С небольшой задержкой, но зато длиннее, чем обычно.
32.
Звонок телефона остановил погружение как раз на границе невозврата, но всплытие в реальность произошло так быстро, что можно было опасаться кессонной болезни, причем второго типа, то есть с самыми тяжелыми последствиями. Роман долетел до аппарата на автопилоте, ощущая за спиной вполне спокойное дыхание коварной русалки, досадующей, что упустила свою жертву.
Звонил Иваныч, сказать, что сейчас придет Никита, хочет что-то отдать гостье Роман Дмитрича. Спустились вниз, молча оделись, вышли во двор. Валентин Иванович с Раисой Васильевной в сопровождении Ваты уже подошли к крыльцу, мужчина рассматривал царапину на зеркале.
- Дмитрич, ты видал? Вчера утром еще не… – он резко умолк, увидев лицо Романа, который пристально поглядел на него и чуть заметно покачал головой.
Васильна посмотрела на мужчин удивленно, потом перевела взгляд на девушку, которая гладила собаку, разговаривая с ней, и не обратила внимания на происходящее.
В этот момент открылась калитка, и вошел Никита, держа в руках пеструю девчачью перчатку. Он помахал ею издалека.
- О, это Сима оставила, она всегда все везде забывает, - пояснила Данка присутствующим, замершим в странном молчании, и направилась к молодому человеку, который не стал проходить дальше во двор, а остался возле калитки.
Иваныч взял лопату и пошел чистить дорожки, Раиса Васильевна бросала Вате мячик, который собака тут же приносила обратно.
Никита отдал Данке перчатку и, весело жестикулируя, что-то рассказывал ей, наверное, о ее подругах, потому, что Данка смеялась и кивала головой. Роман следил за ними и мрачнел: самый обыкновенный юноша и эта девушка, улыбающиеся друг другу, ведущие беседу без малейшего намека на кокетство или флирт, вызвали в его душе смерч ревности и зависти – молодая пара смотрелась естественно и красиво, как и задумано самой природой, как установлено человеческими традициями, здравым смыслом и законами эстетики. Случай бросил ему в лицо разноцветную перчатку как вызов на дуэль, победить в которой у Романа Дмитриевича Малиновского не было никаких шансов.
Чуть в стороне, наблюдавшая за ним женщина, не замечая прыгающей на нее собаки, охнула, прикрыла в смятении рукой рот и прошептала: «Бедный мой мальчик!»
После обеда собирались возвращаться в Москву. Васильна сказала, что они с мужем сегодня вечером приглашены в гости, а потому обедать не будут. Малиновский пошел к ней за чаудером, который она приготовила специально для них, и за базиликом в страшную теплицу, а Данка осталась накрывать на стол, резать помидоры и моцареллу для «Капрезе». Когда немного задержавшийся из-за разговора с Иванычем Малиновский вернулся, Данка уже все сделала и что-то писала карандашом на одном из листов. Она тут же отложила карандаш, бросила распечатки на диван, взяла у него веточки базилика и стала аккуратно раскладывать душистые листочки поверх белых кружков сыра, которые уже лежали на помидорах.
- Божественный запах! – сказала она, протягивая ему одну из веточек.
Ему хотелось подойти и взять не веточку из ее рук, а саму эту руку аккуратно заключить в свою и поднести ее к губам, чтобы коснуться ими серединки пахнущей базиликом ладошки. Но не стал: нельзя, поцеловав девушку, начать вести себя более смело по отношению к ней, переходить самостоятельно и самоуверенно на другой уровень общения. Даже не беря случай с Данкой, он никогда так не делал, женщина должна сама показать, что она согласна сблизиться. Может быть, поцелуй сказал ей о тебе такое, что она захочет наоборот дистанцироваться от тебя. И еще: это может ее обидеть, об этом еще Тося говорила, та, которая из «Девчат».
Он принял фиолетовую веточку из ее рук и вдохнул его аромат, такой мощный и отчасти фантастический среди зимы.
- «Капрезе» душистое, как в Италии, чаудер густой, как в Ирландии…
- Шоколадное печенье обычное, не как в Эмиратах и местный сок, ядрический, как все у нас, на севере диком.
