НРКмания

Выдержит. По-другому ему нельзя. Надо до ХЭ доползти

Кип,

_________________
«Самая трудная задача — быть самим собой в мире, где каждый пытается сделать вас кем-то другим».

Бенедикт Камбербэтч

Глава 7

Слышу:
тихо,
как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
И вот, —
сначала прошелся
едва-едва,
потом забегал,
взволнованный,
четкий.
Теперь и он и новые два
мечутся отчаянной чечеткой…

…Вошла ты,
резкая, как «нате!»

В. Маяковский

Вылетел из кабинета, ощущая себя лёгким, словно воздушный шар. Катя жива. Жива! Жал на кнопку лифта, лихорадочно переступая с ноги на ногу. Вниз, вниз, скорее вниз! Выбежал на крыльцо, лицо обожгло ледяным ветром и он остановился, словно налетел на невидимую стену. Куда он спешит? Зачем? Катя никогда его не простит. Никогда.

«Забыл? — ехидно напомнил о себе внутренний голос. — Вот бы веселье было: ты к ней в ноги, а она тебе по мордасам!» А он бы и бросился в ноги. Что угодно бы сделал, лишь бы искупить свою вину. И пусть бы ударила. Заслужил. Пусть. Он всё равно попытается поговорить с ней. Просто попросить прощения. На само прощение и не надеясь…

Нависшие над городом тяжелые тучи разразились снежной метелью. Из подъехавшего к зданию «Зималетто» БМВ нехотя выбрался Воропаев и, подняв повыше воротник пальто, направился в сторону замершего возле входа Жданова.

— Андрюша, тебе что, от поражения крышу снесло? Решил в снеговики податься? Или назло всем замёрзнуть от холода и отбросить коньки? Не выйдет. Я не собираюсь тащить компанию из того болота, в которое ты ее загнал.

Андрей моргнул и сфокусировал взгляд на Александре.

— Что?

— Жданов, ты что, опять захандрил? — раздражённо проговорил Воропаев, подталкивая Андрея к «вертушке». — Нашел время. Давай там, ищи свет в конце тоннеля или чего там тебе не хватает. Ты мне такой не нравишься. Скучно.

— Не знал, что ты ко мне неравнодушен, Сашенька, — вполголоса пробормотал Жданов и повёл плечом, освобождаясь от руки Воропаева.

— Вот, уже лучше. Не амёба в снегу, а вполне близкая к Андрею Жданову особь. Хотя от амёбы ты недалеко ушёл. Довел компанию до банкротства и показал себя полным неудачником. А лягушонка твоя тебя покрывала. А я ведь подозревал…

— Сашенька, — зловеще улыбнулся Жданов, — еще одно оскорбление в сторону Кати, и амёбой будешь ты. В буквальном смысле этого слова.

— Я уже трясусь в ужасе. Андрюшенька, — расхохотался Александр. — Кстати, я вчера говорил с Павлом Олеговичем… Готовься, тебя ждёт большо-о-ой сюрприз.

Андрей промолчал. После сегодняшней новости о том, что Катя жива, он вряд ли сможет удивиться чему-то. Всё остальное не так уж важно. Он даже не удивился тому, что отец говорил с Сашкой до Совета. Вероятно, хотел прощупать почву перед тем, как Андрей сбросит эту бомбу на акционеров. Сашка уж очень довольный сегодня. Видимо, предвкушает момент, когда займёт кресло президента компании. Что ж, всё справедливо. Андрей облажался, пусть теперь Воропаев попробует. Хотя проблемы в компании не шли ни в какое сравнение с тем, что он сотворил со своей жизнью и жизнью Кати. Мало того, что сам встал на битое стекло, так ещё и её заставил встать. Знал бы, когда принимал на работу «чудо с косичками» и смеялся за её спиной, что придёт время, когда будет казаться, что без Кати ему не то что не хватает воздуха — ему этого воздуха и не нужно.

Вошёл в конференц-зал, мимоходом «мазнув» взглядом по собравшимся. Мама о чём-то шепчется с Кирой, которая, конечно же, не сообщила своей несбывшейся свекрови о том, что свадьбы не будет. Надеется, что он передумает. Что ж, он и сам сейчас дышит лишь одной надеждой: что Катя его выслушает. На прощение он и не надеялся. Отец странно напряжён, словно это ему сейчас говорить о том, что компания заложена. Ромка непривычно серьёзен. Милко, Георгий… Сашка… Лица кажутся слишком резкими, выпуклыми, как маски, а он, словно нежданный гость на маскараде, не может понять, зачем он сюда пришёл.

— Андрюша, — мягкий голос отца приводит его в растерянность. И, похоже, не только его. Мама тоже удивлённо вскидывает глаза. — Можешь начинать.

Рассказ о собственных ошибках занял не так уж много времени. На развал «Зималетто» понадобилось чуть больше. Андрей мог бы остаться, чтобы всё исправить… Узнав, что Катя жива, он запутался, не понимая, куда ему идти и что делать. Ещё утром был твёрдо уверен, что уедет сразу после Совета, а сейчас оказался на развилке. Позади — пропасть, назад теперь не вернуться. А впереди два пути: либо уехать, либо остаться. Дальше загадывать нет смысла.

— Андрей, ты сошёл с ума? — Кира неверяще смотрит на него. — Ты действительно отдал компанию… этой? Нет, я не могу поверить. Как ты мог? Ты… — осекается она, наткнувшись на его колючий взгляд и поворачивается к Жданову-старшему. — Пал Олегович, это правда?

— Правда, — кивает Павел. — Но я созвонился с Екатериной Валерьевной, с её стороны для фирмы никакой опасности нет. Насколько я понял, залог «Зималетто» был вынужденным шагом, чтобы спасти компанию.

— И вы верите этой карьеристке? Которая, между прочим, уже несколько дней не появлялась на работе. Нам звонят банки, мы…

— Кира! — рыкнул Андрей.

— Катерина Валерьевна отсутствовала в компании по моей просьбе, — не моргнув глазом соврал Павел Олегович и спрятал улыбку: Андрей бросил на отца изумлённый взгляд. — А все финансовые вопросы «Зималетто» временно взял на себя Николай Антонович Зорькин, финансовый директор «НикаМоды».

— А…

— Кира, если у тебя есть какие-то вопросы к Екатерине Валерьевне, — Павел посмотрел на часы, — то через час ты сможешь сама спросить всё, что тебя интересует. Она обещала подъехать. А пока можно разойтись.

«Через час…» Андрей нервно меряет шагами кабинет Малиновского.

— Андрей, что происходит? — Роман мнёт незажжённую сигарету пальцами и с тревогой смотрит на друга.

— Что?

— Я говорю, что с тобой происходит? — Малиновский отбросил сигарету в сторону и схватил Жданова за плечо. — Сначала ты ни с того, ни с сего решаешь рассказать Павлу Олеговичу правду о состоянии дел в компании, потом исчезаешь, а на следующий день звонишь мне из кардиологии… Уж не знаю, что такого сказал тебе сегодня отец, но выглядел ты… пациенты морга живее покажутся. Я, конечно, могу попытаться списать все это на волнение из-за фирмы, но…

— Ты хочешь знать, что со мной? — горько усмехнулся Андрей и оттолкнул друга. — А со мной все в порядке.

— Ага. Я вижу, — съязвил Роман. — А в больницу ты с занозой загремел, ну-ну. Мне-то хоть не ври.

Жданов подошёл к окну и отвернулся.

— Катя видела инструкцию.

— И ты так спокойно об этом говоришь? — взвился Малиновский. — Нам же теперь крышка!

— Ром, лучше молчи. Катя… — Андрей дёрнул ворот рубашки. — Катя чуть не умерла… Она чуть не умерла из-за меня, ты понимаешь?!

— Так, Андрей, подожди… — Роман достал бутылку и плеснул виски на дно бокала, выпил. — Ты только не нервничай. Успокойся, ладно? Ты же понимаешь, чем это нам может грозить, верно? Обиженная женщина…

— Ты разве не слышал, что сказал отец? — устало спросил Жданов. — Кате не нужна компания. Если она и захочет отомстить, то только мне.

