|
Глава 2.
Все сложилось удачно: Андрей приехал со встречи поздно и сразу нырнул в постель, где всегда легко уйти от любых разговоров, стоит лишь прижаться друг к другу. И в темноте не видно глаз, а объятия бывают крепче, чем обычно, по разным причинам: соскучилась, например, или день цикла такой, требовательный… Засыпая, успел только буркнуть, что отец договорился за него о встрече с какими-то старыми партнерами, и он с утра-пораньше снова вынужден уехать. А Марго… Марго никогда не была особенно внимательной к Кате, к тому же, все ее сознание было заполнено внучкой и внуком. И, слава Богу, и хорошо, и замечательно. Даже притворяться особенно не пришлось, все устроилось само.
Они сидели в одном и старых-престарых пабов, барной стойке которого, наверное, было лет 300. Столики, отделенные друг от друга перегородками, - идеальное место для разговоров. И даже огромный современный плоский экран, на котором постоянно идут какие-то спортивные трансляции, не нарушает общей гармонии этого древнего заведения. Катя рассматривает рисунок на деревянном массивном столе. Потом поднимает глаза на спутника, останавливаясь взглядом на его шейном платке, и не решаясь посмотреть на его лицо. А он, между тем, выглядит абсолютно расслабленным и даже счастливым.
- Павел Олегович, вы хотели со мной о чем-то конкретном поговорить? О Зималетто?
- Да, чего о нем говорить. – Он покрутил в руках высокий стакан с плотной темной жидкостью, на которой пена была, как на капучино. Катя не могла вспомнить, как называется этот вид пива. Она сделала несколько глотков своего виски-кола, который в пабе приходилось смешивать самой: колу приносили в маленьких стеклянных бутылочках, покрытых инеем, виски в стакане. – Ну, я думала, что… - Она опять замолчала.
- Катя, я знаю, что теперь в разговоре со мной вам трудно подбирать слова. Кажется, что остающиеся и уходящие говорят на разных языках. Прошу вас, не надо! Для меня это будет большим подарком, если мы сможем беседовать так же, как раньше.
«Как раньше! Как здорово они говорили раньше! Иногда взахлеб, получая ни с чем не сравнимое удовольствие от полного взаимопонимания, иногда даже вызывая ревность Марго и Андрея. О книгах, кино, спектаклях, картинах, вворачивая выражения на разных языках, чтобы понятнее донести мысль. Как они спорили о разных переводах Вудхауза и Грэма Грина! Как сожалели, что сейчас совсем не те переводчики, не тот уровень, что столько ошибок в книгах. У них была полная интеллектуальная совместимость и взаимное уважение. Сколько «божественных суббот» было проведено в их английском доме, в московской квартире, в разных кафе! И вот теперь слова застревают у нее в горле, потому что все они так или иначе связаны с жизнью, которая у одного из них заканчивается уже совсем скоро».
Катя опять молчала. Только отпивала потихонечку из своего низкого тяжелого стакана.
- Катенька, я верю в вас, вы сможете! Спросите то, что намеревались спросить, не меняя формулировки.
- Вы говорили когда-то, что компания – дело всей вашей жизни. Вот я и подумала, что вы хотели поговорить о ее будущем.
Павел Олегович улыбнулся. Он был удовлетворен, она преодолела этот барьер: слова «жизнь», «будущее»… Дело привычки, важно начать.
- Знаете, Катюша, это пока живешь, тебе кажется, что компания – дело жизни. А сейчас мне вдруг стало абсолютно все равно, что с ней будет потом. Может быть, это, конечно, только потому, что во главе ее вы. – Он опять легко улыбнулся. – Может быть, заправляй компанией один Андрей или кто-то еще, я бы сейчас, образно говоря, прилипал к потолку, стараясь написать план развития на 50 лет вперед.
Кате всегда было неловко, когда он ее хвалил.
- Не смущайтесь, Катенька, это правда. У вас золотая голова, и вы – наша большая удача. Во всех возможных смыслах, начиная с бизнеса, заканчивая внуками. Нет, начиная с внуков, заканчивая бизнесом. И отдельное спасибо за Андрея.
- Павел Олегович, вы преувеличиваете. И, как обычно, недооцениваете Андрея.
- Может быть, может быть.
Они опять замолчали. Молчание не было тягостным. Им и это удавалось: каждый шел в своих мыслях параллельным путем. Возможно, Павел Олегович формулировал вопрос, а Катя вспоминала, как однажды они пошли в Галерею старых мастеров в Дрездене. Андрей не очень любил картинные галереи, поэтому вызвался погулять с детьми по набережной, а они втроем – с Марго и Павлом отправились в музей. Катя тогда минут двадцать стояла перед Сикстинской Мадонной, ощущая потрясение, не веря, что вот, она видит этот шедевр Рафаэля своими глазами, что ощущает его энергетику; не замечая, что слеза скатывается по ее щеке. Марго тогда что-то фыркнула по поводу того, что нельзя быть такой впечатлительной, но Катю это не задело: за ее спиной стоял свёкр, и она чувствовала, что он понимает ее состояние, не осуждает, разделяет, даже охраняет ее от раздражителей извне. По крайней мере, он сделал какой-то знак жене, и та удалилась осматривать другие полотна, оставив Катю наедине с ее эмоциями.
