|
5
Звучное название «кемпинг», будоражащее воображение каждого, кто когда-либо был студентом, конечно, только и было названием. Ни в какие палатки он бы своих людей не повёз. А повёз в новый комфортабельный комплекс из нескольких разных мотелей; целый вечер накануне Юлиана донимала его, требуя выбрать, и, почти не глядя, он ткнул в красочные фотографии стилизованного под русскую старину мотеля. Большой деревянный дом с резными наличниками, терраса из светлой сосны – на случай дождя, множество столиков на лужайке перед домом… Кейтеринг отличный, Юлиана в очередной раз оказалась на высоте. Вино, блюда из рыбы, дорогой сыр, шашлыки. А в конце дня обещаны настоящие русские блины. С икрой и стекающим по пальцам маслом.
Андрей был доволен, как хозяин, попечитель и в то же время распорядитель, находящийся на работе: следил за всем и всеми, почти не садился, не говоря уже о том, что мобильный не умолкал. Приглашённые гости, партнёры «Зималетто», задерживались, приезжали по одному или компаниями, и всех надо было встретить, рассадить, всем уделить внимание. Только когда волнение первых часов схлынуло, спиртное развязало языки и расслабило спины, расслабился и Андрей. Позволил себе съесть пару кусочков свинины и выпить бокал минералки. Он оглянулся – сосны, пролесок, а за пролеском блестящая лента озера, и как бы хорошо было принять всё это, как оно есть, а не как антураж для корпоративного мероприятия. Но, как только начинаешь принимать (бывают всё же такие минуты), становится тоскливо и пусто, и начинаешь задумываться над тем, над чем бессмысленно и лучше не стоит задумываться. И тогда снова стремишься быть в центре, в эпицентре, в жерле вулкана, выжигать безжалостно-необъятный простор своей жизни и души. Гулкий и скучный простор. Свободу свою, чёрт побери.
Но сегодня он всё-таки имел право попробовать. Ну, вдруг получится просто отдохнуть, отвлечься, как все, «как люди», невозможно же постоянно быть в хоть и спасительном, но напряжении. И, когда на площадке появился футбольный мяч, он улыбнулся ему, как старому знакомому. Переглянулся с Малиновским и обрадовался, когда увидел те же искры в его глазах. Отвращение, которое он когда-то испытывал к Малиновскому, было давно забыто. Сменилось поначалу безразличием, а потом и подобием прежней близости. У Малиновского было то, чего не было больше ни у кого с тех пор, как он порвал с Катей и Кирой, – искреннее расположение к нему. Он не имел возможности вернуться к прежней жизни, казавшейся ещё более пустой, чем теперешняя, и ему как воздух нужно было хотя бы это, чтоб уж совсем не чувствовать себя мёртвым.
Играли с «Росинторгом» и «Макротекстилем». Футболки бонз двух крупнейших фирм, которых он привык видеть при галстуках и золотых запонках, взмокли, лбы в капельках пота - но в глазах тот же кураж.
В какой-то момент мяч выбило на «угловой», в пролесок, и он понёсся за ним, с удовольствием ощущая своё лёгкое тело. И уже собирался возвращаться, но увидел сквозь листву деревьев силуэт на берегу озера. Сделав пару шагов вперёд и с силой опустив вниз мешающую ветку, он увидел Пушкарёву, стоящую спиной к нему, на самом обрыве, ведущем к берегу. Он навесил мяч, отправил его на «поле», крикнув: «Я сейчас», и пошёл к тому месту, где стояла Катя. Она услышала его шаги, но не обернулась. Только поёжилась – она обнимала себя руками за плечи. Замёрзла. Да, пожалуй, здесь прохладно, а на ней куртки нет, один свитер. Когда она сидела за столиком рядом с ним и наклонялась, он видел полоску кожи между этим белым, крупной вязки свитером и брюками. Сейчас, подойдя ближе и став сбоку от неё, он мог бы поклясться, что и под свитером у неё ничего нет. Он помнил очертания её груди без белья.
Он подумал об этом без явной эротической окраски, просто по памяти, как думал иногда и раньше. Она была последней, а значит, единственной, а значит, вполне естественно, что он разглядывает её и думает о её теле. Хоть он и смирил своё собственное, но ничто же человеческое и ему не чуждо… Даже в таких банальностях можно найти утешение. Если очень надо.
Изредка возникавшую эрекцию он давил ледяным душем и литрами чёрного кофе. С алкоголем он стал осторожен: обнаружил, что от нескольких глотков мысли приобретают опасный характер, уходят с натоптанной и проверенно-успешной «рабочей» стези и начинают путаться в том, что он надеялся когда-то определить, но так и не удалось. Чёрт его знает, в чём тут было дело: в его занятости, в сумасшедшей гонке за признанием молчаливо наблюдавшего за ним отца, в недостаточном желании, то есть страхе, его извечном страхе, который ему определить-таки удалось… Но сделать своё одиночество немучительным, щадящим он не мог, потому что так и не смог найти гармонию с самим собой.