— И ты так спокойно об этом говоришь?

— Я люблю её, Ром. Я люблю её.

— Жданов, ты… серьёзно?

— А похоже, что я шучу? — Андрей тяжело сглотнул и уткнулся лбом в стекло.

— И что ты собираешься делать?

Ожил селектор.

— Роман Дмитриевич, — звонкий голос Шуры разнёсся по кабинету, — Пал Олегович просил позвать вас и Андрея Палыча в конференц-зал.

— Спасибо, Шура.

— Перед тем, как Катерина Валерьевна войдёт в эту дверь, — начал Павел Олегович, как только все расселись по местам, — я хотел бы сказать, что принял решение просить её возглавить фирму. Это решение окончательное, и я требую, чтобы все проявили уважение к Екатерине Валерьевне.

— Пал Олегович, но это же… — попробовала возмутиться Кира.

— Это моё окончательное решение, — твёрдо отчеканил Жданов-старший. — Всем понятно?

Воропаева опустила голову.

Дверь открылась, и в проёме показалась Катя… «Нет, не Катя», — подумал Андрей. Короткая стрижка, облегающий костюм цвета кофе с молоком, строгая оправа очков… всё это могла надеть и Катя, только… выражение глаз, ледяное, режущее — было чужим. Теперь Андрей понял, о чём тогда говорил Зорькин. Той Кати действительно больше нет. Он убил её. Он её убил…

_________________
«Самая трудная задача — быть самим собой в мире, где каждый пытается сделать вас кем-то другим».

Бенедикт Камбербэтч

Глава 8

И каждый вечер так:
в холодную постель с продрогшею душой,
в надежде не проснуться

Владимир Леви

Он не ошибся, когда говорил Ромке, что Катя будет мстить только ему, Андрею. Первое — и единственное ее условие или, скорее, требование — чтобы Андрей стал её помощником и занял её старый кабинет — каморку. Только разве ж это месть? У него будет возможность находиться рядом, почти ежедневно…

— Пушкарёва, вы в своём уме? — Кира резко встала из-за стола и бросила на Катю гневный взгляд. — Вы хотите засадить Андрея в стенной шкаф? У нас, кажется, хватает кабинетов.

— Екатерина Валерьевна, я прошу прощения за Киру Юрьевну. Она несколько ошарашена вашей просьбой… — Павел укоризненно посмотрел на Воропаеву.

— А это и не просьба. Это условие, при котором я согласна занять место президента компании, — Катя обернулась к Андрею и выразительно приподняла бровь. — Но у Андрея Павловича есть время подумать, согласен ли он на такие жертвы. А насчёт «стенного шкафа»… — её губы изогнулись в холодной усмешке, — помнится, для меня в своё время нормального кабинета не нашлось.

— Браво, Екатерина Валерьевна! — Воропаев оглушительно захлопал в ладоши. — Должно быть, ты сильно насолил своей бывшей секретарше, Андрюшенька…

— Александр, прекрати паясничать, пожалуйста, — Павел изучающе посмотрел на Катю. — Вы же понимаете, что не оставляете нам выбора, ведь так?

— Разве у вас мало других кандидатур? — Катя прищурилась.

— Александр не желает оставлять должность в Министерстве, Андрей не потянет сейчас такую нагрузку ввиду проблем со…

— Папа! — перебил отца Андрей. — Не надо объяснений. Я согласен.

Маргарита изумлённо посмотрела на сына, с тревогой отметив его побледневшее лицо и напряжённо стиснутый в руке карандаш. Потом глянула на мужа, и тот едва заметно мотнул головой.

— Ну что ж… раз ты решил… — Жданов-старший тяжело вздохнул. — Екатерина Валерьевна, вы удовлетворены?

— Более чем.

— Хорошо. Значит, этот момент мы согласовали. Ещё… я хотел бы пригласить Николая Антоновича на должность финансового директора. Я просмотрел отчётность по «НикаМоде» и остался доволен…

Голос отца превращается для Жданова в монотонный гул. Он поднимает глаза и видит, что Катя смотрит на него, Андрея, как, должно быть, учёный взирает на запертую в клетке лабораторную мышь: с любопытством и каким-то холодным, циничным удовлетворением. Словно она преследовала какую-то свою цель, и вот — ожидания сбылись, всё так, как она и хотела. Ему бы отвернуться, не смотреть на эту «неКатю», но он не может оторвать глаз. Приклеился, присох взглядом, как неровно налепленная наклейка, которую не отодрать.

«Кать, тебя правда нет?»

Ни искры, ни тени той Кати в этих ледяных глазах. Пустота. Разве так бывает? Вдруг где-то там, в глубине, всё ещё жива та девочка с косичками? Вдруг она просто не может выбраться на поверхность? Или боится…

Катя отводит глаза и поднимается из-за стола. Андрей поднимается следом и видит, как её рука уже тянется к дверной ручке… и почти кричит:

— Екатерина Валерьевна, не уделите ли мне пару минут? Кое-что уточнить.

Зимнее солнце разливается по стенам кабинета и задерживается в её волосах. Удивительно: он только сейчас увидел, что на солнце пряди её волос приобретают нежный золотистый оттенок.

— Я слушаю вас, Андрей Палыч, — Катя удобно устроилась в кресле, закинув ногу на ногу. — Кажется, вы что-то хотели со мной обсудить.

Как ему говорить с ней — такой? Она не услышит, и вряд ли простит, да и не от неё он ждёт прощения, от другой… или уже не ждёт? Для себя — наверное, не ждёт. Он попросит прощения — для неё. Расскажет всё, как было. Чтобы она знала, что её можно любить. Это просто он такой неполноценный… слепой глупец.

— Кать… Екатерина Валерьевна, я… я хочу извиниться перед вами. То, что написано в инструкции Малиновского — неправда, — Катя скептически приподнимает бровь, и он поправляется, — по крайней мере, к тому моменту, как ты её прочитала, это уже не было правдой. Я слишком поздно понял, что действительно люблю тебя, что перестал тебе врать. Ромка… он… по сути, и не знал ничего. Самого важного не знал. Я, может, и подонок, Кать, но ты… ты достойна любви. Я люблю тебя. И раскаиваюсь. Кать, прости…

— Андрей Палыч, — она поднялась с кресла, — мне неинтересно слушать эти ваши словоизлияния. Почему все всегда думают, что попросив прощения, что-то изменят? Например, ты выстрелил в человека. И неважно, по какой причине ты это сделал, не важно, что ты раскаиваешься. Человека-то не вернуть. Он умер. Вот и все. И никакое раскаяние, мнимое или настоящее, здесь не поможет. Мертвецам безразличны чужие чувства.

— Кать…

— Андрей Палыч, — она подошла к нему практически вплотную и смерила его уничижительным взглядом, — лучше больше не заговаривайте на эту тему, если не хотите потерять компанию. Надеюсь, я ясно выразилась. Жду вас завтра утром на вашем новом рабочем месте. До свидания.

Катя аккуратно обошла его, словно он был ей до невозможности омерзителен, и вышла за дверь.

«Жданов, ты для неё теперь хуже таракана. Того можно раздавить тапком и забыть. Тебя так просто не раздавишь. Если только ты сам не решишь… раздавиться…»

Пусть она его ненавидит, пусть. Но он попытается, он найдёт способ вернуть ту Катю. Не для себя, для неё. Чтобы она снова улыбалась, как раньше.

***



Месяц спустя…

— Да пап, к показу всё будет готово, не сомневайся. У Катерины Валерьевны всё под контролем… У меня? У меня всё хорошо, правда. Голос?.. Нормальный голос, па. Просто устал. Сам же знаешь, что перед показом всегда все пашут, как лошади, так и я не исключение… Да, пап… я помню… следить за здоровьем. Не волнуйся, всё хорошо. Маме привет. Пока.

