НРКмания

Название: Новогоднее чудо.
Автор: bkol
Жанр: AU, драма, юмор.
Размер: миди.
Пейринг: в процессе будет меняться. Позже появится конкретика.
Рейтинг: PG-13.

Она, он, удачная карьера, обеспеченная жизнь…
Любовь?
Счастье?
Всё совсем не так как им кажется.

Название и описание работы в процессе написания будет изменено, пейринг тоже будет указан.

Пролог.

Какой странный, нелепый и затянувшийся день, перешедший в такую же неприятную ночь. И вроде утром всё было неплохо: нотариус, перспектива развивать подставную компанию и помочь «Zimaletto», предпоказная суета. Но вечером всё трансформировалось в хаос, раздражённого и крикливого Жданова и суетливых сотрудников.
Показ явно потерпел фиаско.
Нет нет, модели, созданные Милко были восхитительны, на подиуме они смотрелись эффектно, зрители были в восторге. Особенно те, кто сидел чуть подальше от сцены, кто не мог разглядеть качество тканей… А уж мне-то с монитора компьютера шоу показалось очень динамичным. Особенно эта сцена за кулисами, с истерикой Милко, произвела на меня неизгладимое впечатление — я сразу поняла, что лучше мне больше не совать свой нос никуда, кроме цифр. А жаль, цифры в бизнес-плане так хорошо сходились! Девятки и шестерки — так вообще очень гармонично и симметрично смотрятся рядом. А пятёрки с двойками…
Ой, что-то я снова погрузилась в математические узоры.
Так вот, показ. Андрей Павлович с Кирой Юрьевной и Юлианой уговорили нашего капризного дизайнера, и показ состоялся. Увы, у европейских байеров оказалось хорошее зрение, в отличие от меня, и хороший нюх на качество товара, поэтому заключать контракты на нашу коллекцию они отказались. А жаль, теперь придётся убрать из баланса несколько пятёрок и нулей в ближайшем месяце.
Нарушение построенных мною финансовых мандал меня всегда нервировало, хорошо, что у меня весёлые и неунывающие подруги. Они составили мне компанию и подняли настроение. А тройная порция пиццы помогла утихомирить бурю в душе, что не избавило меня от пятна на моей любимой блузке, на самом видном месте около груди. Но это меня совершенно не огорчило и не остановило от похода в клуб с девочками. Молодые люди при знакомстве смотрели заворожено в стёкла моих очков в круглой оправе прошлого столетия, с надеждой разглядеть за ними красоту души, но это обычно им не удавалось — стёкла были толстыми, а оправа пугала. Тогда их взгляд падал на мои пухлые губы и останавливался на железных брекетах. На этом любование мною заканчивалось, и нижняя часть моей фигуры никого уже не интересовала. Чаще это огорчало, но иногда очень даже радовало.
Где я и где ночной клуб? Да уж, понимаю, но главное это не где, а с кем. Маша умеет выбирать живые места с просторным танцполом. До танцпола я, правда, доползла только в своей полупьяной дрёме, но зато как отплясывала! Хорошо, что в мобильных телефонах нет нормального фотоаппарата, в моём, перемотанном изолентой точно нет. Жаль, я могла бы стать звездой!
Ах да, неприятности коснулись не только меня, но и Светланы. Наша несчастная подруга с разбитым сердцем встретила на танцполе своего бывшего мужа с любовницей. Насколько я помню, между ними произошёл небольшой скандал, но это я уже помнила плохо, количество выпитой текилы вступило в качественную реакцию с моим организмом, а проспиртованность моей крови не позволяла адекватно и объективно оценивать реальность. Помню только, что звонила и обещала папе быть скоро дома, а может это папа мне звонил. Но самое неожиданное воспоминание, это когда к нам в клуб приехал Андрей Павлович. Бедный, так переживает за «Zimaletto», что даже заехал проверить в каком мы состоянии и появимся ли завтра на работе. Не волнуйтесь, Андрей Павлович, я вас не подведу!
Впрочем, это последний приятный момент, потом мне стало окончательно плохо, и наш курьер Фёдор вынес меня на свежий воздух освежиться. Пока девчонки запахивали поплотнее свои пальто и куртки, я, наоборот, подставляла голову холодному осеннему воздуху и мечтала о волшебной палочке, которая мгновенно перенесёт меня домой на мой тёплый уютный диванчик. Мечты, мечты.
И вот сейчас, уверив Фёдора что со мной всё в порядке, я делаю несколько шагов в сторону небольшого микроавтобуса, который заботливый курьер арендовал, чтобы развести нас всех по домам. В этот момент на парковку подъезжает серебристый автомобиль моего папы. Обрадовавшись, я гордо выпрямляю спину, ликуя, что уговорила его взять в кредит новую машину. Из пассажирской двери выходит моя обеспокоенная мама, одетая в домашний халат и с полотенцем на голове. Зажмурившись от внутреннего стыда, я быстро киваю моим друзьям, объясняю, что за мной приехали мои родители и иду в сторону машины.
— Катька, твоя сумка, держи! — кричит мне Фёдор и бросает сумку прямо мне в руки.
— Мамочки! — я вскрикиваю от испуга, не сообразив, что ко мне летит моя сумка. Вспомнив правила самообороны в экстренных ситуациях, я резко отталкиваю сумку и пригибаюсь всем корпусом к земле — папа-военный должен мной гордиться! Моя дешёвая, добротная, очень удобная и почти новая сумка с черкизовского рынка делает дугу и летит прямо в лужу около дороги.
— Всё в порядке! — успокаиваю я родителей и под смех девчонок бегу за сумкой. Ну, поймите меня правильно, в её потайном кармашке лежит фото моего начальника, не могу же я позволить, чтобы оно размокло в воде.
Наклонившись, чтобы поднять сумку, я слышу резкий автомобильный гудок и меня ослепляет свет фар надвигающейся на меня иномарки.
- Твою дивизию! — только и успеваю выругаться я любимым папиным выражением, приняв неизбежное. Но в последнее мгновение автомобиль виляет в сторону, при этом цепляя мою руку правым наружным зеркалом. Качнувшись, я падаю и приземляюсь прямо на мою сумку в грязную осеннюю лужу.
— Катерина! — испуганно кричит папа, подбегая ко мне.
— Я в порядке, — поправляя очки успокаиваю я отца серьёзным тоном.
— Ну-ка быстро домой, — папа поднимает меня на руки и относит в машину.
— Пока, девчонки, увидимся завтра, — я машу оторопелым друзьям рукой из окошка и, опрокинувшись на спинку сиденья, закрываю глаза. Под мамины причитания и папино ворчание я погружаюсь в сон, абсолютно не удивляясь закономерному окончанию ещё одного нелепого дня моей неудачной жизни.

_________________
You will never know what you are capable of if you are afraid. Bodo Shafer

Глава 1.

О, Боже, неужели уже утро? Какой кошмар! Я не услышала будильник и проспала работу!
Я чувствую себя ужасно, у меня болит всё тело. Что же случилось прошлой ночью? Ай, как у меня болит голова. Папочка, не переживай, я всё осознала и больше никогда не буду пить ничего крепче бокала вина, никогда. Я чувствую себя такой сонной и вялой, что даже не могу думать, не говоря уже о том…



Ох. Какое тяжёлое пробуждение, гораздо хуже, чем после празднования сдачи сессии на третьем курсе с однокурсниками в университете. У меня раскалывается голова и всё как в тумане. И у меня пересохло во рту. Это самое чудовищное похмелье, которое у меня когда-либо было. Я больше никогда не буду пить, никогда. Меня кто-то зовёт за дверью? Мамочка, прости, я посплю ещё полчасика.



