ALEPA
НВ
Мадам - МАСКА -18-
Виктория Клочкова, может быть, впервые в жизни была занята непривычным для нее занятием – она думала. И предметом этих дум был Роман Дмитриевич Малиновский, а точнее полное несоответствие слухов и реальности, а также справедливости бытия.
А дело было вот в чем, Виктория, активизировав все свои далеко не скрытые прелести, выпятив их, так сказать, еще больше наружу, решила поймать Ромочку в свои цепкие, истосковавшиеся без спонсорской поддержки, сети. И у нее это блестяще получилось. Роман «клюнул», мгновенно закрутился вокруг нее, и тут же пригласил в на обед в «Ришелье». Вкусная дорогая еда, отведать которую Виктории приходилось преступно давно, а также солидная публика и роскошный интерьер заведения ненадолго усыпили ее бдительность, и отвлекли от самого Романа. В этом, наверное, и был ее досаднейший просчет. Ну, не заметила, не поняла, когда и как интерес Малиновского сменился вялой скукой и полнейшим отсутствием прежнего внимания к ее несомненным прелестям. Он смотрел в сторону, выглядел задумчивым, а под конец, вдруг неожиданно вспомнил о важной встрече, кинул на стол деньги и исчез.
И вот теперь госпожа Клочкова, позабыв о «Пасьянсе» и о новом модном журнальчике, поблескивающим на столе, в глубокой задумчивости пыталась понять «А что это было?» и «Как быть дальше?», а еще периодически всплывал пугающий вопрос: «Неужели старею и теряю хватку?». В общем, ничего нового не происходило, все - в духе известных романов А.И. Герцена «Что делать» и «Кто виноват». Все-таки русская классика – это состояние души, которое не чуждо даже таким «личностям», как Виктория.
Милко, войдя в приемную, и узрев несравненную за столь необычным занятием, даже притормозил на мгновение, позабыв, куда шел и зачем.
- Викуля, все в пОрядке? – спросил он обеспокоенно.
- Скажи, неужели стареющая женщина, не способная обеспечить себя сама – это никому не нужный мусор? – заговорила она вдруг, не теряя задумчивого выражения лица. Смотрела вдаль, как бы сквозь стены, словно провидица глядит на быль грядущую. – Какова цена красоты, тронутой временем?
- О, Боже! Врача! Срочно врача! – закричал Милко. – Вика, солнце мОе, скАжи, у тЕбя голова болит? Что бОлит?
- Душа, - произнесла она трагически.
- Какая дУша? Где дУша, откуда дУша? Викуля, посмотри на мЕня! – Клочкова устремила на него обременный думой взор. – Кто такой Коперник? – спросил он вдруг.
- Еврей? – дума сменилась недоумением.
- Уф-ф, - выдохнул Милко. – Хвала Коко Шанель, ты в пОрядке. Не делай больше так! Тебе этО вреднО, - привстал с корточек, расправил брюки. – И нАйди уже себе мужика, иначе сОвсем умной станешь, - бросил он ей напоследок и вошел в президентский кабинет, который встретил его пустотой. Ни Жданова, ни Катерины. Дверь каморки слегка приоткрыта, на столе – стопки документов. Нет, все-таки Андрей – не просто тИран, он еще и бессовестный нахал, взваливший всю свою работу, и ответственность, в том числе, на хрупкие плечи тихой и безотказной помощницы.
Эх, Катенька, бедная девочка! Как же тебя от этого всего оградить?
Милко гневно ударил кулаком по столу. Несколько документов взметнулись вверх и медленно опали на пол, но они как-то быстро потеряли значимость, внимание негодующего нарушителя порядка в документации привлек небольшой клочок бумаги, открывшийся внезапно его взору. Это была записка. От Жданова. Этот недоумок посмел уволить Катю, а теперь вдруг передумал и ищет с ней встречи…
Он не позволит! Милко больше не позволит так поступать с Катериной. Он оградит ее от всей этой грязи, он спасет ее, защитит, и плевать на всех, особенно на нерадивых президентов.
Записка была скомкана и выброшена в мусорное ведро, упавшие документы – возвращены на стол.
Милко пулей вылетел из каморки, поглощенной полумраком, в голове роились мысли, и одна была привлекательней другой.
Вика, бросив листать журнал, уставилась на пробегающего мимо гения с недоумением.
- Молодец! – похвалил ее Милко и скрылся из вида.
И что он имел в виду?