Бросил телефон на стол и измученно прикрыл глаза. Да, он устал. Только не от работы. Просто… устал. Ему бы радоваться — он многого добился. Старался, как мог, помочь Кате — и в работе, и в жизни. Работать вместе им было не привыкать, но прежней теплоты, конечно же, не было. Только холод, только вежливость. Набившее уже оскомину «Екатерина Валерьевна», когда так и хотелось крикнуть, как раньше — Катя!

Но самое главное он сумел — вернул ей улыбку. Это было нелегко — найти то, что ей понравится, и остаться при этом инкогнито. Андрей отчётливо помнил тот миг, когда её глаза снова стали янтарными. Она только-только вернулась с обеда, стояла возле стойки ресепшн в распахнутом пальто, с лёгким румянцем на лице, и о чём-то говорила с Машей. Лифт раскрылся, и из него буквально выплыл букет подсолнухов в руках курьера. Андрей пошёл к лифтам, Катя подняла голову, и он увидел, как теплота снова уступила место холоду. Но ведь была же! Чтобы она не догадалась, даже попытался проявить интерес к букету, но Катя отвернулась, словно защищая цветы от его взгляда.

Что ж, он и не ожидал от неё ничего другого. Слушал, как она разговаривает по телефону с матерью и гадает, кто же посылает ей цветы. Он всегда выбирал разные: ирисы, альстромерии, гиацинты, фрезии… Советовался с продавцом в оранжерее и каждый раз просил не открывать тайну. Как-то в конце рабочего дня положил ей в сумку «Маленького принца» Экзюпери. Если бы она знала, что книга от него… поняла бы послание?

А вчера он попросил одного парня с улицы подкинуть к двери квартиры Пушкарёвых котёнка. Андрей знал, во сколько Катя выходит из дома — привык «провожать» её от дома до работы. Да и сны ему снились… нехорошие. Потому и приезжал рано утром в её двор. Котёнка нашёл случайно, в подвале подъезда в доме, где месяц назад снял квартиру. Увидел маленький рыжий пищащий комочек и подумал, что Кате, наверное, понравится. И не ошибся: всё утро Катя только и говорила что о котёнке. Рассказала женсовету, что он такой рыжий, что она назвала его Апельсин, а коротко — Син. Даже с Андреем поделилась забавной историей о проделках котёнка, пока не вспомнила, с кем говорит. Отвела взгляд, и улыбка испарилась с её лица.

Катя возвращалась к жизни, только, увы, не видела в своей жизни Андрея. Конечно, с Малиновским она тоже была вежлива и холодна, но вряд ли Ромка из-за этого расстраивался. Может, Андрей — лишний?

_________________
«Самая трудная задача — быть самим собой в мире, где каждый пытается сделать вас кем-то другим».

Бенедикт Камбербэтч

Катю можно понять (на её месте я бы скорее всего вычеркнула этого человека из своей жизни).
А вот Андрея жалко до слёз!
Маша, спасибо!

_________________

И мне
Таша

Глава 9

То ли по льду каблук скользит, то ли сама земля
закругляется под каблуком.

И в гортани моей, где положен смех
или речь, или горячий чай,
все отчетливей раздается снег

Иосиф Бродский

Тёмные ветки деревьев тянутся вверх, словно длинные изломанные пальцы. Снег оглушительно тихо падает на землю и… на её руки, до сих пор почему-то кровоточащие даже сквозь бинты. Все вокруг в черном, а она — в белом. Кругом — осуждающе смотрящие на него глаза… И он идёт и идёт за гробом, проваливаясь ногами в рыхлом снегу. И падает вслед за ней в чёрный могильный проём…

Снова этот сон. И те же вопросы. Вещий? И почему кровоточат обе руки, если шрамы — на одной? С тех пор, как однажды заметил следы на её случайно обнажившемся из-под рукава запястье, Андрей и стал видеть этот сон. Не каждую ночь, но со странной регулярностью, что пугало и заставляло подниматься с постели и заводить машину. И ехать — к Кате.

Хотелось бы думать, что Катя просто случайно поранила где-то руку, но… Андрей отчего-то был почти уверен, что эти следы — не случайны. И виноват в этом он.

С рассветом темнота отступала, за ней отступала и паника. С Катей всё в порядке. Можно выдохнуть. Иногда снились цветные перемешанные кадры из прошлого: две ленточки — синяя и красная — на обнажённых плечах… он поглаживает её руку и говорит какую-то чепуху о банках… встреча после новогодних праздников, когда он даже самому себе не хотел признаваться, как сильно скучал… И ощущение тепла и света, которого так не хватает сейчас.

Так странно… Февраль на исходе, все с волненьем и трепетом ожидают весны, а он ничего, кроме холода, впереди не видит. Как будто зима будет вечной.

Показ, как всегда, имел ошеломительный успех. Милко принимал заслуженные поздравления и комплименты. Журналисты сновали по залу, то и дело щёлкая вспышками фотокамер. Задавали неудобные вопросы… Но ещё больший успех, по его мнению, имела Катя. В нежно-сиреневом, в пол, шифоновом платье, она словно вышла из сказки — воздушная, хрупкая и нереально красивая.
Только вот была не одна. Некто в белом крутился возле неё, заботливо поддерживая под локоть. А Катя улыбалась. Ему.

Так, может, это не Андрей вернул Кате улыбку?

И если так, то какой тогда смысл во всём? Цветы, книги… ненужная глупость. Как Катя говорила? Раскаяние бессмысленно? Может, и любовь его — бессмысленна? Неправильная, больная, родившаяся из обмана любовь. Никому не нужная, как и он сам.

Что он здесь делает? Кого изображает? Довольного своей работой человека?

— Андрей, мне не нравится, как ты выглядишь, — беспокоится отец, и мама ему поддакивает. — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, пап, — а сам смотрит в глубину зала, где Катя даёт бесконечные интервью. И за ней, как на цепочке — он.

Нужно подойти, убедиться, что Кате — с ТЕМ — хорошо. И если она счастлива, то будет счастлив и он, Андрей, хотя и очень хочется сделать что-нибудь, чтобы не было так больно.

— Андрюша, — мама с тревогой заглядывает ему в лицо, — прошу, поезжай домой. Показ прошёл отлично, и…

— Ты права, мамуль, — Андрей пытается улыбнуться, но лимит улыбок на сегодня, видимо, исчерпан. — В моём присутствии больше нет нужды. Я только попрощаюсь с Катей.

Лавируя между гостей, схватил с подноса бокал виски и застыл: «белый» держал Катины руки в своих ладонях и что-то ей говорил. И все это при таком скоплении народа и журналистов. Что ж, значит, все серьёзно…

Шел к выходу, как в тумане. Выпил виски. Взял ещё. Кто-то тронул его за плечо. Обернулся… Юлиана.

— Андрей, с тобой все в порядке?

— Извини, Юлиана, я сейчас не могу. Спроси у Кати.

Вперёд, вперёд… Вырваться из толпы — в мороз. Спустился по ступенькам крыльца, запрокинул вверх голову. Чёрное небо повисло над городом, словно полог над кроватью, и на самой его вершине — луна.

«Хочешь, я поклянусь? Я клянусь… вот этой вот луной, она не даст соврать…»

То ли он не врал Кате уже тогда, думая, что врёт, то ли луне было попросту всё равно, что там бормочет несчастный человечишко. «Жданов, не думай о себе лучше, чем ты есть, — бормочет внутренний голос, — конечно, врал».

Врал или нет — разве теперь это важно? Что такое любовь? Боль? Страсть? Тепло? Нежность? И когда он действительно её полюбил?

К Кате он как-то очень быстро привык. Как будто она всегда была рядом. Незаменимый помощник, надёжный товарищ, а порой и «девочка для битья». Неприятно это осознавать, но так и было. Да, он защищал её от других, но сам бил куда сильнее.
И теперь она поднялась, оправилась после самого тяжёлого его удара, и он должен, обязан радоваться тому, что она, наконец, счастлива. Ведь он же именно этого и хотел — её счастья! Оказалось, он всё ещё на что-то надеялся. Дурак.