Как долго я спала? Пять минут? Может быть, полчаса? Сложно сказать.
Кстати, какой сегодня день?
Какое-то мгновение я просто лежу неподвижно. Моя голова раскалывается от ритмичной боли, как будто кто-то отстукивает маленькими молоточками. Как в рассказе «Городок в Табакерке» дядьки-колокольчики — «тук-тук».
У меня пересохло в горле и болит все тело. Очень неприятная на ощупь кожа, чешется и жжётся.
Где я была прошлой ночью? Что не так с моим мозгом? Как будто всё заволокло вязким киселём.
Я больше не возьму в рот ни капли спиртного, только сок, апельсиновый или персиковый. Должно быть, у меня алкогольное отравление или что-то в этом роде. Я изо всех сил пытаюсь вспомнить прошлую ночь, но всё, что приходит мне в голову — это глупости. Старые воспоминания и образы из прошлого, мелькающие в случайном порядке.
Бескрайние лавандовые поля, переливающиеся от ветра под ярким южным солнцем. Коля в шестом классе, взъерошенный и щуплый, закрывает меня своей спиной от хулиганов в школьном дворе.
Тарелка с мамиными фирменными пирожками с картошкой, уютная кухня — пока всё верно, где Коля, там и еда. Или наоборот? Где еда, там и Коля.
О нет, только не этот дурацкий день рождения в 7 классе. Мама так старалась, накрывала на стол. Мы пригласили много одноклассников. Тогда все ещё приходили из вежливости на мой день рождения, но, увы, выполнив миссию по вручению подарка и словесного поздравления, сбивались в группки по интересам, болтали и танцевали, игнорировав меня. Помню, что это был последний мой праздник, когда я пригласила своих одноклассников. Я так долго убеждала маму, что не принято приглашать в гости так много людей. Еле уговорила, жаль, что не могла сказать правду, чтобы не огорчать родителей. Вслед за этим воспоминанием понеслись и другие обидные: насмешки над внешностью в школе, во дворе, в университете, Денис…
Стоп! Каким-то образом я заставляю свой мозг на мгновение успокоиться. Кактусы и соль…
Сквозь кисель мерцает еще одно воспоминание. Я отчаянно пытаюсь вернуть его, дотянуться до него…
Да. Точно! Текила с солью!
Мы пили текилу, много текилы, очень много текилы в каком-то клубе, выбранном Машей. Это всё, что я могу вспомнить. Чёртова мексиканская водка! На каких змеиных угодьях, интересно, росли те кактусы, из которых они её сделали?! Никогда больше не подумаю плохо про папину наливку, изготовленную на сибирских экологически чистых шишках!
Я даже не могу открыть глаза. Они кажутся тяжелыми и слипшимися, как в тот раз, когда я купила на остаток стипендии накладные ресницы на рынке и вечером приклеила их неизвестной субстанцией, называемой клеем — готовилась к свиданию с Денисом. А утром, принимая душ, обнаружила в отражении зеркала липкого паука на одном глазу и истошно закричала от испуга. На моё счастье, папы дома не оказалось, только мама… И сосед дядя Лёня, бывший оперативник на пенсии, всё ещё мечтающий раскрыть то самое дело, прибежавший в трусах и майке, с монтировкой в руках, чем вызвал новый приступ паники. Ресницы мы с мамой снимали всю первую пару, а свидание пришлось отменить.
Я вздыхаю от вечной своей неуклюжести, подношу руку к груди и обнаруживаю, что на мне нет пижамы, а какая-то облегающая футболка. Испугавшись, я вцепляюсь в жестковатую простынь и не ощущаю знакомого шелеста и мягкости домашнего постельного белья. Да и запах в воздухе кажется совершенно не знакомым, со смесью лимона и ментола. Где я? Что, чёрт возьми, происходит?! О, Боже, я уже и в полусознательном состоянии использую выражения и интонации моего начальника… Ой, неужели я оказалась такой несдержанной и фривольной, что ушла из клуба с кем-то? С кем-то мужского пола, в постели которого я сейчас и нахожусь?! Нет, не может быть! Во-первых, я не настолько привлекательная, вернее я совсем не привлекательная, а, скорее, отталкивающая. Во-вторых, я не такая, я приличная и послушная папина девочка, ждущая своего принца на белом коне… Андрей Жданов… Интересно, мне показалось или он вчера, действительно, был в клубе? А вдруг он и есть тот самый, с кем я… Ой, мамочки!
От испуга я приоткрываю глаза, поворачиваю немного голову и оглядываюсь по сторонам.
Что происходит?!
Я лежу в комнате с приглушённым светом на металлической кровати. Справа от меня на прикроватном столике стоит ваза с розами, блокнот с ручкой и пара открыток. Слева около руки небольшая панель с кнопками, а в руку вставлена иголка, от которой тянется трубочка с жидкостью к пакету с капельницей.
Как такое возможно?! Я в больнице?! У нарколога?! Какой стыд, какой позор!
Нет, не может быть. Надо повнимательнее осмотреться по сторонам. Я пытаюсь приподнять голову, но это вызывает такой сильный приступ головной боли, что я прикрываю глаза.
Нет, так не пойдёт. Надо постараться вспомнить, что же всё-таки случилось. Я же не могла быть настолько пьяной.
В голове крутилась какая-то бодрая клубная музыка, расплывчатые лица девочек с работы и рюмки золотистой жидкости в руках. Я была расстроена или счастлива? Пицца, перед глазами проплыла башня из коробок с пиццей. Неужели мы всё это съели? Тогда неудивительно, что мне стало так плохо, это всё от несварения. Но, всё-таки, зачем мы отправились в клуб? Праздновать или топить горе?
Точно! Наконец-то вспоминаю! Девочки пошли праздновать моё назначение на должность временно исполняющего обязанности президента компании «Zimaletto», а я запивать неудачу с дешёвыми тканями на показе новой коллекции.
Ой-ёй-ёй. Я помню, как мы вышли из клуба… или меня вынесли? Свежий осенний ветер и больше ничего. Позвонить, я должна позвонить кому-то из девочек, или Коле — Коля точно всё знает от моих родителей.
Я протягиваю руку, но на прикроватном столике телефона не нахожу.
— Простите, кто-нибудь меня слышит? Вы не могли бы подойти? — мой сипловатый голос неприятно раздражает мне слух, и я непроизвольно морщусь. Голос прожжённой алкоголички, фу, какая гадость.
Не дождавшись ответа, я нащупываю панель с кнопками и нажимаю на первую попавшуюся. Через несколько минут в комнату входит миловидная женщина среднего возраста в белом халате и с улыбчивым лицом.
— Катя, здравствуйте, — она подходит и поправляет капельницу, потом наклоняется ко мне: — Как Вы себя чувствуете? Уже лучше?
— Да, всё хорошо, спасибо. Только очень хочу пить, и у меня болит голова.
— Потерпите минутку, я принесу Вам обезболивающее.
Она выходит и через некоторое время возвращается со стаканчиком воды и небольшой таблеткой:
— Вот, выпейте, пожалуйста.
Она помогает мне приподняться и терпеливо ждёт, пока я сделаю несколько глотков воды.
— Спасибо, — благодарю я её, откидываясь обратно на подушку.
— Скажите, пожалуйста, я же нахожусь в больнице, да? Это же обычная больница, не какое-то там психоневрологическое отделение?
Медсестра улыбается: — Все верно, Вы находитесь в больнице. Вы помните, как попали сюда?
— Нет, — я отрицательно качаю головой, что отзывается тупой болью в висках. — Я совершенно ничего не помню, и меня это немного пугает. У меня ощущение, как будто я в тумане.
— Не волнуйтесь, Ваше состояние вполне объяснимо, у вас огромная шишка на голове. Вы помните что-нибудь о своем несчастном случае?
Несчастный случай… несчастный случай…
И вдруг, в вихре воспоминаний, все появляется. Конечно. Сначала я потеряла сознание в туалете, потом Федя меня вынес на улицу, там я побежала за своей сумкой, и меня задел проезжающий мимо автомобиль, я упала и, по-видимому, неудачно приземлилась.
Боже, Катерина, только с твоей неуклюжестью и могло такое произойти! Должно быть, я действительно ударилась головой.
— Вы знаете, да, я понимаю о каком инциденте идёт речь, — стыдливо вздыхаю я и уточняю: — Вы не подскажете, который сейчас час?
— Уже почти девять часов вечера.
Девять часов вечера?! Я что, проспала почти целые сутки?!
— Меня зовут Снежана, я прикреплена к Вашей палате, поэтому если что-то будет нужно, сразу зовите.
— А я давно сюда попала?
— Вас перевели в эту палату всего несколько часов назад. Вы знаете, мы с Вами уже разговаривали.
— Правда? Как странно, я ничего не помню, — я удивлённо распахиваю глаза. — А что именно я говорила?
— Что-то про отчёты, моделей со скобами на зубах, про то, что все всё узнают и цифровые формулы.
Прекрасно, мало того, что я сама по себе та ещё красавица, так я обсуждаю это с каждым встречным-поперечным. Ещё почти всё о состоянии «Zimaletto» выболтала. Кстати, а где мои брекеты? Я провожу языком по зубам, пытаясь нащупать привычную шершавость, но язык скользит по гладкой поверхности зубов.
— Простите, а где мои брекеты?
— Нужно будет уточнить у доктора, но, скорее всего, их сняли, когда вам делали МРТ, — медсестра отмечает что-то в лежащей на столе медицинской карте. — В любом случае, Вы теперь, кажется, полностью пришли в себя.
Снежана поправляет подушку и прикрывает форточку: — Может я могу Вам ещё что-то принести?
— Да, если можно апельсиновый сок, или в крайнем случае чай, я не знаю, что здесь есть, — в этот момент я вспоминаю, что нахожусь в больнице, а не дома, и немного смутившись решаю поискать деньги.
— Подскажите, пожалуйста, где моя сумка, я бы хотела позвонить родителям.
— Не волнуйтесь, все ваши ценные вещи были спрятаны в надежном месте. Я сейчас принесу, — Снежана улыбается и выходит из палаты.
Я вновь оглядываю комнату и тяжело вздыхаю. Мне совершенно непонятно, в какой больнице я нахожусь, кто меня сюда привёз. Скорее всего родители. Бедный папа, он, наверное, выпил литр валерьянки. Эх, вечно я доставляю родителям хлопоты. В голове неотступно кружится какая-то навязчивая мысль. Как будто я должна была сделать что-то важное, пойти куда-то. Надо срочно попасть домой. Мне завтра рано идти на работу.
Точно! Работа! Я же должна была остаться замещать Андрея Павловича, на время их с Роман Дмитричем и Кирой Юрьевной зарубежной командировки. А я не явилась сегодня на работу! Я подвела своего начальника! Кто же остался вместо меня? Или он не смог уехать и теперь разбирается во всех платёжках и финансовых документах самостоятельно.
Ничего, один день, это ничего страшного, всё поправимо. Я прямо сейчас позвоню Андрею Павловичу и всё объясню, не станет же он меня увольнять сразу. Хотя… если вспомнить тот день, когда я опоздала с бизнес-планом…
Я немедленно пытаюсь сесть, чтобы начать собираться домой, но ужасная боль пронзает мою голову, и мне приходится снова лечь на кровать.
Ай-яй-яй, мамочки! Я, пожалуй, полежу тут до утра, а утром сразу на работу. А то есть большой риск, что меня уволят, да ещё и за прогул. А с моей внешность и с такой записью будет практически невозможно устроиться на новую работу. Ох, как же всё так навалилось. Только мы стали жить по-человечески, папа машину новую в кредит взял. Как же теперь его отдавать?
От боли и новых жизненных трудностей у меня начинает щипать в глазах и по щеке бегут слёзы.
А «НикаМода»? Что с ней делать? Вернее, понятно, что придётся вернуть обратно Жданову, но как же Коля. Он только-только получил возможность зарабатывать. Вот так и рушится жизнь моей семьи, моего друга пока я тут валяюсь без сознания под капельницей и всем прочим. Но, очевидно, никого это не волнует.
А «Zimaletto»? Теперь все узнают, что я подделала отчёт и что на самом деле ситуация в компании сложная, Андрей Павловича снимут с должности, а мне могут ещё и более ужасную запись в трудовую написать «За утрату доверия».
Здорово. Просто чертовски… блестяще.
Слёзы текут ещё быстрее, и, к тому моменты, когда возвращается Снежана, моё лицо выглядит уже совсем заплаканным.
— Боже мой, Катя! — она восклицает, видя, как я вытираю глаза.
— Так сильно болит? Странно, что не подействовала таблетка. - Она протягивает мне стаканчик с апельсиновым соком: — На, выпей прохладный сок, тебе станет полегче. — Спасибо, — я делаю несколько глотков и добавляю: — Нет, не волнуйтесь, головная боль почти прошла, дело не в этом. Всё дело в моей бестолковой жизни. Она абсолютно нелепа как и я сама.
— Ну что, Вы, Катенька, так бывает после травмы, посттравматический синдром, — успокаивающе похлопывает меня по руке Снежана. — На первый взгляд всё может выглядеть плохо, но на самом деле…
— О, поверьте, всё на самом деле плохо. Моя так называемая карьера окончилась раньше, чем началась. Теперь меня уволят с работы с плохой записью в трудовой книжке, мы с родителями не сможем выплатить кредит, у нас почти нет денег. А с такой внешностью как у меня практически невозможно найти хорошую работу. А ещё у меня нет и не предвидится никакой личной жизни, потому что нормальные молодые люди не хотят иметь дело с таким страшилище.
Наступает тишина, и Снежана выглядит сбитой с толку.
— Да, всё это выглядит довольно сложно, — говорит она наконец. — Я верю, что скоро все изменится к лучшему.
— Вот, вчера мой друг Коля сказал примерно это же, что наконец-то всё в нашей жизни всё круто изменилось, — вспоминаю я довольного Зорькина при выходе из банка утром. — И чем же всё закончилось? Я попала в больницу! Так что вряд ли что-то может наладиться.
— Я… не уверена, дорогая, — Снежана беспомощно обводит глазами комнату.
— Каждый раз, когда я думаю, что все налаживается, как становиться хуже! — Я сморкаюсь и, в очередной раз, тяжело вздыхаю. — Как было бы хорошо, если бы хоть раз, как по волшебству всё изменилось и стало хорошо!
— Мы всегда должны надеяться и верить в лучшее, — Снежана сочувственно мне улыбается и забирает у меня стакан из-под сока.
В момент, когда я протягиваю ей стаканчик, я обращаю внимание на свою руки, вернее на ногти. И замираю от удивления. Этого не может быть! Мои ногти всегда были коротко острижены, так как иногда я страдаю манией их обкусывать, или ковырять заусенцы, когда очень нервничаю. Сейчас же они выглядят потрясающе. Длинные, ровные, аккуратные, покрытые бледно сиреневым лаком. Я удивленно моргаю, глядя на них, пытаясь понять, что произошло. Мы же вчера не делали маникюр, нет? Амура могла бы, у неё всегда красивые ногти. Только как могли бы мои ногти так быстро отрасти? А, точно, они из акрила. Вот только когда и как?
— Катя, вот, возьмите Вашу сумочку, — Снежана протягивает мне пластиковый синий больничный пакет. — Я пойду, мне нужно проверить других пациентов. Если что-то будет нужно, то зовите.
— Спасибо.
Наконец-то я смогу позвонить родителям или Коле и получить ответы на все свои вопросы.
Я аккуратно снимаю скотч и вынимаю сумку. При виде её у меня округляются от удивления глаза, но в следующем мгновение наступает разочарование. Это не моя сумка! В такую никакой финансовый отчёт не поместится! Даже не имея дизайнерского образование и fashion чутья, я понимаю, что это очень дорогая брендовая сумка. Красивого светло-коричневого цвета из кожи рептилий, с плотными укороченными ручками, закреплёнными позолоченными круглыми кнопками, явно не на плечо. На передней стороне красуется красивый замок, тоже отделанный кнопками. Около замка виднеется название бренда — PRADA. И что-то мне подсказывает, что это не подделка. Я разочарованно опускаю сумку на пол у кровати. Порыв заглянуть внутрь я пресекаю сразу: лазить по чужим вещам не хорошо.
Я хочу позвать медсестру, чтобы объяснить, что она ошиблась и принесла мне мою сумку, но вспоминаю, что у неё есть и другие пациенты. Ладно, сейчас какая-то богатая девушка обнаружит у себя мою сумку, и Снежана вернётся обменять.
А может вчера было несколько происшествий и меня перепутали с другим человеком? Я очередной раз обвожу глазами палату. Да, похоже на это, комната выглядит очень аккуратно, на противоположной стене телевизор, небольшой столик, занавески на окнах. И лежу я одна в ней. Здесь вообще только одна кровать стоит. Кто я и кто они, меня явно ждёт общая палата в лучшем случае на четверых.
Впрочем, почему бы и не воспользоваться и не поспать немного, пока не обнаружили подмену.

