|
Притча о любви.
Когда-то давным-давно на Земле был остров, на котором жили все духовные ценности. Но однажды они заметили, что остров стал уходить под воду. Все ценности сели на корабли и уплыли. На острове осталась лишь Любовь. Она ждала до последнего, но когда ждать стало уже нечего, она тоже захотела уплыть…
Тогда она позвала Богатство и попросила взять её на корабль. Но Богатство ответило:
- На моём корабле слишком много золота и драгоценностей, для тебя здесь нет места.
Когда мимо проплывал корабль Грусти, Любовь попросилась к ней. Но Грусть ответила
- Извини, Любовь, но я такая грустная, что мне надо всегда оставаться в одиночестве.
Тогда Любовь увидела корабль Гордости и попросила у неё о помощи. Но Гордость ответила, что Любовь нарушит гармонию на её корабле.
Рядом проплывала радость, но она была настолько занята своим весельем, что даже не услышала о призывах Любви.
Тогда Любовь совсем отчаялась.
Как вдруг позади себя она услышала голос:
- Пойдём, Любовь, я довезу тебя…
Он ворвался как ураган. Если бы в зал вела дверь, а не арочный вход, Жданов наверняка снёс бы её ко всем чертям и даже не заметил. Словно опомнившись, Андрей резко затормозил, обшарил глазами помещение – впивался взглядом в каждое лицо, и снова двинулся вперёд. Он широко шагал, ловко лавируя между людьми, не создав ни одного столкновения. Шёл так быстро, что рубашка, как от порывов ветра, липла к телу, очерчивая сильный торс.
Разговаривая со своей помощницей, Яна искоса наблюдала за Андреем, и не могла не признаться себе в том, что сейчас ей это доставляет особое удовольствие. Вот оно то, что, показалось ей, Жданов утратил за годы: его энергия, решимость, страсть к действию. То, что сражало наповал гораздо больше его по-мужски красивого лица и атлетической фигуры.
И превратить мужчину из равнодушного меланхолика в «зверя» за каких-то – Яна взглянула на маленькие часики на запястье – двадцать минут, может только женщина.
Кто она – ответ напрашивался сам собой…
В своё время Яна вдоль и поперёк изучила ждановские взгляды. Но всё же то, что плескалось в его глазах при взгляде на миниатюрную женщину, которая шла сегодня на встречу к нему, было нечто особенным. И безумно сильным. Взрослым. И то, что он буквально приказал Яне немедленно убираться, тоже было особенным и… непривычным.
- Красивый мужчина, - сказала рядом Кито, заметив, куда смотрит Яна. – Тебе нравится?
Давно Яна уже не отвечала на такие вопросы по отношению к Андрею Жданову – со школы, когда одноклассницы и однокашницы делились своими восторженными впечатлениями о парнях.
- А он не доллар, чтобы нравится, - она ответила точно так же, как и тогда. – Но да, у него есть на что посмотреть.
Кито прикрыла рот ладошкой и захихикала, слегка втянув голову в плечи – абсолютно японская манера! – как будто услышала что-то неприличное. Яна в ответ лишь пожала плечами и отвернулась, не желая продолжать этот разговор, тем более что вальяжной походкой к ним приближался президент «Зималетто».
Между тем Жданов оказался около Малиновского и бесцеремонно выхватил у того бокал.
- Что это у нас? Шампанское? Отлично!
Не обращая внимания на удивлённый взгляд Романа, залпом осушил остатки дорогого французского напитка и вернул уже постой фужер Малиновскому.
- Как я выгляжу, Роман Дмитрич? Как думаешь, в этом бренном теле остался ещё порох в пороховнице?
- Господин Жданов, Вы ли это? – воскликнул Малиновский, удивлёно вскинув брови. - А мы Вас и не ждали.
- Вы не ждали, а мы припёрлись
- Самолёт летел, - растягивая каждое слово, проговорил Роман, шаря глазами по залу в поисках официанта с выпивкой, - колёса тёрлися, мы вас не ждали, а вы припёрлися... Что ты тут делаешь, Андрюх, а?
- О-о, да ты уже хороший, Малина, - усмехнулся Андрей. – Ну что ж! Значит, в бой мы тебя не берём. Остаёшься прикрывать тылы.
- Эй, Жданов, ты куда?
- Работать, Роман Дмитрич, работать!
Катя села в машину и захлопнула дверцу. Герман завёл мотор, не задав ни одного вопроса, словно был обычным водителем, заранее получившим указания о месте доставки пассажира. Автомобиль мягко выехал на дорогу. Катя посмотрела в окно, где отражались бесконечные огни ночной Москвы, и сжала ладонь в кулак так, что ногти больно вонзились в кожу.
Вот теперь всё. Теперь точно конец.
Отчаянно вырвавшееся чувство юмора заставило вспомнить Малиновского и его частые глупые шутки. «Встреча прошла в дружественной и тёплой обстановке», - сказал бы он и… был бы не прав. Обстановка едва не напоминала минное поле, где каждый шаг грозил взрывом бомбы, повлекшим бы за собой разрушения в радиусе нескольких тысяч километров.
Разговор дался тяжело не только Кате, но и Андрею.
