|
***
Катя вернулась - её очередь говорить.
- Так что Вы от меня хотите? Вам-то зачем нужно то, что Вы здесь устроили? Я не собираюсь…
- Так, стоп! Остановись, остынь! Я знаю, что делают с гонцами, приносящими плохие вести. Ты же только сегодня была счастлива, а теперь мир рухнул, да, Кать? Только мир не изменился, это ты знаешь о нем немного больше, ты сама! – практически ткнул в нее пальцем. Кате уже не хотелось с ним препираться, она тихо, с трудом выговаривая слова, произнесла:
- Давайте… давайте обойдемся без банальностей. Я не хочу ничего знать. Верните мне мою одежду, я уйду навсегда из вашей жизни, от меня и следа не останется. – И ведь сама верит в то, что говорит!
- Дорогая моя! Ты уже так наследила в нашей жизни и в Зималетто, что уйти у тебя не получится, даже если мы коллективно станем молиться об этом всем богам денно и нощно. Ты же хозяйка теперь… у нас, – помолчал, подбирая слова. – Так вот, тебе придётся встряхнуться и взять себя в руки, – взглянул на часы. - Сегодня мы уже ничего не успеваем, Константин отвезет тебя домой. Завтра трид…цать… первое, придётся поднапрячься… ладно, рассказываю. Первое: с тобой работает стилист. Второе: я вызываю сюда Пал Олеговича и рассказываю ему всё; затем мы собираем совет, на котором тебе передают обязанности президента. К третьему пункту мы еще не готовы.
***
Ее одежду он так и не отдал – сказал, что даже бомжи посчитают её шмотки (так и сказал – шмотки) моветоном. А Кате, видимо, уже было всё равно – слишком сильный стресс. Она даже в зеркало на себя смотреть не стала, поверила, что хуже, чем было - не бывает, и привыкать надо, потому что легче привыкнуть, чем отвязаться от Воропаева. Она обессилела – казалось, чтобы сделать малейшее движение, мозг вёл мучительные переговоры с телом. Саша вызвал водителя, который практически за руку отвел Катю к машине и доставил до дома, а следующим утром забрал - у Пушкаревой действительно было много дел.
***
Требования к ее внешнему виду, предъявленные порекомендованной тем же Синицким Элизе («сценический» псевдоним, как пить дать, Лиза), были просты: европейский стиль; любым способом избавиться от очков - лазерная коррекция, линзы - что душа пожелает; и от брекетов - лингвальные ставьте, но вот этого безобразия быть не должно.
Как выяснилось позже, Элиза с задачей справилась.
***
Вернувшись домой от Воропаева, Катя не сходила с ума. Она даже не плакала, все свои силы направив на то, чтобы убедить себя – она достойна всех тех унижений, через которые ей приходится проходить - это ее участь, ее судьба. Она достойна и Дениса, и Андрея, и их предательства по одному факту рождения – природа ошиблась, так бывает. Она старалась думать о работе и сосредоточить свои мысли на Зималетто – единственном месте, где она была по-настоящему нужна. Не Андрею Павловичу Жданову и не совету директоров, а самой себе. Там она могла увидеть достойный результат своей работы, получить благодарность не в материальном выражении, не формальное «спасибо» от снобов владельцев – а в виде идеального отчета о прибылях и убытках. Этого-то она точно достойна, имеет же она право увидеть результат своих трудов? И ей будет достаточно. А что-то большее – оно для других; любовь, близость, доверие – для других, а для нее высокоэффективная работа. Не будет она думать об Андрее – был в прошлом такой идеализированный ею мужчина, да что мужчина – принц, недоступный принц, и, как водится, на коне. Конь не выдержал тяжести возложенных на него грез и надежд, принц свалился и развалился – оказалось, муляж. Нет принца, и ничего нет, и не было. Не было ночи в гостинице, не было ухаживаний и открыток. Не было никакой «внезапно вспыхнувшей любви», к ней, к Кате Пушкаревой. Потому что это невозможно – бред! Встала перед зеркалом и страшно оскалилась самой себе.
А Воропаев? У него блажь, это пройдет. В его сложных смысловых конструкциях Катя разбираться не будет, своих проблем хватает – компания в кризисе.
***
На следующий день у Воропаева ничего не прошло, и уже знакомый ей водитель приехал за ней в 9-30. Родители требовали объяснений, а Кате было всё равно. Приехал? Ну и хорошо – не придется натягивать на себя улыбку, неискренне радоваться приближающемуся празднику и пробовать приготовленные блюда. Просто не могла - Катя ощущала, как атрофия захватывает все ее существо - она уже затронула не только чувства, но и лицевые мышцы – не было сил притворяться. Сказала что-то родителям о необходимости поработать – четко, логично, связно и безапелляционно, и уехала.
А потом она была куклой – это очень удобно, быть куклой. Ничего не нужно решать, все задаваемые вопросы воспринимаются как риторические – «да, да, да…». Она не знала, на что соглашалась, сейчас она бы согласилась на всё. Всё идет по кругу, хуже уже не будет, Катя Пушкарева создана для работы. Ей постригли волосы, покрасили, нанесли макияж, несколько раз переодели, отвезли к ортодонту, сняли слепки и пообещали на следующей неделе убрать брекеты и поставить ретейнеры с внутренней стороны зубов. А напоследок отвезли в офтальмологическую клинику, где она наотрез отказалась носить линзы – неудобно, тогда ей выдали очки в аккуратной оправе и записали на лазерную коррекцию. Сама бы Катя никогда не решилась, но возможность видеть без дополнительных средств, как возможность в один миг избавиться от костылей – «о, чудо!», завораживала. И она согласилась.
