Глава ll "Чему быть… " Или пять лет назад
Пошли вторые сутки, как Катерина продолжала маяться в аэропорту местечка, название которого она постоянно забывала. Только заглядывая в билет, вспоминала название города, куда держала путь. Единственным утешением для нее было то, что она не запрещала себе полтора часа, которые провел их самолет в воздухе, думать о Жданове. Думы об этом гадком, мерзком создании, позволили ей не бояться полета. Где он, что с ним, с кем он? Единственное, в чем она была абсолютно уверена, что этот бабник никак не может быть в одиночестве. В любом случае, его не может не обихаживать какая-нибудь длинноногая, тощая как швабра, модель со смазливым личиком. А этот Жданов… Жданов…Жданов - царственно ей, этой мифической красавице, позволяет это делать. Катерина поймала себя на мысли, что дофантазировалась до того, что началась тахикардия. Стала себя уговаривать – уймись, Пушкарева! Кого ты ревнуешь – фандом, привидение? Кто-то говорил, что Андрей распродал все, что у него было: квартиру, машину, и уехал за границу. Как он там? Ей так временами хотелось вновь прижать его непутевую, буйную головушку. Погладить по черным непослушнымх вихрам; если будет возможность, запутаться пальцами в этой родной шевелюре. И почувствовать дрожь в руках, ногах, во всем теле. Она никогда не забывала, постоянно помнила, как в редкие минуты, когда ей удавалось прикоснуться к нему, в горле появлялся комок, который она не могла протолкнуть ни туда, ни обратно. И с трудом, с придыханием могла произнести: -У вас все будет хорошо, Андрей Палыч… У «Зима-Летто» все будет хорошо… И почувствовать, (ей это никогда не казалось, Катерина ощущала это настолько явственно, ощущала каждой клеточкой своего напряженного от близости с ним, организма), как он старается в эти короткие мгновения прижаться к ее груди головой, тянется к ней всем телом. Более суток Катерина, находясь в этом холодном зале, гордо именуемым «Аэропорт», позволяла себе вспоминать о тех счастливых, да что там счастливых, счастливейших минутах ее совсем непутевой, жизни. От кафетерия, что притулился в углу зала, справа от занесенного со стороны улицы снегом окна, узкого и высокого, почти от пола до потолка, вернулся сосед Катерины по скамейке. Подал Катерине пирожок, жареный в масле, несколько минут назад разогретый в микроволновой печи. -На, девка, поешь. Маковой росинки ведь во рту не держала, как приземлились…Скоро в голодный обморок грохшешься! -Нет, спасибо. Я ничего не хочу. Пушкарева несколько раз от тоски и безделья подходила к прозрачным, очень чистым окошкам буфета, где на прилавке красовались на пластмассовых разносах из прошлого века, остатки небогатого ассортимента данного предприятия торговли, в виде горки жареных в масле пирожков и чебуреков. Дата их создания покрыта тайной – эти скукоженые, сморщенные, подсохшие даже под пищевой пленкой чудеса кулинарии, совершенно не возбуждали аппетит. Но время от времени, кто-то из заложников непогоды, подходил к окошечку и огромная дама в синей спецодежде, отороченной белым руликом, разогревала в микроволновке желаемое покупателем творение кулинарии. Подавала ему сей шедевр на бумажной тарелочке. И как отметила про себя Катерина, после подобной экзекуции в микроволновке, пирожки и чебуреки на непродолжительное время успевали приобрести вполне съедобный вид. Внешне казались пухленькими и мягонькими. В комплексе с ними буфетчица подавала стакан (настоящий граненный стакан) кипятка. А пакетик с чаем или кофе 3 в 1, это на выбор проголодавшегося! Катерина – мерзлячка по жизни. То ли у нее что-то не в порядке с сосудами, то ли нет никакой радости в жизни и