|
часть вторая - "А поутру они проснулись"
Москва навалилась как-то сразу, без предупреждения. Они едва успели разлучиться руками, и даже толком не проснулись, и гвалт столицы оглушил, потряс, вытряхнул из усталой дремы, а Кира уже встречала их в аэропорту, и была вся сияющая, и особенно красивая.
За её спиной широко улыбался Федор, и энергичная Кира препоручила Катю заботам курьера, а сама забрала с собой Андрея – ставшего вдруг каким-то безвольным, безразличным, далеким.
Дома Катя намеревалась сесть за отчет, но как только увидела свою кровать, то все планы, и мысли, и чувства стали невесомыми и легкими, и она блаженно вытянулась на чистых простынях, все еще ощущая дыхание Андрея на своей коже.
Когда Жданов проснулся утром, то ему показалось, что сосны, небо, чистый пушистый снег и Катин смех – чуть хрипловатый, незнакомый – все это было длинным-предлинным сном. А реальность – это вот она, Москва за окнами, и привычный уют Кириной квартиры, и сама Кира – уже причесанная, и тщательная накрашенная, слишком ласковая и милая. Это была такая стратегия и тактика, и все эти Кирины стратегии и тактики тоже были привычными и обыденными.
Катя стояла под душем и пыталась собрать себя по кусочкам. Впереди маячил длинный рабочий день, отчет, девочки с женсовета и Жданов.
Жданов. Это было самое сложное. Катя только сейчас начала понимать, что именно он рассказал ей там, в развале простыней и одеял.
Он врал ей – врал, когда впервые поцеловал, и когда они впервые танцевали, и Катя все никак не решалась опустить руку на его плечо, а потом вдруг решилась и чуть не упала в обморок от собственной смелости, и от того, что танцует с Андреем Ждановым. Она, Катя Пушкарева – с Андреем Ждановым.
А потом все-таки не выдержала и потеряла сознание, и забота Андрея тоже было ложью, и потом – их встречи, и поцелуи, и тепло в его глазах, и жесткость губ, и щетина, которая царапала подбородок – все это было неправдой. И тогда, в гостинице, когда… Нет, думать об этом нельзя.
И он запрещал себе бояться – потому что мало ли что там Катя напридумывала за ночь! Брился, рассматривал в себя в зеркале и уговаривал не бояться. В конце концов, он взрослый мужик, а Катя – очень умная девочка. Она все поймет правильно, а если начнет терзаться всякими глупостями – что же, он придумает, как с этим справиться. Теперь главное – смотреть на неё спокойно, без этой ошалелости в глазах.
Но обветренные припухшие губы, и какое-то потрясенное выражение лица, и слегка раздраженная кожа – ох уж эта щетина – все они выдавали Катю. Ей казалось, что весь мир смотрит на неё и понимает, чем именно она была занята последние три дня, и это так очевидно, и непонятно, почему мама разговаривает с ней как всегда – неужели она не видит?
Но если Кира и что-то и понимала, то не выкладывала карты на стол. Она была вся настроена на предстоящую свадьбу, нацелена на долгую и даже временами счастливую семейную жизнь, и Ждановские выходки не могли сбить её с нацеленного курса. А у него было прекрасное, чудесное настроение, такое, когда хочется любить всех на свете, Киру тоже, и он шутил, и много смеялся, а она отчего-то все больше мрачнела, словно его хорошее настроение было плохим симптомом.
Это было очень плохим симптомом, и Катя пыталась отмахнуться от него, но так и не смогла. И всё время, пока она торопливо неслась по заснеженной Москве, и мерзла на остановках, и подпрыгивала в маршрутке, и толкалась в метро – она думала и думала о том, почему самой первой мыслью от признаний Андрея была такая: как же ему тяжело, в какую ловушку он себя загнал!