Вечером, выдержав восторги Коли, мамины всхлипы – какая дочка взрослая стала, папино ворчание, она стояла в новом, насколько простом, настолько и дорогом платье от Stella MacCartney (feel woman wear dress) перед зеркалом, и искала прежнюю Катю, понимая, что та осталась где- то глубоко внутри, и вряд ли когда-нибудь вернется. Потому что новая модель Екатерины Пушкаревой не позволит – та Катя была хрупкой и слабой, слишком тонкокожей. Она запрет ее, как в чулан, внутри себя, а ключи выкинет с ближайшего моста в реку – так всем будет лучше. В новом году всё изменится, всё будет по-новому.
Нет, Катя не сходила с ума. Она даже не плакала.
***
Последний день 2005 года Александр провел в состоянии непрекращающегося цейтнота, поэтому единственным его желанием было лечь. Лечь и спать – он это загадал и исполнил, добравшись до кровати под бой курантов. А 2006 год решил начать со знакомства с обновленной Екатериной Пушкаревой и её старой семьей, досье на которую уже неделю валялось на заднем сидении его машины. Эта семья идеально подходила под третий пункт плана.
Где-то на задворках сознания было понимание, что идея абсолютно бредовая. И Станислав, его психоаналитик, деликатно подводил Александра к этой мысли. Но Воропаев был бы не Воропаевым, если бы не считал, что сам способен вылечить любого психоаналитика, а в вопросах стратегии эти сомнительные эскулапы разобраться не в состоянии, и точка! Алекс мнил себя превосходным стратегом, что подтверждало детско-подростковое увлечение шахматами. Правда, получив разряд, он больше не участвовал в соревнованиях, а после смерти отца вообще не притрагивался к шахматной доске. Но! Разработка планов и принятие жизненно важных решений происходили в его голове в считанные секунды. А психоаналитик… многолетний опыт личного психоанализа и чтения специализированной литературы не прошел для Александра даром. Он знал, как и что называется, мог навесить ярлык на любой интересующий объект, что Станислав неоднократно осуждал, как занятие бесполезное и бессмысленное, призванное раздувать и без того гипертрофированное самолюбие его клиента, но в жизни Александра ничего не менялось. Несмотря ни на что, он оставался тем же самым мальчиком, пытающимся компенсировать тягу Юрия Воропаева к грандиозному, великому и монументальному. К сожалению, Воропаев-отец не смог оставить след в мировой истории – лишь едва заметный в истории российской легкой промышленности, и, назвав сына в честь величайшего завоевателя, растил того, постоянно повышая планку и задавая уровень, до которого ребенок его возраста, а впоследствии юноша, не мог допрыгнуть
Глядя на Александра Юрьевича Воропаева, никому в голову не могло прийти, что тот рос талантливым и чутким мальчиком, со склонностями к музыке и литературе. С детства Алексу был выдан готовый план на ближайшие 60 лет, и отцовская любовь выделялась порциями в соответствии с его выполнением. Юрий выдал сыну грант на всю оставшуюся жизнь. А потом бросил, и всё оборвалось. Четыре года назад, когда отец погиб, Александр даже растерялся - ради кого и ради чего он будет жить, если некому оценить его достижения и выдать полагающуюся награду? Его жизнь разом обесценилась – оказывается, ему не для кого покорять мир и выворачиваться наизнанку на политической арене. Не для кого. И незачем. Свое состояние он назвал депрессией и пошел к психоаналитику - искать смысл, так как надо было как-то продолжать играть свою игру, ведь на него рассчитывали очень важные, но не слишком важные для него люди. Не к сестрам же было идти, в самом-то деле?
***
Так вот, третий пункт, третий шаг… ему 32, а он все еще зам, и в министерстве двигаться некуда, он стагнировал. И важный и нужный человек непрозрачно намекал, что во многом новый виток карьеры, заключающийся в переходе в Администрацию Президента, невозможно запустить только из-за его личного статуса. Не женат – в политике приговор, значит, его сложно предъявить народу, с ним что-то не так. Откровенно говоря, с ним и было «не так» – он предпочитал покупать девочек, а порой и мальчиков, презирая их всем своим существом. Конечно же, его сексуальная жизнь мало отличалась от сексуальной жизни большинства крупных политиков (разве что умеренностью), но отсутствие штампа в паспорте и постоянной женщины «на выход» держало его на пороге великих дел. И в самое ближайшее время он собирался решить эту проблему. Александр Юрьевич Воропаев, заместитель министра экономического развития и торговли, в этот первый день нового года направлялся знакомиться с семьей будущей жены.
_________________
Рву шаблоны. Дорого. (с) xvii
Последний раз редактировалось TOK 05 авг 2010, 23:07, всего редактировалось 2 раз(а).
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
ТОК! Я хорошая,даже не сомневайся. 
Я сегодня прочитала своё "шаловливое" послание и поняла,что можно его воспринять двояко,потому что мы не знакомы настолько близко,чтобы можно было так шутить. Я тебя заприметила давно,посты твои читаю с огромным удовольствием,ценю твой резковато-жестковатый юмор. 
Меньше всего я хотела бы тебя обидеть,извини,пожалуйста. 
У меня у самой голова кружится, больно шустрые - уже устала их тормозить.))