_________________
You will never know what you are capable of if you are afraid. Bodo Shafer

Заинтриговали однако...

Автору

_________________
Уезжают таланты, творцы и умы,
едут люди отменно отборные.
И останутся там, как у всякой тюрьмы,
надзиратели и поднадзорные.

И. Губерман

Интересненько! Автору

_________________

bkol,спасибо Заинтриговали,автор. Пока тревожно как-то. Жду продолжения.

Неужели на этот раз Катя потеряла память?
Проду - ну очень пожалуйста! )))

_________________
"Я... боюсь художников. Очень уж легко их брата обидеть, проще, чем коту на хвост наступить." (с) МФ.

Девочки, благодарю вас за проявленный интерес!

_________________
You will never know what you are capable of if you are afraid. Bodo Shafer

Глава 2.

Я просыпаюсь и обнаруживаю, что сквозь задёрнутые шторы пробиваются полоски утреннего света. Стакан апельсинового сока стоит на тумбочке, а Снежана суетится в углу палаты. Капельницы уже нет, и я чувствую себя намного лучше.

— Доброе утро, Снежана, — здороваюсь я хриплым голосом. — Который сейчас час?

Она оборачивается, на её лице выражение удивления:

— Вы меня помните?

— Конечно, — уверенно отвечаю я. — Мы же познакомились прошлой ночью. Мы даже поговорили немного, вы ещё меня утешали.

— Превосходно! Это означает, что Вы вышли из посттравматической амнезии, — видя мое удивление она добавляет, улыбаясь: — Не переживайте! Очень часто пациенты после травмы головы находятся в замешательстве.

Инстинктивно я подношу руку к голове и нащупываю повязку. Вау. Должно быть, я, действительно, конкретно приложилась об асфальт.

— У Вас всё будет хорошо, Вы быстро восстанавливаетесь, — она похлопывает меня по плечу.

Раздается стук в дверь. Она открывается, и входит слегка полноватая, невысокая женщина немногим за пятьдесят. У неё серо-голубые глаза и светлые волосы чуть выше плеча, уложенные в аккуратную причёску. В её ушах красуются большие серьги из плоского натурального камня. На ней незнакомое бежевое пальто чуть ниже колен. На шее красивый тёмно-синий шарф, в руках она держит плотный пакет. Её зовут Елена Александровна Пушкарёва и это моя мама?.. Я имею в виду, я на девяносто девять процентов уверена, что это она. Я даже не знаю, почему я колеблюсь.

— Здравствуйте, Снежана, — вежливо здоровается она с медсестрой. — Я тут принесла домашних пирожков Вам, перекусите вместе с другими медсёстрами. Вот, возьмите.

Она протягивает пакет медсестре, который та берёт с благодарностью.

Ладно, это определенно мама.

— Здесь так хорошо топят, — она снимает пальто, под которым она одета в тонкий голубой жакет, на вид очень мягкий и уютный и тёмную юбку. — Скажите, как моя девочка?

Она настороженно бросает взгляд на кровать, и, словно остерегаясь увидеть что-то ужасное, поворачивается к Снежане.

Медсестра улыбается:

— Кате сегодня намного лучше. Она гораздо менее сконфужена, чем была вчера.

— Слава богу! — мама немного понижает голос, и промокая платком уголки глаз добавляет: — Вчера мне было так тяжело, разговор с ней походил на разговор с сумасшедшей или каким-то… умственно отсталым человеком.

— Катя не сумасшедшая, — спокойно говорит Снежана, — и она понимает всё, что Вы говорите.

По правде говоря, я почти их не слушаю. Я не могу оторвать взгляда от мамы. Что с ней не так? Она выглядит по-другому. Стройнее или просто осунулась? И вроде как… старше. Да и одежда незнакомая, хотя, в отличие от меня, мама всегда красиво одевалась.

Когда мама подходит ближе и свет из окна падает на её лицо, я замечаю, что у неё под глазами синяки, но это объяснимо, она наверняка не спала эти две ночи, за меня переживала.

А вдруг она больна?

Нет, ерунда, она бы мне сказала. На самом деле, моя мама очень сильная духом женщина. Их с папой жизнь помотала по городам и весям, но она никогда не унывала, поддерживала папу, находила какую-то подработку.

Но, честно говоря, она, кажется, постарела за одну ночь. Надо будет уговорить её сходить к врачу и сдать анализы.

— Ой, Катюша, дорогая, — она кладёт пальто на кресло, подходит ко мне и берёт меня за руку. — Это я, Катенька, твоя мама.

Она наклоняется, слегка приобнимает меня и целует в щёку. Я вдыхаю такой знакомый аромат её любимых духов, смешанный с родным запахом домашнего уюта, и у меня на глазах появляются слёзы. Я и не осознавала до этого момента, насколько я себя чувствовала одинокой.

— Привет, мам, — я обнимаю её в ответ. — Прости меня, пожалуйста, что так напугала вас с папой. Я больше так не буду.

— Ну что ты, родная, что-ты, — она отстраняется и садится на стул рядом с моей кроватью, при этом выглядит обрадованной, но удивлённой. — Как хорошо, что ты пришла в себя.

— Ну, конечно, мам, не переживай. Я решу все проблемы и свои, и ваши с папой, я никогда не оставлю вас.

— Да-да, Катя, не волнуйся, мы очень тебе благодарны с папой, ты о нас так заботишься, — она тяжело вздыхает и грустно смотрит на меня.

— Мамочка! — у меня щемит в сердце от такой отстраненной и непривычной мамы. Я понимаю, что она сердится на меня за мой поход в клуб, за то, что я много выпила, что попала в больницу и подвела их. — Смотри, со мной всё уже хорошо, да?

— Да, Катя, я вижу, что ты уже пришла в себя. Я очень соскучилась.

— Мам, прекрати, мы же часто видимся. Мам, а папа ещё сердится на меня, да? Не хочет меня видеть?

Было непривычно, что мама пришла одна. Папа, похоже, очень разозлился. А может просматривает газеты и ищет работу. И всё из-за меня!

— Ну, что ты, детка, — наконец-то я вижу лёгкую улыбку на мамином лице, — он уже и не злится. Простит он тебя, ну как же.

— Мам, как только я выпишусь отсюда, я сразу пойду на работу, всё там объясню, решу, да?

— Да-да, и как же незаметно работа стала для тебя на первом месте, — мама тяжело вздыхает.

— Ах, да, смотри, что у меня есть, — она достаёт из сумочки открытку и ставит её на столик. — Почитаешь потом, это от Алексея и Наташи.

— От кого?

— От наших соседей, вернее от сына наших соседей и его жены.

Я оторопело смотрю на открытку, и прокручиваю в уме всех наших соседей, ни у кого из них нет сына по имени Алексей. Соседка Наташа есть, да, но она возраста моей мамы, тётя Наташа.

— Мама…

— Они желают тебе скорейшего выздоровления, — продолжает она говорить, не слыша меня. — Они спрашивали у меня что-то про поездку в горы, кататься на лыжах. Но, ничего, подождут твоего выздоровления со своими вопросами, да?

Кататься на лыжах? Я не умею кататься на лыжах. Я неуклюжая.

— Мама, о чём чем ты говоришь?

— Так, девочки, — в палату возвращается Снежана, — сейчас будет осмотр, доктор уже заканчивает с пациентом в соседней палате и идёт сюда.

Мой желудок сжимается. О боже, у мамы что-то с памятью. Она начинает путать имена и события. Неужели она так переволновалась за меня, что это отразилось на её мышлении. Мне нужно будет проконсультироваться по её поводу с врачом.

— Я вернусь позже с твоими любимыми мужчинами, — говорит она, вставая, подхватывая пальто и направляясь к двери.

Мои любимые мужчины? Это она о ком? О папе и Коле? Тогда почему мои, а не наши?

— Хорошо, мам, — я счастливо улыбаюсь, — я буду вас ждать.

Я беру со столика стакан сока и задумчиво делаю пару глотков. Встреча с мамой была какой-то странной, я никак не могу понять почему. Может быть это возрастное? Хотя, каждый человек порой думает, что его мама немного странная.

Мои размышления прерывает стук в дверь, и входит моложавый врач с рыжеватыми волосами, за которым следуют ещё два человека в медицинской одежде.

— Здравствуйте, Екатерина, — говорит он в приятной, оживленной манере. — Я Ваш лечащий врач, Марк Ильич, и Вы находитесь в неврологическом отделении в больнице им. Склифосовского. Со мной два ординатора, Эдуард и Алёна, надеюсь Вы не против. Сами понимаете, это наши подрастающие специалисты. Скажите, как Вы себя чувствуете?

— Прекрасно! За исключением того, что моя правая рука чувствует себя немного странно, — признаю я. — Как будто я отлежала её, и она не работает должным образом.

Я поднимаю руку, чтобы показать врачу, и непроизвольно восхищаюсь своим потрясающим маникюром. Я должна прояснить у девочек кто и как мне его сделал.

— Не удивительно, на неё пришёлся сильный удар, — кивает доктор и аккуратно прощупывает руку. — Нужно будет уделить ей побольше внимания, возможно, Вам понадобится дополнительная терапия. Но, сначала, я собираюсь задать вам несколько вопросов. Не удивляйтесь, пожалуйста, если некоторые из них покажутся вам глупыми и очевидными.

Он одаривает меня профессиональной улыбкой, и у меня такое чувство, что он говорил всё это уже тысячу раз.

— Вы можете назвать свое имя?

— Меня зовут Екатерина Пушкарёва, — быстро отвечаю я.

Марк Ильич кивает и ставит галочку в опросном листе.

— Вы помните дату Вашего рождения?

— Да, я родилась двадцать первого декабря тысяча девятьсот восемьдесят первого года.

— Очень хорошо.

Он делает еще одну пометку.

— Итак, Екатерина, Вы были за рулём, когда разбили свою машину и Вы ударилась головой о боковое стекло водительской двери. У Вас был небольшой отёк мозга, но, похоже, Вам очень повезло. Однако мне всё ещё нужно провести небольшую проверку.

Он поднимает свою ручку.

— Взгляните, пожалуйста на кончик этой ручки, я буду двигать её из стороны в сторону, Вам нужно следить за её движением глазами.

Врачи никогда не позволяют пациентам вставить хоть пару слов, не так ли?

— Извините меня! — Я машу ему рукой. — Я боюсь, что Вы перепутали меня с кем-то другим. Я не разбивала никакую машину.

Доктор хмурится и переворачивает несколько страниц в своей папке.

— Здесь говорится, что пациент попал в дорожно-транспортное происшествие.