- Катя, замёрзли? Я могу куртку принести, она не в доме, на стуле осталась…
Она повернулась к нему, морща лоб. О чём она думает всё время? Что вечно чертит-рисует в своём блокноте во время их бесконечных совещаний? Иногда ему хотелось взять из её рук блокнот и, развернув, посмотреть. Иногда даже жадно хотелось, раздражала эта недоступная рассеянность.
- Да нет, мне не холодно. – И, вопреки этим словам, она потёрла руками плечи. – Просто голова болит… - И снова отвернулась.
Она смотрела на гладь озера и думала о Германии, о том, как уедет, как будет совсем по-другому жить. И он появился перед ней, ненужный, напоминающий о том, что ещё могло её здесь удерживать. Он мешал ей.
Он с досадой смотрел на неё, но, ничего не сказав, пошёл обратно к пролеску, к голосам, к машинам.
Оказалось, что в матче сделали перерыв, все захотели (святое дело) выпить и перекусить. На пятачке начинающей пробиваться из-под земли молодой травы одиноко дурачился с мячом Малиновский.
- Ну чё, как там Пушкарёва?
- Зану-уда, - раздражённо отвернулся Андрей.
- Чего это?
- А я знаю? Стоит, как изваяние. Голова у неё болит…
Малиновский улыбался, легонько подбивая мяч коленом.
- Тебя не поймёшь. Страшна была, как сто чертей, не нравилось… - Он неожиданно отправил мяч Андрею, и тот в последнюю секунду отбил его головой и покрутил у виска: Малиновский!.. – Теперь такой стала, что не грех и приударить, и опять плохо…
- Что б ты понимал, Малиновский… - Роман еле успел отбить мяч грудью. Подцепил ногой и снова принялся мелко гонять по траве.
- А может, она тебе нравилась, а? – И сильным ударом отправил мяч Жданову, а тот коротко и резко накрыл его ногой.
- Может, и нравилась. – И мяч по траве покатился в ту сторону, где стояла Катя. Андрей расплылся в улыбке. – Иди, поднимай. Я туда больше не пойду…
Роман остановился вполоборота.
- Нет, а если серьёзно, чего она, как каменная? Может, у неё случилось что? С родителями? Ты не узнавал?
- Типун тебе на язык, Малиновский… А «если серьёзно»… - И лицо Андрея действительно помрачнело. – Если серьёзно, то надо быть последним дураком, чтобы не понимать. Злюсь на неё, а надо бы на себя. Это я виноват…
Роман подошёл ближе и положил руку ему на плечо.
- Хочешь, успокою? Не бывает так, дружище, ну не бывает. Ты посмотри на неё: разбитое сердце не помешало ей собой заняться, а значит, и в остальном дело не в тебе… Да и вообще, с чего ты взял? Общается с тобой вполне нормально…
- Нормально, - ровно повторил Андрей. – Иди за мячом, Юлиана человек дотошный, не дай бог реквизита не досчитается…
Он смотрел ему вслед и думал о Кате. Нет, не прав Роман. Это после… ну, после того, что случилось, она стала такой. Он вот так же тихо и бессильно, понимая, что не имеет права, обижался на неё, когда понял, что её «приближение к стандартам» - не временно, не эксперимент. И никакое раскаяние, никакие напоминания себе, что это его вина, не могли уничтожить этой почти болезненной досады. Ну, всё понятно, он её обидел, она думает, что он врал ей и никогда ничего, кроме благодарности, не испытывал, но нельзя же поступать так с собой – и с ним. Она сделала всё, чтоб от его Кати ничего не осталось, чтобы нежность и трогательность ушли из её лица, причёска, очки, аксессуары – всё было направлено на это. Уж Юлиана постаралась или это она сама проявила инициативу, но для него это выглядело невыносимо. И в первое время, оставаясь с ней в одном помещении, он неосознанно спешил избавиться от её новой близости. Для него это означало одно: она отошла от него, попросту – бросила. Она по-прежнему и даже больше была яркой, предприимчивой, исполнительной, но все эти качества были теперь безликими, направлены на работу в целом и ничто не указывало на то, что она это делает ради него. Будь на его месте шестидесятилетний Кривонос из «Росинторга», она проявляла бы себя так же. И ни о каких больше «Андрей Палыч, вы всё делаете правильно» не было и речи. У него вообще было чувство, что всё это ему приснилось. Поначалу даже казалось, что она это делает ему назло, мстит; наверное, инстинкт самосохранения срабатывал, и иллюзия, конечно, продлилась недолго – это была её потребность, её внутреннее состояние. И, хоть он и был причиной этого, теперь это стало уже отдельной частью, частью её, к нему не имеющей отношения.
