Лето
Как же долго не приходило то лето! А может, Андрею просто так казалось. Весна всю душу вынула, перетряхнула, вывернула наизнанку и вложила в него обратно – девственно пустую, с одним лишь уродливым рубцом от непрерывно кровоточащей когда-то раны. Никогда он так не ждал лета. Даже когда учился в школе, и пора летних каникул виделась сплошной чередой увеселений и приятного ничегонеделанья. Почему-то думалось, что лето очистит, освободит от тяжести, придавившей его к земле.
И вот оно пришло. Лето застало его в Киеве, где опьянило и заморочило. Бурным цветением, пряными запахами, близостью черноглазой Надежды, гипнотизирующей своим подчеркнутым дружелюбием. А в Москве, куда рвалось его сердце, оно выступало несмело, оставляя горожанам возможность насладиться прохладой, которая не замедлит смениться удушающим зноем и нетерпеливым ожиданием проливающейся с небес влаги.
Тем летом он обнаружил в себе нестерпимое желание бури, какого-то взрыва в природе. Просыпаясь по утрам, еще не успев открыть глаза, он загадывал: если в этот день случится гроза, то день пройдет хорошо. Еще лучше, если удастся наблюдать ее приближение и буйство стихии. Приближение грозы он всегда чувствовал. И неизменно оказывался у окна, чтобы насладиться небывалым зрелищем торжества природы. Сначала начинали шуметь деревья, словно предупреждая друг друга и поселившихся на них птиц о надвигающейся непогоде. Потом откуда-то издалека слышался приглушенный рокот, похожий на рык огромного раненого зверя. Постепенно рев нарастал, и одновременно с этим небо заволакивало черными тучами. И вот на раскаленное солнечным жаром оконное стекло падала первая крупная капля. Она больно ударялась о горячую прозрачную поверхность и бессильно стекала по ней неровным тонким ручейком. Недалеко от нее ударялась вторая капля, третья. Вскоре их уже было невозможно сосчитать – они падали и бились в окно, их становилось все больше, и через некоторое время вода лилась с неба сплошной непроглядной стеной, заливая стекло и искажая еще недавно четкую картину за окном. А грозные раскаты все приближались и звучали все более устрашающе. Огненные всполохи, сверкнув в небе слепящими зигзагами, один за другим устремлялись вниз, к земле, в поисках жертвы, дабы принести жертвоприношение щедрому небу. Ветер, что есть сил, рвал и трепал ветви могучих деревьев. Низвергающиеся из черных туч реки мощной волной заливали стены домов, заполняли фонтаны, смывали верхний слой земли с клумб и газонов вместе с травой и цветами, пузырили поверхность луж, мгновенно образовавшихся на тротуарах и дорогах. Но Андрею хотелось туда, под проливной дождь. Поднять голову навстречу крупным хлестким каплям, чтобы лупили по лицу, смывая усталость и горечь, вымывая из глаз напускное безразличие. Ловить их ртом, как в детстве, и пить, словно живую воду, которая непременно заживит все раны, оставленные прошедшей зимой.
Но вот, натешившись и отдав дань земле, щедро напоив ее, стихия начинала отступать. Сквозь стену воды проглядывали очертания чудом оставшихся на своих местах зданий, деревьев, автомобилей. Сметая на своем пути все легкие, не прикрепленные к земле предметы, водные потоки устремлялись вдоль закованных в бетон и асфальт городских улиц в поисках открытого грунта или водоема. Ветер, недавно пытавшийся вырвать с корнями деревья, уносил прочь грозовые тучи, расчищая дорогу солнцу. Все тише и тише звучали раскаты, все реже и реже, уже где-то совсем далеко, сверкали зарницы, и вот последние капли падали на землю, и все стихало. А на небо выходило, улыбаясь и ободряя намокший город, сияющее солнце. Оно мгновенно затопляло своим светом и теплом все самые дальние и тайные уголки, согревая, осушая, обнадеживая своим неизменным покровительством.
***
Ждала лета и Катя. Нет, не так. Она ждала, когда оно пройдет, и наконец-то наступит осень. Ведь осенью она сможет освободиться от своих обязательств перед «Zimaletto» и будет вольна никогда больше не вспоминать ни о компании, ни о ее руководстве, а самое главное – о НЕМ. От лета она не ждала ничего. Ничего хорошего. А оно вдруг налетело, подхватило, закружило… отогрело. Свежим ветром повеяло и заставило дышать. Теплым ветром подуло и успокоило.