— Андрюх, — голос Ромки ни с чьим не спутаешь. — Может, пойдём напьёмся?

Малиновский даже и подумать не мог, что Андрей живёт в такой дыре. Район не бог весть что, дом — безликий. Квартира — какая-то ущербная однушка с допотопным ремонтом. Что произошло с его старой квартирой? Спросил. Ответ: продал. Кому, зачем? Молчание.

Когда писал эту чёртову инструкцию, даже представить не мог, что всё будет вот так — глухо и беспросветно. Забавная записка ударила по всем. Можно сколько угодно сетовать на женское любопытство, проявленное Катей так несвоевременно, на свой чрезмерный энтузиазм, на то, что Андрей, совершенно не по плану — влюбился… Ничего уже не изменишь. Катя теперь с Андреем холодна настолько, что, кажется, ещё немного — и воздух меж ними треснет. Андрей — какой-то надломленный, хрупкий… Такое ощущение, что ударишь — и рассыплется. А ещё Андрей отдалился от него, Ромки. Просто замолчал. И ударился в работу. При полном одобрении Пушкарёвой внедрил на производстве дополнительную рабочую — ночную — смену, предложил добавить в магазины «Зималетто» отдел аксессуаров и даже обнаружил в Подмосковье небольшой парфюмерный завод, хозяин которого согласился выпускать продукцию специально для бренда «Зималетто» и поставлять в их торговые сети. Но запал, который позволял Андрею держаться и не упасть, похоже кончился.

Роман видел и Катю с этим Михаилом, с которым его, ослепительно улыбаясь, познакомила Юлиана, и реакцию Андрея… Его словно выключили. Как лампочку. Пробираясь за другом по залу, наткнулся на Юлиану, которую странное поведение Жданова не могло не взволновать. Пришлось отшутиться, хотя вряд ли Виноградова поверила в ту чушь, которую он нагородил.

Андрей методично напивался, даже не пытаясь закусывать. Пил молча и смотрел куда-то в сторону, словно о чём-то напряжённо думал. Малиновский морщился, глядя на серовато-бежевые стены скудно обставленной кухни и думал, что ему сделать, чтобы вернуть друга. Идеальным вариантом было бы помирить этих двоих, но вряд ли его кто-то станет слушать. Проще разморозить курицу, чем разморозить Пушкарёву. Да уж… Плоским шуточкам здесь как раз не место.

— Андрей, я хотел извиниться, — начал Роман, — ну, за инструкцию. Если бы я не написал…

— Остынь, Ромео, — буркнул Жданов. — Всё это уже не важно. Раскаяние — бессмысленно.

— Что за бред?

— Это не бред. Так… Катя сказала. Человек умер, и какая разница, почему его убили.

— Какой человек? Кого убили? — не понял Малиновский. — Палыч, ты, кажется, уже набрался.

— Катя, — абсолютно трезвым голосом сказал Андрей. — Катя умерла. И я почти каждую ночь хороню её и хороню… И кровь почему-то не останавливается. А вдруг он её тоже обидит?

— Кто? — тупо спросил Роман, пытаясь проанализировать сказанное Андреем.

— Этот… в белом. Я боюсь, что если уйду, то не смогу её защитить. Но остаться тоже не могу. Я устал, Ромк, я так устал…

— Андрюш… Куда ты хочешь уйти? Из компании?

— И из компании тоже. Я ей не нужен. Катя и без меня справится. Отбросит лишний балласт, успокоится.

— Так… — Малиновский вскочил со стула, и тот перевернулся. Поднял стул, достал из кармана пачку сигарет, закурил. Нервно провёл волосам и повернулся к другу.

— Ты что, умереть решил? Жданов, отвечай!

— А если и так? Что, отговаривать будешь? — Андрей посмотрел на него пустым взглядом и вылил из бутылки в бокал остатки виски.

— Я? — зло усмехнулся Малиновский. — Я отговаривать не буду. Ну не подумал ты о родителях — не важно. Обо мне не подумал — плевать. А о Кате ты подумал?

— А что Катя? Ей только спокойнее станет. Раздражитель исчезнет. И будет ей полное счастье.

— Ага, за решёткой. Ты не подумал, что твоя смерть будет выглядеть странно? Месяц назад тебя сменяет на должности президента твоя бывшая секретарша…

— Помощница.

— Да какая разница? Ладно… сменяет помощница, делает тебя своим помощником, то есть ставит тебя на более низкую ступень на карьерной лестнице… становится успешным президентом, а ты вдруг берёшь и, например, прыгаешь из окна. На кого падут подозрения? Кто довёл самого жизнерадостного ловеласа столицы до самоубийства? Вскроется информация о «НикаМоде» и её создании… Продолжать?

— Нет. Не надо, — обречённо сказал Андрей и уронил голову на стол.

Роман еле слышно облегчённо вздохнул.

_________________
«Самая трудная задача — быть самим собой в мире, где каждый пытается сделать вас кем-то другим».

Бенедикт Камбербэтч

Не знаю почему, но даже в каноне я сочувствую Андрею больше Кати. Глупо, наверное, все-таки его поступок - за гранью. Но. Несмотря на то, из-за чего все началось, никогда Андрей к Кате не относился плохо. Она была очень важна для него в чисто человеческом плане. Андрей, в моем понимании, практически единственный, кто вывернул себя наизнанку. Причем, наедине с самим собой. Без поддержки, без опоры, он прошел такой путь становления, что …. Даже Катя, по которой был нанесен удар, как мне кажется, осталась сама собой. Изменилось только ее отношение к себе. Она решилась не прятать себя, с оглядкой на родителей, но внутренне вряд ли изменилась.
Андрею же, приходилось балансировать на грани, он зажат в тиски долгом, любовью к родителям, ответственностью перед ЗЛ, Кирой, мамой, отношениями с Катей. И все это, сплетено в один клубок и любое решение, так или иначе, больно по кому-нибудь ударит. Он не мерзавец, а запутавшийся человек, повязанный чувством долга и попытками доказать свою состоятельность.

_________________
Не обижайте тех, кто вас любит, ведь они беззащитны из-за любви к вам

ППКС.
Андрею приходится слишком через многое переступить.
И он меняется очень сильно. За это его люблю. За то, что оступился. За то, что живой. Не карикатура на принца какого-то, а обычный человек.

_________________
«Самая трудная задача — быть самим собой в мире, где каждый пытается сделать вас кем-то другим».

Бенедикт Камбербэтч

Вот и я так же! ))

Полностью согласна! ))
Да и раскаивается он искренне! Понимает всю мерзость своего поступка, чего не скажешь о других...
Маша, спасибо!

_________________

Таша

Глава 10

Распадаясь, бежит — тёмный —
По низам. Сердце бросив мгле,
От любви, от неё — бездомный,
Прочь на рваном седом крыле…

Андрей заснул, а Роман заснуть так и не смог. После откровений друга хотелось напиться до невменяемого состояния и всё забыть. Но нельзя. Сегодня Роман нашёл нужные слова. Найдёт ли завтра? А через неделю? Судя по всему, Андрей вряд ли сможет выдержать еще хотя бы одну встречу с Михаилом. А Катя… то ли ничего не видит, то ли старательно закрывает на всё глаза.

Как теперь тут заснёшь? Что ещё придёт Андрею в голову? Нет, он должен поговорить с Катей. Иначе потеряет друга. Конечно, вряд ли Пушкарёва захочет его слушать, но разве есть у него выбор? Андрей распадается буквально на глазах. Роман видел его таким только разве что после сердечного приступа…

Чиркнул Андрюхе записку, что пришлось срочно уехать, и, ожидая такси, пытался составить хоть какой-то план. Перво-наперво нужно узнать адрес Пушкарёвой. Застать её врасплох и не дать возможности избежать разговора. Значит, нужно ждать возле дома. Рано утром. Мало ли, что у неё потом по плану, а у него нет времени её отлавливать. Почему-то казалось, что счёт идёт на часы, что Андрей что-то задумал, пока Роман пытался уговорить его лечь спать.

