|
- 6 -
Она снова на яхте в Черном море... Бизнесмены, которым Катя помогла, в знак благодарности пригласили ее и Колю на вечернюю прогулку - прощальную перед отъездом в Москву.
Братья Северцевы оказались любителями творчества Аллы Борисовны Пугачевой. «Там, где ты, - нет меня. Там, где я, - там нет, там нет со мною места рядом, милый! Вот и все. Прощай...»
Мощно, пронзительно… Чересчур мощно. Чересчур пронзительно.
- Ну, просто слезы. Ты носовые платки захватила? - с досадой заметил Зорькин. Они спустились в кают-компанию, взять Катину шаль: на палубе поднялся ветер.
- Нет. Мне не плачется. Я вчера вспоминала другое стихотворение. Томас Гарди, совсем простое. Хочешь почитаю?
И она прочла, не обращая внимания на Зорькина, серьезно, спокойно, и он невольно прислушался и вгляделся в ее лицо.
Вечерний гомон эспланады,
Песок, цветные паруса,
Приветственные голоса,
Улыбки, дамские наряды,
Шум моря, шутки на ходу,
Закатный свет на голых скалах,
И тот же, что во всех курзалах,
Оркестр, играющий в саду.
Все так знакомо, так не ново…
Но поздней ночью, в тишине,
Она опять явилась мне —
Печальным призраком былого.
- Печальный призрак, - усмехнулась Катя. - Явилась из «былого»… Разбередила себя и его… - Она с улыбкой взглянула на Колю. - Для того, чтобы мы поняли наконец: все закончилось. Нельзя любить человека, который принадлежит другой женщине.
- Это портит карму - ему, ей, мироустройству? - с раздражением спросил Зорькин.
- Нельзя. Это безусловное зло.
- Не может любовь быть безусловным злом.
- Может. И я рада, что я больше не такая. И я рада, что он не такой. Я уважаю его за это.
- Но ты ведь не любишь его меньше? Какая разница?
- Все преступники знают - какая…
- А может, ты просто боишься, Кать, а?
- Чего, Коль?
- Ну, трусишь: мало ли как у вас там сложится. Не справишься, и ему будет хуже с тобой, чем с ней, несмотря на всю вашу любовь… Ты же у нас отличница, с четверкой не смиришься…
- Коля, какие тут могут быть четверки и пятерки?
- Я-то знаю, что никаких, но ты-то знаешь?..
И вдруг он с изумлением ощутил на своей шее Катины руки. От неожиданности отступил назад; Катя крепко поцеловала его в щеку, глаза ее сияли, то ли от радости, то ли от слез. Она отступила, придерживая шаль.
- Какой же ты молодец, Колька. Когда я писала Андрею то письмо, я уже ничего не боялась… А когда он вернулся - уехала в Питер, опять запуталась, испугалась… А теперь я точно знаю, что мы были бы счастливы.
- Чему же ты радуешься, ненормальная? Ведь ты отказываешься от него!
- Пусть, пусть, Коля! Зато я поняла! Может быть, и поняла, потому что поздно… Или благодаря Насте…
- Ну, точно ненормальная… Проверила на другой? Теперь, когда у него жена и сын, радуешься, что он мог бы сделать тебя счастливой?
Катя прижала кулачок к подбородку.
- Это трудно понять, да… Но я люблю его… И я опять свободна… Это не пустота, которая была, когда я жила без него, это мечта, ничего не требующая мечта, только теперь точно известно, что она не сбудется… И это последний раз, когда мы говорим с тобой об Андрее. Последний, Коль. Последний.
Коля сел. Вообще-то они собирались зайти сюда только на минутку, но Коля опустился в кресло и, задумчивый и угрюмый, сидел, опустив голову. Катя молча стояла перед ним.
- Мертвая мечта… - проговорил он. - Пушкарева, - он поднял глаза, - а может, тебе просто надо знать, что он тебя любит? Когда у него все хорошо и он не думает о тебе, ты умираешь. Когда бегает за тобой - отталкиваешь или вот, как сейчас, просто отпускаешь… Помнишь, после Египта, когда работала у Юлианы… ты ведь хотела увидеть его, хотела? Хотела, чтобы он спрашивал о тебе, думала даже, что готова простить, я знаю, что думала… - Он замолчал. - А потом эта Ткачук, и опять ты страдала, и хотела быть с ним… Теперь вот Настя… Ты добилась своего - он признался в любви. Теперь можно и отпустить, да?.. Ну, что же ты мучаешь его все время, Пушкарева?
