Глава 29
Знаешь, что такое кинцуги? Это вид искусства, в котором разбивается нечто особенное, а потом это золотом склеивают обратно. Твои шрамы — не признак того, что ты сломлена, а доказательство того, что ты исцелилась. Исцеление через надлом — кинцуги.*
Уходить от Андрея было не просто. Как он будет здесь один? Катя понимала, что то чистое и светлое, что вновь протянулось меж ними тоненькой ниточкой, требует особо бережного отношения. Слишком хрупкой была их сгоревшая вселенная, вновь возрождающаяся из пепла. Полуживой Андрей, в котором еле-еле теплится свеча — какая-то мизерная часть того огня, что пылал в нём когда-то… И таким, как раньше, он вряд ли уже будет: в прошлое не возвращаются. И она, Катя, тоже изменилась. Влезть в старую кожу, даже при самом большом желании, ей не удастся, а новая приживается болезненно и долго. Но выбора нет: она сама сожгла свою лягушачью шкурку, а Кощей**, вопреки всем сказочным утверждениям, оказался просто заколдованным принцем — не злодеем, как она себе внушила. И поодиночке им нельзя, только вдвоём. Учиться вновь доверять друг другу, слышать друг друга и своё сердце… Любить.
Дома достала из ящика стола дневник и окунулась в прошлое глупой девочки Кати, которая водрузила любимому мужчине нимб на голову, забыв о том, что он не божок с Олимпа, а обычный человек. Влюбилась в картинку, копнула буквально на сантиметр — и думала, что знает Андрея лучше всех.
Удивительно, но Андрей всё-таки полюбил её. А она так до конца и не смогла поверить в его чувства. Целовала, а в глубине души сомневалась и вздрагивала от страха, что это сон, что он… ошибся? Кто он, и кто она — просто Катя… И о том, что рядом с ней он, может быть, впервые за всю жизнь позволил быть себе просто Андреем, не президентом крупной компании, не сыном, от которого постоянно ожидают провала — не задумывалась. Катя с грустной улыбкой закрыла блокнот. Как она сказала Андрею? «Оставить прошлое в прошлом»? Если бы это было так легко… Она простила его. Но… как ей простить себя?
Дверь едва слышно скрипнула, и вошла мама.
— Катенька, Катюш… не помешала?
— Нет, мамочка, — Катя отложила дневник в сторону и с тревогой посмотрела на мать. — Что-то случилось?
Елена Александровна присела на диван и, нервно сминая пальцами подол цветастого фартука, заговорила:
— Знаешь, Катюша, я полночи не спала, всё думала о тебе и Андрее Палыче… Наверное, в чём-то я была не права, но мне так хотелось тебя защитить, уберечь, чтобы больше не плакала, не страдала моя кровиночка из-за всяких нелюдей… А вчера услышала, как Андрей Палыч говорит о том, как с тобой поступил, с такой болью говорит… и так жалко его стало. Ведь ежели он тебя и правда любит, то каково это — понять, что сам, своими же руками чуть не отправил на тот свет самого близкого человека? Да и изменился он сильно. Как будто погасло в нём что-то… И бледный такой. Он приболел?
— Приболел? — перед глазами возникло мертвенно-бледное лицо Андрея с закрытыми глазами, как будто он… — Разве Маргарита Рудольфовна не сказала? У Андрея был сердечный приступ.
— Такой молодой… — горестно протянула Елена Александровна. — Катюша…
Катя резко поднялась из-за стола и, крепко зажмурившись, позволила освободить себе то, что вчера загнала как можно глубже внутрь, чтобы вытащить Андрея — чувство вины. Ей почему-то казалось, что она должна поделиться этой болью хоть с кем-нибудь… Иначе рано или поздно вина сожрёт её. «Мама, мамочка, помоги мне…»
— Это я виновата, мам, понимаешь? Я виновата. Он честно рассказал мне обо всём, хотя мог бы и скрыть, зная, что я ничего не помню… зная, чем всё может закончиться! А я прогнала его, мам! Сказала, что ненавижу. А он упал… упал, а я… к-как дура… ма-а-амочка…
— Ну-ну, — тёплые материнские руки так привычно скользнули по спине, прижимая к материнской груди вздрагивающую от слёз фигурку, — тише, тише… Доченька моя… Не надо плакать. Слишком неподъёмную ношу ты на себя взяла, моя девочка, слишком неподъёмную… Не вини себя, Катюша, не надо. Откуда тебе было знать, что у Андрея Палыча проблемы с сердцем? Если бы ты знала, то поступила бы по-другому, верно?