Значит, сначала адрес, потом… собственно, сам разговор. Как достучаться, как найти уязвимое место в брони, которой с ног до головы окружила себя эта женщина? Раньше и женщиной было стыдно её назвать, а теперь даже сочувствует ей, так глупо попавшейся на крючок из дешёвых трюков. И ведь даже подумать не мог, что всё так получится. Думал, что всё пройдёт по придуманному им сценарию, но жизнь расставила всё по своим местам.

Уходя, задел рукой вешалку в прихожей, и на голову свалилась какая-то папка. «Да уж, отличное место для хранения документов», — подумал он, собирая под тусклым светом лампы рассыпавшиеся листы. Стоп. Он замер над документом, пытаясь осознать прочитанное. Андрей отдал все акции отцу. Просто подарил. Как же Павел Олегович согласился на такое? Или не знал? Малиновский сунул документ в папку, потом подумал и свернув, положил себе в карман.

Из такси позвонил Шурочке. Узнал адрес и попросил водителя развернуться, чтобы забрать машину, оставленную вчера на парковке отеля, где проходил показ.

Едва начало светать, как он увидел выходящую из подъезда Пушкарёву. Проследил за ней до автобусной остановки. Притормозил и опустил стекло.

— Катерина Валерьевна, садитесь, подвезу.

— Спасибо, я на автобусе.

Что ж, вполне ожидаемо. Вышел из машины, облокотился на капот и с лёгкой усмешкой посмотрел на Пушкарёву.

— Садитесь. Иначе с места не сдвинусь. Представляете, какой будет скандал?

Катя оглянулась: к остановке подтягивались спешащие на работу люди, и вряд ли кто-нибудь из них согласился бы подождать ради её нежелания ехать с Малиновским.

— Хорошо. Я сяду. Хотя и не понимаю, зачем вам это нужно.

— Сейчас поймёте.

Вырулил на полосу и щёлкнул кнопкой блокировки дверей. Катя испуганно дёрнула дверь.

— Что вы делаете? Выпустите меня немедленно!

— Успокойтесь, — с нажимом произнёс Роман. — Мы просто поговорим, и всё.

— Я не собираюсь с вами ни о чём разговаривать.

— Вы будете слушать. Говорить буду я.

— Какой вы однако самонадеянный, Роман Дмитрич, — Катя гневно сощурила глаза. — Остановите. Машину.

— А, чёрт! — съехал на обочину и уткнулся лбом в лежащие на руле руки. — Я не знаю, как с вами говорить. Не знаю, понимаете? До сих пор руки трясутся…

— Меньше надо пить, Роман Дмитрич, — отрезала Пушкарёва.

— Да что вы понимаете… Мне сейчас бы напиться, да так, чтобы все мысли из головы вышибло. Но нельзя. Иначе я его спасти не смогу.

— Откройте дверь, пожалуйста. Я пойду.

— Думаете, я сбрендил? — сухо рассмеялся Малиновский. — Да лучше бы сбрендил. Иначе как пережить тот факт, что твой лучший друг не хочет жить. Молчите! — рыкнул он на Катю, попытавшуюся возразить, и лихорадочно заговорил, наклонившись к ней, — Вот представьте: ваш лучший друг, с которым вы дружите много лет и знаете друг друга, как облупленных, тот, кто вам ближе родного брата, вдруг говорит, что хочет умереть. И ему уже всё равно, что его родители могут не пережить его смерти… Ему наплевать, что он оставит друга одного справляться с этой болью… И самое интересное: попробуйте догадаться, что же заставляет его отказаться от своего страшного плана? Ну?

— Я не понимаю, о чём вы говорите, — хрипло прошептала Катя, отворачиваясь. — Вы опять придумали какую-то игру и…

— Катенька, вы неподражаемы. Вероятно, даже увидев Андрея в гробу, вы посчитаете это игрой. А, может, вы этого и добиваетесь? Может, это у вас месть такая, а?

— Не несите ерунды! Это вы, как катком, проезжаетесь по людям, даже не замечая этого, — яростно заговорила она, развернувшись и глядя на него в упор, — вы! Вы! Убиваете, топчете… и всё это ради денег!

— Думаете, вы поступаете иначе? — устало спросил Роман. — Вы сейчас, не замечая этого, добиваете Андрея. А у него больное сердце. И выбор тут невелик: либо сам, либо сердце сдохнет. Но вы же мне не верите, правда? Молчите, я вижу, что не верите. А я уже сто раз раскаялся, что написал эту дурацкую записку, только раскаяние моё ни черта не стоит. Никому оно не нужно, ни Андрею, ни вам. А Андрей любит вас. И тогда любил, наверное, задолго до инструкции… И записку эту я написал, чтобы он очухался, чтобы вспомнил, с чего всё начиналось, и не напевал бы мне бред о вашей неземной любви. Но вышло иначе. Вы ведь что-то с собой тогда сделали? — он пристально посмотрел на её запястье.

Катя кивнула и потянула задравшийся рукав пальто вниз.

— Но выжили. А Андрею сказали, что вас нет. Он понял, что нет — совсем. Попробуйте представить, что бы вы почувствовали, если бы Андрей умер.

— Зачем вы мне всё это говорите? Пытаетесь убедить, что Андрей Палыч так расстроился из-за моей якобы смерти, что его хватил приступ?

— А мне не нужно вас убеждать. Я знаю, что Андрей чуть не умер в тот день, а потом храбрился перед вами, когда вы пришли со своими условиями… вся такая… прям ангел мести, а Андрюха… черт! — он ударил по рулю. — Неужели вы не видели, в каком он состоянии? За целый месяц так и не удосужились присмотреться? Работая бок о бок? Да любили ли вы его?!

— Замолчите! Выпустите меня! Если бы вы знали… если бы вы знали, как я ненавижу вас… вас обоих… — она разрыдалась, спрятав лицо в ладонях.

— Простите, — тускло сказал Роман и завёл мотор. — Я понял: всё бессмысленно. Вы не слышите меня. Не хотите слышать, — достал из кармана дарственную, сунул ей в руку. — Вот, держите. Это мой последний аргумент. Поедем в «Зималетто».

Всю дорогу Катя молчала. Видимо, и для существования дарственной она смогла найти тысячу других причин, кроме самой главной и — реальной. Роман притормозил возле входа и разблокировал двери. Подождал, пока Катя выйдет, и двинулся к подземной стоянке. Нужно было придумать что-то ещё, что-то, что пробьёт эту броню и поможет спасти друга.

Поднялся на лифте и не успел зайти в кабинет, как зазвонил телефон.

— Ро-ман Д-дмитрич, — спотыкающимся голосом позвала его Пушкарёва. — В к-кабинет…

Что могло случиться за те минуты, что он добирался до кабинета? «Андрей», — промелькнуло в голове, и он влетел в кабинет президента, чудом затормозив перед столом.

Катя нервно ходила из угла в угол, обнимая себя за плечи.

— Скажите, это вы… придумали? — она протянула ему плотно исписанный листок.

«Катюша…» Почерк Андрея. Мысли спутались. Он же не мог…?

— Подождите, это же, наверно, личное…

— Читайте, вам не привыкать быть третьим, верно? — съязвила Пушкарёва, отворачиваясь к окну. — Если всё, что вы сегодня рассказали — правда, то… нет, я не могу в это верить. Не могу и не хочу. И не буду! — вскричала она, развернувшись, но Роман уже не слышал её: он, нахмурившись, читал неровно лежащие на бумаге строчки.