Она слушала его сосредоточенно, даже с каким-то прилежанием, но на последних словах в глаза все же прорвалась боль. Она вспомнила, как плакала, когда Зорькин рассказал ей о встрече с Андреем. Не бывает вечных плотин. Не бывает… Рано или поздно плотины прорывает. Но разве Зорькину об этом не известно? Просто что-то мучает его, и он мучает ее - чтобы не было так больно!
- Коля, что с тобой? - спокойно спросила она. - Почему ты злишься?
- Может быть, я верил вам со Ждановым, - заносчиво ответил он и отвернулся.
- Ты видел Вику? - еще тише спросила она.
- Видел! Еще перед отъездом, в Москве. И, представь себе, на какое-то время опять потерял голову! - Зорькин поморщился. - Посмотрел на вас и подумал: а вдруг?.. Но вы вернули меня на землю.
- Коля, ты сошел с ума…
- Знаю, знаю, что скажешь! Юля - самая лучшая женщина на свете и все такое… Но зачем ты рассказала Андрею о Пилавских? Тоже мне, дуэлянтка! Зачем ездила в Париж? Позволяла ему себя целовать? Можешь не отвечать. Я сам это слишком хорошо знаю.
Вся еще во власти страха за маленькую девочку, любимую ею, его дочь, Катя не успела ответить. Они услышали на лестнице торопливые шаги.
Не дойдя до последней ступеньки, с перил склонился Артур Северцев:
- Екатерина, Николай, поднимитесь, пожалуйста.
Они переглянулись и один за другим поднялись на палубу. В сумерках и лицо Артура было сизым…
- Возможно, не попадем в город вовремя. Сбилось рулевое управление. Яхту пока не удается направить по маршруту…
После минутного молчания, наполненного вопросами, на которые не существовало ответов, раздался Катин смех, грудной, горький.
- Разве можно было в этом сомневаться, Коля? Еще странно, что мы просто заблудились, а не, как «Титаник», идем ко дну…
- Сплюньте три раза, Екатерина Валерьевна, - с явной досадой произнес Северцев, хмуро взирая на ее иронию.
- Да какая разница, Артур? Все, что должно случиться со мной и с вами заодно, - случится…
Через пять минут Катя подошла к краю борта. Ветер улегся, и яхта бесшумно покоилась на волнах. Вода улыбчиво сверкала напоследок в лучах низкого солнца. Где-то там суетятся, бегают, пытаются «направить по маршруту»… А ей не страшно, потому что она нашла маршрут. Оторвавшись от Андрея, уходя по дорожке, затопленной тьмой перед очередным взрывом фейерверка, еще полной их голосов и жара признаний, она забрала его с собой. Весь, без остатка и условий, он с ней: в ее сердце. Теперь - только там. Что может ее испугать? Она освободилась и освободила его. И больше не станет его мучить.
***
Когда Андрей вернулся из Москвы, Юрий Петрович выглядел лучше, чем представлялось после звонка Насти. А на следующий день - и вовсе прекрасно. При виде его бодрой улыбки у Андрея отлегло от сердца.
- Только, умоляю, не делай преувеличенно-жизнерадостный вид, как вчера, - сказал Леонов, но по лицу его было видно: он и сам радовался тому, что все обошлось.
- Зачем? Все и так хорошо, - Андрей присел на стул у его постели. На свободной половине кровати лежал ноутбук. Это тоже свидетельствовало о том, что тревога была ложной.
Они поговорили о фирме Леонова в Нью-Йорке, о «Модном юге». Мария Эдуардовна навестит их, как всегда, на Рождество, а вот Юрий Петрович не обещает: перед Новым годом всегда много дел. Если у него не получается приехать с женой, он навещает Россию и детей позже, в январе. И никогда причиной задержки не были болезни. Даже в мыслях Андрей не мог назвать Леонова стариком, годы не оставляли следов на его лице, лице человека, который всю жизнь «спал спокойно».