оттого кровь не греет? Но она уже не единожды помянула недобрым словом дизайнеров, создавших эти металлические кресла. И сиденья, и спинки кресел похожи на решето, так часто пробиты дырочки в тонкой жести. Пушкарева, сразу после приземления, достала теплую кофту от спортивного костюма, и аккуратно сложив, приспособила под пятую точку. Теплее не стало. Брюки от этого же костюма, по примеру других женщин, давно натянула на себя, спрятавшись в дамской комнате. Непогода продолжала бушевать на просторах страны. За прошедшие сутки, на которые вынужденно приземлился рейс из Москвы, Катерина и у окна стояла, наблюдая дикую пляску снежинок; ходила по залу – и вдоль, между рядами мерзких металлических скамеек; и поперек, между этими же креслами. В одном углу зала ожидания, кресла, этот верх дизайнерской мысли, были выкрашены в белый цвет; в противоположном – в красно-коричневый! Само здание, постройки позапрошлого века, было выкрашено синей и зеленой масляной краской. И желтый линолеум на полу. Розовые (! Почему розовые?), занавески на окнах – все это приводило в трепет даже крепкую нервную систему Катерины Пушкаревой! Неизбалованный, непритязательный человечек Катя Пушкарева, пыталась найти положительное во всем. И в этой ситуации в том числе: - Во первых, она могла думать сколько угодно о своей неудачной, несложившейся к двадцати пяти прожитым годам жизни; -О родителях, которые так надеялись заполучить в зятья Мишу, с которым она будет по их мнению, как за каменной стеной. В дополнение ко всему прочему, поскорее обрести внуков. Миша он не наглый, всегда спрашивал: - «Можно я тебя поцелую»? Не то, что Жданов, тот… Стоп! Я же не о нем вспоминаю!!! Да, Миша не наглый, он хороший. Такой хороший, очень хороший, аж пресный!!! Но когда он с разрешения Кати целовал ее, в ней ни один мускул не шевельнулся, ни один нерв не дрогнул. А с Андреем… от одного его взгляда – мурашки по коже! От одного его прикосновения – ноги подкашивались. А когда целовал – она и не на земле была, а где-то там, куда ни в какой кассе билетов не продают! Стоп! Опять… Да что же это такое? Просто наваждение какое-то… Юлиана учила, как забыть, как отпустить… Как вновь полюбить, теперь другого, хорошего… Только поняла Катерина, что ей нужны другие объятия; другие поцелуи – стихийные, порой ласковые и нежные, порой злые и требовательные. Другие, от которых то жарко, как от камина ; то холодно, как сейчас в этом зале. Хотелось всего другого – без просьбы и разрешения! Другого, где будет этот несносный бабник, несдержанный, невоспитанный наглец и хам! Ужас, ужас, опять она думает не о том!.. Сказала Мише правду, уволилась и вернулась домой, к родителям. Была уверена, что они обрадуются, а они… Мама, ее добрая, все понимающая мамочка, понимать ничего не хотела. Ходила, поджав губы и говорила как-бы сама с собой: - «Положительный, вежливый… Была бы за ним как за каменной стеной. Нет, бабника этого забыть не может… Тоже мне сокровище! Только пьянки и бабы у него на уме». Папа тоже был недоволен, его больше волновало: - «А что люди скажут? Соседи знают, что уехала с парнем, а вернулась одна»… От единственной подруги, вообще такого не ожидала. Не взяла Юлиана Катерину на работу – вакансий нет! Это в отместку за Юлькиного протеже, за Мишу Борщева! Последней каплей всей этой истории было то, что Пушкарева узнала от Кольки, что ее год назад искал Жданов. Ладно, родители адрес ее ему не дали, но ей-то, ей почему об этом не сказали? Позже папа выпил наливочки и все ей высказал, а Елена Александрова его поддержала. Даже не скрывали, что рассчитывают, что назад, к Мише, в Питер вернется. Такого поступка, даже сама от