Байба
СПАСИБО!
А я с новым рассказом. Как и было обещано - про Рому.
Название: Почти.
Пейринг: как таковой отсутствует.
Рейтинг: был бы G, но за невсегда нормативную лексику ( а точнее за точечки вместо нее) PG13.
Жанр: поток сознания главного героя.
Примечание: Канон и ничего кроме канона.
Саммари: я не нашла в фиках (может, мне не повезло) как прожил Малиновский несколько месяцев от драки до свадьбы Ждановых. То, что я видела - все же альтернативные версии в альтернативных вселенных (на мой взгляд). Поскольку почитать не удалось, пришлось написать самой.
Примечание 2: Из названия цикла можно сделать вывод об общей тональности рассказа.
____________________________________________________________
1.
– Рома, ты? – знакомый звонкий голос. Захотелось втянуть голову в плечи и прикинуться приложением к барной стойке.
Не вышло. Рывок зонтиком за руку.
– Рома, ты что, не слышишь? – удивленно приподнятые брови и любопытный взгляд. Вот у кого Шестиковой учиться и учиться: то, что у Леночки получается вульгарно, у Виноградовой смотрится вполне элегантно и… Черт, а собственно – какое она имеет право? Она и все прочие? И почему он сейчас – вот ведь – начнет оправдываться, словно она действительно имеет право задавать вопросы и лезть в его жизнь.
– Прости, Юлиана, – вскочить, поцеловать ручку, – не услышал. Задумался.
– О, Роман Дмитриевич задумался, – и опять этот взгляд с немым вопросом, – как интересно… О чем?
Дааа, все, кто в курсе, что Роман Малиновский покинул стены Зималетто, мечтают услышать подробности, желают узнать, как Роман Дмитриевич живет сейчас. А как иначе? Сто лет дружил со Ждановым, был извечным спутником сиятельного Андрея и тут – нате, выкинули с работы в прямом и переносном смысле… Ну ладно – другие, но Юлиана-то точно все знает из самых надежных источников. Уж ей-то точно донесли со всеми подробностями. Да и милейшая Екатерина Валерьевна наверняка не забыла прокомментировать ситуацию…
– Как жизнь, Юлиана? – а вдруг, он все выдумывает и ему только кажется, что всех интересует, как он живет после ухода из Зималетто? И Виноградова просто увидела знакомое лицо и просто…
– У меня – все прекрасно, а как ты, Рома? Работаешь?
Надежды не оправдались. Ну что за черт? Ну какое ей дело?
– Судя по кислому виду – или не работаешь или работаешь там, где не хочешь, – и опять вопрос во взгляде. Ожидание.
Терпение начинает трещать. Не по швам – там все заштопано и зашито уже ни раз, нет, начинает трещать по живому. Порвется – не поправишь…
– У меня не кислый вид, – последнее усилие. – Ночь прошлая была слишком, так сказать, бурной. Не выспался.
– Так что же сидишь тут? В одиночестве? – и последнее сказано так, между прочим, но почему-то бьет под дых. Еще чуть-чуть…
– Юль… Я бы был рад с тобой поговорить, но… не могу, – последнее – правда. Не может он говорить с этим мастером ведения допросов. С подружкой той, которая явилась причиной того, что…
А собственно – причиной чего? Прошло уже девять месяцев с момента вступления Жданова в должность президента. Казалось тогда – все им по плечу. Прошло полгода с того дня, когда Жданов, сидел в его – Ромином кабинете, распуская сопли: «Она – котенок с перебитой лапкой». Полгода, нет, чуть больше, с той самой инструкции, с того момента когда он впервые понял, но не захотел поверить, что друг скоро станет бывшим.
– Прости, Юлиана, я должен идти. Тороплюсь. Меня ждут.
За углом, на стоянке ждет верный автомобиль, стремительный, юркий, быстрый, с таким же характером, какой был у хозяина еще недавно. Наверное, и коня бы поменять надо, и с квартиры съехать. Чего уж там.