И выход из этой ловушки был только один – вперед, за флажки. Красные вспышки светофоров словно напоминали об этом, и Жданов вел машину очень осторожно, осторожнее, чем обычно, потому что боялся растерять то хрупкое ощущение легкости, которое и так слишком быстро улетучивалось, поглощенное загаженным столичным воздухом. Андрей искал и не находил в себе силы пойти против них – родителей и Киры, Малиновского и себя самого. Зималетто стоила любых потерь, это было несомненно, но с каждым разом она требовала все больше, и скоро расплачиваться будет нечем – компания заберет его целиком, без остатка.
Компания была самой главной любовью Андрея Жданова, и это было несомненно. Ревновать к целой империи – каково это, Екатерина Валерьевна? Это вам не пустоголовые модельки, и даже не невеста. Это соперница посильнее, и даже нечего думать схлестнуться с ней врукопашную.
Катя стояла в вагоне метро на одной ноге, в её левый бок упирался чей-то портфель, а в правое ухо летела бравая попса из чужого плеера, но все это не мешало думать.
Если Андрей Жданов хочет Зималетто, Катя сделает все, чтобы он получил её и оставался у руля и дальше. Она напишет отчет, и всех обманет, и не испугается Воропаева, и будет смотреть прямо в глаза Павлу Олеговичу. Пушкаревы своих не бросают.
Еще позавчера любить Жданова было так легко. Он был словно в ореоле какого-то света – чудесный, безупречный, идеальный. Катя вдруг тихонько прыснула в чью-то искусственную шубу. Легко любить идеального Жданова – а попробуй-ка, Пушкарева, любить его виноватого, лживого, трусливого и подлого. Вполне обычного человека, в душе которого всякого понамешано – и хорошего, и плохого, и как отделить одно от другого?
Вспомнились вдруг слова Тоси Кислициной из любимой Катиной книжки «Девчата»: «Нельзя живого человека пополам пилить: от макушки до пупка беру, заверните, а от пупка до пяток сдайте в утильсырье. Я так считаю: все хорошее во мне — мое, ну и все плохое — тоже, куда же оно денется? Так что берите меня всю целиком, какая я есть, сдачи не надо!»
«Так берите меня всю целиком, сдачи не надо», бормотала Катя вслух, подлетая к Зималетто. Она так и не разобралась в своих чувствах, не решила, что делать с Андреем дальше, и сможет ли она быть такой великодушной, какой себя сочинила. И вдруг одна мысль остановила её – а в чем тогда разница между Кирой и Катей? Кира цепляется за Андрея, как за последнюю опору, и прощает ему все, и закрывает глаза на его ложь – и Катя планирует поступить так же.
Она постояла под удивленным взглядом Потапкина и поразмыслила еще немножко.
Кира хочет Андрея для себя. А Катя хочет Андрея для него самого.
И Потапкин стал таким милым, что не удержалась – потрепала по плечу, и по Маше, оказывается, Катя успела соскучиться – и по её пустующему ресепшену тоже.
- Федор! Снова вы на посту? – это Кира Юрьевна. По голосу понятно – на взводе. Недовольна Кира Юрьевна с раннего утра, и это недовольство мигом стряхнуло с Кати всякую радость, и она поспешила прочь, невнятно поздоровавшись, пряча лицо, и даже уже почти скрылась в безопасности президентского кабинета, но требовательный голос Киры остановил её:
- Екатерина Валерьевна!
И пришлось остановиться и посмотреть, наконец, на них – Андрея и Киру. Они стояли близко друг к другу и были очень похожи – своей холеностью, дорогой одеждой, красотой и одинаковой напряженностью во взглядах. Катя очень старалась понять по их лицам – как прошла ночь, и что они думают друг о друге, и что теперь есть между ней и Андреем, и что есть между Андреем и Кирой, но она так волновалась, что понять не получалось. А получалось только стоять, неловко стискивая свою вязаную сумочку в руках и мечтать провалиться сквозь землю.
- Екатерина Валерьевна, пройдите, пожалуйста, в мой кабинет, - вежливо попросила Кира.
_________________
Торжественно клянусь, что замышляю шалость и только шалость. (с)
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Замечательно написано. Читала бы и читала. 