«Катюша. Прости что обращаюсь к тебе так, но это последний раз, честно. Просто хотелось тебя так назвать. Как раньше…»

_________________
«Самая трудная задача — быть самим собой в мире, где каждый пытается сделать вас кем-то другим».

Бенедикт Камбербэтч

Девчата, милые мои читательницы, с праздником 8 марта!!!



https://vk.com/video38520576_456239326

_________________
«Самая трудная задача — быть самим собой в мире, где каждый пытается сделать вас кем-то другим».

Бенедикт Камбербэтч

В этом вся Катя (во всяком случае во второй части сериала). Надеюсь, хоть что-то её заставит поверить (или кто-то)?
Машенька, спасибо за поздравление! Всех благ!

_________________

Вот это страшно. Человек так пишет, когда уже ничего в жизни его не держит

А вот Катино
похоже на Кирино "хочу замуж за Жданова". Такое же упрямство и нежелание ничего понимать и слышать

_________________
Не обижайте тех, кто вас любит, ведь они беззащитны из-за любви к вам

Таша, Кип

Я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
и поэтому дальше теперь
от тебя, чем от них обоих.
Далеко, поздно ночью, в долине, на самом дне,
в городке, занесённом снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне,
как не сказано ниже, по крайней мере,
я взбиваю подушку мычащим «ты»,
за горами, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты
как безумное зеркало повторяя.

Иосиф Бродский

Ромка был прав. Сто раз прав. О том, что его смерть может ударить по Кате, он не подумал. Даже если он не сам что-то сделает, а просто станет плохо с сердцем — всё равно могут обвинить Катю, мол, нагрузила работой сверх меры. Или не могут?
В любом случае, рисковать не стоит. И так у Кати от него одни проблемы. Не повезло ей влюбиться в ущербного… Зато этот, в белом, наверное, хороший. Так трепетно держал Катины ладони в своих, словно хрупкий хрусталь — не чета ему, Жданову… Он по хрусталю только бить умеет.

Андрей лежал тихо и слышал, как Ромка ходил по квартире, как вызывал такси… «Прости, Ром, но ты ничем не сможешь мне помочь». Решение пришло почти мгновенно: он уедет, как хотел уехать ещё до того, как узнал, что Катя жива. Если б знал, как всё повернётся… уехал бы ещё тогда. Вряд ли бы Катя стала требовать Андрея к себе в помощники в его отсутствие. И отца бы она не подвела. Почему-то он был уверен в этом. Андрей уедет и больше не будет для неё неприятным напоминанием о прошлом. Ему бы самому забыть…

Собрал сумку, прибрал квартиру и поехал в «Зималетто». Нужно попрощаться. С компанией, которую любил и ненавидел одновременно, с Катей… Наяву она бы не стала его слушать, но письмо… может, и прочитает. А если не захочет прочесть, то это её право. Просто ему очень хочется написать ей то, что так и не смог сказать вслух. Глупо, наверное. Как будто он до сих пор живёт надеждой, что она поверит ему и вернётся. Нет, сегодня он постарается избавиться от всех надежд.

Вот и всё. Он положил письмо и заявление об уходе на видное место на столе — Катя обязательно заметит. Осмотрелся вокруг. Странно: кабинет видел столько событий, но ни одного призрака нет, словно прошлое просто взяло и исчезло, и только он, Андрей, как дурак, лелеет в руках остывшие угли и не хочет забывать. К сожалению, ничего не исчезает бесследно. И прошлое в том числе. Можно только мечтать о том, что Катя забыла, как он с ней поступил. В реальности все иначе. Такое не забывается.

Куда он поедет? Как он будет жить? Сможет ли — вдали от неё? Можно, конечно, врезаться в столб, предварительно влив в себя хорошую дозу виски, но… не повредит ли это Кате? С другой стороны, у всего есть свой срок. Пройдет какое-то время, и будет уже не так важно, почему его не стало. Он просто подождёт. Убедится, что у Кати все хорошо, и тогда уйдёт.

Осталось только найти в себе силы оторваться. Легко сказать «уеду», но как только пытается представить, как будет вдалеке от Кати… Будет ли, вообще, что-то без неё?

Заехал к ней домой, зная, что она уже на пути к «Зималетто», оставил пакет с куклой — последней ниточкой, которая была живым напоминанием о любимой женщине. Хорошо, что вместо Елены Александровны дверь открыл Валерий Сергеевич: Катина мама его точно даже на порог не пустила бы. Хотя Андрей не стал проходить в квартиру. Попросил попрощаться с Катей за него и сунул ошарашенному Пушкареву пакет. И ушёл.

Вероятно, Катя посмотрит на куклу с отвращением и выбросит. А он так и не смог. Ничего-то он теперь не может. Никчёмный человек. Даже если Катя простит его когда-нибудь, сможет ли он сам себя простить? Забыть сможет?

Руки, казалось, приросли к рулю, дорога смазалась в памяти. Запомнилась только заправка, где он, наконец, решил, что нужно остановиться. Прямо от заправки и двинулся вглубь, даже не зная, что там впереди. Петлял по местами неровной дороге с выбоинами и выехал на главное, как он потом понял, шоссе города. Город… Даже смешно. Пара девятиэтажек, а остальное — сплошь пятиэтажные многоквартирные дома, рассыпанные меж деревянных и кирпичных частных домов. Какой-то другой мир. Большая деревня. С трудом нашёл гостиницу и заселился. Глядел из окна плохо обставленного номера на обшарпанные домишки и пытался понять, что ему делать дальше. Как жить дальше?

С другой стороны… городок маленький. Вряд ли будут долго разбираться, если вдруг выловят в речке труп. «Жданов, ты идиот. Да одна марка твоей машины вызовет в этом городишке ажиотаж. Про московские номера можно даже не упоминать». Снова тупик.

Время текло, словно вода на сильном морозе — еле-еле, и он, чтобы хоть как-то отвлечься от всё больше и больше занимающих голову чёрных мыслей, начал выходить из номера на долгие прогулки. Бродил вдоль реки, смотрел на возвышающийся над городом монастырь и мысленно разговаривал… с Катей. Иногда даже казалось, что она ему отвечает. Бред…
Сам понимал, что, кажется, медленно сходит с ума, но… отказаться от этих «бесед» не мог.

А восьмого марта не удержался и позвонил тому самому продавцу из оранжереи. Зря, конечно, но так хотелось поздравить Катю с этим днём… На миг представил, словно они помирились и живут вместе, и он дарит ей охапку подсолнухов, таких же, как те, что подарили ей тогда улыбку… Катя смеётся и тянется к нему за поцелуем. Глупые бесполезные фантазии. Скоро Катя забудет о нём, и он сможет освободиться.

Искать его точно не станут: отцу и Ромке он регулярно отсылал письма на электронную почту, а остальным вряд ли было важно, где он и что с ним. Замедленный ритм жизни маленького городка постепенно вовлекал его в своё неторопливое течение, и Андрей потихоньку подчинялся ему, всё больше втягиваясь в вечерние прогулки по набережной. Рыжие светлячки фонарей на речной глади так напоминали ему ореол лампы в каморке, что он порой мог стоять возле реки почти до самой ночи.

«Кать, я наверное, дурак, раз помню даже ленточки на одной из твоих блузок… Я цеплялся за них пальцами и ещё не понимал, отчего меня так влечёт всё, что связано с тобой. Желал ощутить твою кожу под пальцами, обманывая себя необходимостью ухаживания. Теперь шоры с глаз пали. Жаль, что поздно…»

Однажды случайно наткнулся во время длительной прогулки на небольшой магазинчик предметов с золотым шитьём. Первая мысль — «Милко бы понравилось», потом — «поздно…»
Забыл, что теперь не имеет никакого отношения к «Зималетто». Забыл. Отец всё интересуется местом его пребывания и временем возвращения, а он… так и не может даже самому себе определить срок, когда настанет время для прощания… Пишет Ромке, спрашивает о Кате, но в ответ только общие фразы. Как ему понять, счастлива Катя или нет? Как выбрать подходящий момент для ухода? То ли Ромка что-то скрывает, то ли ему всё равно, как там Катя, и что с ней…

Вот бы ему стало всё равно. На всё и на всех. Утопия. Сны с Катей преследуют его и то дарят надежду, то опускают на самое дно. Иногда он звонит ей… послушает голос и отключается. Кажется, выхода у него нет. Либо надеяться на то, что Кате вдруг придёт в голову, что кроме Андрея её никто не нужен, либо…

_________________
«Самая трудная задача — быть самим собой в мире, где каждый пытается сделать вас кем-то другим».

Бенедикт Камбербэтч

Неужели ни у кого не появилось желания найти Андрея? Либо я запуталась во времени, либо прошло уже больше полугода! Всех устраивают его письма по электронке?!