Он оглядывает комнату в поисках подтверждения.

Почему он спрашивает у них? Откуда они могут знать? Какой-то странный и подозрительный доктор. Я, тот человек, с кем это случилось!

— Ну, они, должно быть, записали всё неправильно. Понимаете, мои родители очень нервничали, они всегда за меня чрезмерно переживают и опекают, — твердо говорю я. — Я была в клубе со своими подругами, мы выпили немного лишнего, признаю. Потом, на улице, я уронила свою сумку, пока я её поднимала, меня задела проезжающая мимо машина, потому и рука болит. Я упала, ударилась головой. Вот что произошло на самом деле. Я хорошо это помню.

Марк Ильич и Снежана обмениваются озадаченными взглядами.

— Я уверена в том, что было дорожно-транспортное происшествие, — бормочет Снежана. — Две машины, бок о бок. Я была внизу в приёмном отделении и видела, как привезли пострадавших: Екатерину и другого водителя. Насколько я помню, он отделался всего лишь переломом руки.

— Я не могла попасть в автомобильную аварию, — я стараюсь сохранять терпение, но мне очень хочется поскорее закончить этот допрос и позвонить в «Zimaletto» и Коле. — Всё дело в том, что у меня нет машины, а мой папа никогда не даст мне управлять своей. Да и прав у меня нет. Я и водить-то не умею, папа мне никогда не позволял даже думать об этом.

Сказать по правде, я хотела научиться водить машину, даже как-то записалась на курсы вождения вместе с Колей. Но папа об этом узнал и очень ругался. Впрочем, я согласилась с ним быстро и без споров: куда с моей невнимательностью и неуклюжестью ещё и за руль. Да и потом, я живу в Москве, у нас прекрасно развит общественный транспорт — так и дешевле, и спокойнее. Хотя, я понимаю, что когда-то мне придётся сдать на права, папа не молодеет, в будущем нужно будет их с мамой куда-то подвозить, на дачу, например.

— Вы уверены, что у вас нет… — врач переворачивает страницу и, прищурившись, смотрит на надпись. — Lexus IS250?

— Lexus? — Я фыркаю от смеха. — Вы серьезно?

— Но здесь написано…

— Послушайте, пожалуйста, — я прерываю его так вежливо, как только могу. — Я расскажу Вам, сколько зарабатывают двадцатитрехлетние персональные ассистенты, хорошо? А Вы мне потом скажите, могу ли я позволить себе такую машину как Lexus или что-то подобное.

Марк Ильич открывает рот, чтобы ответить, но его прерывает одна из ординаторов, Алёна, которая похлопывает его по плечу. Она что-то показывает в моей карте, и доктор снова открывает рот от удивления. Его глаза встречаются со взглядом ординатора; она поднимает брови, смотрит на меня, затем снова указывает на бумагу. Они выглядят смешно, как артист с суфлёром, оба из которых забыли слова.

Марк Ильич подходит ближе ко мне и пристально смотрит на меня с серьёзным выражением лица. Мой желудок сжимается от страха и неизбежности. Я видела такое выражение лица. Я знаю, что оно может означать. Сейчас он скажет: «Катя, мы сделали МРТ и увидели то, чего не ожидали обнаружить». Конечно, это что-то могло бы быть чем-то незначительным, но увы. Это никогда не бывает пустяком, не так ли? Иначе зачем бы устраивать вот такое шоу?

— Со мной действительно что-то не так? — говорю я почти агрессивно, пытаясь подавить внезапную дрожь от ужаса в моём голосе. — Просто скажите мне, наконец-то, хорошо. Зачем тянуть?

Мой разум уже перебирает возможные варианты. Рак. Больное сердце. Я потеряла какую-то часть тела. Украдкой я ощупываю себя сквозь одеяло.

— Катя, я хочу задать Вам еще один вопрос, — голос доктора становится мягче. — Вы можете сказать мне, какой сейчас год?

— Какой сейчас год? — Я ошеломленно смотрю на него.

— Ну, не волнуйтесь, нет никакой катастрофы, — успокаивающе говорит он. — Просто скажите мне, какой, по-Вашему, сейчас год. Это одна из наших стандартных проверок.

Я перевожу взгляд с одного лица на другое. И прихожу к выводу, что со мной решили сыграть какую-то шутку, но я не могу понять, какую. Это, явно, розыгрыш, всё это, и VIP палата, и ногти, и машина. Но кому это понадобилось? За всем этим явно стоит не бедный человек. Надо быстрее прекращать этот цирк и бежать на работу.

— Ладно, я отвечу. Сейчас октябрь 2005 года, —говорю я наконец.

В комнате царит странная тишина, как будто все затаили дыхание.

— Хорошо, — Марк Ильич садится рядом со мной на кровать. — Катя, возможно, Вам покажется это странным, но сегодня 17 октября 2008 года.

На его лице абсолютно серьёзное выражение, да и все остальные тоже кажутся совершенно серьезными. На мгновение я принимаю их слова на веру и пугаюсь, но затем, с приливом облегчения, я понимаю, что это, действительно, розыгрыш! Актёры прекрасно играют свои роли, и не подкопаешься. Я почти поверила!

— Ха-ха-ха, — я закатываю глаза. — Как смешно. Это кто же вас нанял? Генка с нашего двора? Гадко подшучивать у него в крови. Только денег у него на это нет. Маша? Шура? Амура? Да нет, девочки на это не способны! А, я догадалась, это Кира Юрьевна так мне решила отомстить. Она может, и денег у неё куры не клюют.

— Я не знаю никого по имени Генка или Кира Юрьевна, — отвечает доктор, не отрывая от меня серьёзного взгляда. — И, к сожалению, я не шучу.

— Он совершенно серьезен, Катя, — вмешивается один из ординаторов. — За окнами 2008 год.

— Но… это же будущее, — говорю я глупо. — Вы хотите сказать, что изобрели машину времени?

Я заставляю себя немного рассмеяться, но никто больше не присоединяется.

— Катя, это наверняка является для тебя большим шоком, — ласково говорит Снежана, кладя руку мне на плечо. — Но это правда. Сейчас октябрь 2008 года.

Я чувствую, как будто моя голова раскалывается на две части, и эти две части теряют связи между собой. Я слышу, что они говорят, но это просто смешно. Вчера был 2005 год. Как мы могли перепрыгнуть через три года?

— Послушайте, это не может быть 2008 год, — выдавливаю я из себя, стараясь не выдать, насколько я напугана. — Сейчас 2005 год. Зачем Вы делаете из меня дурочку.

— Не пугайтесь, — говорит Марк Ильич, бросая предупреждающие взгляды на остальных. — Давайте не будем торопиться. Почему бы Вам не рассказать нам, что Вы помните из последних событий?

— Ладно, что же, — я протираю костяшками пальцев глаза. — Последнее, что я помню, это то, как вчера вечером мы гуляли с подругами с работы. Вечер четверга. Мы пошли в клуб, после показа новой коллекции в «Zimaletto», а потом мы вышли на улицу, я пыталась поднять свою сумку, меня задела проезжающая машина. Очнулась я уже здесь, в больнице. Это произошло 14 октября 2005 года. — мой голос дрожит. — Я точно знаю дату, потому что я личный помощник президента компании, да и даты показов я все хорошо помню. Более того, я должна была с сегодняшнего дня исполнять обязанности президента компании, а я не вышла на работу, потому что застряла здесь!

— Катерина, всё это произошло более трёх лет назад, — мягко говорит Снежана. — Вы вспоминаете не тот несчастный случай.

Она кажется такой уверенной. Они все кажутся такими уверенными. Паника поднимается во мне, когда я смотрю на их лица. Сейчас 2005 год, я знаю, что это так. Это 2005 год.

— Что еще Вы помните? — спрашивает доктор. — Если мы вернёмся к той ночи.

Я не знаю, — говорю я, защищаясь. — Я была у нотариуса с Колей, по личным вопросам. Андрей Павлович очень нервничал…

— У Вас нет ощущения, что память затуманена?

— Немного, — неохотно признаю я, подумав.

В дверь вошла ординатор Алёна, по-видимому, она выходила из палаты. Она принесла несколько журналов и газету. Она подходит к кровати и смотрит на доктора.

— Могу я показать?

— Да, — он кивает. — Это хорошая идея.

— Посмотрите, Катя, — она показывает мне журнал «Нейрохирургия». На его обложке внизу под центральной фотографией исторического здания крупным шрифтом напечатаны цифры 2008. Я дрожащими руками беру журнал, и тупо уставившись на него, обвожу цифру пальцами.

— Или вот, посмотрите газету «Аргументы и факты». Это последний выпуск от 15 октября, — она протягивает мне газету и указывает на строку с датой вверху. — Полистайте внимательно.

Я испытываю сильный шок, когда читаю наверху: № 42 (1459) 15–21 октября 2008 г. Но я ведь это же просто цифры, да? Любой может набросать на компьютере и распечатать в издательстве. Это ничего не доказывает. Я пробегаю глазами страницу и вижу знакомые фамилии. Ю. Стоянов — ну это актёр, мама с ним смотрела пару фильмов. Так Джигарханян — туда же. Нобелевка — понятно. Т. Голикова — её я знаю, она заместитель министров финансов, конечно, я её знаю. Я же экономист и читаю экономические журналы. А вот и посмотрим, что изменилось в финансовой сфере. Я судорожно переворачиваю страницы и замираю от удивления. Т. Голикова уже министр здравоохранения и социального развития. Это шутка такая, да? Разозлившись, я решаю не читать статью и возвращаюсь на главную страницу. А. Костенюк — что-то знакомое, то ли знаток, то ли шахматист. Пойду ниже. Европа, выборы в регионах, президент… Постойте, постойте, как это Дмитрий Медведев — президент России?!

У меня по спине пробегает внезапный холодок. Нет, нет, читаю дальше. Исторические парадоксы… Зарубежье… Накануне эпидемии… Какие эротические тайны скрывает обыкновенная жвачка? А правда, какие? Я начинаю пролистывать до пятьдесят четвёртой страницы, чувствуя незнакомое любопытство и возбуждение. Пролистав половину, я останавливаюсь. Погоди, Екатерина, когда это тебя стали волновать такие темы? Лучше вернуться назад к статье с Голиковой. Но пролистываю наспех далее. Дохожу до страницы о кино. На весь разворот Хабенский. Вот, его я тоже знаю, папа очень любит смотреть сериал «Убойная сила», он уже пять лет идёт. С интересом разглядываю страницу. «Адмирал: кино с прицелом в Голливуд.»

— Подождите, — наконец не выдерживаю я и обращаюсь к медицинскому персоналу. — Это что такое? Только недавно же вышел фильм «Статский советник», Коля меня три раза заставил его посмотреть.

— Да это когда было, — махнул рукой ординатор Эдуард. — Сто лет назад, все уже о нём забыли. Уже два мини-сериала по этим книгам сняли.

— А как же «Убойная сила»? — уточняю я, пытаясь собраться с мыслями.

— Так Хабенский давно перестал там сниматься. Он сейчас больше по фильмам, очень востребованный актёр. Даже снялся в фильме «Ирония судьбы». Тоже с Боярской как и в Адмирале, — с воодушевлением и влюблённым взглядом на фото актёра говорит Снежана.

— «Ирония судьбы» какая? — оживляюсь я. — Про Ипполита? Вот мама обрадуется. Всегда на новый год смотрит этот фильм.

— Я думаю Ваша мама его уже посмотрела, и не раз. Меня, правда, сначала немного огорчило, что главные герои не остались вместе…

— Подождите, Снежана, не рассказывайте ей, пусть сама посмотрит. Да и новый год скоро, — не даёт ей договорить Алёна.

