Глава 6
Я потерял себя. Без тебя у меня нет души и нет дома, я — птица, летящая в никуда. Я — все, и я — ничто.
Н. Спаркс «Послание в бутылке»
Без неё я ни там и ни здесь
Нет ни земли, ни небес
Ни вчера, ни сегодня, ни завтра
Между «никогда» и «нигде»
Духом над водой в темноте
Тишину повторяю, как мантру.
Noize MC
— Андрей, — раздражённо проговорил в трубку Павел, — твоя безответственность не знает границ. Обещал встретить и даже не перезвонил, чтобы предупредить, что не приедешь. Мобильный выключен. Домашний не отвечает. Что я должен думать?
— Так получилось, па, извини, — пробормотал Андрей, безучастно глядя в потолок.
Не говорить же отцу, что он буквально три часа назад приехал домой из больницы. Вряд ли отец поверит, подумает, что сын пытается давить на жалость. А жалости ему не нужно. И разговоры не нужны. В голове, впервые за эти дни — блаженная пустота, и хочется пребывать в этой пустоте как можно больше. Лишь бы не чувствовать. Отец им недоволен. Что ж, ничего нового. Хотя новое все-таки есть. Оказалось, что не такое уж у него хорошее здоровье, как он думал.
Сердечный приступ. В тридцать лет. Неожиданно. Как там сказала Елена Александровна? «Вместо сердца вычислительная машина»? Что ж, быть может, так оно и есть. А приступ — простой сбой программы, вот и всё. Поэтому и волноваться не стоит. Механизмы тоже, бывает, ломаются. «Смажет» таблетками и пойдёт дальше. Думал, что так и умрёт там, в машине, но, видимо, ещё рано для него — уходить. Какой-то пацан лет пятнадцати заметил, как его скрутило, вызвал скорую и заставил разжевать таблетку аспирина. Повезло кому-то с сыном. А его отцу не повезло. Не сын, а полное разочарование. Может, Воропаев оправдает его надежды. А он, Андрей, больше не хочет ничего доказывать кому бы то ни было. Он уже всё решил. Завтра Совет Директоров, на котором он расскажет акционерам о реальном положении дел в компании, а после… после он уйдёт.
В принципе, у него уже почти всё готово. Дарственная на акции отцу, и заявление об уходе лежат в одной папке. Покупатель на квартиру найден, что неудивительно — стоимость квартиры раз в пять выше, чем предложенная ему сумма, но это неважно. Сжигать мосты нужно одним махом.
В том, что отец будет разочарован, Андрей не ошибся. Хотя разговор с ним вышел спокойнее, чем он думал. Спокойнее для него, Андрея. Единственное, что его волновало — Катины родители. Но отец никогда был не склонен к необдуманным поступкам, потому Андрей был уверен, что сначала папа поговорит с Валерием Сергеевичем и Зорькиным. И уж потом примет решение.
Жаль только, что Ромке пришлось рассказать, что с ним случилось. Без помощи друга добраться домой было довольно проблематично: вряд ли таксист стал бы провожать его до квартиры.
Андрей с детства не терпел больниц. На больничной койке, даже в самой лучшей клинике, ему отчего-то становилось ещё хуже, и он стремился как можно скорее оказаться дома. Может, это было самовнушение, но в окружении родных стен становилось легче. Потому он попросил телефон у медсестры и позвонил другу.
Про приступ Ромке сказал, а про то, что Кати больше нет — не смог. Боялся произнести вслух. Как будто если об этом не говорить, то Катя вдруг окажется живой. Сам понимал, что это бред, но как только открывал рот, слово «умерла» царапало горло, и он молчал.
Небольшая дорожная сумка собрана. Взял только самое необходимое: джинсы, бельё, пару свитеров и футболок. Костюмы оставил будущему хозяину квартиры. Будут не нужны — выбросит. Все равно в другой жизни ему не понадобятся деловые костюмы. Бизнесмена из него не вышло, а ходить на вечеринки он точно не будет.
Одно только огорчало: ни одной Катиной фотографии у него не было. Ни одной. Только похожая на Катю кукла, которую он тогда всё-таки забрал из каморки. Вот и все, что у него осталось от любимой (себе-то уж можно в этом признаться) женщины — кукла и воспоминания. И понимание того, что во всем виноват он один.
Утром приехал в «Зималетто», когда еще никого, кроме охранника, в компании не было. Вышел на административном этаже, осмотрелся так, словно впервые здесь оказался: как будто прошло не пять дней, а несколько месяцев. Или лет. Всё вокруг такое… чужое. В кабинете президента задумчиво провёл рукой по креслу и отвернулся к окну. Как жаль, что Андрей только теперь понял, как мало на самом деле для него значит президентское кресло. Была бы жива Катя, он согласился бы работать кем угодно, лишь бы рядом с ней. Ушел бы на производство. Там дел — поле непаханое. Но она бы не осталась в компании. Убежала бы, наверное. После такого-то… Но — живая. Хоть на другом конце света, но она была бы жива.