_________________

Полторы недели максимум) Ищут пожарные, ищет милиция
а если серьёзно, то всё намного сложнее, но решаемо.

_________________
«Самая трудная задача — быть самим собой в мире, где каждый пытается сделать вас кем-то другим».

Бенедикт Камбербэтч

Глава 12

Та гора была — миры!
Бог за мир взымает дорого!
Горе началось с горы.
Та гора была над городом.

Марина Цветаева

Как удачно подловил её на остановке Малиновский. Вернее, удачно для него. Кате не то что не хотелось с ним ехать, даже видеть его не могла — всё не удавалось забыть слова этой жуткой инструкции. Да, пришлось работать с ним в одной компании, но видеть Романа только на собраниях — терпимо. А тут… ехать на соседнем сиденье, выслушивая его трогательные, явно отрепетированные речи — это уж слишком.

Малиновский говорил какую-то чушь. Больное сердце? У Андрея? Да не может такого быть. Не. Может. Быть. У кого угодно может, а у Андрея — нет? Вспомнился его какой-то больной взгляд на том Совете… И весь он был какой-то разобранный, но она списала это на страх потери компании. Плюс — Павел Олегович узнал о залоге и, конечно же, не мог не устроить сыну головомойку за развал его «детища». Чего Андрей всегда и боялся. Да нет, врёт Малиновский. По-другому и быть не может.

«Любите ли вы его?» Смешно. Малиновский говорит с ней… о любви? Да что он сам знает о ней? Как он смеет…? Не смогла сдержаться, расплакалась. Если бы ей в этот момент дали пистолет в руки, наверное, не дрогнув нажала бы на курок. Или нет? Несмотря на то, что Роман явно придумал какую-то новую игру и пытался убедить Катю, что Андрей не такой подонок, каким был в её глазах, он выглядел… жалко. Расстроился, что роль не удалась?

Сунул ей в руки какой-то листок, мол, «последний аргумент». Катя хмыкнула. Развернула. Закрыла глаза. Открыла — ничего не изменилось. Андрей подарил акции отцу. Зачем? Или доверенность липовая? Бросила короткий взгляд на Романа, но он был сосредоточен исключительно на дороге, словно и забыл, что она сидит рядом. Или сделал вид, что забыл — стратегия такая… Ну и пусть. Всё равно Катя не верит ни ему, ни Жданову, что бы он там ни напридумывал вдвоём с другом. Не верит. И тогда, месяц назад, тоже не верила, хотя на мгновение стало его жаль — лишился мечты. Но одёрнула себя: он ради своей мечты растоптал не только её собственные мечты, но и её саму.

Шла в «Зималетто» и мысленно просчитывала варианты. Как поведёт себя Андрей, что скажет? Не думала, что он так быстро согласится на должность помощника, но его согласие было для неё удобным. Пусть помучается на её месте, а уж работой она его постарается нагрузить. И грузила делами… пока не смогла признаться себе, что уже не может закрывать глаза на то, что того Андрея, которого она помнила, как будто больше нет. Осталась лишь бледная копия. Пыталась убедить себя, что глаза её обманывают, но… что-то внутри говорило: «Посмотри на его тень. Нравится?» Не нравилось. Быть может, потеря президентского кресла так на него повлияла?
Спасибо Юлиане, познакомила Катю с Мишей. Он отвлекал её от Андрея. На короткое время… Как только заходила в дверь президентского кабинета, Миша словно бы растворялся в памяти. Оставалась только работа. И мысли… и…

Весь месяц, словно прогулка по раскалённым углям. Днём — ледяная стена, вечером — мысли о том, что он выглядит всё хуже и хуже с каждым днём. Словно медленно садится батарейка. Так хотелось спросить: «Что с тобой, Андрей?» Но не могла. Слова просто застревали в горле. Смотрела на него, а видела инструкцию. И внутри все снова смерзалось в противный болючий ком. А сквозь лед выглядывало злорадство: пусть помучается, как мучилась она… Нет, так тоже нельзя. Нельзя! Попыталась большую часть дел взять на себя, но ощущала, что и сама теперь с трудом справляется с таким грузом дел. Оказывается, не только Катя умела поддерживать Андрея в трудные моменты — раньше она и сама подпитывалась от него энергией, видя, как он даже в самые тяжёлые времена стоит на обеих ногах и, улыбаясь, освещает все вокруг. Стала хуже спать. Снился какой-то бред: словно кто-то очень важный для неё потерялся в занесённом снегом городе, а она ищет и всё не может его (или её?) найти.

Как-то возвращаясь с обеда, повернулась к лифтам и увидела выплывающее из раскрывшихся дверей облако подсолнухов. Как загипнотизированная, смотрела на цветы, ошеломлённо осознавая, что это — для неё. Кто мог…? Подошёл Жданов, поинтересовался, кто прислал такой букет — отвернулась. Теплота сияния солнечных цветов подёрнулась морозной коркой. Потом были и другие букеты, но этот — первый — запомнился больше всех. Словно капля солнца, прорвавшаяся в зимнюю стужу. Жаль, ненадолго.

Открыла глаза — вернулась в настоящее. Смотрела на надвигающуюся на неё башню «Зималетто» с непонятными чувствами. Ненавидела компанию из-за того, что сделал Андрей, и всё же… любила её, наверное, с не меньшей силой, чем Жданов. Потому, быть может, и вздохнула тогда с облегчением, когда Андрей согласился на её условие — не пришлось терять отвоёванных позиций, роняя достоинство ради работающих в «Зималетто» людей. Достоинство… единственное, что на тот момент у неё оставалось. И желание сделать больно, отомстить — Жданову.

Дверь в кабинет была полуоткрыта. Вероятно, Андрей уже пришёл. Глубоко вздохнула и толкнула дверь. Солнце било в окно, тщетно борясь с непроходимой преградой — жалюзи. Дверь в каморку — настежь. Никого. Что ж, возможно, Жданов стоит где-то в пробке. Одиноко лежащий на столешнице конверт привлёк её внимание. Поперёк конверта знакомым почерком — «Кате». Внутри — плотно исписанный листок и… заявление об уходе.
Это что, шутка такая? Что тогда на втором листке — извинения?

«Катюша.

Прости что обращаюсь к тебе так, но это последний раз, честно. Просто хотелось тебя так назвать. Как раньше… Жаль, что как раньше, больше никогда не будет. Я честно пытался помочь тебе вытащить компанию, но я так больше не могу. Находиться почти ежедневно рядом с тобой и не иметь права сказать даже ласковое слово, не то что прикоснуться — это больно.

Знаю, я заслужил. Ты меня ненавидишь и имеешь на это полное право. Прости, что оставляю фирму на тебя, такую хрупкую, но я верю, что ты справишься. За этот месяц я понял, что и помощник из меня так себе. Да и президент был слабенький: ты почти в одиночку тащила на себе всю фирму. Я слабак, Кать. По-хорошему, я должен остаться и помочь тебе довести дело до конца, но я не могу. Я же вижу, как тебе неприятно находиться рядом со мной. Ты строишь свою жизнь, а я мешаюсь. Мелькаю перед тобой напоминанием о прошлом, как огородное пугало.

Прости меня, Кать, за всё. Если сможешь, конечно. Можешь и не прощать. Раскаяние, как я уже понял, бессмысленно. А прощение, Кать? Оно имеет хоть какой-то смысл? Тот, кто прощает, облегчает душу от черноты. Только не освобождает от вины. Прости, что пишу тебе всё это, и ты вынуждена читать… Хотя, может, ты порвала эту письмо. Что ж, туда ему и дорога. Просто я не нашёл в себе сил попрощаться с тобой наяву. В письме — легче.