***
Тяжело расставаться с «Зималетто» во второй раз, наверное, даже тяжелее, чем тогда – в далеком будущем, которое для нее теперь – прошлое. Тогда была суета, позор на Совете, обличение и стыд перед Кирой. Тогда она бежала, имея только одно желание – скрыться, исчезнуть, забыть и никогда не видеть. А вот сейчас никто Катерину в шею не гнал, претензии не предъявлял, ссор не устраивал. Ее отпустили, подарили долгожданную свободу, а иными словами, попросту избавились от нее, как от ненужного механизма. Послужила, и будь добра, отправляйся в утилизацию. Она здесь больше не нужна. И, что больнее всего, она не нужна Андрею…
Наступил конец рабочего дня. Катерина, наконец, разгребла скопившиеся папки с документацией, разобралась с ошибкой в маркетинговом отделе и закончила все дела. Вот и все. Теперь можно уходить, теперь она свободна. И даже к лучшему, что Андрея нет, это хорошо, что он исчез. Видеть его было бы больнее. Она бы не сдержалась, железная бесчувственная броня, в которую Катерина заковала себя на целую неделю, рухнула, и слезы теперь сами сочились из глаз, не подвластные контролю разума.
Он не должен видеть меня такой, не должен знать, как мне больно. Зачем ему все это? Зачем ему Пушкарева – глупая влюбленная дурнушка? Незачем! Не нужна она ему…
Катя не торопясь собрала свои вещи, выключила компьютер, провела пальчиками по стеллажам, и, резко выдохнув, вышла из каморки, а затем и из кабинета. Она вернется сюда еще завтра, чтобы принести доделанный отчет, вот тогда и попрощается. Может быть, завтра не будет так больно? Или вдруг это завтра не случится, в смысле оно будет другим, она проснется и окажется снова в будущем, в том, в котором Андрей ее любит, а она, руководствуясь, своей полнейшей слепотой и глупостью несусветной, его ненавидит. Но ненавидит ли? Вот кого она обманывала тогда? Ведь ненависти не было даже после первичного прочтения инструкции. Боль, разочарование и обида были, но вот ненависть… ее приходилось вызывать искусственно, долгими самокопаниями и размышлениями о подлости поступка Андрея, но она была искусственной, а это значит - не живой, не настоящей. И все последующие действия и события – вымысел, раненного разума. И пусть то была не ненависть, пусть то было показное равнодушие, все равно все это – иллюзия, которая неизвестно, сколько бы еще продолжалась, эта игра в обиду, там, где неумолимо прорывалась любовь, подобно закованному асфальтом ростку? Наверное, это длилось бы вечно, если бы не шутка со временем…
Да, Вселенная посмеялась, над ее близорукостью, указала на ошибку, предоставив шанс все исправить. Но вот цена, которую пришлось заплатить, слишком велика, слишком болезненна.
Расплата за счастье настигает всегда. Уж ей-то это известно, как никому другому. И поэтому она уходит, оставив всякие надежды и попытки что-либо изменить, она оставляет Андрея. Он сам подарил ей свободу, и Катерина примет это горький дар и выпьет его до дна. Уйдет, исчезнет и будет ждать. Ждать, когда же время снова повернет вспять, вернув ее в прежнюю родную реальность…
По пути к лифту, Катя не встретила никого из знакомых, с кем можно было бы попрощаться, девочки снова где-то отсутствовали. Нажав на кнопку, прислонилась плечом к стене и принялась ждать, когда же перед ней распахнутся двери.
- Катя, ты уже Уходишь? – за спиной раздался тихий голос Милко. Она же совсем про него забыла! Даже не предупредила, что уволилась.
Обернулась, и вяло ему улыбнулась.
- Ухожу, - пожала плечами. – Милко, я уволилась.
- Хорошо, - сдержанно кивнул, улыбнулся в ответ. Он нисколечко не выглядел удивленным. – Давно пОра! Я тЕбе тысячу раз говорил, уходи от этого тИрана. Он же чуть не съел тЕбя со всеми твоими мОзгами. Золотыми, между прочим… Пойдем отсюда скОрее… - втянул ее в прибывший на этаж лифт.
- Катя! – закричали им в спины выбежавшие дамочки, но двери лифта уже закрылись.
- Опоздали… - прошептали они испуганно.
- И что же теперь будет?..
Лифт поехал, а Катерина вдруг засуетилась.
- Там девочки… Я с ними не попрощалась даже, - хотела было нажать на кнопку, чтобы вернуться назад, но Милко преградил ей путь.
- Не стоят они тОго, - заявил он, но увидев несогласие на лице Катерины, опомнился и добавил: - Ты же никуда не уЕзжаешь. Верно? Так зАчем прОщаться?
- Все равно… Не правильно как-то… - вздохнула Катя, печально поникнув.
- Катя… Я хотел пригласить тЕбя в ресторан, но теперь понял, что это не лучшая мОя Идея…
- Милко, все твои идеи – лучшие и гениальные. Ты же – гений, - улыбнулась она.
- Есть нЕмного, - засмеялся он в ответ. – Но мы отвлЕклись… - он нажал вдруг на стоп, лифт остановился.