Они продолжают препираться, обсуждают фильмы и роли, но я их больше не слышу. Я смотрю на газету в руках, пока она не начинает прыгать у меня перед глазами. Вот почему ничто не имело смысла. Это не мама была с проблемами мышления, это я.

— Значит, я лежала здесь в коме, да? — Я с трудом сглатываю. — Три года?

Я не могу в это поверить. Я стала девушкой в коме. Кома-девушка, так теперь меня будут все называть и надсмехаться. Все ждали, когда я проснусь, целых три года. Бедные родители, теперь понятно, почему мама была такой несчастной и отстранённой. А папа? А Коля? Мир продолжает существовать без меня. А «Zimaletto»? Даже страшно представить, чем всё закончилось. Бедный Андрей Павлович. Хотя о чём это я, он уже давно женат на Кире Юрьевне. Они живут счастливой жизнью, наверное, и дети у них есть.

Но Марк Ильич качает головой:

— Катерина, вовсе нет. Всё обстоит немного по-другому, — он забирает у меня из рук газету, и я сосредотачиваюсь на его словах. — Вас приняли всего четыре дня назад.

Что?

Так всё. Достаточно. Я больше не могу с этим справляться. Я попала в больницу пять дней назад, в 2005 году, но сейчас, как по волшебству, 2008 год? Где мы, ураган занёс меня в Изумрудный город?

— Я не понимаю! — беспомощно говорю я, упрямо складывая руки на груди в защитном жесте. — У меня галлюцинации? Я что, сошла с ума?

— Нет! — решительно говорит доктор. — Катерина, я думаю, что Вы страдаете от того, что мы называем ретроградной амнезией. Это состояние, которое обычно возникает после травмы головы.

Он продолжает объяснять, сыпет медицинскими терминами, но его слова не откладываются должным образом в моём мозгу. Когда я оглядываю персонал, я внезапно чувствую подозрение. Они выглядят фальшивыми. Это ведь не настоящие медицинские работники, не так ли? Это не настоящая больница?

— Я поняла! Вы украли мою почку? — Резко прерываю я его речь. Мой голос срывается на паническое рычание. — Что Вы со мной сделали? Вы не можете держать меня здесь. Немедленно отдайте мне телефон, я должна позвонить в полицию!

Я отбрасываю одеяло и пытаюсь выбраться из постели.

— Катерина, — Алёна останавливает и держит меня за плечи. — Никто не пытается Вам навредить. Марк Ильич говорит правду. Вы потеряли память и пребываете в замешательстве.

— Это естественно паниковать, верить, что существует какой-то заговор. На Вашем месте я, скорее всего, тоже бы вёл себя аналогично. Но, мы говорим вам правду, — доктор твердо смотрит мне в глаза. Вы забыли часть своей жизни, Катя. Вы просто забыли. Вот и всё. Это временно.

Мне хочется плакать. Но я вспоминаю, что моя фамилия Пушкарёва, а значит никаких слёз, только трезвый расчёт. Но я не могу сказать, лгут ли они. А если всё это какой-то грандиозный трюк? Должна ли я доверять им или бежать? У меня голова идет кругом от замешательства.

И вдруг я замираю. Я обвожу взглядом комнату, смотрю на самые дальние стены, уголки, картину на стене. И вижу. Понимаете, я всё вижу! Ясно и чётко. Без очков!!! Да, мне говорили, что можно улучшить моё зрение, сделав операцию на глаза, возможно, и не одну. Но это стоило космических денег.

— Катя, с Вами всё в порядке? — спрашивает Марк Ильич.

Я не могу ответить. Я аккуратно провожу рукой по глазам, в надежде найти линзы, которые объяснят моё хорошее зрение, но, конечно, их там нет.

Сердце колотится, я медленно опускаю взгляд на свои руки и начинаю их внимательно осматривать — ухоженные. Дело не только в ногтях, которые, как я теперь понимаю, вовсе не акриловые, а мои, самые натуральные, и они никак не могли вырасти такими длинными за пять дней. Но также и в гладкости слегка загорелой кожи, на которой видны светлые участки от колец. А я никогда не носила кольца!

— Вы говорите, — я прочищаю свое охрипшее горло, — Я потеряла три года своей памяти.

— Ну, трудно быть точным, но именно так это выглядит на данный момент, — доктор облегчённо кивает головой, видя, что я начинаю принимать действительность.

— Могу я еще раз посмотреть газету, пожалуйста? — Мои руки дрожат, когда я беру её у Алёны. Я переворачиваю страницы, и на каждой из них внизу страницы одна и та же дата — октябрь 2008 года.

Это действительно 2008 год. Что означает, что я должна быть…

О мой Бог. Мне двадцать шесть лет. Вот-вот исполнится 27.

Я совсем старая…

_________________
You will never know what you are capable of if you are afraid. Bodo Shafer

Так что же случилось с Катей? Пока только можно строить догадки,как она оказалась там,где оказалась. Автор,спасибо,

Спасибо за проявленный интерес к истории.
На самом деле всё действительно было как и написано, Катя попала в аварию, но вот события за три года будут восстанавливаться постепенно.

_________________
You will never know what you are capable of if you are afraid. Bodo Shafer

Глава 3.