себя не ожидала: в одну минуту покидала в чемоданчик то, что под руку попалось. Купила билет туда, куда не надо. Никогда не забудет взгляда кассира, когда попросила оформить билет туда, куда есть. Об этом взгляде кассира, будет в будущем рассказывать своим детям, если они у нее, конечно, будут. В данный конкретный момент дети не предвидятся так же, как и окончание непогоды, и ей еще неизвестно сколько предстоит маяться в этом зале. Вдруг осенило ее умную головку: - «К черту все! Неизвестно сколько еще придется сидеть в этой холодной неуютной норе, под названием «Аэропорт». Сил уже нет изучать табличку «НАЧАЛЬНИК АЭРОПОРТА» на двери перед ее носом; знает каждый седой волосок и морщинки у кассира. Нет ни одной газетки с кроссвордом из местного киоска, который бы она не разгадала. Надоело все! К черту! Решение остаться в этом населенном пункте пришло также мгновенно, как и чуть более суток назад, пришло решение уехать из Москвы, от родителей. Она останется здесь, в этом городке. Может ЭТО ЕЕ судьба? По какой-то, неведомой причине, сел же здесь самолет из Москвы, и не желает взлетать, пока она этого ждет. Достала разрезанную и вновь склеенную, маленькую черно-белую фотографию Жданова, и как бы советуясь с бывшим любимым начальником, подумала: -Останусь в этом городишке… Работу какую-нибудь найду… Буду жить одна… Как захочу, по своему желанию – буду есть пряники, или халву! Ей стало легко, когда окончательно твердо решила жить без родительской опеки; без советов Юлианы; без назойливой Мишиной любви… - Ты одобряешь?, со страхом глядя в глаза Андрея на фотографии, думала она. Смотрела на фотографию Жданова и думала о том, что теперь ее можно не прятать, боясь чужих глаз. Смотреть на нее столько, сколько хочет, и видеть не склеенный кусочек картона, а представлять его образ таким, каким хочет! Теперь она с этим будет жить! Решительно прошла к кассе, сдала билет, подошла к женщине-уборщице и тронула ее за рукав форменной куртки: - Скажите, пожалуйста, здесь недалеко есть гостиница? Уже через час московская беглянка лежала в постели гостиничного номера. Рядом с подушкой положила фотографию Жданова, разрезанную и склеенную, и впервые за два года спокойно уснула.
*** Два дня Катя ни о чем не думала. Вернее, не переставая думала, о нем. И радовалась, что может это делать, ни на кого не оглядываясь. А на третий день, природная трезвость ума взяла верх: надо искать работу. Спросила горничную: - А где здесь можно устроиться на работу? - А ты кто будешь, профессия у тебя какая? - Я экономист. - Это бухгалтер, что ли? - Можно и так сказать… Горничная посмотрела на нее более заинтересованно. - А чего к нам приехала? Откуда? - Так получилось… Я из Москвы… Я в Питере работала… В Москву приехала. А потом…Ну, это не важно… - Сбежала что ли? Растрату сделала? Катерина отчиталась перед строгой женщиной, побожилась перед ней, что она не растратчица; и уехала из Москвы не от мужа, и не от тюрьмы. - Варька, дочка моя работает бухгалтером на фабрике. Со дня на день пора ей идти в декретный, а директор не отпускает, работать некому. Я с дочкой поговорю, сведет тебя с Семенычем… Может и сладится все… - А Семеныч – это кто? - Так, директор! Непонятливая ты… Катерина, сложив руки на груди, еще раз заверила Василису, что не подведет и оправдает ее рекомендацию. В тот же день, после короткого диалога: -Финансовый отчет делать умеешь? - Да, и перспективное планирование... Директор фабрики Семеныч оформил ее на работу. Пригрозил каким-то Палычем, хорошим мужиком, которому нужно сделать перспективный план. А в ближайшие дни перед Катей замаячил квартальный отчет и план на следующий месяц.