- И все это в деревне в Тверской области! Все-таки есть в этом что-то чудесное. Вы согласны?
«Глобализация шагает по миру. – Коснулась самых отсталых слоев населения. Алиса доросла до поцелуев».
- Даня, может быть, нам стоит выпить на брудершафт и перейти на «ты»?
«Кто говорил про следующий уровень? – Он постоянен в своем непостоянстве».
Данка молчала в явном замешательстве.
«Ей мама не разрешает «тыкать» дедушкам, а особенно профессуре».
- Это обязательно? – и, словно это действительно был аргумент, - вам же машину вести!
- Я вот, соком могу чокнуться! – он налил себе на дно бокала густого сока черноплодной рябины, который по какому-то своему особенному рецепту делала Васильна. Только его нужно было разбавлять раза в четыре водой – так пить было невозможно.
- Ну хорошо. И мне соку тогда налейте.
- А вы знаете, как правильно пить на брудершафт? Я имею в виду, что переход на «ты» обязательно должен по традиции скрепляться поцелуем, как печатью. Только мало кто теперь соблюдает эти условия. И пока люди пьют, они должны непременно смотреть в глаза друг другу, чтобы доказать чистоту намерений, и выпить все до капли, чтобы показать их полноту.
Малиновский взял свой бокал, подошел к девушке, которая встала ему навстречу. Они переплелись руками, стали пить. Оказалось, что он забыл разбавить сок. Первый же глоток вызвал у него сильнейший спазм мышц горла. Он закрыл глаза, из которых сами собой потекли слезы. Между тем Данка спокойно допила свой бокал и смотрела на задыхающегося Малиновского с удивлением.
- Не знаю, как насчет печати, а искусственное дыхание тут не помешало бы.
Он перестал кашлять, и с изумлением уставился на нее, пытаясь понять: а сейчас это сказано нарочно или случайно?
Кажется, она действительно где-то обнаружила корзинку с волшебными пирожками или просто схватывала все на лету, но, посмотрев на него, она тут же заливисто рассмеялась, подошла и поцеловала. Это был веселый, крепкий, терпкий, с легкими нотками неуверенности, но выраженным вкусом победы поцелуй. Победы не над ним – над самой собой, над собственными страхами и сомнениями.
- Как вы смогли это выпить? – спросил задышавший нормально Малиновский после грамотно проведенного приема реанимации.
- А что? Очень вкусный сок. Мне понравилось.
- Но его же нельзя так пить, он неразбавленный!
- А мне показалось, что это просто эликсир – пила бы и пила. Никогда не пробовала ничего подобного. – Она улыбнулась, показав фиолетовые зубы.
– Тогда пейте. Наверное, организм чего-то такого требует, что есть в этом соке.
- Может быть, у меня всю жизнь анемия. Я в метро несколько раз в обморок падала.
«Мы так и знали! Ей нужна твоя кровь. Люди не бывают такими красивыми».
- Вы заметили, что мы так и не перешли на «ты»?
- Вы нарушили правила: не смотрели в глаза, и не допили все до дна.
- Придется повторить?
- Нет, давайте повременим, раз так. У меня с этим тяжело – все равно сбивалась бы. И вообще, как говорит иногда мама папе «Зачем мы перешли на «ты»? За это нам и перепало…». Они, когда начинали работать вместе, обращались друг к другу по имени-отчеству, ну и на «вы», соответственно.
Иногда, в каких-то особых случаях, они и сейчас так делают: Когда папа начинает нервничать по какому-нибудь поводу, мама говорит: «Андрей Палыч, я уже работаю над отчетом». Он заметно успокаивается и всегда переспрашивает: «Над каким из двух, Екатерина Валерьевна?»
Малиновский, который в этот момент чистил ножом апельсин, побледнел (это ж классика: он побледнел, она побледнела) и выронил нож из рук (лучше, конечно смотрелась бы рассыпавшаяся с грохотом стопка тарелок, но это как-то уж очень кинематографично, да и откуда у него в руках стопка тарелок? или градом поскакавшие на пол драже «Эм-энд-эмс», вытекающие в замедленном кадре из наклоненной в его руках мисочки, но здесь можно бояться обвинения в чрезмерной мимимишности, а распечатки стайкой птиц уже слетали со стола) который, падая, воткнулся кончиком ему в ногу, но он этого даже не заметил, как и расползающегося по черному носку пятна крови.Иногда, в каких-то особых случаях, они и сейчас так делают.