И эта нагрянувшая болезнь была больше, чем болезнь. Леонов не должен уходить. Он должен, как всегда, ненавязчиво стоять рядом, поддерживая семью. Андрей привязался к родителям Насти, как к родным людям, и невозможно было представить себя и Настю без них. Они потеряют опору… смысл?.. Он гнал эти мысли, твердя: все будет хорошо. Все будет хорошо, Жданов!
- Андрей, - маленькая рука Насти легла на его плечо, - можно тебя на минуту? - Она говорила почти шепотом, и Юрий Петрович покачал головой:
- Я еще не при смерти, Настеныш.
- Па… - Она с упреком постучала пальцем по лбу и вышла из спальни вслед за Андреем.
Она была немного бледна.
- Андрей, ты знаешь яхту Северцевых? Кажется, «Бриз» или что-то в этом роде.
- Помню смутно, вместе надписи заказывали. А что?
- Ушли в море с обеда. У них там что-то с электроникой, пропала связь. Успели только сказать, где примерно находятся, и связь прервалась. Мобильные тоже не отвечают. Только что по каналу передавали.
«Канал» - это местный канал телевидения, гордость района и связь с ближайшим миром.
- Их уже ищут. Я подумала… мы можем помочь?
- Чем, Настя?
- Рома сейчас на «Грифоне». Мы могли бы сообщить ему. В любом случае они не ушли далеко.
Андрей взял у нее из рук Павлушу и, целуя его, рассеянно передернул плечами.
- Ты же сказала - их ищут… А «Грифон» придет только к ночи на место.
- Подожди. - Настя протянула руку и, прежде чем снять очки, погладила его висок. Павлик затеял игру: крепко обхватывал шею отца, отпускал и снова обхватывал. Теперь в Настиных руках были очки, но она продолжала гладить висок Андрея тыльной стороной ладони. - Там Катя… Помнишь, Николай Антоныч сказал тебе, что она помогает Северцевым в делах… Они уже собирались уезжать, но Северцевы пригласили их на морскую прогулку.
Андрей инстинктивно прижал к себе малыша. Медленно поднял подбородок, прищурился.
- Откуда ты знаешь?
- Ты же знаешь, как у нас распространяется информация. Лолита позвонила. У фирмы были дела с «Зималетто», и она подумала, что...
Лолита Францевна - его секретарь.
Андрей секунду глядел на жену, потом отошел к открытой террасе. Он стоял к Насте спиной, прижимая губы ко лбу притихшего ребенка и глядя на море.
- Нет! - сказал он наконец, не оборачиваясь. - Нет, Настя. Там есть кому помогать. У Северцевых связи в милиции и администрации, наверняка уже послали катер. Их разыщут в течение часа, увидишь.
- Андрей, ну почему…
Он вдруг резко развернулся к ней и, поцеловав Павлушу еще раз, отпустил его. Тот сразу убежал в детскую; Андрей проследил за ним глазами, но было ясно, что он этого не сознает.
- Тебе-то зачем это надо? Чтобы совесть была чиста? - Он снова перешагнул порог, подошел к ней, наклонился: - Ты ни в чем не виновата. Ты знаешь это. И никто тебя не винит - тоже знаешь… Тогда зачем?..
«Я видела, как ты целуешь ее», - могла бы ответить Настя. А ее до сих пор он так и не смог поцеловать. Она и сама не могла… Но, высказывая все, она толкнет его к тупику, откуда только одна дорога. К ней. В этом нет ни совести, ни смысла.
- А просто по-человечески беспокоиться я не могу? - тихо спросила она. - Ведь ты испугался тоже. Посмотри, у тебя белое лицо… Зачем эти жертвы, Андрей?
- Да не жертвы это, пойми! - В бессилии он хлопнул ладонью по косяку двери и, заложив руки в карманы, вошел на террасу. Какое-то время стоял, глядя на море; повернулся: - Ты здесь ни при чем. Дело только во мне. Я для себя не хочу, это… инстинкт самосохранения, если хочешь.
Да, подумала она. Да… Она была права, когда радовалась, что он не лгал.
Ей.
