит Жданов на пакет, как рвет его, как комкает, едва прочитав, мерзкую бумажку. От прочитанного ему стало плохо. По-настоящему плохо, это было заметно даже на таком расстоянии. Он побледнел, зашатался и для того, чтобы глотнуть свежего воздуха распахнул окно.
А потом он кричал на Малиновского. ТА-АК кричал... и при этом у него было ТАКОЕ лицо...
Благословенный крик музыкой разливался у нее в ушах.
Неужели?! Неужели Андрей не причем?! Он любит ее, и он убьет Малиновского.
Ну конечно! Она так и знала! Вся эта инструкция просто розыгрыш великовозрастного дебила.
Ведь не мог же ее Андрей так притворяться...
По мере его крика силы возвращались. Его: "Я люблю ее, и мы все равно поженимся!" она встречала уже стоя, вытянувшись в струнку.
А потом, даже не спрятав никуда пакет с выпавшими из него игрушками, он снова принялся ей звонить. Разве не должен он убрать компромат подальше от ее глаз? Чтобы не знала она об обмане, чтобы верила, любила и работала на них спокойно и дальше...
Не прячет Андрей ничего просто потому, что не имеет к этому никакого отношения! Нет никакого обмана!
А Жданов все звонил и звонил, и ее сотовый откликался радостной мелодией на его призыв. Выдавая место ее пребывания…
- Катя... - его хриплый, измученный голос звучал уже очень близко - из-под самой двери, - Катюш, ты здесь? Открой, пожалуйста.
Она не могла шевельнуться. Даже перестала дышать.
- Кать, я так люблю тебя... поговори со мной, прошу…
Сколько же боли в его шепоте…
- Дай нам шанс, у нас все получится, вот увидишь...
И совсем уж в отсутствие ее ответа безнадежно:
- Не делай этого с нами...
Словно во сне она повернула в замке ключ, увидела тревожные, любящие, самые родные в мире глаза и со слабым стоном упала к нему в объятия.
- Я знала, знала, ты не мог! Это шутка, глупая, жестокая шутка Малиновского! - захлебнулась рыданиями. - Зачем он?! За что?!
Он обхватил ее всю крепко, крепко, просто вобрал ее в себя, целовал куда мог дотянуться и жарко шептал:
- Ну, ты что, ты что? Глупенькая... Не плачь, это все неправда, ты же знаешь. Маленькая моя, солнышко… Ты расстроилась... Я убью его! Он больше не посмеет тебя тревожить! Никогда!
Она оживала. Его ласка и искренность исцеляли ее, вытаскивали из бездны отчаянья и горя. Большие, теплые ладони гладили ее по лицу, любимые губы шептали горячечные признания… Она чувствовала, как совсем рядом быстро колотится его сердце и слушала завороженно, не в силах отвести взгляда от его глаз:
- Я люблю тебя, я обожаю тебя, ты слышишь, никому не позволю тебя обижать, больше никогда, никому не позволю...
А потом Андрей начал говорить странные вещи:
- Он тебе позвонил, да? Зачем ты сюда пошла? Мне ничего не сказала, пошла одна, переживаешь одна... Ты не должна так поступать, мы же вместе теперь! Нужно все друг другу рассказывать, делиться, верить. Ты же мне веришь?
Затряс ее вдруг за плечи, требовательно заглядывая в глаза:
- Скажи, Кать, ты же веришь мне?!
- Да, - шепнула она зачарованно.
- Любишь меня? - не менее требовательно.
- Да.
Он глубоко вздохнул, расслабился и обнял ее снова изо всех сил. Забормотал куда-то в шею, приятно щекоча дыханием:
- Я чуть с ума не сошел... Проснулся, тебя нет, вещей твоих нет, звоню тебе, звоню… Kак дурак. Не понимаю ничего. Мама твоя говорит: на работу вдруг пошла. Сюда приехал, а ты такая чужая, холодная ... Разве так можно?
И строго:
- Не делай так больше никогда!
Чуть отстранился и на часы посмотрел:
- Опоздали, конечно. Сегодня не успеем уже. Поехали?
- Куда?
- Как куда? Ведь такой день... - грустно посмотрел ей в глаза. - Наш должен был быть день. А ты зачем-то взяла и его испортила. Зачем, Кать? Как ты могла?
Она не отвечала и он обиженно продолжал:
- Поедем, хоть извинимся - перед гостями неудобно. Папа звонил, нас же наверно разыскивают, волнуются. Странно, что больше никто не звонит.