- Как он это смог? Передать весь ее ужас перед предначертанностью, ее хрупкость и силу одновременно, ее протест и смирение, ее такую детскость и вселенскую мудрость… 500 лет картине, 500 лет! А эта боль в глазах – неиссякаемая, свежая, она вне времени…
- Да, Катенька! И ведь, наверное, не думал о том, что оставляет след в истории. Просто рисовал.
Теперь вспомнив это, Катя подумала, что отец Андрея, наверняка размышляет о том, что останется в этом мире после него. А что останется? Компания – отличная компания, но вот он говорит, что это неважно. Андрей и его дети? Для нее это было неоспоримо: ее муж и дети являлись для нее тем сокровищем, за которое она была бесконечно благодарна судьбе, Богу и ему, Павлу Олеговичу. Но что он думает сам? Ведь Катя знала: отец никогда не был доволен сыном. В их общении всегда была растворена неудовлетворенность друг другом.
Ее мысли прервал тихий голос собеседника.
- Катенька, вы, скорее всего, догадываетесь о направлении моих размышлений. Оглядываясь на свою жизнь теперь, совсем иначе оцениваешь достижения – они кажутся не такими величественными, что даже веселит; на провалы – они кажутся не такими уж и грандиозными, что, несомненно, утешает… Но знаете, что меня самого удивило? Мои сожаления… А вернее одно, главное, неожиданно острое сожаление.
Он замолчал и посмотрел Кате прямо в глаза. Она постаралась выдержать его взгляд, чтобы не смутить, не сбить с настроя.
- Мне жаль, что я так и не встретил за всю свою жизнь той самой любви…
Да, это действительно было неожиданно. И опять не задашь ни одного вопроса, чтобы уточнить, понять до конца, что хочет сказать тебе этот человек: все они будут так или иначе бестактными. Но, оказалось, что и спрашивать не надо, он все скажет сам.
- Той, единственной, невозможной, которая одна права, ради которой можно забыть обо всем… Той, о которой только и есть смысл писать стихи, музыку, создавать полотна… Которая одна может оправдать твое пребывание на этой земле: с тобой это было, значит, ты прожил не зря… Я, конечно, влюблялся, любил, и меня любили. Но это было все не то: всегда слегка эгоистично, почти никогда взаимно, часто поверхностно, редко – надолго. Но теперь я вдруг понял: подсознательно я всегда ждал ее, сколько бы лет мне ни было, каким бы взрослым и серьезным дяденькой я не казался. И вот теперь можно с уверенностью констатировать: мне не довелось. Я не встретил ее. Представляете, Катя, что печалит этого старого больного человека? – он засмеялся и снова посмотрел на невестку.
Катя не смеялась в ответ. Она смотрела на элегантного, умного, чуткого мужчину своими большими глазами, и он видел в них искреннее понимание. Это дорогого стоило.
Заговорив, он снова ее удивил.
- Я ужасно завидую Андрюшке. Этому баловню судьбы все падает в руки само. А он, скорее всего, даже не понимает, как ему повезло! – Кате почудилась легкая горечь в этих словах?
- Павел Олегович!
- Катенька, не волнуйтесь. Не собираюсь я на Андрея нападать. Просто мне хочется высказать то, что меня волнует. Вот знаете, без всяких этих экивоков и «тонкостей общения». Сказать все, как есть, простыми словами. Открыто, смело. Без стеснения, без оглядки на то, что кто-то что-то подумает. Хотя, в вас я не сомневаюсь и ничего не боюсь. Вот хочется быть откровенным! И любопытным, вопреки собственному внутреннему кодексу. Имею право на это?
- Имеете, имеете, Павел Олегович!!! – Кате стало немного легче, когда она сказала это.
- Ах, Катя! Вы так горячо поддерживаете меня, не зная, чего я могу захотеть или о чем спросить… - он опять смеялся.
- Вы не можете захотеть ничего плохого. И… спрашивайте, вы же хотели о чем-то спросить?
- Хорошо. Раз вы так настаиваете! - Он шутил, шутил, и от этого у Кати больно сжималось сердце.- Катенька, я всегда хотел понять, что произошло у вас с Андреем, когда компания была в том жутком кризисе. Мы никогда не говорили об этом, я считал себя не в праве вторгаться в область ваших личных отношений, хотя то, что я видел и наблюдал… но теперь, когда я на особо привилегированном положении, я могу вас просить рассказать эту историю? Или это непростительное любопытство?
- Разве вам Маргарита Рудольфовна ничего не рассказывала?
- Это уникальный случай. Такая обычно разговорчивая и словоохотливая, не умеющая удержать более пяти минут ни одной чужой тайны, она ушла в полную, извините за сленг, несознанку по этому вопросу. Что, конечно, меня не могло не заинтриговать еще больше. Неужели Андрей сделал что-то настолько…ммм… кошмарное с ее точки зрения, что она не хотела рассказывать об этом мне?
- Я вам все расскажу. Только…
- Обещаю унести эту тайну с собой в могилу! - вот в кого у Андрея это озорство, эти шальные огоньки в глазах. Но как же горько…
- Только закажите мне, пожалуйста, еще виски. – Произнесла Катя как можно более укоризненно, подыгрывая свекру.
_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
ой, не могу. На секундочку вселилась в эту тетеньку. спасибо, вера! Так поднимается настроение!
Впрочем, если бы в каждой иллюстрации присутствовал данный персонаж, я бы нашла как это объяснить для себя и была бы очень довольна 
Надо же, какое удовольствие теперь мне доставляет изображение Ромы, после гипнотических фиков Амалии!