Катерина, попала в знакомую, понятную среду. Закопавшись в цифры из кабинета никуда не выходила. Сегодня впервые ее пригласили на утреннюю планерку. Вошла в зал далеко не первой. Пристроилась в дальнем углу за большой кадкой с фикусом. Настоящим, не искусственным, как в «Зима-Летто»; с большими овальными, темно-зелеными листьями; толстым стволом и ветками. Почти дерево. Рос фикус в этой кадке, не покидая место у огромного окна, по всей видимости, много лет. Положила на колени папку с документами, приготовила ежедневник и ручку, Катерина стала незаметно рассматривать присутствующих. В самом начале длинного стола для совещаний, увлеченно спорили двое мужчин. Их голоса тонули в гуле других голосов. Облик одного из них кого-то напоминал. Умом она еще не поняла, а сердечко уже почуяло. Когда он обернулся, у нее все поплыло перед глазами. Боясь упасть в обморок прямо в кабинете, она обратилась к директору: - Можно мне уйти… Мне нехорошо… Я в другой раз… Едва успев закрыть дверь кабинета, Катя стала медленно сползать вниз по стене. Очнулась девушка в своей бухгалтерии на потрепанном кожаном диванчике. С годами кожзаменитель подсох, потрескался, стал шершавым. Катя чувствовала, как обивка подлокотника царапала ей щеку. Открыла глаза, приподнялась на локте, не понимала, кто перед ней. - Кто вы? - Ка-а-ать… Это я, Андрей! Почему-то отвернулась к спинке дивана, закрыла ладошками глаза: - Господи, я думала, мне мерещится…думала, что сошла с ума… Пушкарева собрала последние силы, села и протянула к нему руки. Зашла вахтер, чтобы передать распоряжение директора, отвезти финансистку домой и вызвать ей фельдшера. Машину директора ждать не стали. Катерина и не хотела ехать, была уверена, что на улице ей будет лучше. Шли медленно, часто останавливались, сидели на лавочках перед палисадниками, чтобы поговорить. Им столько нужно было рассказать друг другу! Начинали говорить об одном, перескакивали на другое, возвращались к началу. Андрей больше не отпустил Катерину в гостиницу. Привел в свою комнатку, которую снимал в домике на окраине старой части городка. Хозяйкой домика оказалась та самая горничная Василиса, которая привела Катю к директору фабрики. Увидела постояльца вместе со своей крестницей, взмахнула руками, охнула, прикрыв рот рукой: - Вы? И, вглядевшись внимательнее, совсем растерялась: - Так… это… же… та… с фотокарточки…Как же я сразу не узнала? Не догадалась… Ведь Катя же… Вот старая…Андрюш, радость – то какая! Нашлась твоя Катя! - Андрей, про какую фотографию речь? Он смотрел в пол и не отвечал, а Василиса по простоте душевной, продолжала: - У него фотография твоя… малюсенькая… Я под подушкой нашла… случайно… И вдруг опомнилась: - Ой, Андрей Павлович, не надо было говорить? - Да чего уж, - и обращаясь уже к Кате, - фотография из личного дела… Взял на память… Катерина взяла свою сумочку, открыла ее и достала маленький бумажный квадратик. Показала ему. - Вот… тоже… я на твоем столе нашла… в «Зима-Летто». У гостьи дрожал голос, слезы вот-вот готовы были брызнуть из глаз. Не желая допустить этого, хозяйка заторопила их: - Идемте, идемте, пирог стынет! Чаевничали долго, до позднего вечера, Катерина засобиралась к себе, в гостиницу. - Спасибо за чай, Василиса Петровна. Я пойду… поздно уже… Андрей, ты проводишь меня? Но ни Василиса, ни Андрей, ее никуда не отпустили. Вердикт вынесла Василиса: - А чего думать-то? Ты ее любишь, она тебя любит… Чего думать-то? Кровать была узкая, но им не было тесно. Правда, в какой-то момент, когда чуть было не оказался на полу, Андрей пообещал: «Завтра новый диван купим». Утром Василиса принесла из гостиницы Катин чемоданчик с вещами, и не откладывая в долгий ящик, в субботу, с соседками организовали для молодых и баньку на берегу речушки, и свадебное застолье! Так, без представителей прессы, высокопоставленных гостей и лишнего шума, прошла веселая свадьба бывшего первого завидного жениха Москвы и его бывшей скромной, незаметной, но очень умненькой помощницы! В понедельник, рано утром, зашли в местный ЗАГС. Поставили в нужных местах подписи и печати, купили здесь же в ювелирном киоске обручальные кольца, в виде простых узких золотых ободков и пришли на работу законными супругами. В начале марта, на длинные выходные, поехали в Москву, в гости к родителям. На этой встрече всех должны были официально представить друг другу и поставить в известность о новом статусе каждого из них. Валерий Сергеевич и Павел Олегович совсем не поверили в сказочную историю встречи детей. Были отцы уверены, что нашкодившие в свое время шельмецы, все подстроили, и выдают красивую сказку, за якобы случайную встречу, где-то там, на 66 градусе к востоку от Гринвича. А мамам очень хотелось верить в эту сказку-случайность. Благодаря тому, что Катя была немного беременна, встреча прошла лучше, чем ожидалось. Все эти воспоминания пролетели в голове Катерины Ждановой, за секунды, пока она надевала халат и причесывалась на скорую руку перед трюмо.
_________________ И создал бог женщину. Посмотрел, засмеялся и сказал: да, ладно, накрасится!
|