Он вынужден лгать себе. По крайней мере, пока. И знает об этом! Этакая целенаправленная терапия самовнушения. Настя внезапно почувствовала неприязнь к себе. Чья-то чужая кожа приклеилась к ней - кожа какой-то несчастной: отвергнутой, лишней, но не пленницы, а удерживающей в плену. Но она не такая и не была такой. Андрей не обманывал ее, не обманывает и сейчас. И она с самого начала знала, что так будет; она не навредила бы ему. Откуда же тогда этот кислый, металлический привкус, привкус своей вторичности, ущербности и в то же время жестокости…
Она пожала плечами:
- Извини, ты, наверное, прав, - и, еще раз проведя пальцем по его щеке, почти бегом устремилась в детскую, откуда по восходящей раздавалась мелодия ее мобильного.
У нее остались его очки. Андрей стоял у балюстрады террасы, щурясь, вглядываясь в горизонт. Вчера Леонов сказал: «Если вдруг когда-нибудь поймешь, что Настя тебе не нужна, - оставь ее. Не унижай». Андрей понял, что Леонов ничего не знает, это было обычным предостережением, которое перед лицом опасности ухода может сделать старший друг, заботящийся о своей дочери тоже. Но на какой-то миг у Андрея поплыло перед глазами.
А сегодня ночью это произошло. Ему было нужно другое, и он это знал. Другая. Особенная, откуда-то изнутри, гибкость рук, и бедер, и плеч - которые он совсем недавно обнимал; губы, не похожие ни на какие другие; лоно, в которое он когда-то вошел победителем, но понял, что есть вещи, в которых не бывает ни поражений, ни побед… Пилавские вот сразу это поняли... Они называли это тандемом…
…Внезапный, почти судорожный вздох желания причинил ему боль. Боль разливалась по телу. Ее лицо, когда он оттолкнул ее в первый раз в Париже… лицо девочки, ставшей женщиной, растерянное, дышащее страстью, которую не суждено с ним утолить… Какого черта?!..
Руки у Насти дрожали, она несколько раз встряхнула ими, прежде чем взять телефон. Звонила Эльвира. Прерывисто, словно после долгой быстрой ходьбы, Настя сказала, что сейчас приедет, и бросила трубку обратно на кровать. Задержалась на минуту. Кровать тоже напоминала кое о чем и усиливала металлический привкус. Никогда такого с ними не случалось, никогда. Даже когда они были вместе в первый раз, все было наполнено особым содержанием. То был медленный, тревожный секс, не размыкая взглядов, словно боясь разрушить настроение, смысл, связь. То был осторожный путь назад - к истоку, к первым вздохам, еще без любви, но с ее ожиданием. И это, без сомнения, был путь вперед… Она не вела Андрея, она шла рядом, помогая ему идти. А теперь напоминает себе животное, которое встретило препятствие на пути к водопою, рвется, толкает самое себя вперед - и не двигается с места. Потому что Андрей, вернувшийся тогда к истокам, оказался всего-навсего путешественником с ничуть не тронутым временем багажом. Неужели она ошиблась и не сумела помочь ему?
Она почувствовала его руки на своем теле. Он подошел сзади и обнял ее за талию, горячим дыханием обжег щеку, ухо:
- Подожди немного, хорошо? Это пройдет… пройдет. И все будет, как раньше.
Она потерлась щекой о его подбородок:
- Ага, - и уже хотела повернуться, чтобы отыграть последнюю на сегодня часть, но с ужасом и надеждой осознала, что его руки гладят ее живот, бедра. Она шевельнулась, хотела улыбнуться, посмотреть ему в глаза, но какая-то бешеная дрожь желания в нем управляла ими обоими, он легонько, но неукротимо подтолкнул ее и опрокинул на кровать. У нее было чувство, что она лежит вниз головой, потолок взлетал над ней, падал и взлетал снова… Волны наслаждения перемежались с ощущением страшных конвульсий… где она? в раю или в аду?.. В любом случае, долго не пришлось гадать. Через три минуты все было кончено.
Слабыми руками она натянула на грудь бюстгальтер, который Андрей даже не расстегнул, просто сорвал вниз. Андрей лежал на спине рядом с ней и смотрел в потолок.
- Звонила Эльвира, - ровным голосом сказала Настя. - Она обижается, что мы с Пашкой не приезжаем, мы и правда давно не были. Останемся на ночь, ты не против?
Он покачал головой.
Пока няня и помощница по дому Лена собирала мальчика, Настя на прощание подошла к отцу. Посидела немного с ним. Он гладил ее по голове, и в его глазах она тоже видела, что она - единственная. И не может быть другой. Что за глупость, нонсенс вообще - быть заменителем?.. У нее кружилась голова.