Кто бы мог подумать еще полгода назад. А ведь тогда…
Это было таким отчетливым знанием. Секундным, ярким озарением, слишком невероятным. Жданов и Катя. И ему рядом нет места. Они еще даже не переспали. И он сумел убедить себя: «Нет, быть такого не может: Жданов – часть жизни». Такая же часть жизни, как калейдоскоп красивых женщин, как работа в Зималетто, как командировки, больше похожие на путешествия. Весь мир был карнавалом – нескончаемым, вечным, а потом, вдруг: «Я люблю ее, Малина…».
Жданов, стой! Погоди, Жданов! Ты что ж творишь? Что же ты делаешь? Какое люблю? Зачем тебе это? Она – зачем? И поиск не оправданий, а примет из прошлого: «Это уже было. Он так же влюблялся в Киру, и в Изотову, и… это было» Но, – с очевидным не поспоришь, – он никогда не влюблялся в некрасивых!
Нет. Еще раньше. Еще до «люблю». Жданов себе не мог признаться долго, а его верный друг уже знал, что президент и товарищ погибает. И надо было его спасать. Спасть от ненужного чувства, так быстро и неотвратимо меняющего, ломающего Андрюху. Надо было спасть от ошибки – фатальной ошибки.
Что же ты творишь, Жданов? Что ж ты такой упрямый? Что же ты так смотришь на нее? Стальные брекеты, очки-велосипеды и тощие косички? Зачем тебе она? Да не в том дело, что она страшна, как атомная война, а в том, что она к тому же любит тебя, хочет тебя, и, зная ее, можно предположить, что получит. Не знаю как, но получит, и ты уже не вырвешься.
Такое Жданову не скажешь – засмеет. Он еще морщится, говоря о поцелуях с нею, он еще не думает о ней, как о женщине, но уже кричит на все Зималетто: «Она моя!», и неважно, что добавляет «секретарша». Она – его, а он-то чей?
А до этого.
Черт, Жданов, что же ты делаешь? Зачем? Почему ты ее так приближаешь к себе? Слишком близко, опасно близко. Ты слишком доверяешь. Да, это забавно поначалу – такая внешность и такие мозги, и влюбленный взгляд. Есть надежда, что тебе самому надоест – и взгляд, и то, что Катя слишком умная и совсем некрасивая. Но тебе не надоедает, ты привыкаешь, ты убаюкан этой вечной, ничего не требующей взамен заботой. Жданов, а как же я? Я тоже – друг. И мы с тобой прошли огонь и воду! Я предан тебе – доказывал это ни раз. Почему же ей ты начинаешь доверять больше, чем мне?
Нет. Еще раньше. Все начинается в тот день, когда ты принимаешь ее на работу. Вопреки всему. Вопреки здравому смыслу и просьбе невесты. Словно ты уже чувствуешь, что обречен на любовь этой женщины. И дальше все твои поступки – только дорога по этому пути. От точки «А» в точку «Б», потом «В», «Г», «Д» и так далее, до точки «С» – Свадьба.
Глядя на ветровое стекло, опять вспоминается этот год. Зачем? Уже ничего не изменишь, остается смириться с тем, что случилось. А что, собственно, что изменилось? Все тоже – работа днем, развлечения ночью. Все тот же хоровод из красавиц разной степени свежести. Даже кое в чем жизнь стала лучше – новое место работы, новые лица, новые возможности – и не только касаемо работы. Новые друзья. Только вот нет в этой жизни Андрюхи, и все теперь кажется пресным и… ненастоящим.
Врешь ты себе, Малина. Ненастоящим все и было. Единственное, что было настоящим в этих картонных декорациях, которые ты так любил выстраивать, в которых ты так любил играть пьесы по собственным сценариям, так вот – единственным настоящим во всем этом была дружба с Палычем.
Как смешно, как несовременно звучит: «Настоящая мужская дружба». Милко бы сразу закатил глаза и сказал, что настоящая мужская дружба это почти что любовь. Только без секса. Урядов бы подумал, но не сказал бы, что настоящая дружба, это когда обоюдная выгода от отношений велика. Воропаев – что Рома неудачник и вечно второй, и всегда будет в тени более удачливого Жданова. А Кира… Кира после того, как нашла инструкцию, пришла сначала к Андрею, а потом решила навестить Рому. Не сразу. Через несколько дней.