Глянул исподлобья и криво усмехнулся:
- Мои только, что ли, гости там ждут? Ты действительно все отменила и предупредила своих, да? Почему все твои подруги тут работают, как ни в чем не бывало?
Катя смотрела на него во все глаза.
- Андрей, я не понимаю о чем ты? Что я отменила?
Он заволновался, обхватил ее еще крепче и выпалил с жаром:
- Mы поженимся очень скоро, правда? Обещай мне!
Она замерла в его руках.
- Ч-что? Как скоро?
Скривился:
- Ну не знаю, теперь, наверно, все сначала надо будет договариваться, готовиться...
И вдруг воодушевился:
- Кать, а может, ну ее, эту свадьбу, распишемся просто, хоть завтра, и махнем куда-нибудь к морю? Родителям как-то объясним и все.
- Завтра?
Она находилась словно в трансе и могла только повторять за ним ключевые слова. От невероятности происходящего и быстрой смены эмоций у нее кружилась голова.
А он продолжал, с улыбкой оглядывая ее с головы до ног:
- Слушай, а ты чего опять оделась-то так? Я аж испугался сначала. Дежа вю какое-то.
Нежно погладил ее по голове и порывисто, всем телом прижал к себе:
- Девочка моя... - выдохнул в теплую макушку. - Я и забыл уже, какие косички у тебя славные...
Забыл про славные косички. Не обратил внимания на милые брекеты. K ушам и вообще нет претензий.
Все прекрасно, просто замечательно. Завтра распишемся.
Высвободилась из теплых объятий. Отошла подальше, чтобы хотя бы попытаться вернуть себе ясность мысли. Стоя к Андрею спиной, оперлась обеими руками на стол - все же эта опора более надежна...
Ситуация меняется слишком быстро. Невероятно.
Всего каких-то несколько часов назад она прочитала жестокое, злое письмо, разрушившее ее мир, придавившее к земле тонной грязи. Еще буквально только что она лежала тут на полу, скрутившись в клубок от дикой, разрывающей боли.
"Спать с такой женщиной, как Пушкарева можно только под наркозом..."
"Могу себе представить, какое отвращение вызывают у тебя эти поцелуи, впрочем, как и все остальное…"
"Ко мне больше не вези, я больше не мoгу слушать шуточки консьержа..."
Затошнило. Oна действительно ЭТО читала или ей померещилось?! Или ей снится то, что происходит сейчас?!
Разве похоже, что Андрею неприятно ее целовать? Разве вся его искренность - игра? Нет, не может быть! Он любит ее!
Но откуда же Малиновский знает о них, да еще и в подробностях?! И сейчас Андрей так странно себя ведет…
Она не понимает ничего!
"Коварный Николай Зорькин жаждет нашей крови, тогда Зималетто уплывет к нему..."
"Как только мы расплатимся с долгами и вернем компанию, ты сможешь послать Пушкареву куда подальше..."
Нужно этот абсурд немедленно прекратить!
Решительно села за стол, взяла лист бумаги, ручку и подняла на него воспаленные глаза:
- Андрей, тебе не нужно на мне жениться, я тебе ничего не сделаю. Не бойся... Я верну тебе Никамоду хоть сейчас. Хочешь? Давай, что писать?
Смотрела, как стекает с его лица нежная улыбка, как желание в его глазах…
Ведь правда - желание или ей кажется?!
Сменяется желание в его глазах снова тревогой и болью...
Он молчал.
Наконец хрипло произнес:
- При чем здесь Никамода?
Катя измученно потерла дрожащей рукой лоб:
- А, ну да, это же нельзя делать, я понимаю... Я напишу на тебя генеральную доверенность!
- Прекрати!
Он резко дернулся и выдрал листок из под уже выводящей какие-то буквы ручки. Смял бумажку и отшвырнул в сторону.
- Сколько можно, в конце концов! Зачем ты надо мной издеваешься?
- Я издеваюсь?! Я?!
Ей нужно отсюда уйти.
Немедленно.
Нужно остаться одной и подумать.
Снова очень хочется плакать, глаза налились слезами, только уткнуться ему в плечо, поделиться своей болью уже нельзя. Между ними снова стена.
Катя встала и медленно, словно заторможенно, подошла к вешалке. Сосредоточенно глядя куда-то в стену, как слепая нащупала шарф, потянула и кое-как намотала его себе на шею. Так же замедленно сняла с вешалки пальто, попыталась надеть, но не получалось - все никак не могла попасть рукой в рукав. Андрей помог ей машинально, да так и застыл, прижав ее спиной к себе и погрузив в воротник лицо.