Снова войдя в уже пустую спальню и стараясь не смотреть на кровать, она быстро натянула джинсы и, избегая глядеть в зеркало, взяла сына за руку и пошла к гаражу. Открывая дверь, услышала в доме быстрые шаги Андрея - он спускался по лестнице, догоняя их. Но она завела двигатель и выехала во двор, а потом и за ворота, - улыбаясь ему и помахав рукою.
Он без улыбки смотрел, как она уезжает. Он - скотина… Непонятно, что хуже - то, что произошло прошлой ночью или сейчас…
Этой ночью он не смог стать с нею тандемом. Такое уже было с Кирой, с нелюбимой Кирой, но Настя - не Кира. Настю он любил: Настю, которая родила ему сына, смешила его, не давала унывать, помогала ожить после тяжелого дня, светила мягко и не ослепляла - как это солнце по вечерам. Ее свет отразился в нем самом, сделался его собственным внутренним светом. Он не может лишиться его, он не хочет для них всех темных, долгих, таинственных коридоров… Но когда он услышал, что Катя близко, налетевшее оттуда, с моря, желание яростно захлестнуло, за собой поволокло… смыло, разбило вдребезги все мысли, все страхи. Примерно как в тот парижский синий вечер, когда он разоблачил себя, только еще страшнее.
И он сделал то, что должно было рано или поздно произойти.
Проводив взглядом жену и сына, он поднялся в дом и вышел на террасу, где последние минуты сочно, ярко догорал закат. Где-то в его отблесках посреди моря - Катя… Он только что спал с ней, а она об этом никогда не узнает. Такая же маленькая беззащитная женщина, как его жена. Такая же… Она и должна была быть его женой… И надвигается ночь, и поднимается ветер…
Он делает последнее усилие: закат - это только его, здешнее. Он уехал сюда, чтобы не мучить ее. Как она могла проникнуть и сюда, окутать своими ресницами и это? Неужели его душе нет исхода, кроме как мечтать - подавляюще, неотступно, как только и бывает на рассвете? Но там, где рассвет, - обрыв…
Он должен спасти… не ее. Свой закат.
И он позвонил на «Грифон» Роману.
***
Спустя примерно час после того, как «Бриз» прочно встал на якорь, рядом выросла яхта, в темноте казавшаяся громадной. Кате мерещились черные шляпы флибустьеров, шпаги, ножи… Вот сейчас зловещие расплывчатые фигуры перебросят на их беспомощное суденышко мостик и, топая окованными железом сапогами, взбегут на борт… И тогда можно будет спокойно, не специально умереть.
На борт поднялся тот веселый молодой человек, что встречал их на яхте Андрея. Кажется, его зовут Роман. Вот и Денис Северцев называет его Романом. Коля говорил, что этот парень был когда-то мужем Насти Ждановой… но какое это имеет значение - для нее? Зачем она опять думает о том, что связано с Андреем?
Роман приехал для того, чтобы увезти их на сушу, только и всего. Катя ему улыбается: «Спасибо!» Они с Колей переходят на борт «Грифона». Вот она, яхта, где она увидела Андрея в первый раз… Его лев и орел, перемещенные в пространстве и времени. Но ведь она дала себе слово… Но как не думать, если она на его яхте? Это почти что: в доме. Это почти что: в жизни. Стоп: а почему?..
- Роман, а как вы узнали, что у нас ЧП?
- Андрей Палыч позвонил. Да весь город уже знает, по телевидению даже передавали… - Роман вглядывается в сторону берега, и лицо его становится забавным, морщась в улыбке: - Вон они, ваши спасители. Катер. Очень своевременно…
- Катя, Николай, вы езжайте с господином Битовым! Мы поедем на катере! Встретимся на берегу! - перекрикивает вновь поднявшийся ветер Артур Северцев.
Катя не сразу заметила, что Коля исчез, и поняла это, только увидев, что он возвращается с мобильным в руке.
- Все в порядке! - помахал он телефоном. - Сигнал есть.
- Кому ты звонил?
- Твоему Андрею, - он довольно улыбнулся. Под порывом ветра она прислонилась к борту.
- Зачем ты это сделал, Коля?