Ближе к вечеру перебрались на веранду. В деревьях на лужайке и перилах террасы зажглись маленькие огоньки – разноцветные, радостные, как сама распорядительница праздника. Официанты разносили ужин, от тарелок валил вкусный дым. За одним из столиков внимание к себе привлекла новый сотрудник, Ольга Кошелева. Андрей пригласил её сюда в надежде, что так ей легче будет впрячься в нечеловеческий ритм работы в «Зималетто». Идея создания полноценного рекламного отдела созрела не так давно, но необходимость в нём чувствовалась всегда. На одном из показов Андрей обмолвился о своих планах нескольким знакомым, и результат не заставил себя ждать: ему позвонил Лёня Беркович, когда-то они вместе начинали в «Зималетто», но Лёню переманил его собственный отец.
- Я слышал, тебе рекламщица нужна?
- Ну, не то чтобы именно «щица», - попытался пошутить Андрей. – Толковый человек в отдел рекламы.
- Считай, что уже есть. Пришлю по факсу информацию, изучай. Надумаешь – позвонишь по телефонам, которые будут указаны. Резюме она отошлёт на мыло или по факсу, сами там разберётесь. Да и в отделе кадров у тебя вроде профи работает.
- Ну, вроде, - согласился Андрей, не вдаваясь в детали. – Спасибо. Но я ничего не обещаю.
- Так я ж ничего и не требую. Будь здоров, удачи!
Так в компании появилась Ольга. Андрей полагался на опыт Урядова – собственно, от него требовалось изучить рекомендации, что он и сделал. Не мешало бы, конечно, ещё пройти собеседование у Юлианы, но это можно и в понедельник. В случае форс-мажора (ну, совсем не понравится) можно дать заднюю, такое с кадрами тоже случалось, и не так уж редко.
За весь день он почти не видел её, но сейчас она сидела за соседним столиком в круге света и, притихшие, все слушали её. Андрей, как обычно, машинально порадовался, краем сознания отметив: «влилась» в коллектив… Как он понял, началось всё случайно: кто-то пригласил Ольгу танцевать, но она отказалась, сославшись на траур. Все умолкли, но, не замечая всеобщего смущения, Оля естественно и подкупающе откровенно объяснила:
- Месяц назад умер отец. Мы не были с ним близки. Я всегда завидовала и не понимала, когда подруги говорили: мой отец меня любит. Любит – это явно не про мужчину-отца… И придумала себе версию: наверное, в таких мужчинах много женственного, женского?.. А мой отец был мужчиной в «чистом» виде…
- А может, всё-таки ему не хватало чего-то? – тихо спросил программист Сергеев. Ему явно не нравились Ольгины откровения: новорожденному малышу-сыну было всего-то два месяца…
- Может, - согласилась Ольга. – И скорей всего так и было. Теперь я уже не считаю, что если мужчина умеет мыть посуду, то ему не хватает мужественности…
Судя по смягчившемуся выражению лица Сергеева, этим ответом он был удовлетворён.
Дольше наблюдать Андрей не мог, отвлекли. За спиной раздалось тихое покашливанье, он обернулся: Пушкарёва вставала из-за стола, за которым сидела с Юлианой. Её руки всё так же обхватывали плечи, и, кажется, она уже дрожала. Юлиана, отвернувшись, что-то горячо говорила Максиму Шнайдерову, президенту «Атлантик-банка». Он взял лежащую на столе куртку и отодвинул свой стул.
Спустившись по ступеням, постоял немного, дожидаясь Катю. В стороне от света и тепла было действительно как-то неуютно. И сумерки в апреле ещё холодные.
Катя спустилась тоже.
- Андрей Палыч, во сколько будет автобус?
- Да ещё полтора часа, - сказал он, протягивая ей куртку. Она мотнула головой, но он, сделав шаг, почти упёрся в неё рукой с курткой:
- Катя, берите…
Она накинула куртку на плечи, губы дрожали, как бы она ни сдерживалась.
- Хотите, я отвезу вас? – Он посмотрел на ярко освещённую веранду, на деятельную и, как утром, полную сил Юлиану. Он может положиться на неё, она всё закончит, как полагается.
У Пушкарёвой в глазах мелькнул страх, ну конечно, он же чудовище, монстр, как ещё можно на него реагировать, только бояться.
- Вы чего-то боитесь? Считаете, что по ночам я становлюсь маньяком и выхожу на кровавую тропу?