- Ка-ать, - зашептал горячо. Ворсинки на воротнике зашевелились от его дыхания. - Ну куда же ты? Что ж ты делаешь-тo?
Происходило что-то непонятное, страшное, она снова от него уходила... Почему? За что? Ну не из-за этой же проклятой инструкции?! Ведь это уже прошлое, они же все давно выяснили. Он ей все рассказал, и она простила его...
- Мне домой нужно. Отпусти, - слабо дернулась она в его руках.
- Ладно, домой так домой. Конечно, - он даже обрадовался. - Тебе отдохнуть надо, я понимаю.
Он все пытался понять, был на все согласен. И старался не обращать внимания на тугой, застрявший в горле комок, мешающий говорить, на сильную головную боль, будто сдавившую обручем виски, и на полное ощущение жизненного краха, грозившее паникой затопить все его существо.
Ничего-ничего... Они приедут к нему, в их уже общий дом, она вспомнит, как чудесно они жили, как любили друг друга и вернется. Не может же она и правда вот так его бросить. Все наладится...
А отмененная свадьба что ж... Они поженятся чуть позже, вот и все.
- А ты чего в пальто, Кать? - спросил что-то простое и безопасное лишь бы не молчать. - Жарко ведь.
- Жарко? - механически откликнулась она. - Нет, холодно. Очень холодно.
Она действительно дрожала, и руки у нее были ледяные. Он взял ее ладошки и подышал на них, пытаясь согреть.
Катя, не отнимая рук, повернулась к нему лицом и требовательно, горько, но в то же время с какой-то жалобной надеждой посмотрела ему прямо в глаза:
- Расскажи мне.
- Что?
- Правду.
От того, что он сейчас ответит, зависит вся их дальнейшая жизнь - понял он абсолютно четко. И от осознания этого, а также от того, что понятия не имел, что именно должен сказать, чего она от него ждет, он начал кричать.
- Какую еще правду, господи?! Я люблю тебя, ты любишь меня, и мы всегда будем вместе, вот и вся правда!
Катя глубоко вздохнула, моргнула, словно снимая наваждение, и ладошки у него забрала. И отвернулась.
- Не надо меня провожать, я сама доеду.
- Ну уж нет! Вместе поедем! Родителям только позвоню, они же нас ждут, совесть же надо иметь!
Теперь Катя смотрела на него с ужасом:
- Они нас ждут? Зачем? С отчетом?
- Ну хватит уже!
Тут она попятилась от него и торопливо, срывающимся голосом заговорила:
- Я сегодня не могу, прости. Знаешь что, передай им, что я заболела. Что у меня высокая температура. Завтра, ладно? Я приду, принесу все бумаги, дома все подготовлю, ты не волнуйся, я приду обязательно! Все будет в порядке! A сейчас я должна домой, мне подумать нужно…
И выскочила за дверь.
Поймал он еe уже в приемной. Схватил за руку и резко развернул к себе:
- О чем ты собираешься думать?! Куда ты бежишь?! К родителям, что ли?
- А куда же еще?
И тут он окончательно утратил над собой контроль. Закричал так, что слышно было, наверное, и на первом этаже этого огромного здания:
- Действительно, куда же еще? Конечно, больше тебе идти некуда! У нас же ничего не было, да? Ну, скажи! Наши отношения для тебя ничего не значат? Я не нужен тебе? Вот это тебе не нужно?
Притянул ее к себе и поцеловал крепко в губы - прямо на глазах у застывшей на своем рабочем месте Клочковой.
Поцелуй длился, длился и длился. Катя трепыхалась, пробовала отстраниться, но безуспешно - он держал ее мертвой хваткой. В борьбе за право касаться ее губ Андрей двигался вместе с ней по приемной кругами, пока она не оперлась спиной o Викин стол. Когда Катина беспокойная рука сбросила с ее стола папку, Вика пришла в себя и тоненько заверещала:
- Что здесь происходит?! Вы что, с ума сошли?! Андрей, отпусти ее немедленно!
В ответ на этот призыв Катина рука сбросила со стола еще и степлер.
Клочкова вскочила, отбежала на безопасное расстояние и продолжала уже в полный голос:
- Нет, вы только посмотрите, что делается! Бедная Кира! Только за порог, а он! И с кем?! Андрей, как ты можешь?!