Тогда еще дождь шел. Серый дождь и серый день. Никто не знал – что дальше. Кто-то суетился, как Андрей и Кира, бестолково пытаясь сшить порванную реальность, залатать дырки и сделать вид, что ничего «такого» не случилось. Воропаев, наоборот – мечтал порвать все на клочки, выбросить старье на помойку и наконец-то заставить мир плясать под свою дудку. А сам Роман Дмитриевич все пытался подставить другу плечо, как умел, да только кому это надо было?
И все это на фоне череды заседаний. Состояние тяжелого похмелья. Больной скорее мертв, чем жив. Что дальше? Где Катя? Катя где? Что делать, Малина? А сам не слушает. Что делать? Жить дальше. Кира – твой шанс. Простит и забудет. Давай, комраде, давай… А он опять – что делать? Где Катя? Катя где?
Он заступался за Киру. Кира больше подходит тебе, Жданов. С нею жизнь понятна и прогнозируема, даже скандалы идеально вписываются в общую канву. Неужели ты не понимаешь, Жданов? Пока с тобой Кира, пусть она даже ревнует тебя к каждому столбу, все равно, ты - главный, ты - рулевой и капитан, а с Катей так не выйдет. Ее не согнешь и не сломаешь, расшибешься ты о нее, Палыч, как о скалу, рассыплешься осколками, будешь ты господин Пушкарев, Жда-нов!
Но Кира, конечно же, не знает, что Рома на ее стороне. Не знает и приходит, чтобы убить презрением. Чтоб еще и на нем выместить злобу и унять свою боль. Злая, глаза несчастные, отчаянные. Правильно, все правильно, Кира. Главное – найти виноватого, главное убедиться, что виноватый – не ты. А если еще найти оправдание неверному жениху, так вообще можно жить и надеяться на лучшее, так ведь? Кидается с обвинениями сразу, с порога. Трясет инструкцией, словно все время таскала ее с собой, а может, так и было? Странно, что женсовет ничего не пронюхал. Вот Вика-то точно все узнала от Киры еще в день совета и теперь смотрит на бывшего кандидата в мужья и в отцы ребенка, как на мусор под ногами.
– Да как ты мог?
– Взял бумагу и написал, Кира. Ручкой.
– Не придуривайся! Ты прекрасно понимаешь, о чем я.
О, да, он понимал. Конечно! Это же так мерзко! Хотя, позвольте, а что более мерзко в инструкции, по мнению Киры? То, что Жданов спал с Пушкаревой или то, что спал из-за Зималетто?
– Нет, Кира, – уже вслух, – не понимаю. Так что мерзкого ты увидела? – и выделить ты.
– Не понимаешь? – шмякнула несчастным, зачитанным до дыр листом об стол, не эффектно, а как-то жалко. – Не понимаешь? Ты придумал эту схему, ты его заставил!
– Я заставлял Жданова? Даже не смешно. Ну да, написал. Так написал то, о чем мы с ним неоднократно говорили. Я просто зафиксировал.
Кира давится возмущением:
– Но…
– Что но, Кира? Все не можешь поверить, что Андрей тоже... не настолько благородный? Что он не слепое орудие ужасного Малиновского? Что он сам, может быть, хотел этого всего?
– У него не было выбора!
Пожатие плечами.
– Он… у него есть оправдание, – сдавлено.
Вот это интереснее.
– И какое же?
– Он влюбился в нее. Он… помешался? Он… Нет, это все ты, Рома! Все ты! Твоя вина!
Назавтра она забудет этот разговор. Все, не только Кира, понемногу успокоятся. Все станет таким, каким было до совета. Почти. И Кира предпочтет делать вид, что во всем виновата Пушкарева. А разве нет? Родилась же она на свет когда-то…
Белый пух летит, словно снег. Чуть меньше, чем полгода с мартовского Совета и целый месяц с той памятной драки со Ждановым.
Тоскливо, еще тоскливее, чем было тогда, после Совета, после всех этих разговоров.