Вчера вечером ездил к Кире. Расставил все точки над ё. Им давно нужно было расстаться и не мучить друг друга. Жаль, что Кира не приняла их расставание всерьёз. Он видел это вчера по ее глазам. Ей было больно (он впервые ощутил это так отчётливо), и она решила, видимо, что он снова кого-то нашёл, и потом, как раньше, вернётся к ней.
Ну и пусть. Пусть думает, что хочет. Чемодан свой он из ее квартиры забрал, и этого достаточно. Рано или поздно она поймёт, что ждать его бесполезно, и успокоится.
Андрей прошёлся по президентскому кабинету, словно прощаясь, но в каморку заходить не стал: боялся, что растрясёт всё спокойствие, которое так упорно собирал перед Советом. А ему хотелось покинуть компанию достойно, без привычных перебранок с Сашкой, без ледяного молчаливого неодобрения отца, без…
Дверь распахнулась, и в кабинет лёгким размашистым шагом вошёл отец.
— Андрей, ты уже здесь? Это хорошо. Я созвонился с Пушкарёвыми, никаких проблем, думаю, не будет. Катерина Валерьевна обещала подъехать к двенадцати. Странно, что ты сам с ней не созвонился… — Павел продолжал что-то говорить, проглядывая бумаги, но Андрей его уже не слышал.
Замер, дёрнул ворот рубашки, потом сел в кресло и снова поднялся. Задел рукой стаканчик с канцелярией на столе, и карандаши с ручками цветной кучкой рассыпались по столешнице.
— Па… — вопрос застревает в горле, — Па…
— …лучшим вариантом будет согласиться со всеми условиями, выдвинутыми Екатериной Валерьевной… — шум отвлекает Павла от его монолога, и он растерянно замолкает.
Дежа вю какое-то. Как много лет назад, когда умерла мама, а Андрей всё спрашивал, когда приедет бабушка. Точно такие же глаза, полные непонимания и даже какой-то детской обиды… Что-то произошло с сыном, а он это пропустил. Как же так?
— Андрюша… — начинает он, но в кабинет на полном ходу влетает Малиновский и резко тормозит, словно водитель авто, поздно заметивший пешехода на проезжей части. Напряжённо вглядывается в лицо друга и, повернувшись к Жданову-старшему, спрашивает, не глядя тому в глаза, словно пытается себя сдержать:
— Павел Олегович, что вы ему сказали? — и уже Андрею, — Андрюх, ты как? Таблетки взял? В груди не болит?
— Всё нормально, Ромк, — Андрей кивнул другу и встал. Отец замер возле стола, так похоже потирая переносицу и, наверное, впервые не находя слов. «Как же он постарел», — невпопад подумал Андрей. Потом взъерошил рукой волосы и спросил:
— Па, ты действительно говорил с Катей?
— Андрюша…
— Пап, ответь на вопрос. Пожалуйста.
— Да. Я действительно говорил с Катериной Валерьевной. Буквально час назад. Андрей, что с тобой?
В голове появилось смутное подозрение, но Павел отбросил его. Пусть сын скажет сам.
— Спасибо, — в улыбке сына, казалось, поселились тысячи солнц. — Спасибо, па, ты не представляешь, что ты сейчас для меня сделал. Так о чём ты говорил? Что сказала Катя?
— Андрей, подожди. Объясни мне, какие таблетки? Что…
— Всё потом, пап. Всё потом, — перебивает его Андрей и стремительно выходит из кабинета.
— Андрей! Так, а вы, молодой человек, — говорит Павел собравшемуся было последовать за другом Роману, — сейчас сядете и расскажете мне все, что знаете.
— Пал Олегович…
— Рома! Я имею право знать, что происходит с моим сыном.
— Ну да, ну да, — пробормотал себе под нос Малиновский. — Если б я сам знал, что с ним происходит.
— Роман Дмитрич, я жду.
— Андрюха мне голову оторвёт, если узнает, что я вам сказал, — Роман нервно провёл рукой по волосам. — У него был сердечный приступ. Андрей не хотел, чтобы кто-то знал. Я ему, конечно, говорил, что это неправильно — всё переживать в одиночку, но он же упрямый!
— Так, — Павел тяжело опустился в кресло. — И почему… почему я узнаю об этом только сейчас?
— Я же говорю, Андрей не хотел… — Роман осёкся под напряжённым взглядом Павла Олеговича. — Да я сам только на следующий день узнал!
Павел бессознательно потёр грудь и поднялся с кресла. Ясное дело, что Роман если что-то и знает, то вряд ли скажет. А Андрей… с ним они давно не говорили по душам. А он, Павел, даже и не заметил, как сын отдалился. Или это он отдалился от сына? Что же такое могло произойти, что Андрей принял случившееся настолько близко к сердцу? Так расстроился из-за своего провала? Где-то рядом прозрачным мотыльком билась мысль, но он пока не мог её уловить, хотя и интуитивно ощущал, что дело не только в компании. И, пока он, Павел, не поймёт, в чём тут дело, придётся ему просто понаблюдать со стороны.