Вот только откуда он вдруг появлялся - ветер? Просыпаясь рано утром, собираясь на свою персональную голгофу, какой виделся ей ее высокий пост, Катя день за днем наблюдала из окна абсолютно неподвижные деревья и безмятежно-чистое небо. А случись ей выбраться из-под вороха бумаг и оказаться на улице во время обеда, она с удивлением обнаруживала у себя под ногами подхваченные маленькими вихрями песчинки, листочки, конфетные фантики, а над головой – качающиеся ветви деревьев. Часто по вечерам, когда она, уставшая, возвращалась домой после работы, ей приходилось даже отворачиваться от порывов ветра, так и норовящего бросить ей в лицо щепотку пыли вместе с порцией взятого у зеленых растений свежего воздуха. Но поздно ночью ветер снова утихал, словно уставший за день труженик, который прилег отдохнуть и набраться сил перед новым трудным, а возможно, решающим, днем.
Когда девушке не спалось, и она изо всех сил отгоняла от себя непрошенные мысли «все о нем и о нем», ей представлялось, что это люди будят уснувший ветер. Утром, когда они торопятся на работу, он сонно ворочается под кустами и деревьями, потревоженный оживленным движением людей и машин, долго не может проснуться. А когда все расходятся по своим офисам и кабинетам, ветер не спеша поднимается со своего ложа и принимается за свою ежедневную работу. Этот размеренный, обычный для лета, ветер, в отличие от своего весеннего младшего брата, шалуна и проказника ветерка, с достоинством и со всей серьезностью исполнял возложенные на него задачи и поручения. Он разносил свежий воздух, рожденный в маленьких зеленых фабриках-листьях, в удушающей жаре мегаполиса приносил прохладу изнывающим в своих офисах, квартирах, учреждениях людям, сгонял в тучи облака, чтобы они умыли и напоили землю. В это лето Катя часто думала о ветре не как о беспечном и легкомысленном бездельнике, а как о трудяге, добросовестно выполняющем свои обязанности.
Только и ветер иногда подбрасывал ей свои сюрпризы. Нет-нет, да и вспомнится тот, принесший первый снег, по которому она провожала своего любимого начальника в Ташкент. Или вдруг обожжет губы воспоминанием о том, голодном и собственническом, поцелуе у «Лиссабона». Или непонятно откуда донесутся слова ЕГО признания о невозможности снова быть близким со своей невестой. А то пройдется ветер по ладони, и она загорится, словно только что прикасалась к ЕГО щеке, нанося пощечину. Не получалось, не получалось у нее не думать о НЕМ. Глупое сердце, томившееся в своем заточении, неожиданно вспомнило о том, что оно еще умеет любить, ревновать и надеяться - оно еще хочет жить.
***
А лето все разворачивалось во всю свою ширь и мощь. И столкнуло однажды в последнем яростном споре, когда и понять было нельзя, кто прав, кто виноват, кто из них чего добивается и для кого все это делается. Только стало невозможно шагать по этой земле врозь, словно они чужие.
Гроза очистила его от показного равнодушия и обреченного смирения, помогла выпустить глубоко забившееся желание жить по-настоящему, идти вперед, заставила сделать еще один, последний, шаг к долгожданному, выстраданному счастью.
Ветер всколыхнул в ней светлые воспоминания, широко раскрыл глаза, распахнул скомканную душу и выпустил запрятанную в самом дальнем тайнике, сумевшую выжить надежду, подтолкнул навстречу счастливому будущему.
Вот и бросило друг к другу. Потому что «жить без любимой женщины глупо и бессмысленно». Потому что тогда теряет смысл все это пышное цветение, яркие краски, все это разнообразие звуков и запахов, наполненных жаждой жизни и обещанием вечной юности.
Потому что нельзя любить так сильно и не прощать так долго. И глупо и бесполезно предпринимать попытки к созиданию чего-нибудь стоящего, убегая от себя и продолжая разрушать себя изнутри.
Лето, не скупясь, открыло для них свои кладовые, заиграло для них на струнах самых сладкоголосых инструментов, подарило им все свои самые волшебные чудеса: разноцветные закаты и ясные рассветы, соловьиное пение и шепот листвы, нежные ароматы трав и терпкие запахи желания, яркие краски утра и долгожданную темноту ночи. Оно вручило им друг друга с наказом всегда быть только вместе. Наградило их тихой грустью воспоминаний и бурной радостью примирения, смущающей своей обнаженностью любовью, льющейся из широко распахнутых глаз, и едва сдерживаемым ликованием от счастья прозрения. Теперь их глаза и губы всегда улыбались, а сердца, если и сжимались, то лишь от нежности да легкого неверия в то, что чудо все-таки случилось – они снова вместе.
|