И за этим всегда – я только недавно стала это понимать - стоит какой-то подтекст. Если мы вместе, то мне кажется в эти моменты, что я – третий лишний.
- А что им перепало-то? Родителям вашим?
- А? Да это же строчка из Окуджавы. Не знаете? Сейчас.
Усилила звук, поставила свой телефон в пустую чашку, чтобы лучше было слышно характерный Окуджавский голос:
К чему нам быть на "ты", к чему?
Мы искушаем расстоянье.
Милее сердцу и уму
Старинное: я - пан, Вы - пани.
Милее сердцу и уму
Старинное: я - пан, Вы - пани.
Какими прежде были мы...
Приятно, что ни говорите,
Услышать из вечерней тьмы:
"Пожалуйста, не уходите".
Я муки адские терплю,
А нужно, в сущности, немного -
Вдруг прошептать: "Я Вас люблю,
Мой друг, без Вас мне одиноко".
Зачем мы перешли на "ты"?
За это нам и перепало -
На грош любви и простоты,
А что-то главное пропало.
- Вы с Окуджавой меня убедили, пани. Оставим все, как есть.
«Рисковый парень, одна панночка вдруг померла и… - Он на другое надеется: «Пани легли и просют».
- Жаль, что здесь нет той книги Экзюпери и об Экзюпери, – вдруг сказала девушка. – Там были такие слова, которые я бы хотела сейчас сказать, но не помню дословно, а говорить от себя – не то.
- Почему нет? Она здесь, я ее взял с собой, сам не знаю почему.
Ее брови совсем незаметно чуть сдвинулись навстречу друг другу, когда она посмотрела на него.
- Вот, где-то здесь, - листая книгу, бормотала она, - вот! Хоть это писал он, мужчина, женщине, я могла бы сказать вам то же самое. Послушайте:
«Благодарю вас, дорогая Ивонна, за многое-многое. Не могу даже сказать за что (то, что идет в счет, незримо...), и тем не менее раз мне хочется вас поблагодарить, значит, у меня есть для этого основания.
Впрочем, это все неважно. Саду не говорят спасибо. А я всегда делил человечество на две части. Есть люди-сады и люди-дома. Эти всюду таскают с собой свой дом, и ты задыхаешься в их четырех стенах. Приходится с ними болтать, чтобы разрушить молчание. Молчание в домах тягостно.
А вот в садах гуляют. Там можно молчать и дышать воздухом. Там себя чувствуешь непринужденно. И счастливые находки сами возникают перед тобой. Не надо ничего искать. Вот бабочка, вот жук, вот светлячок. О цивилизации светлячков ничего не известно. Об этом можно поразмышлять. У жука такой вид, словно он знает, куда направляется. Он очень спешит. Это поразительно, и об этом тоже можно поразмышлять. Бабочка. Когда она садится на большой цветок, говоришь себе: для нее это - словно она на качающейся террасе висячих садов Вавилона... А потом замечаешь первые звезды и - замолкаешь.
Нет, я вовсе не благодарю вас. Вы такая, какая есть. Просто мне захотелось еще раз у вас прогуляться».
Он молча внимал ее голосу, впитывая эти слова, которые не были похожи на те, что кто-либо когда-нибудь ему говорил. Она прочитала кусочек письма французского писателя так, как если бы написала его сама, как если бы она написала это про них, только вчера гулявших по такому вот саду, от которого сегодня остался лишь белый саван, а сам сад, как и они вчерашние, уже куда-то исчез.
«А ты какой сад? Случайно не вишневый? – Детский! – Оди-и-ин ра-а-аз в го-о-од сады цветут!»
- Вы – сад. Даже еще более удивительный, чем тот, о котором пишет он. Очень солнечный, теплый, в котором легко дышать, в котором много-много счастливых находок, в котором так легко забыть о том, что где-то там шумный, душный, пасмурный город. И я тоже очень благодарна вам за то незримое, иногда трудно называемое, но что – именно! – идет в счет.