На вопли в приемную залетели возбужденные Шурочка и Таня. Ворвались в дверь, да так и замерли на пороге, парализованные увиденным.
Андрей Жданов целовал Катю Пушкареву. Страстно, жадно, неистово. Прямо посреди приемной средь бела дня.
- Я все Кире расскажу, так и знай! - не унималась Клочкова. - По тебе дурдом плачет!
Имя Киры, видимо, придало Кате сил и она, оттолкнув Андрея, выдралась-таки из объятий и кинулась прочь. Девчонки молча перед ней расступились.
- Катя, подожди! - беспомощно позвал Андрей в последний раз, но с места уже не сдвинулся - силы кончились. Слышал только быстро удаляющийся стук каблучков и собственное тяжелое дыхание…
Через несколько секунд гнетущей тишины обвел всех присутствующих мутным взглядом и устало произнес:
- Представление закончено. Все свободны.
И отвернулся.
Он тоже хотел уйти. Убежать от этих изумленных, ничего не понимающих и, в то же время, любопытных взглядов. Спрятаться, чтобы его никто никогда не видел. Но сил не было. И страшно болела голова.
- Ну что же вы стоите? - с горечью обратился он к ее подругам, которые не захотели прийти на его свадьбу. – Идите, работайте! Вы же, кажется, любите усердно трудиться? Вперед!
Ни Пончева ни Кривенцова не отвечали и даже не подумали тронуться с места, только смотрели на него так, словно видели впервые в жизни.
И он, неизвестно из каких резервов почувствовав прилив раздражения, сконцентрировался на Клочковой:
- А вот ты что здесь делаешь? Тебе напомнить: ты уволена! Ты здесь больше не работаешь!
Вика растерялась, принялась поднимать с пола валяющиеся вещи, подровняла на столе какие-то бумаги и начала яростно защищаться:
- За что? За то, что Кире хочу рассказать? Но разве ж я не права? Разве она не должна знать? Да она все равно узнает! Весь офис теперь будет в курсе, что президент чокнулся!
Oт возмущения увиденным Вика совсем забыла о субординации, об элементарном чувстве самосохранения, решила, что идея с ее увольнением полностью абсурдна и несвоевременна и вернулась к тому, что волновало ее сейчас больше всего.
- Что это было, Андрей, скажи? У тебя буйное помешательство? С Пушкаревой! С этой кикиморой! Ужас! Кира, наверное, даже не поверит! А может, это какой- то розыгрыш?
- Заткнись! - это был уже крик. И двигаться он уже снова мог – пошел, угрожающе сжимая кулаки, прямо на Клочкову. - Не смей говорить о Кате гадости, ты поняла меня?! Чтоб я слова плохого о ней не слышал! Никогда!
Вика осознала, наконец, что находится в реальной опасности - вскрикнула и отбежала от него подальше за стол. Несчастные, только что сложенные бумаги приняли на себя негодование ждановского кулака и снова полетели на пол.
- Убирайся отсюда к чертовой матери! Чтобы духу твоего тут не было через пять минут! И при чем здесь Кира?! У нас с ней всё давно кончено, все это прекрасно знают!
Машинально зафиксировал, что на это заявление у всех присутствующих еще больше, если это вообще возможно, отвисли челюсти и вытаращились глаза.
- Что??? Как это - кончено??? - ахнула в изумлении Клочкова, а вместе с ней, перед тем как окончательно превратиться в соляные столбы, ахнули Таня с Шурой.
Он давно уже смутно чувствовал, что реакция окружающих на его поведение какая-то странная. Не совсем вроде как адекватная. Почему так орет Вика, почему так удивлены дамочки из женсовета? Их поразил его поцелуй с Катей? Но разве ж они не жених с невестой? По крайней мере, были ими, как он считал, еще сегодня утром. И почему теперь, при упоминании о разрыве с Кирой, лица сотрудниц выражают, мягко говоря, крайнюю степень удивления?
Сил анализировать все эти странности не было совершенно. Последние силы ушли на вспышку гнева и попытку защитить Катю...
Розыгрыш.
Розыгрыш.
Какой-то нелепый, жестокий розыгрыш.
Внезапная слабость в ногах и сильнейший приступ головной боли заставил Андрея со стоном опуститься в стоящее рядом кресло.
Какой же яркий в этой комнате свет...
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
(Мечты-мечты... 
Зато, когда узнает число этого дня, начнет думать. Зная будущее, многое можно исправить. 