Катерину охватила паника, взглянула на Милко в растерянности и натолкнулась на его серьезный взгляд, который напугал ее еще больше.
- У мЕня есть для тЕбя сЮрприз, - сказал он простым, ничего не выражающим тоном. Но смотрел пристально, так, словно…
«Беги!» - кричало все ее существо. «Спасайся скорее!» - вопило сердце.
Но она стояла, недвижима, не в силах пошевелиться. Холодный, не обремененный чувствами разум, твердил ей: «Этот человек не принесет тебе зла. Это же Милко! Тот, который помогал тебе не умереть окончательно. Тот, который любит, но ничего не требует взамен. Ты ведь также любила и любишь, и не имеешь права сейчас убежать, не имеешь права грубо отвергнуть его!».
И она стояла и позволяла тАк на себя смотреть.
- Что за сюрприз? – вымолвила она, наконец, когда молчать дольше было уже не прилично, когда голос снова стал ей принадлежать.
- Ну, это же сЮрприз! – ответил он чересчур веселым, чересчур будничным тоном, и нажал на кнопку. Лифт тронулся с места, и повез их вниз.
Они молчали. Ледяной мороз хлестал Катерину по плечам, но она терпела, не позволяя страху и сомнениям одолеть себя.
Двери с глухим стуком распахнулись на незнакомом этаже, с обшарпанной зеленой краской на стенах и тускло освещенными лампами.
- Прошу, - Милко протянул ей руку, Катя нерешительно вложила в нее свою ладонь и вышла из лифта.
Длинный коридор прозрачной полосой уходил далеко в горизонт. Они двинулись вперед. Милко крепко держал ее за руку и вел за собой. И вот, они оказались в центре большого складского помещения, в котором среди ящиков стоял стол, сервированный двумя чашками, чайником и пирожными.
- Не пУгайся так… - прошептал Милко. – Садись, - отодвинул ей стул, и сам присел напротив, постучал пальцами по столу. – Я понИмаю, тебе, наверное, кажется, что я веду сЕбя странно… Я хотел сделать тЕбе сЮрприз. И мечтал, чтобы ты улЫбалась, а не пУгалась…
- Я не пугаюсь, - солгала она. – Просто я удивлена… твоим сюрпризом.
- Ты Испугана, - досадно поморщился, схватил чашку, отхлебнул глоток и продолжил. – И ты права, я – странный. К этому все прИвыкли, все терпят мои прИчуды, лишь бы творил и выпускал новЫе коллекции. Ради этого они гОтовы стЕрпеть все… Знаешь, я иногда, даже пытаюсь прОверить, есть ли прЕдел их тЕрпению, как долго они готовы выносить мОе хамство, списывая его на странность, - он засмеялся, и откинулся на спинку стула. – Но так было не всегда… Я никому этого не говорил… Но ты… Катя, я хочу тЕбе это рассказать…
- А может не стоит? – прошептала она, но Милко ее будто и не услышал, он продолжал говорить, изредка замолкая, чтобы сделать глоток чая. А Катя, словно завороженная смотрела и слушала, так и не притронувшись ни к чему.
- Я был серым скучным пОдростком, не крАсивым, в мешкОватых Одеждах, с бОльшими очками на пол лИца… МЕня дрАзнили или просто не замечали… Я не обращал на все это внИмания, спокойно жил… пока однажды не увидел еЁ. Анну… Увидел и сразу прОпал, будто провалился в ледяную бездну.
Милко замолчал.
- Вы стали встречаться?
- ВстрЕчаться? – горько усмехнулся он. – А разве это было вОзможно? Она даже не замечала мЕня. Она выбрала Макса, моЕго единственного друга. Макс был на голову выше мЕня, крАсивее и Интереснее…
- Но ты мог хотя бы попытаться…
- А я пЫтался… Но все бЕсполезно… Она выбрала не мЕня… - привстал, обошел стул и уперся пальцами в спинку. - Я им отомстил… Про нас с Максом часто говорили, что мы… слишком часто вместе… Вот я и… я скАзал, что мы с ним встрЕчались… С тех пор моя жизнь Изменилась… очень…
- Ты…
- Да. Я сначала Играл роль, но потом и сам поверил во все это. И главное, я пЕрестал быть скучным, мЕня стало нЕвозможно не замЕчать. И теперь я ни о чем нЕ жалею… - взглянул на нее и замер. - Не жалел… до того мОмента, пока не увидел твОи глАза… Катя, я увидел в них отражение сЕбя… Себя прежнего и…
- Милко.