Он был единственным из тех десятков тысяч автолюбителей и их пассажиров, стремящихся быстрее сменить тесные раковины своих автомобилей на чуть более просторные норки в огромных муравейниках, кто благословлял сегодня выпавший снег, дорожные службы, сами дороги и мудрых автоинспекторов, наделенных особым талантом легким движением руки (правда не без помощи волшебной палочки, символично раскрашенной в черные и белые полосы, как вся наша жизнь), усугубить и без того безнадежную дорожную ситуацию.
Чем ближе подъезжали к Москве, тем чаще прерывался разговор, тем длиннее становились паузы в нем, тем более призрачным и нереальным казалось все то, что произошло с ним в эти субботу и воскресенье. Надвигающаяся серая махина города грозила раздавить своей тяжестью хрупкую цветастую мурашку его выходных, узор которой составляли стеклянные нити ярких эмоций, которые не из огня вытянул умелый стеклодув, а сами Парки вынули из вороха пестрых обрезков.
Спасала музыка. Данка «прыгала» по радиостанциям, находила то, что ей нравится, и либо замолкала, вслушиваясь, либо рассказывала что-то, связанное с композицией, либо – и это было особенно здорово – они вместе подпевали исполнителю. Оказалось, например, что им обоим из всего репертуара Валерия Леонтьева нравится единственная композиция «Дельтоплан», которая и была дружно и вдохновенно спета трио, а потом, еще более громко и радостно вроде бы печальная песня «Прощай!», где Лев Лещенко не успевал за вопящими и хохочущими Данкой и Романом:
Прощай, от всех вокзалов поезда
Уходят в дальние края,
Прощай, мы расстаёмся навсегда
Под белым небом января.
Прощай и ничего не обещай,
И ничего не говори,
А чтоб понять мою печаль,
В пустое небо посмотри.
Ты помнишь, плыли в вышине
И вдруг погасли две звезды,
Но лишь теперь понятно мне,
Что это были я и ты.
Прощай, среди снегов, среди зимы
Никто нам лето не вернёт,
Прощай, вернуть назад не можем мы
В июльских звёздах небосвод.
Прощай и ничего не обещай,
И ничего не говори,
А чтоб понять мою печаль,
В пустое небо посмотри.
Ты помнишь, плыли в вышине
И вдруг погасли две звезды,
Но лишь теперь понятно мне,
Что это были я и ты.
Прощай, уже вдали встаёт заря
И день приходит в города,
Прощай, под белым небом января
Мы расстаёмся навсегда.
Прощай и ничего не обещай,
И ничего не говори,
А чтоб понять мою печаль,
В пустое небо посмотри.
Ты помнишь, плыли в вышине
И вдруг погасли две звезды,
Но лишь теперь понятно мне,
Что это были я и ты.
- А без музыки и на миру смерть не красна, - сказала Данка, разыскивая что-нибудь подходящее, после того как они громогласно - "Лай-ла! ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла!" - завершили свое выступление.
- А без музыки не хочется пропадать… - согласился Роман.
- Здорово, что сейчас можно загрузить в телефон легко и просто то, что тебе нравится, то, что соответствует твоему настроению и слушать до умопомрачения – хоть в метро, хоть дома, хоть где!
- Здорово, - согласился Роман, сворачивая с МКАД и понимая, что она скоро выскользнет из его машины, и у него останутся лишь воспоминания, больше похожие на сон, и надежды, больше похожие на измышления самых смелых писателей-фантастов. – А что вы сейчас слушаете обычно?
- О, вам не понравится. Это слишком мрачный плейлист, вы не такой меланхолик, как я...
«Меланхолик? - А что подумал Кролик, никто не узнал. Потому что он был очень воспитанный».
- И все-таки?
Ее никогда не нужно было долго уговаривать: прозрачность, открытость, искренность – вот главный ее девиз. Ты только задай правильные вопросы. Но кто же знает, какие правильные?