Раздражения скрыть не удалось, и на этот раз подобие раскаяния мелькнуло в её лице. Но и знакомое холодное обдумыванье. Она рассчитывала: девяносто минут, и надо их как-то провести, а если они уедут прямо сейчас, то через девяносто минут она уже будет дома…
- Я думала, это недалеко и я смогу вызвать такси, - сказала она, ещё ни на что не решаясь.
- Такси? – усмехнулся он и, не дожидаясь окончания её борьбы неизвестно с кем, прошёл мимо неё по ступенькам обратно на веранду. Надо было попрощаться с некоторыми партнёрами и дать распоряжения Юлиане.
Когда он вернулся на лужайку, она уже тонула в его куртке, осмелилась надеть всё-таки.
- Пойдёмте, Катя, - сказал он и подхватил её сумку, жалобно свисающую из рукава, который никак не хотел отворачиваться. А она пыталась отвернуть, он видел, следя за ней, когда разговаривал с Юлианой…
Они уже ехали по трассе, когда он спросил:
- Ну, как вам новая сотрудница? Вы же, кажется, проводили с ней собеседование?
- Да. Пока трудно что-то определённое сказать. Приятная девушка.
- Слишком непосредственная, вы не находите?
- Пока нет…
Возможные дальнейшие реплики прыгали в голове, но каждая отбраковывалась. Так близко они ещё ни разу не были, и, хоть и научились дышать спокойно в присутствии друг друга, сейчас испытывали неловкость.
В какой-то момент он включил левый поворот, а она сказала: «Направо». Он послушался и вопросительно посмотрел на неё.
- Улица Бельского, - пояснила она. – Теперь я живу там.
Он знал, конечно, что она больше не живёт с родителями. Точнее – слышал. Он вообще о ней всё больше слышал, но не знал.
Они остановились у подъезда тонкой, как свеча, многоэтажки.
- Хороший район, - сказал он.
- От вас это хороший комплимент…
Он посмотрел на неё. Она сидела рядом, маленькая, завёрнутая в его куртку, прикрывшую наконец её белое сердце, и от вдруг промелькнувшей мысли забилось его собственное. И в ту же секунду и она посмотрела на него. И тяжёлым волнением откликнулось, наполнилось тело…
И ни дУша, ни кофе, а это бы и не помогло. Сейчас – нет. Появилась надежда, и желание усиливалось, сгущалось в воздухе. Скоро ничего в поединке их глаз не останется, только желание. Вот так физиология услужливо подсовывает красивые одёжки для одной простой правды: сто лет не было у него таких вот встреч, таких ситуаций. А что, если… Ведь когда-то они любили друг друга. И, если даже он для неё не «последний и единственный», она не может не помнить, как отдавала ему себя, даже когда он ещё не знал, что ему это нужно…
Слегка сузив свои светлые глаза и не зная, что они постепенно наливаются, темнеют, она не отводила взгляд. Днём, когда она думала о Германии и он отошёл от неё, у неё мелькнуло странное, не к месту предчувствие. Она почувствовала, что могла бы принадлежать ему ещё один, последний раз. Он сам не будет принадлежать ей, нет, он никогда ей не принадлежал, но если он захочет взять её – она даст. Ведь в этом смысл. Ведь в этом и была её непустота когда-то…
И ей так хочется почувствовать его, такого, какой он сейчас. Узнать. Ведь она только слышала о нём, но не знала…
- Кать, я не хочу уезжать, - хрипло сказал он. – Пригласите меня… в гости.
Она ответила почти сразу же и тоже хрипло. А ведь он уже забыл, что её голос бывает и таким, в последнее время он был совсем высоким и чистым… «Хорошо, - сказала она, и его глаза вспыхнули. – Только дайте мне десять минут. Через десять минут – домофон, квартира 14…»
И он не успел удержать её, ошеломлённый, уверенный, что это уловка, и уже готовый спорить с ней, как она выскользнула из машины и растворилась в темноте.
Квартира 14, думал он, наполняясь, тяжелея всё больше. Квартира 14…
Она поднялась в квартиру 14 и на секунду прижала пальцы к вискам. Стараясь не торопиться и сосредоточиться, вошла в комнату и, подтянувшись на цыпочках, сняла с полки открытого шкафа куклу. Оглянулась в поисках подходящего места и, отодвинув нижний ящик письменного стола, сунула куклу туда, виновато, стыдливо усмехнувшись ей. Приложила палец к губам: «Я больше никогда его не увижу…» И, кажется, кукла рассердилась - очки соскочили, они такие непрочные, ну ничего, она поправит потом, и кукла поймёт, ведь она тоже знает… Когда-то он держал и её в своих руках.
Её щёки горели, но она не успела ничего сделать, только куртку сняла. Домофон замигал алой лампочкой. Он не передумал. Он захотел взять…
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
для нее, если уедет.После такого, она уже не будет беленькой скорлупкой. 