- Хотел узнать, зачем ОН это сделал. Зачем прислал за нами свою яхту. Ведь, как я понял, у вас табу с печатью «навечно».
И снова она смогла заговорить не сразу.
- Что он ответил?
- Он сказал, что ему нравится моя дочка. - Зорькин продолжал улыбаться, и улыбка эта была неприятной, несмотря ни на что, не хотелось верить в то, что все это и есть - жизнь… -
Он, видите ли, не мог допустить, чтобы она осталась без отца. Даже такого непутевого, - добавил он явно от себя и с намеком. - Катя… - проговорил он своим обычным тоном, словно внезапно устав и заканчивая игру. - На берегу ждет машина с нашими вещами. Отвезут сразу в аэропорт. Северцевы распорядились.
Они оба повернулись к морю. Яхта сделала маневр, направившись к берегу, и зажегшиеся на палубе слабые фонари высветили два бледных лица.
И вдруг на море стало темно. Поблекли волны, пропали качающиеся тени. Солнце исчезло, словно сорвалось с неба. Ушло, оставив тепло… Это не гибель, это жизнь. Другая жизнь.
И стало очень спокойно.
***
Год спустя, утром такого же теплого дня уходящего лета, Катя проснулась рядом со Станиславом. Ее голова лежала у него на плече. Она неуклюже попробовала пошевелиться и тут же ощутила одышку. Поскорей бы…
Ей не терпится увидеть своего ребенка, взять на руки, прижать к груди. Она ждет его. Зовет, иногда тихонько, иногда с упреком: ну, почему он медлит и все никак не желает появляться на свет?..
…Чуткий ко всему, что касалось ее, Станислав проснулся. Поцеловал ее в лоб, убрал волосы с лица. «Лежи, я сейчас», - и пошел варить овсянку. Катя закрыла глаза, на губах оставалась еле уловимая улыбка. Маленькие искорки - ускоренные кадры прошлого - проносились перед глазами: они со Станиславом в ресторане, и отсветы от переливающихся камней подаренного им кольца отражаются в ее глазах; Станислав несет ее на руках от ЗАГСа к машине; доктор сообщает им счастливую новость… Какой-то слишком громкий звук заставил ее проснуться снова: мама стучит в дверь, входит.
- На работу, Катенька. Будильник звонил. Пора.
Настя с Андреем уснули под утро и все еще хранили тепло друг друга. За дверью раздались быстрые шлепающие шаги, какой-то шорох, дверь распахнулась - и в спальню вбежал подросший, вытянувшийся Павлуша.
- Папа, я к вам…
- Иди скорей, замерзнешь, - с напускной суровостью сказал старший Жданов, заботливо устраивая сына под одеялом между собой и Настей. Сын о чем-то спрашивал, он ему что-то отвечал. Он снова тонул в дреме. Маленькие искорки - ускоренные кадры прошлого - проносились перед глазами: неделя назад, вся семья за столом, день рождения Павлуши. Юрий Петрович тоже сумел выкроить недельку, приехал. Павлик читает первое в своей жизни стихотворение, все смеются, а умиленная мама Андрея и смеется, и плачет. Даже отец улыбается от души. Андрей наклоняется к Насте и шепчет: «Единственная моя…» Эльвира с широкой покровительственной улыбкой смотрит на них, хоть и обижена: Настя с Павлушей почти у нее не бывают, тем более не остаются на ночь… Немного затекли плечи и спина, Андрей перевернулся и свободно вытянул руку: кроме него, в постели никого не было. Но он уже не просыпается, пугаясь, - привык, в последнее время это случается часто.
За дверью Лена, в черном платье, все еще не снявшая траура по Юрию Петровичу, хоть прошел целый год, включает пылесос.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Я уже запуталась в них,короче,оба хороши: Катьке не надо было изначально ехать в первый раз и провоцировать Жданова,а Жданову не надо было вестись на её провокации и прилюдно закатывать сцены ревности. 
)нашел время и место,ну такой он Жданчик ,НЕУДАЧНИК,все у него с Катей наоборот ! 
Helium, rosa и все-все-все, выложу скоро продолжение.
Я так и не поняла - неужели Катька даже не попробовала построить новую жизнь? Или попыталась всё же,не струсила? И что это было у неё - сон был,или сон-воспоминание о былом? А появился ли у Кати ребёнок или так и не случилось? 