Мне приготовили чашку хорошего крепкого чая. Потому что это поможет вылечить
амнезию, не так ли, чашка чая?
Нет, прекрати это, Катя. Когда ты стала такой язвительной и ядовитой? Нужно быть благодарной за всё. По крайней мере, чашка чая — это что-то реальное.
Пока Марк Ильич рассказывает о неврологических обследованиях и компьютерной томографии, мне каким-то образом удается держать себя в руках. Я спокойно киваю, как бы говоря: «Да, без проблем. Я всё понимаю, меня всё устраивает». Но внутри я схожу с ума. Правда продолжает выливаться на меня как из ушата холодной воды, снова и снова.
Когда, наконец, врача вызывают к другому пациенту, я испытываю огромное облегчение. Я больше не могу с ним разговаривать на медицинские темы. Я делаю ещё пару глотков чая и откидываюсь на подушки.
Снежана закончила своё дежурство и ушла домой, со мной осталась Алёна. Она продолжает делать пометки в моей карте, потом поднимает глаза на меня.
— Как Вы себя чувствуете?
— Очень, очень странно, — я пытаюсь улыбнуться.
— Могу себе представить, — она сочувственно улыбается в ответ. — Хотя нет, не могу. В любом случае, не торопите себя. Вашему мозгу нужно время, чтобы перегрузиться и принять действительность.
Она сверяется со своими часами и записывает время.
— Скажите, а утраченные воспоминания всегда возвращаются? — отваживаюсь
спросить я.
— Да, в таких случаях как Ваш практически всегда, — она ободряюще кивает.
Я крепко закрываю глаза и пытаюсь отбросить свои мысли назад так сильно, как
только могу. Ожидая, что мой мозг, моя память зацепится за что-нибудь. Но там ничего нет. Просто чёрная дыра.
— Алёна, расскажите мне о 2008, — я открываю глаза. — Уже решили проблему
глобального потепления? Научились полностью лечить онкологию?
Алёна пожимает плечами: — Пока нет.
За три года могло и больше всего произойти, мир мог бы и дальше продвинуться. Честно говоря, 2008 год меня немного не впечатлил.
— Давайте, я принесу Вам завтрак. Что бы Вы хотели? Кашу, омлет, блинчики, фрукты?
— Эм… блинчики, пожалуйста. Большое спасибо.
Я достаю с прикроватного столика ещё пару газет, чтобы ознакомиться с реальными событиями.
— Подождите, какие фрукты? Блинчики? — встрепенулась я. — В больницах за три
года так улучшился сервис? А как же диетическая каша на воде.
Я лежала как-то в больнице лет в шестнадцать — семнадцать с подозрением на аппендицит, не самое приятное воспоминание.
— Нет, к сожалею, питание в больницах осталось примерно на том же уровне, —
улыбается она. — Вы в коммерческой палате.
Коммерческая? Это VIP? Но я не могу себе этого позволить!!!
— Я пока налью Вам ещё одну чашку чая, — я наблюдаю, как она берет хороший заварной чайник и начинает наливать.
— Но, я не могу позволить себе всё это, — говорю я смущаясь. — Простите, я не знаю, почему я нахожусь в этой шикарной комнате. Меня должны были отвезти в обычную общую палату.
— Всё это покрывается вашей частной медицинской страховкой, — успокаивает она меня. — Не волнуйтесь.
— О, — говорю я, растерянно. — Точно.
Я оформила частную медицинскую страховку? Ну, конечно, я могу себе это позволить. Сейчас мне двадцать шесть лет.
Мне двадцать шесть лет. Я другой человек. Я больше не я.
Я имею в виду, очевидно, что я всё ещё остаюсь собой. Но мне двадцать шесть лет. Кто бы это, чёрт возьми, ни был. Я вглядываюсь в свою двадцатишестилетнюю руку, как будто ищу подсказки. Кто-то, кто может позволить себе частную медицинскую страховку, очевидно, делает хороший маникюр, и…
Подождите минуту. Я медленно поворачиваю голову и снова сосредотачиваюсь на
PRADA из кожи рептилий.
Нет. Это невозможно. Эта дизайнерская сумка стоимостью не тысячу, а десять,
а может и двадцать тысяч рублей не могла быть моя…
— Алёна, — я непринуждённо улыбаюсь, — Вы как думаете, эта сумка моя?
— Думаю, что да, — Алёна кивает. — Давайте я проверю.
Она открывает сумку, достает небольшой кожаный кошелёк в стиле сумки и
открывает его.
— Да, это Ваше, — она разворачивает кошелёк, чтобы показать платиновую карту
ВТБ с надписью Ekaterina Pushkareva поперёк.
Я замираю на несколько мгновений. Это моя платиновая банковская карта. Это моя сумка.
— Но сколько же надо для этого зарабатывать, — бормочу слабым голосом.
— В любом случае, это Ваше, — улыбается Алёна.
Я осторожно беру сумку в руки, едва осмеливаясь прикоснуться к ней.
— Получается, я действительно попала в автомобильную аварию? — Я поднимаю
глаза, внезапно желая узнать о себе все, все сразу. — Я действительно была за рулем? В Lexus?
— Очевидно? — заметив моё недоверчивое выражение лица, она уточняет: —
Значит, в 2005 году у Вас не было Lexus?
— Да я даже водить не умею!
Когда я научилась водить машину? Ради Бога, с каких это пор я вдруг начала позволять себе дизайнерские сумки и автомобили марки «Lexus»?
— Посмотрите, что ещё лежит в Вашей сумке, — предлагает Алёна. Может это
освежит Вашу память.
— Точно. Хорошая идея.
У меня трепещет в животе, когда я открываю сумку. Изнутри поднимается запах
кожи, смешанный с какими-то незнакомыми духами. Я протягиваю руку — и первое,
что достаю, — это крошечная позолоченная пудреница Dior. Я сразу же открываю
его, чтобы взглянуть на своё лицо.
— У Вас было несколько порезов на лице, Катя, — быстро говорит Алёны. — Не
пугайтесь — они заживут.
Когда я встречаюсь со своими собственными глазами в крошечном зеркале, я чувствую внезапное облегчение. Это всё еще я, даже если у меня огромная ссадина
на щеке. Правда, немного непривычно без очков, но всё же. Я поворачиваю зеркало, пытаясь получить хороший обзор, и вздрагиваю, когда вижу повязку на своей голове. Я наклоняю его еще ниже: там мои губы, с небольшой, но глубокой царапиной около левого уголка. И зубы! Ровные и без брекетов они придают моему лицу очарование.
— А здесь есть где-то побольше зеркало? — уточняю я.
— В ванной есть одно, — ординатор подошла поближе и протянула мне руку. —
Давайте, я Вас провожу, это хорошая идея — подвигаться, размять ноги.
Я поднимаюсь с высокой металлической кровати. Мои ноги подкашиваются, но я ухитряюсь доковылять до смежной ванной. Над раковиной висит большое вертикальное прямоугольное зеркало. Я осторожно заглядываю в него.
Это я?
В отражении на меня смотрит незнакомая девушка с моими глазами и зубами, но
это всё, что я могу узнать. Растрепавшиеся длинные волосы, шелковистые на ощупь, каштанового оттенка выглядят здоровыми. А где мои жидкие безжизненные прядки, которые я убирала в хвостики или в пучок?
Даже порезы на лице, бинт на голове меня совершенно не портят. Цвет лица с непривычным лёгким загаром. А где же синева и бледность от переработки и просиживания в каморке?
Я рассматриваю свои руки и ноги — на них тоже ровный загар. Ноги в пижамных шортах смотрятся более стройными и мускулистыми что ли. На ногтях сделан аккуратный педикюр.
— Это не то, как я выгляжу, — я указываю на свое отражение.
Я закрываю глаза и представляю себя прежней, просто чтобы убедиться, что не
схожу с ума.
— Что изменилось? — Алёна с любопытством смотрит на мое отражение.
— Всё, — я делаю глубокий вдох. — Я выгляжу такой… сияющей.
— Сияющей? — она смеется.
— Мои волосы, мои ноги, мои зубы, — я улыбаюсь и разглядываю свои зубы.
Потом поворачиваюсь вправо и влево. — Я выгляжу теперь не хуже Клочковой, Киры
Юрьевны или даже моделей.
— Но в этом нет ничего удивительного, — улыбается ординатор.
— Просто Вы не знаете каким страшилищем я была. Отвратительное зрение за
толстыми стёклами старомодных очков. На зубах металлические брекеты, которые я
носила так долго, что сейчас мне их не хватает. Жидкие волосы. И бледный,
синие-зелёный цвет кожи.
— Трудно представить.
— И я похудела, и моё лицо изменилось, я не уверена точно, как.
Я просматриваю свои черты, пытаясь разобраться в этом. Мои брови тонкие и изогнуты красивой дугой. Губы… может и с ними что-то сделали? Хотя нет, это от отсутствия брекетов.
Я отрываюсь от зеркала и выхожу в комнату, от всего увиденного у меня кружится голова.
— Поаккуратнее, — предупреждает Алёна, спеша за мной. — Ваш организм подвергся большому стрессу, несколько дней Вы пролежали без сознания. Лучше делать медленные шаги.
Не обращая на неё внимания, я хватаю сумку Prada и начинаю вытаскивать из неё вещи, внимательно изучая каждый предмет. Боже, только посмотрите на это барахло! На ключах брелок с Эйфелевой башней, солнцезащитные очки от Cartier, блеск для губ MAC.
Я натыкаюсь на ежедневник Bruno Visconti, тоже под змеиную кожу (что со мной не так? Когда я стала любителем рептилий?). Мгновение я колеблюсь, собираясь с духом, затем открываю его в надежде получить ответы на все свои вопросы. Вздрогнув, я вижу свой собственный знакомый почерк. На обложке написано «Екатерина Пушкарёва», 2008 год. Должно быть, я написала эти слова. Должно быть, я нарисовала эти геометрические фигурки на странице. Но я абсолютно не помню, чтобы делала это. Зная свою привычку вести дневник, записывать важные прошедшие, я готовлюсь окунуться в забытое.
Чувствуя себя так, словно я слежу за собой, я начинаю перелистывать золотистые страницы. На каждой странице есть записи о встречах:
Обед в 12:30.
Напитки П.
Встреча с Д. Дюбуа — ювелирный дом.
Встреча с зав.отд. кредитования — Гинзбур Е.А.
Дегустация вин 19:00.
Все имена написаны инициалами и сокращениями. Я мало что могу почерпнуть из этого. Я пролистываю дальше до конца, и из ежедневника выпадает куча визитных
карточек. Я беру одну, бросаю взгляд на название — и замираю.
Это визитка всё той же компании, в которой я работаю уже несколько месяцев (вернее теперь выходит, что несколько лет), «Zimaletto», хотя на ней появился
новый модный логотип. И название напечатано четким угольно-серым шрифтом.
«Екатерина Пушкарёва исполнительный директор».
Я чувствую себя так, словно земля ушла у меня из-под ног.
— Катя? — Алёна смотрит на меня с беспокойством. — Вы очень побледнели.
— Посмотрите на это, — я протягиваю карточку, стараясь держать себя в руках.
— На моей визитной карточке написано исполнительный директор. Это что-то вроде
начальника всего отдела, нет это выше, это управление компанией. Как я вообще
могу быть главой компании?
Мой голос дрожит, при этом звучи на несколько октав выше.
— Я работаю в компании всего несколько месяцев. Да я даже заработную плату
получаю чуть выше секретарской.
Да что там я и моя зарплата, а что же Андрей Павлович? Он остался президентом компании? А Роман Дмитриевич? Да и Кира Юрьевна не допустила бы моего повышения.
Дрожащими руками я засовываю карточку обратно между страницами дневника и
снова лезу в сумку. Я должна найти свой телефон. Я должна позвонить Коле, он
единственный кто знает и подскажет мне, что происходит.
Нашла.
Это изящная новая модель, которую я не узнаю, но от моего старенького телефона, перемотанного изолентой, она отличается кардинально. Так, главное не нервничать и не нажать случайно не ту кнопку.
Ага, вот телефонная книга, а вот и квадратик непрочитанных сообщений. Я выбираю его и смотрю на крошечный экран. Конвертик открывается и высвечивается фраза:
«Задержался на встрече, приеду с опозданием, позвоню, когда смогу.
Твой А.»
Кто такой «А»? Я ломаю голову, но единственный мужчина, которого я знаю и
чьё имя начинается с этой буквы зовут Жданов Андрей Павлович. Но не могу себе
представить, что мы с ним на «ты». Хотя за 3 года совместной работы могли и перейти. Тем более если я на такой высокой должности.
Перечитываю ещё раз сообщение и замечаю, что текст неформальный, неужели мы
с ним так сблизились? Как интересно и неожиданно.
Нет, я, конечно, мечтаю об этом. Но у нас совсем не такие взаимоотношения. Я для него просто сотрудник, подчинённый. Более того, я не могу привлечь его как женщина. Он окружён красавицами-моделями. Я же невзрачное страшилище. Они
думают с Романом Дмитричем, что я не слышу их насмешки у себя в каморке. Наивные… За тонкими картонными стенами мне, порой, слышен каждый вздох Жданова.
Особенно, если дверь приоткрыта.
Хотя, с учётом того, как я сейчас выгляжу, я бы могла ему понравиться.
Перед моим мысленным взглядом встало лицо моего начальника, его уверенная и
притягательная улыбка, такой завораживающий взгляд карих глаз. Как уверенно он
смотрелся на сцене открывая показ, как убедителен он был. У меня внутри зашевелилось уже знакомое чувство влюблённости, которое я всё ещё пытаюсь
скрыть от себя. Надо же, три года жизни забыла, а это чувство осталось.
Может и правда, «Твой А.» это мой Андрей?
Нет, так не пойдёт, остальные сообщения я просмотрю попозже. Прямо сейчас мне нужно поговорить с кем-то, кто знает меня, кто может точно рассказать мне, что происходило в моей жизни последние три года…
Я хочу позвонить Коле, но понимаю, что не знаю его мобильного номера, да и есть ли вообще у него телефон? Ладно, позвоню на домашний.
Набрав, знакомые со школы семь цифр жду ответа, но трубку долго никто не снимает.
— Катя, звонить по мобильным телефонам здесь запрещено, да и не желательно с
твоей травмой головы, — говорит Алёна. — Если хочешь, можно воспользоваться
стационарным телефоном.
— Нет, не нужно, — я отказываюсь, понимая, что не знаю куда звонить.
Я решаю просмотреть все свои старые сообщения, когда раздается стук в дверь и входит медсестра с парой пакетов в руках.
— У меня здесь твоя одежда, — она кладет сумку с пакетами на мою кровать. Я протягиваю руку, вытаскиваю пару тёмно-синих джинсов с несколькими потёртостями и смотрю на них. Что это такое? Талия слишком низкая, и они заужены к низу, представляю, как они облегают ноги. Как я вообще отважилась одеть брюки? Да ещё джинсы? Да ещё такие? Да папа меня убьёт за это!
— О, какие классные джинсы, — говорит Алёна, поднимая бровь. — Италия. Я
такие видела в бутике — стоят тысяч 15000, не меньше.
Пятнадцать тысяч за какие-то ковбойские штаны?
— А вот ваши украшения, — добавляет медсестра, протягивая прозрачный
пластиковый пакет. — Их пришлось снять, когда делали МРТ.
Всё ещё ошеломленная джинсами, я переключаюсь на украшения. Я никогда не увлекалась ювелирными изделиями, у меня даже уши не проколоты… Раньше были… Хотя цепочки с кулонами мне нравятся. И брошки.
Чувствуя себя ребенком около новогодней ёлки, я лезу в пакет и вытаскиваю
металлический клубок. Там есть дорогой на вид браслет из белого золота с камнями, ожерелье в тон и часы.
— Вау. Это мило, — только и могу я сказать. Эти украшения, хотя и прекрасные, и дорогие, но совершенно не в моём вкусе.
Я осторожно провожу пальцами по браслету, затем снова протягиваю руку и достаю две серьги-канделябры. Ну такие серьги я бы точно никогда не купила, это не то, что не мой стиль, но они ещё и тяжёлые. Это когда же я стала жить в соответствии с поговоркой «красота требует жертв»?
Я откладываю серьги в сторону и мой взгляд падает на красивое кольцо.
Происходит общий вдох. Кто-то шепчет: «О Боже мой».
Я держу в руках огромное, блестящее кольцо с бриллиантом. Такие кольца я видела только в фильмах. Из моих знакомых только Кира Юрьевна может себе позволить. Как раз в её стиле. Наконец я отрываю взгляд и вижу, что Алёна и медсестра тоже прикованы к нему.
— Посмотрите, там, кажется, ещё что-то лежит, — внезапно восклицает Алёна.
Я протягиваю руку и вынимаю из уголка пакета простое золотое кольцо…
— Да Вы замужем! — восклицает Алёна.
Нет. Этого не может быть. Нет, я хочу замуж, но просто у меня даже отношений
серьёзных ни с кем не было. Да и разве я бы забыла о замужестве? Нет! Я бы чувствовала это как-то, пусть и в глубине души, невзирая на амнезию.
Я верчу кольцо в своих неуклюжих пальцах, чувствуя жар и холод во всем теле.
— Так и есть, — медсестра, принёсшая пакет кивает. — Вчера я видела как из Вашей палаты выходил красивый высокий мужчина, говорили, что это муж. Разве Вы не помните?
Я тупо качаю головой.
— Вы не помните свою свадьбу? — взволнованно уточняет Алёна. — Вы совсем
ничего не помните о своем муже?
— Нет, — я внезапно поднимаю взгляд с ужасом.
— Смотрите, на кольце гравировка! — восклицает Алёна, забирая его у меня. —
«А и Е 2006».
Я забираю кольцо обратно и провожу пальцем по завитушкам букв. «А и Е». Я учащенно дышу. Это правда.
Я понимаю, что Е — это Екатерина, но я понятия не имею кто такой А. «Буква «А» с моего телефона» внезапно осознаю я. Должно быть, это он написал мне сообщение. Мой муж. Только кто же может им быть? Неужели Андрей Жданов?
— Я думаю, мне нужно немного холодной воды.
Чувствуя головокружение, я ковыляю в ванную, брызгаю водой на лицо, затем
наклоняюсь над холодной эмалированной раковиной и смотрю на свое помятое,
знакомое-незнакомое отражение. Я чувствую, что у меня вот-вот случится нервный
срыв. Кто-то всё еще разыгрывает надо мной огромную злую шутку? У меня галлюцинации?
Мне двадцать шесть, у меня ровные зубы и я больше не ношу брекеты. Я вожу машину, занимаю руководящую должность, и у меня муж. Пришло время принять эти факты.
Вот только, как, чёрт возьми, всё это произошло?
Стоп! Хватит паниковать! Я же Пушкарёва, а значит пора действовать! Я должна восстановить все утраченные события за 3 года!