- «Lacrimosa» из моцартовского «Реквиема», «Высоко» Савичевой, «Адажио» Альбинони, «Ave Maria» Паваротти, «Confessa» Челентано, «Scorpions» – «Send Me An Angel», и три раза подряд Фаустас Латенас, тема из спектакля «Евгений Онегин».
- Что это? И почему три раза подряд?
- О, это моя любовь с первого взгляда – с первого звука. Старинная французская песенка Чайковского в обработке Фаустаса Латенаса. Представьте: вы приходите на спектакль, зрители шумят, свет горит. Начинает тихо играть фортепиано, незаметно гаснет свет, зрители моментально умолкают, прислушиваясь… и вдруг – как выстрел в сердце – громко ударные! Ты вздрагиваешь и не успеваешь понять, как тебя уже закрутило мощным вихрем музыки и театрального действа… так и не приходишь в себя до антракта. Да и в антракте остаешься не в себе. – Она улыбнулась немного печально. – В течение всего спектакля эта музыка тебя несет, как водный поток, не отпуская, вынырнуть невозможно. Она – такое же действующее лицо, как Татьяна, как оба Онегины, оба Ленские…
- Оба?
- Да, их там двое – молодой и старый. Онегин тот, который действует, молодой, и тот, который все это вспоминает много лет спустя. А Ленский – старый, тот, который мог бы вспомнить, если б… Очень интересно поставлено, ведь то, что делает человек в молодости, и как он это осознает, может отличаться от того, как он это оценит потом?
- А Татьяна одна? И всегда молодая?
- Да. Наверное, режиссер хотел этим сказать, что личность Татьяны с самого начала была цельной, состоявшейся, несмотря на возраст, может быть, даже совершенной с его точки зрения. А Онегин изменился. И Ленский изменился бы тоже.
Малиновский молчал, размышляя.
- Удивительно знаете что? Музыка сразу мне запала в сердце, я подумала, что она исключительно органична для этого произведения, именно для «Евгения Онегина». Когда стала искать ее потом, оказалось, что в основе музыкальной темы к спектаклю произведения Чайковского… Понимаете? Пушкин и Чайковский опять соединились на сцене, как в опере, и снова получился шедевр.
- Можете мне скинуть эту композицию? – спросил Малиновский, указывая на свой телефон.
- Да, конечно, сейчас.
Он подъехал к остановке метро, остановился, придумывая, что сказать на прощание. Данка молча смотрела в лобовое стекло. На секунду ему показалось, что он слышит гудение двигателей тяжелых самолетов в воздухе, но наваждение моментально исчезло.
- Роман, - выдохнула она, - мои родители с братом в среду утром уезжают к бабушке за границу, у нас семейная годовщина. А я остаюсь. Пригласите меня вечером к себе домой.
«Перл-Харбор. – Хиросима и Нагасаки».
Она повернула голову, чтобы посмотреть на него. Он не мог понять, что за огонь горит в ее взоре: самозабвенность Суламифи, самоотверженность Юдифи или холодный расчет Саломеи. Но в нем совершенно точно был вопрос, который требовал немедленного ответа.
- Даня, я вас приглашаю к себе в гости вечером в среду в любое время, когда вам будет удобно.
Она удовлетворенно кивнула, благодарно улыбнулась, закрепила договор печатью легкого поцелуя, грациозно выпрыгнула из машины, и, махнув рукой, исчезла в подземелье перехода, как Эвридика в царстве Аида.
«Свершилось: куплены три ночи… - А твоя сейчас задача на кладб
ище не попасть!»
Малиновский был отличным водителем, иначе вряд ли бы он нормально доехал домой: коктейль «удар копытом», который ему пришлось отведать по вине Данки, не способствовал хорошим реакциям и ясности сознания.
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Сейчас на 65 серии я))
Тем более, по сравнению с его другими свитерочками - теплыми по гамме, веселыми такими, белыми, пушистыми... 
Ну, и дочу тогда сразу... как у Филатова: "Ну-ка марш к себе в светлицу и сольфеджию учи". 
А РД - ничего, сумеет за себя постоять, я в него верю... "Или, Палыч, в следующий раз снимай очки". (с) 
Это я ещё не особо оголодала значит...