- Подожди! Дай скАзать… иначе я больше не рЕшусь на это никогда… Я испытываю к тЕбе сильные чувства. Я мог бы скАзать, что это лЮбовь, но я не знаю теперь, что означает лЮбить… Я не Умею лЮбить женщину… Но ты мне нУжна, ты мне очень дорога, ты – рОдной чЕловек… ты – мое отражение, ты – мОя суть, и ты больше, чем дружба, больше, чем лЮбовь… Если я тЕбя не вижу, то день прожит зря. Катя, мне стали нЕвыносимы выходные, мне не Интересно ничего… кроме тЕбя…
- Милко, я…
- Катя, не говори ничЕго! Я понимаю, что бЕзразличен тебе… Я вижу это… И… Не отталкивай мЕня. Дай мне время, дай мне шанс… доказать тЕбе, что…
Он замолчал, посмотрел на нее, нервно теребя пуговицу пиджака.
- ЗАбудь все, что я тЕбе только что скАзал! Я… хотел пОднять тЕбе настроение, а не… зАпугать…
- А ты не пробовал ее найти, поговорить с ней сейчас?
- С кем?
- С Анной.
- Нет! – сказал он поспешно и отвернулся. – ЗАчем? У нЕё свОя жизнь, своя семья… наверное. Зачем Я ей? Я ей не нужен.
- А если нужен? А если она всю жизнь тебя ждала? Милко, в любви нельзя быть абсолютно точно уверенным. Иногда она может появиться внезапно, там, где ты ее совсем не ждешь, там, где не надеешься ее повстречать, особенно, если эта любовь вдруг оказывается взаимной.
- Я не верю в взАимную лЮбовь… Но дАвай не о грустном! – демонстративно улыбнулся. – Катя, это Еще не весь сЮрприз! Пойдем!
Он повел Катерину вглубь помещения, мимо высоких рядов ящиков.
- Смотри! – перед ними появились какие-то фигуры, прикрытые тканями. – Это мОя новАя кОллекция… Ее еще нИкто не видел, я хочу, чтобы ты первая…
Подбежал к фигурам и порывисто стянул ткани, сбросив их на пол. Теперь на Катерину смотрели манекены, одетые в одежду – копию ее костюмов. Громоздкие пиджачки, длинные юбки. Словно то был привычный гардероб Екатерины Пушкаревой. Та же одежда, да не та…
Не зря Милко прозвали гением. Цветовая гамма и контуры были настолько точно подобраны, что костюмы эти казались красивыми, стильными и невероятно модными.
- Ты права! Не стоит пОдстраиваться под других, - прошептал он ей над ухом. – Пусть лучше весь мир пОстроится под тЕбя.
- Милко, но это же… Это же скандал…
- Глупости! Вот увидишь, уже через нЕделю весь мОсковский бОмонд будет так одЕваться… Не мЕняйся, Катя. Оставайся такой, как есть! Оставайся сама сОбой! Ты – брИллиант, не требующий Огранки.
Катерину охватило оцепенение. Никто, никогда не говорил ей подобных слов. Все всегда от нее чего-то требовали. Перемен, соответствия стандартам.
По щеке заструилась слеза.
- Спасибо… - прошептала она, прикусив губу.
- Иди кО мне, - протянул к ней руки, и Катя, не задумываясь ни на мгновение, обняла Милко. Теплого, доброго Милко.
Эх, если бы все было по-другому! Если бы она никогда не встретила Андрея Жданова, она бы обязательно стала счастливой с этим совершенно не странным человек. Да, он не странный. Он - правильный, такой, каким должен быть – честным, порядочным, сострадающим, готовым не требовать любви, а ждать столько, сколько потребуется.
Если бы все было по-другому…
Он прижимался к ней все теснее и теснее, гладил руками по спине и что-то шептал на ухо. Катя медленно, ненавязчиво попытала высвободиться из объятий, выставила ладошку, уперлась в грудь. И он тут же ее отпустил. Отскочил в сторону. Глаза забегали, он прятал взгляд.
- Кажется, я не попробовала пирожные, - сообщила ему Катерина, слегка улыбнувшись.
Милко сразу же оживился.
- У мЕня же есть еще торт! – воскликнул он и потащил ее обратно к столу.
Они больше ни словом, ни намеком не касались этой темы. Говорили о предстоящем показе. Катерина шутила по поводу того, какой шок ожидает Маргариту Рудольфовну и Павла Олеговича на предстоящем показе. А Милко сожалел о том, что Катя не сможет присутствовать на этом самом показе, но обещал показать ей потом запись на видео, а еще эскизы, которые прятал даже от ОлЕчки.
А потом они засобирались домой. Милко предложил ее подвезти, и она не нашла причин, чтобы отказаться. Все дорогу между ними ощущалось напряжение, былая легкость в общении исчезла. Как только машина затормозила у подъезда, Катя поспешила распрощаться и убежать. И, пожалуй, так и не заметила, что машина уезжать не спешила, она продолжала рычать, фарами подсвечивая темный мокрый асфальт, блестящий частыми капельками заморосившего дождя.