Мама была права, но от этого не становилось легче. Мысль о том, что Андрей мог умереть тогда, не отпускала. Вдруг именно сейчас ему плохо, а её нет рядом? Попробовала позвонить — занято. Разговаривает с кем-то… Значит, всё хорошо?
Син, мурлыча, вскарабкался на диван, и Катя печально улыбнулась. Котёнок словно почувствовал, что ей плохо, и пришёл. Маленький комок шерсти с тигриным характером — никому, кроме неё, не давался в руки и шипел при малейшем поползновении в его сторону других домочадцев. А Колю как-то даже крепко цапнул за руку…
— Иди сюда, мой дикарь, — Катя пристроила рыжика на груди и, облокотившись на спинку дивана, закрыла глаза.
Мягкий вибрирующий рокот обволакивал её, словно тёплый кокон. Спасибо тому, кто когда-то подкинул Сина под их дверь. Рыжее солнце, подтопившее лёд в её заиндевевшем сердце… Сердце, которое полчаса спустя лучший друг искромсает в клочья словами «Жданов заслужил».
Катя понимала Колю, вернее, пыталась понять. Он же не знал Андрея, совсем не знал. По сути, он, видел Жданова её глазами, её словами… И весь тот месяц, когда Катя старалась Жданова не замечать, Зорькин старался делать то же самое. И теперь Катя не знала, как убедить Колю в том, что Андрей тоже пострадал, что его игра ударила по нему самому, быть может, ещё сильнее, чем по ней… что он любит её… А, может, не стоит и пытаться?
— Кать, — непримиримый и неприятно-жёсткий взгляд друга больно кольнул в сердце, — я не позволю тебе совершить ошибку ещё раз. Он почти убил тебя! Разве ты забыла? Посмотри на свою руку. Эти шрамы — его работа!
— Коль… Я верю Андрею. Он любит меня. Понимаешь?
— Хрена с два! — взорвался Коля. — Любит он, как же. Держи карман шире! Он навешал тебе лапши на уши, а ты поверила. И приступ этот… не факт что настоящий. Мог и сыграть. А если и настоящий, то… он его заслужил, Кать. За-слу-жил! И вообще, выбирай, что тебе важнее: дружба или этот… Либо я, либо Жданов. Только, Кать… если выберешь его, то потом не беги плакаться мне в жилетку, когда он об тебя опять ноги вытрет.
— Коль, что ты такое говоришь?!
— Выбирай, Кать. Ну!
— Выбирать? Знаешь, Коль… я не думала, что ты можешь быть таким… жестоким, — горько прошептала Катя. — Ты хотел отомстить Андрею за мою боль? Так ты уже это сделал, когда сказал ему, что меня больше нет. Он в тот день чуть не умер. Сердце… Так что можешь радоваться. Тебе даже ничего делать не пришлось, а Андрею было плохо. Радуйся же! — она зажала рот рукой и отвернулась. Изнутри рвались не рыдания — вой, и только она знала, сколько сил потребовалось, чтобы сдержать эту чёрную массу боли, не вывалить на суд этого нового Зорькина, который был ей незнаком.
— Раз — приступ, два — приступ, — хмыкнул он. — Кать, неужели ты веришь всему, что он тебе наболтал?
В дверь позвонили. Катя молча обогнула друга и вышла из комнаты. Щёлкнула замком и изумлённо выдохнула:
— Андрей?
Бледный, взъерошенный и такой родной… А в глазах — страх. Неужели боится, что она его прогонит? Какие-то доли секунды, и - будто волна подтолкнула Катю к Андрею и столкнула их, смешала, запутала её пальцы в его волосах, сплела вместе его пальцы за Катиной спиной… и больше никого и ничего вокруг. Только тепло его груди и биение сердца. Как раньше…
— Ба! Кто тут у нас? — едко протянул Зорькин. — Господин Жданов. С каким планом на этот раз? Вернуть президентское кресло? В этот раз без открыточек? С пустыми руками? Стыдно, стыдно, Андрей Палыч! Малиновский по головке не погладит.
Андрей вздрогнул.
— Здравствуйте, Николай.
Примечания:
*Цитата из сериала "Шучу"
**На самом деле Кощей у меня больше ассоциируется с Сашкой, но тут не мои мысли, а Катины)))
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
но и в жизни, в моём окружении, на сленге не говорят 
.......простите, вырвалось. 
ВС тоже это понял 