_________________
You will never know what you are capable of if you are afraid. Bodo Shafer

Аааай.... Класс! Муррр))))

_________________
"Я... боюсь художников. Очень уж легко их брата обидеть, проще, чем коту на хвост наступить." (с) МФ.

Очень хочется верить, что и дальше рассказ не разочарует…

_________________
You will never know what you are capable of if you are afraid. Bodo Shafer

Глава 4.

Андрей — не Андрей, Андрей — не Андрей…
Прошел час, а я все ещё в состоянии шока. Я продолжаю недоверчиво смотреть на своё обручальное кольцо, лежащее на прикроватной тумбочке. У меня, Екатерины Пушкарёвой, есть муж. Я не чувствую себя достаточно взрослой, чтобы быть замужем.
Жданов или не Жданов? И почему на банковской карте и визитке моя девичья фамилия? Я всегда знала, что после свадьбы возьму фамилию мужа. Так положено, из уважения к главе семьи.
Пожалуйста, Боже, только не какой-то странный мужчина, взявший меня в жёны из жалости.
Я перерыла всю сумку, но там был идеальный порядок и почти ничего кроме косметики, ключей и других незначительных вещей. Я перечитала весь дневник — но он выглядит для меня как шифр разведчика. Я просмотрела все свои сохраненные номера мобильных телефонов. Но я до сих пор не выяснила, что означает буква «А». Да как я вообще могла имя любимого мужчины написать лаконичной буквой? Да как я просто могла забыть имя своего собственного мужа? Это должно было запечатлеться в моей душе, и всплывать из потаённой памяти, даже если я забуду собственное имя. Во всех романтических фильмах всегда главная героиня, теряющая память, помнит имя и лицо любимого. Разве нет?
Я слышу, как открывается дверь и замираю, ожидая, что сейчас войдёт Он. Но это снова мама, она выглядит запыхавшейся и уставшей.
— Мам, у меня амнезия, — я сразу выбалтываю свой ужас. — Я потеряла свою память. Я потеряла целый кусок своей жизни.
— Да, Катюша, я знаю, — грустно улыбается мама, поправляя белый медицинский халат.
— Мама, мам, скажи, я действительно замужем?
— Да, ты замужем, — она удивляется моему вопросу. — Ты совсем не помнишь свадьбу? И мужа?
— Нет, — от стыда у меня алеют щёки. Мне очень хочется спросить, как зовут моего мужа, не Андрей ли, Жданов, но я, наоборот, замыкаюсь в себе. — Только не говори мне как его зовут, не подсказывай. Может как только я его увижу, сразу вспомню.
Мы с мамой одновременно тяжело вздыхаем.
— Только скажи мне, он хороший человек? Мы с ним счастливы? — помолчав несколько мгновений, я не удерживаюсь от вопроса.
— Он очень вежливый и обходительный. Заботливый, — мама осторожно подбирает слова. — Он скоро придёт, и ты сама увидишь. Утром у него была важная встреча, но все предыдущие дни он подолгу был с тобой.
Мне хочется узнать больше информации, но мама кажется какой-то закрытой. У меня такое ощущение, как будто нам не о чем говорить. Но ведь так раньше не было. Или она просто осторожничает из-за моей амнезии.
Или просто им с папой не нравится мой муж. Да, а где же папа?
— Мам, а почему ты снова одна?
— Я не одна, Катенька, меня Коля привёз. Он меня высадил у входа и остался искать место, чтобы припарковать машину, — вздохнула мама.
— Почему ты с Колей? А как же папа? — меня неприятно кольнуло папино отсутствие, стало очень не по себе. Всё ли в порядке с ним?
— Папа не смог приехать, — уклончиво ответила мама.
— Скажи честно, он не заболел? — странно на меня влияет нахождение в больнице. Мне все кажутся подозрительно больными.
— Да нет, Катя, не переживай. Он здоров. Колено после операции не беспокоит, — мама встала со стула и направилась в сторону выхода. На пороге обернулась и добавила: — Пойду принесу тебе обед.
Я смотрю ей вслед и у меня ощущение, что она специально увела разговор в сторону. Что-то всё-таки произошло с папой. Но не успела я дать волю моему логическому мышлению, как в палату входит знакомый-незнакомый молодой человек с букетом цветов.
Он среднего роста, щупловатый, в дорогом брючном костюме, поверх которого на плечи наброшен белый халат, и прямоугольных очках. На голове стильная стрижка, придающая ему какой-то франтовый вид (откуда всплыло это слово в голове? А, это же папа всегда про него так и говорил — «о, гляди, франт какой вырядился!»). Он кладёт букет на столик, подсаживается ко мне и молчит.
Мы смотрим друг на друга какое-то время. Я — с любопытством пытаюсь найти в этом уверенном молодом человеке своего друга Колю, а в том, что что это именно он, я абсолютно уверена. Он — настороженно и вопросительно.
Наконец я не выдерживаю и начинаю разговор, задавая в лоб наболевшие вопросы.
— Коля, скажи мне, пожалуйста, кто мой муж? И что произошло за эти три года с «Zimaletto»?
— Я тоже рад тебя видеть, Пушкарёва, — насупился Зорькин… Или он уже не Зорькин? Хотя о чём это я, фамилию при замужестве обычно женщины меняют.
— Коль, — вдруг у меня в глазах появляются слёзы, — я всё забыла, понимаешь, совсем всё.
— У тебя действительно амнезия? — удивляется он.
— Коль, я даже тебя в первый момент не узнала, ты так изменился.
— Ох, Катька, да что же это, — он пересаживается на мою кровать и обнимает меня, всё так же неловко, как и раньше. Я сразу понимаю, что каким бы модным он теперь не был, он всё ещё мой лучший друг Колька. Слёзы начинают бежать у меня из глаз, и я утыкаюсь ему в грудь. — Ну что ты, Кать, и не такое переживали. Ну, со всем справимся, да? Ведь вместе мы сила.
— Угу, — я благодарно бурчу, продолжая заливать его рубашку слезами.
Через некоторое время я успокаиваюсь, Коля отстраняется, смотрит мне в глаза и спрашивает серьёзно:
— Так ты что, даже не помнишь, кто твой муж?
— Нет.
— Катя, ну как же, ты что забыла нашу клятву?
— Помню, — я осторожно отвечаю, не понимая, куда он клонит.
— Ну вот, мы её и выполнили!
— Что ты хочешь сказать?
— Ну, как же, мы с тобой поженились, — он счастливо улыбается.
— Да?
«А что насчёт «Твой А»?» хочу я спросить, но слова застревают у меня в горле.
— Подожди, то есть ты забыла нашу свадьбу, хорошо. Но Петю-то ты помнишь?
— Петю? — Мне становится всё страшнее.
— Наш сын, Петечка, — он прижимает руки к груди, — ты что, Катя? А как же твой материнский инстинкт?
О, Боже! У меня есть сын, а я его не помню! В кого же я превратилась. Я всегда мечтала о ребёнке, нет, о детях. Я обещала себе, что буду хорошей матерью, но, похоже, я нарушила собственное слово.
— Но я не знаю, но как же… — я начинаю что-то лепетать.
В этот момент в комнату входит мама с подносом, на котором ароматный пар вьётся над тарелкой с куриным бульоном. Она ставит поднос на тумбочку, и Коля теряет всякий интерес ко мне.
— Тёть Лен, это мне? — он беспардонно придвигает поднос к себе.
— А ну прекрати, — мама отодвигает его руку, — это Кате. Хочешь, иди в кафе и пообедай.
— А я думал это Ваш суп, сто лет не ел ничего Вашего приготовления, — обиженно ответил Зорькин.
— Ну, не придумывай, не придумывай, — отвечает мама. Она берет букет цветов и ставит его в одну из ваз, вынимая увядшие. — Пирожки получаешь исправно.
— Мам, — прерываю я их перебранку, — почему ты мне не сказала ничего про Петю?
— Про кого? — мама недоуменно смотрит на нас с Колей.
— Ну, я это, я пойду зайду к врачу, спрошу там о Кате, — Коля поднимается и направляется к двери.
— Зорькин! — я, кажется, начинаю догадываться. — Вернись сейчас же!
Он опускает плечи и становится неуловимо похож на того самого неуклюжего парня, зеркальную копию меня 2005.
— Ну всё, всё, сдаюсь, — он вновь садится на мою кровать. — Нет никакого сына.
— Коля! Как тебе не стыдно, — возмущается мама. — Катя забыла три года своей жизни, а ты тут со своими шутками.
— Ну, простите, меня, — он поворачивается ко мне. — Спрашивай, я всё расскажу.
— Нет, сначала пусть Катя поест, пока суп не остыл, — мама строго смотрит на нас с Колей. — А я пойду схожу к врачу, узнаю какие рекомендации, и когда тебя могут выписать.
Как только мама выходит, я накидываюсь на друга. Друга ли?
— У меня чуть не случился сердечный приступ, — укоризненно говорю я. — Если я умру, это будет на твоей совести.
— Ну, тебе нужно быть на страже, — парирует он, абсолютно не раскаиваясь, и берёт с подноса пирожок лежащий около тарелки с супом. — Люди теперь могут легко обмануть тебя, могут внушить всякое, знаешь ли.
Я молча ставлю поднос к себе на колени и начинаю есть — суп очень вкусный, почти как домашний. Около тарелки лежит ещё один пирожок, я раздумываю, стоит ли отдать его Коле или съесть самой.
— Ох, Катька, неплохо тут кормят, — он запивает пирожок моим остывшим чаем и подавшись ко мне уточняет тихим голосом: — Кать, скажи мне как другу, у тебя действительно амнезия или ты это нарочно придумала? Я никому не скажу.
— Что? Как же можно о таком врать? Да и зачем мне это выдумывать?
— Ну как, всякое бывает. Я думаю, что, возможно, есть что-то, от чего ты хотела бы избавиться. Или кто-то.
— Коля! — я отставляю поднос с недоеденным супом. — Ты же знаешь, что я не способна на обман. Ну, вспомни, я даже взятку у Краевича взять не смогла.
— Ну, ты вспомнила, мать, — хохотнул Зорькин, — Краевич… Когда это было. Сейчас ты воротила бизнеса.
Я устало растираю глаза костяшками пальцев и откидываюсь полусидя назад, на подушки. А ведь Коля прав. Люди, действительно, могут воспользоваться мной. Мне придётся учиться всему заново.
— Хорошо, — Коля косится на мой второй пирожок, — у тебя амнезия с какого момента? Что ты последнее помнишь?
— Я осталась в 2005, в том дне, когда мы открыли «НикаМоду». Кстати, а ты сам где сейчас работаешь?
— В «НикаМоде», — он недоуменно приподнимает брови, — где же ещё.
— Ну и… — я приподнимаюсь, беру пирожок и отдаю его вечно голодному Зорькину. Хоть что-то остается неизменным в 2008.
— Дела идут хорошо, я купил себе Джип, квартиру, в личной жизни пока как-то не очень, — Коля откусывает пирожок и мечтательно вздыхает.
— Что, Виктория ещё не сдалась на твою милость? — я не удержалась от укола.
— Какая Виктория?
— Клочкова.
— А, так она уже в прошлом. В далёком. От меня ей нужны были только деньги.
— А сейчас ты ищешь не только красивую, но и умную?
— Всё — то ты ёрничаешь, Пушкарёва. Уверена, что память потеряла?
— Уверена, расскажи мне о «Zimaletto».
— В компании всё отлично, ты её практически возглавляешь. Сейчас после начала международного экономического кризиса есть некоторые проблемы, но рисков для предприятия нет.
— Подожди, какой кризис?
— А, точно, ты же не помнишь. Если кратко, то в США наступил ипотечный кризис, я бы сказал полный коллапс и обрушение — многие ипотечные банки накрылись и страховые компании. Ну, а так как наша экономика инвестировала в американские бумаги миллионы долларов, то сама понимаешь. Нас это сильно затронуло. Деньги стали дороже.
— Господи, а как же кредиты «Zimaletto»?! Нас же банки разорвут на мелкие кусочки! Нужно же бежать договариваться, у нас такой долг.
Я откидываю одеяло и свешиваю ноги с кровати в поиске обуви.
— Ну-ка успокойся, никуда ты не пойдёшь до выписки, — Коля останавливает меня, берёт мои ноги и кладёт обратно на кровать. — Да и нет сейчас тех долгов, о которых ты помнишь, нет. Другие кредиты есть, да. Но ты всё равно не в курсе последних финансовых операций.
Понимая, что он абсолютно прав, я со вздохом устраиваюсь полусидя на кровати. Я чувствую себя совсем ненужной и бестолковой.
— Коля, а как же Жданов? Ну, если я исполнительный директор?
— Жданов, — Зорькин ёрзает на месте и чешет себе нос. — Да всё у него хорошо.
— Коль?
Он встаёт, откладывает недоеденный пирожок и делает несколько кругов по комнате.
— Я уже плохо помню то время, когда мы открывали «НикаМоду», сама понимаешь, прошло три года. Да и событий в ту зиму было бессчётное количество, — он подходит к двери, открывает её и выглядывает в коридор. Успокоившись, закрывает дверь и придвигает стул ко мне поближе. — Ты помнишь о закладе «Zimaletto»?
— Я помню, что были проблемы и мы для подстраховки создали подставную фирму, — шёпотом отвечаю я.
— Да, всё верно. Что ещё помнишь?
— Ничего, память обрывается на выпуске новой коллекции из дешёвых тканей. Мне кажется, что это была плохая идея.
— Да, да, с этого всё и началось. Вернее, всё началось гораздо раньше, но мы об этом узнали позже.
— Не понимаю.
— Эх, ну не место и не время о бизнесе говорить. Сейчас Елена Александровна вернётся, да и твой может явиться в любую минуту. Давай после выписки всё обсудим, в офисе.
— Ну, хорошо, тогда расскажи мне обо мне. Когда я стала такой? — я обвожу себя рукой. — Например, когда я избавилась от очков? И что меня побудило измениться так сильно?
— Когда, это просто. Тогда три года назад ты и озаботилась о своём внешнем виде, и о моём. Это было уже на новогодних каникулах, мы с тобой пошли менять гардероб. Так постепенно и пошло, — он поправляет спавший халат. — А операцию на глаза ты долго откладывала. Решилась на неё год назад, в сентябре — тебе в Израиле сделали две операции. Вы с мужем полетели якобы в отпуск, чтобы не волновать твоих родителей.
Мы с моим мужем. В животе у меня потеплело от этих слов. Андрей Жданов? А вдруг нет — так страшно узнать правду.
— Мдаа, а что побудило, что побудило… — он задумчиво трёт переносицу. — Там много всего смешалось. Ты Изотову помнишь? Контрабанду?
Я отрицательно мотаю головой, вздрагивая от слова «контрабанда».
— Ладно, про контрабанду потом, в офисе. А про Изотову я и сам толком не понял, она вообще была как катализатор для нескольких происшествий. Просто что-то у тебя произошло, связанное с ней, и ты потом переехала в отдельный кабинет финансового директора.
— Ну, а как же я стала занимать должность исполнительного директора в «Zimaletto»? Кира Юрьевна никогда этого не допустила бы.
— Да, ей это очень не понравилось, она пыталась помешать этому. Но ты не волнуйся, она тебе больше не помеха.
Вот не могу понять, Коля специально мне ничего толком не рассказывает, хочет надо мной поиздеваться или бережёт мою психику?!
— Почему?
— На данный момент она в декретном отпуске, в Лондоне с родителями Жданова.
У меня внутри что-то оборвалось от этой новости. Всё как я и предполагала. Они сыграли свадьбу со Ждановым, ждут первенца, счастливы, а я осталась в стороне.
— Рада за них со Ждановым, — уныло улыбнулась я.
— В смысле? — удивился Коля. — А при чём здесь Андрей?
— Ну, как же, они были помолвлены, у них в начале апреля должна была быть свадьба.
— А, точно! Со всеми делами я и забыл. — Коля взял с подноса пирожок и стал доедать. — Так они же расстались. И не было никакой свадьбы.
Андрей, мой Андрей — вновь потеплело у меня в груди.
— Кира вышла замуж за Эдуарда Гиммера, ну одного из европейских партнёров. Вернее, он выходец из России, но имеет немецкое гражданство. В общем, не суть. Он сейчас работает с тобой в «Zimaletto», так что скоро познакомишься с ним.
Ну и дела…
Погодите! Я же тоже замужем. И по всей видимости тоже счастлива. Но, с кем?!
— А я? Как я вышла замуж? Почему? За кого? В смысле, понятно, что по любви, но кто мой муж? Где познакомились?
— Ого, сколько вопросов, — смеётся Коля. Всё же раньше не был он таким ехидным, как-то добрее что ли был. — Познакомились вы в «Zimaletto», где же ещё. Это последние три года место основного твоего пребывания. Без выходных и проходных.
Интересно мой муж — сотрудник или партнёр, а может и клиент какой-то? А вдруг он рабочий с производства? Ну и что, главное, что я его люблю и счастлива с ним. Почему-то мне кажется, что это не Жданов, хотя именно к нему я испытываю теплоту внутри себя.
Я не удерживаюсь и задаю откровенный вопрос, в конце концов, кто как не Зорькин со своими чувствами к Клочковой меня может понять.
— Коля, это Андрей? Мой муж — Жданов?
— Жданов?! — Колька смеётся. — Да как тебе такое в голову могло прийти! Или ты там в своём 2005 была влюблена в него?
У меня краснеют щёки, и он это подмечает:
— О-о-о, а я ведь так и знал, я говорил тебе об этом. Но нет, спешу тебя разочаровать, твой муж — не Жданов. Вы со Ждановым немного, как бы это сказать, рассорились. Не в смысле, что не работаете вместе, но у вас какие-то странные отношения. Всё время друг над другом подтруниваете, огрызаетесь. Я же говорю, после какого-то случая с Изотовой у тебя кардинально поменялось к нему отношение.
Вот тебе и мечты, мечты…
Я хочу задать ещё несколько вопросов, но входит мама и немного возбуждённо мне говорит:
— Катенька, там муж твой пришёл. Он сейчас с заведующим отделением говорит. Он у тебя такой молодец. Так помог больнице с оборудованием — там как раз два микроскопа каких-то специальных подвезли, и ещё что-то для реанимации ждут, — мама протягивает мне расчёску. — На, быстренько хоть немного пригладь волосы — вон какие спутанные. Коля, отсядь, а то он снова будет сердиться на тебя.
Ого! Ничего себе моя мама суетится! Это очень неожиданно. Значит я сейчас увижу моего мужа. Я быстро расчёсываю концы волос, поправляю пижамную футболку и с замиранием сердца смотрю на дверь. В палате тревожная тишина и через несколько мгновений раздаётся вежливый, но уверенный стук в дверь.
Мама кидается её открывать:
— Проходи, проходи, Катюша не спит и ждёт тебя.
В комнату заходит высокий красивый подтянутый мужчина, в очень дорогом чёрном костюме, на его немного властном лице лёгкая улыбка, которая почти не затрагивает тёмно-карие глаза. В руках у него роскошный букет красных роз, на безымянном пальце правой руки я замечаю простое золотое кольцо — явная пара моему. Не веря своим глазам, я настороженно слежу за его действиями.
— Катя, моя дорогая, ну здравствуй! — он кладёт букет на мою кровать, садится на стул рядом со мной и берёт в свои руки мою. От прикосновения его рук я вздрагиваю, но руку не выдёргиваю. — Ты выглядишь сегодня намного лучше, чем вчера.
— Здравствуйте, — выдавливаю я из себя. Я смотрю с испугом на маму и Колю, но они молчат и что-то ждут от меня, надеются. — Спасибо, мне уже легче.
Я вынимаю осторожно свою руку и беру в руки букет цветов. Крупные красные розы на длинных ножках прекрасны, хотя не на мой вкус. Впрочем, это раньше такие цветы не подходили Кате 2005, по-видимому, Катя 2008 их любит.
Я поднимаю глаза и вижу ожидание во взгляде мужчины. Набравшись духа, я уточняю:
— Вы мой муж?
Я вижу, как на его лице пробегает волна шока от моего вопроса, но ему удается улыбнуться.
— Да, котёнок. У нас с тобой годовщина в ноябре — уже два года. Ты всё ещё не помнишь меня?
— Не совсем. На самом деле, я Вас помню, но вот эту часть с замужеством…
— Я же говорила тебе, — вмешивается мама, качая головой. — Мне так жаль, Александр. Но я уверена, что она скоро вспомнит, если приложит реальные усилия.
Я уверенно киваю, соглашаясь с мамой, на моём лице натянутая улыбка, и я выгляжу внешне очень спокойной и собранной. Но в душе у меня хаос и в голове моё второе я, моя совесть, моё не знаю кто кричит.
А — это Александр…
Александр Воропаев…
Мой муж Александр Воропаев!!!
Я замужем за братом Киры Юрьевны Воропаевой…
Я предала Андрея Жданова и стала женой его врага…
Я создаю домашний очаг с высокомерным, надменным мужчиной…
Я делю с ним кухню, гостиную, комнату…
Мамочки!!! Я с ним сплю в одной постели…