Тогда он еще пытался шутить. Тогда он еще был полон оптимизма, пусть и наигранного порой. «Андрюх, не дрейфь, прорвемся! Выберемся – не так, так эдак!», но Жданов уже не слушал. Не слышал уже ничего. Шутки и прибаутки, которые раньше бодрили-веслили, Жданов выслушивал с кислой миной.
Это будто проверенное средство от головной боли перестало действовать. Еще одна, очередная «точка невозврата» – старые схемы с Андреем не работали, а новых Рома не изобрел. Привык. Потерял гибкость. Был слишком уверен в том, что их дружба преодолеет все просто на том основании, что она – настоящая. Он так считал. А Андрей?
Они никогда не говорили об этом. Мужики о таком не говорят. Ну не брататься ж у Зималетто, клянясь в вечной верности и смахивая слезу умиления? Все проще: у друга проблемы – помоги, как умеешь. Жданов вытаскивает Малиновского из всяких мелких неурядиц, которые то и дело возникают из-за «дурынданского» образа жизни, а еще, поначалу ссуживает деньги и забывает про долги. А Рома всегда готов помочь советом, всегда готов... Да на все готов! Подать идею и подержать начинание: любое, даже самое безумное.
И сидеть вместе до утра над планами и разбираться в этом гребаном бюджете!
А ведь поначалу ему даже нравится, по крайней мере, он пытается найти прелесть в этих посиделках втроем. Три мушкетера, команда. Один за всех и все за одного. И Рома обнимает Катьку, боевого товарища за плечи и думает недоуменно – неужели у кого-то могут родиться в отношении ее фривольные мысли? Смех. Но совсем не смешно то, что Катя в жизни Жданова занимает все большее место. Это пока незаметно. Почти. Но не для Ромы. И он пугается. И допускает ошибку. Он думает – вся эта история с соблазнением оттолкнет Катю и Андрея друг от друга. Он думает, что став любовницей, Катя перестанет быть для Андрея особенной. Ночью все кошки серы, а некрасивых женщин не бывает, если напиться…
Она же такая же, как и все, Жданов! Ни капельки не лучше. Даже хуже, опасней. Такая не упустит своего шанса, ни за что! Слишком редко таким, как она выпадает счастливый билет, и она вцепится в него намертво своими железными зубами. Взгляни на нее, Жданов. Да не так! Увидь в ней женщину, некрасивую женщину! А он! «Котенок… Мне ее жаль... Мы не должны…»
Нет, конечно же, не только из-за страха он так настойчиво толкал Андрея к Кате. Интересно же было – что будет. Игра со спичками. И еще этот Зорькин. А вдруг он бы был авантюристом? Да нет. Кто-кто, а Рома был уверен, даже больше, чем Жданов, что Катю никто не сможет переломить. А он, Рома, попытался, руками Жданова и той самой инструкцией. Вот такой разноцветный, запутанный клубок мотивов.
Цепь случайностей, сплошное сослагательное: если бы…
Если бы он, Рома, вообще не обратил внимания на разговоры про Зорькина.
Если бы промолчал.
Если бы был занят чем-нибудь другим, более интересным, плюнул бы на все, позволил бы Жданову разбираться самому.
И уже потом, когда курок был взведен.
Если бы не Шура… (Как она рыдала, сознаваясь! Как он хотел придушить ее!).
Если бы не Катино любопытство (Эх, Жданов, она еще круче Киры будет пасти тебя, и не дай Бог ты попадешься!).
Если бы не желание Пушкаревой добиться чистосердечного признания…
Если бы она не подслушивала, когда не надо, а наоборот.
Если бы, если бы, если бы…
Тогда бы все прошло гладко, как и планировалось. И Кира стала бы Ждановой. И Пушкарева бы не расцвела. И тебе бы, Палыч, до оскомины стало бы скучно жалеть ее.
И мы, Жданов, остались бы друзьями.
Только история сослагательного не терпит, мы и имеем то, что имеем: госпожой Ждановой скоро станет Пушкарева, а сам Жданов превратился в того котенка, которого пожалеть надо. Измельчал вчерашний хищник. Сдулся.
И ничего не осталось от настоящей мужской дружбы.
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