Скорее всего после моего отъезда Ромка захочет с тобой поговорить. Ты его не слушай, Кать. Я, конечно, от расстройства наговорил ему всякого, но на самом деле так не думал. Правда. Скажи ему об этом, пусть не волнуется. Все у меня будет хорошо. И у тебя непременно всё будет хорошо.

Будь счастлива, Кать.

Прощай».

Нет, он не мог вот это написать. Не мог. Вероятно, это Малиновский ему надиктовал, а теперь ждёт, как она отреагирует. Ведь это же бред. Не мог Жданов бросить «Зималетто». Значит, и письмо липовое, и доверенность. Отбросила листок в сторону.

Руки тряслись, пока она пыталась попасть по клавишам телефона. Нервы ни к чёрту — совсем расшатались за этот месяц. Пусть Малиновский придёт и объяснит, что за игру они затеяли на этот раз.

_________________
«Самая трудная задача — быть самим собой в мире, где каждый пытается сделать вас кем-то другим».

Бенедикт Камбербэтч

С временным промежутком всё встало на свои места! Видимо старею, раз стала путать с сериалом!
А Катя... ох уж эта Катя... Я её понимаю, но... душа больше тянется к Андрюше!
Машенька, спасибо!

_________________

А мне кажется, что уже у Кати бред... И письмо, и доверенность, и заявление - все липа. А еще весь этот месяц специально себя истязал, гримировался, что бы выглядеть похуже и Катеньке на совесть давить. ай-ай-ай...

- Как, прочитав вот это, можно думать, что все ложь.
В общем, плачу....

_________________
Не обижайте тех, кто вас любит, ведь они беззащитны из-за любви к вам

Я написала вот это: и подумала.
А ведь в каноне она тоже не поняла, что открытки писались разными людьми. Что те, что писал Андрей, были совсем иными...

_________________
Не обижайте тех, кто вас любит, ведь они беззащитны из-за любви к вам

Глава 13

Гора горевала (а горы глиной
Горькой горюют в часы разлук),
Гора горевала о голубиной
Нежности наших безвестных утр.

Гора горевала о нашей дружбе:
Губ — непреложнейшее родство!
Гора говорила, что коемужды
Сбудется — по слезам его.
----
Гора горевала о нашем горе —
Завтра! Не сразу! Когда над лбом —
Уж не memento, а просто — море!
Завтра, когда поймём.

Марина Цветаева

Малиновский, прочитав письмо, посмотрел на неё как-то странно и достал из кармана брюк мобильный. Сделал вид, что звонит Андрею. Или, правда, не смог дозвониться? Попросила его выйти и решила проверить: подождала немного и набрала номер Жданова. Длинные гудки. Возможно, Роман успел предупредить друга, что отвечать не нужно. Или, действительно, что-то случилось?

Письмо было таким… похожим на настоящее, искреннее, но… она уже когда-то поверила в «искренность» открыток и слов. Поверила… Вспомнилось вдруг, как Андрей, как ей казалось тогда, говорил о Денисе: «…ввязался в игру, а потом чувство прорезалось». Быть может, он тогда говорил и о себе тоже?

Зазвонил телефон. Жданов. Что ж… чего и следовало ожидать.

— Алло?

— Здравствуйте, — какой-то чужой голос. — Вы же Катя?

Где Андрей? Что случилось? Сжала виски пальцами. Ну не могли же они заплатить случайному прохожему?! Слишком много чести для одной маленькой Кати. Значит… у неё паранойя?
На том конце провода тот же голос взволнованно повторил вопрос.

— Да… я Катя.

— Вы простите, может, я вас отвлекаю… — хозяин «голоса» явно ощущал себя неловко. — Но, видите ли, какое дело… Хозяин вот этого самого телефона, с которого я звоню, снимал у меня квартиру и внезапно сообщил, что уезжает. Я приехал после него проверить, в каком состоянии жильё-то, зашёл на кухню, а там телефон лежит. Забыл, видимо. И еще… на прихожей какие-то документы. Я думал, кому позвонить, чтобы забрали документы, а тут ваш номер в последних звонках. Подумал, может, жена или сестра… Вот и позвонил вам. Это ничего?

— Ничего, — еле слышно прошептала Катя, потом повторила уже громче, — Ничего.

— Ну, и славно, — обрадовался «голос». — Забрать бы, наверное, нужно. Мало ли. Я про документы. И про телефон.

— Я заберу. Говорите адрес.

Схватила первый попавшийся листок, записала улицу и номер дома и только потом поняла, что писала на обороте письма. Вызвала такси. Всю дорогу перечитывала письмо Андрея. Было страшно. Что если Роман действительно говорил правду? И она его добила? В каком состоянии нужно быть, чтобы оставить нужные документы? И мобильный, Андрей всегда брал его с собой. Мог он… специально оставить телефон? Оборвать все нити и…

Дом, указанный в адресе, имел довольно неприглядный вид. Не совсем ужас, но представить Андрея в таком месте было практически невозможно. Из подъезда вышел румяный полнотелый мужчина и, осмотревшись, направился к ней.

— Вы Катя? -спросил он, на что она молча кивнула.

— А вы очень похожи на свой рисунок, — расплылся мужчина в улыбке.

— Что? — не поняла она.

— Вы только не подумайте чего, я случайно рисунок нашёл, он из папки выскочил. Вы там, конечно, не такая, как сейчас, но очень-очень похожа.

Раскрыла папку только в такси, опасаясь, что на ветру бумаги разлетятся. Ничего особенного. Копии старых договоров… видимо, просматривал ещё тогда, месяц назад, и забыл. Рисунок. Катя «старого образца» — косички, круглые очки. И улыбка… тоже «старого образца». Какой смысл рисовать противного тебе человека? И ведь даже не знала, что Андрей так рисует. А что она, вообще, о нем знала? Придумала себе принца, а он… не принц, не абсолютное зло или добро, а, как выяснилось, вполне обычный человек. И Малиновский, оказывается, тоже. Почему себе она позволила пойти на подлог, пусть и ради любимого человека, а Роман пойти на обман ради друга не может? Конечно, ещё замешаны и деньги, но всё же… Когда-то и она сомневалась, брать ли взятку у Краевича. «Дура ты, Катька…» Перевернула рисунок. Выписка. Кардиологическое отделение. Диагноз…

«Хотела доказательств? Вот тебе доказательства. Радуйся. Ты же за честность и справедливость».

Горло перехватило. Значит, всё правда. Из-за неё Андрей уехал. И мог из-за неё умереть. Как и она из-за него тогда… Хотя она-то свою смерть, можно сказать, сама выбрала. А Андрей, может, уже и… Нет, не думать о самом страшном. Не плакать. Плакать надо было раньше. Надо… надо позвонить Малиновскому. Да… позвонить.

Роман поднял трубку как-то удивительно быстро.

— Алло? — и в сторону, — Да, Шура, звони в больницы. Морги обзванивать пока ещё рано, я надеюсь. Да, алло!

— Роман Дмитрич… — Катя в ужасе глядит на летящий на них со встречной полосы грузовик, продолжая держать телефон возле уха. Таксист выворачивает руль, тщетно пытаясь увернуться от неминуемого столкновения.

— Катя, алло! Вы пропадаете! — Катя, очнувшись, роняет телефон, в котором что-то продолжает говорить Малиновский, и, нырнув рукой за мобильным, падает на пол между сиденьями.

Металл с диким скрежетом содрогается от удара, и раздаётся звон разбитого стекла. Где-то гудят клаксоны. Катя нащупывает рукой замолчавший телефон и закрывает глаза.

Не успела.

«Андрей, прости…»

_________________
«Самая трудная задача — быть самим собой в мире, где каждый пытается сделать вас кем-то другим».

Бенедикт Камбербэтч