_________________
You will never know what you are capable of if you are afraid. Bodo Shafer

Вот это поворот...

Автору

_________________
Уезжают таланты, творцы и умы,
едут люди отменно отборные.
И останутся там, как у всякой тюрьмы,
надзиратели и поднадзорные.

И. Губерман

Благодарю за комментарий).

_________________
You will never know what you are capable of if you are afraid. Bodo Shafer

Самый подозрительный это "котенок" в словах Александра. Что-то не в его стиле... Ну или не в моем понимании его стиля...
Интересно, откуда он знает про "твой А"

_________________
"Я... боюсь художников. Очень уж легко их брата обидеть, проще, чем коту на хвост наступить." (с) МФ.

А вдруг он на самом деле её любит?)

_________________
You will never know what you are capable of if you are afraid. Bodo Shafer

Ну всякое возможно, тем более это модно нынче в фандоме, но... )))
Я ему не особенно доверяю. И одно дело любит, а другое "котенок" вот последнее сильно тянет на спектакль.
Хотя это, конечно, имха. Не хочу мешать вдохновению... ))

_________________
"Я... боюсь художников. Очень уж легко их брата обидеть, проще, чем коту на хвост наступить." (с) МФ.

Очень хочется ответить как на самом деле считаю я и как оно будет развиваться, но тогда выболтаю всё сразу).

А так-то да, любовь это дело такое. Кто-то реально любит и умеет любить, а кто-то очень хочет, но не может и делает вид или внешнюю картинку. В общем и целом согласна.

А фанфике будут объяснения, ну насколько возможно с точки зрения Кати.

_________________
You will never know what you are capable of if you are afraid. Bodo Shafer