Она знала об этом совершенно точно, наблюдая, как ходили желваки на его лице, нервно двигался кадык, когда Жданов, словно борясь с желанием сказать что-то, нервно сглатывал, как сузились его зрачки, превратившись в мелкие бусинки, и отчётливо чернели на фоне и без того тёмно-карих глаз. Вряд ли такие мелочи, которые для Кати имели очень важное значение, заметил бы кто-то, наблюдая за Андреем со стороны – ни жестом, ни взглядом он не выдал своего состояние, сохраняя во время всего разговора совершенно равнодушное выражение лица. Но Катя была абсолютно уверенна – Жданов нервничает - не важно, злится, раздражается, испытывает приступ гнева или презрения – всё неважно, он нервничает, а значит, слышит её, и, может быть, хоть так она сможет достучаться до него и заставить задуматься о том, что он на самом деле творит. Одно то, что он не развернулся и не ушёл, тоже много значило, и именно этот факт придал Кате силы и мужества продолжить начатый разговор. Только всё же разговором это назвать было сложно, скорее монолог: говорила в основном она, Андрею редко удавалось вставить реплику. Вернее, Катя не позволяла ему этого делать, потому что совершенно определённо понимала, стоит ей остановиться, вряд ли у неё получится продолжить.
Кате понадобилась вся её сила воли, чтобы заставить себя смотреть ему в глаза и ни разу не отвести взгляда. Ещё она изо всех сил старалась не скатиться до высокопарных слов – только этого не хватало для полной потери гордости.
Андрей выслушал пылкую речь, от которой пересохло во рту, потом независимым движением скрестил руки на груди, и, склонив голову на бок, снисходительно рассматривая Катю сверху вниз, поинтересовался:
- Всё?
Если он надеялся, что она покажет, как сильно ему удалось унизить её, проигнорировав все её слова, то он ошибался. Унижение, которое и благодаря Андрею в том числе ей удалось испытать за последнее время, уже не вызвало особо бурной реакции, потому что, во-первых, решившись на этот разговор Катя была готова ко всему, а во-вторых, она знала, что это последний раз, когда она позволяет такое обращение с собой.
И тогда она сказала то, чего, может быть, говорить вовсе и не стоило. Потом улыбнулась, ещё раз пристально взглянула в любимые и такие далёкие теперь от неё глаза.
- Вот теперь всё, - кивнула она и, не задерживаясь больше ни секунды, повернулась к Андрею спиной и направилась к машине Германа.
Прислонившись к капоту «Лексуса», Полянский неторопливо курил. Заметив спешащую к нему Катю, он швырнул недокуренную сигарету на асфальт и моментально открыл дверцу. Катя кивком поблагодарила его – не столько за галантность, сколько за то, что не стал вмешиваться – и молча села в автомобиль.
Да, уход её был красивым, достойный лучшей сцены мелодрамы. Чего не скажешь о том, что случилось до этого… Ну что ж... В последний раз.
В последний раз забыть себя и сделать всё, чтобы он не потерял самое дорогое, что у него есть – «Зималетто»…
В последний раз наступить на свою гордость…
В последний раз быть с ним так близко…
В последний раз смотреть в его глаза…
В последний раз так и не решиться сказать ему, что у него будет ребёнок…
В последний раз понять, что несмотря ни на что любишь его…
- Прощайте, Андрей Павлович, - тихо прошептала Катя, оглянувшись назад. – Прощай, Андрей…
… В ресторане он сидел уже второй час. Сидел просто так и ничего не делал. В стоявших на столе бокале и бутылке виски отражался приглушённый свет ламп. До слуха доносились неторопливые и тихие разговоры посетителей.
Два часа назад Андрей Жданов нарушил данное самому себе обещание. Два часа назад он послал к чёрту всё то, что задумывал. Два часа назад он добровольно сорвался со скалы, на вершине которой была его цель - он вытащил Воропаева из дерьма, в которое тот сам себя окунул. Хотя именно в это дерьмо Жданов хотел Воропаева окунуть лично.
И всё из-за чего? Вернее, из-за кого, черт побери? Из-за Кати Пушкарёвой?!
Бо-оже!
Андрей схватил пустой бокал виски и с силой сжал его в руках.
Оставив Малиновского, Жданов направился к Яне - то есть теперь Янис, - и её помощнице, которые разговаривали с Воропаевым. Андрей точно знал, что надо сказать, чтобы на раз-два изменить мнение «японок» о коллекции «Зималетто» после «представления» её президентом. Причём убеждать надо было не столько Яну – она-то как раз понимала, что одежда российской компании будет пользоваться спросом в Японии, - сколько её помощницу, без одобрения которой контракта «не случится». Яна успела поведать Андрею о том, что Кито, по большому счёту, играет роль отцовской «сторожевой собаки» и пока не будет полностью уверена в выигрыше какого-либо шага, предложенного Янис, своего согласия не даст. К тому же Кито о каждом таком шаге докладывает своему шефу, а на её мнение отец полагается пока гораздо больше, чем на мнение Янис.
Как истинная японка, Кито придерживалась консервативных взглядов во всём, в том числе и в одежде, и Жданов знал, как переубедить помощницу Яны. Важно было лишь правильно преподнести продаваемый товар. Одежда последней коллекции «Зималетто» отличалась умеренностью в цвете, сочетала в себе скромность и лёгкую сексуальность и, что не маловажно для японцев, могла быть использована даже для походов на работу, а не только для вечерних выходов в свет. Если бы Воропаев хоть немного попытался узнать о традициях потенциальных партнёров, он бы получил договор на руки уже через пятнадцать минут после начала показа, но… Да что уж говорить, Александр даже коллекцию как следует не изучил.
Но лёгкой, как оказалось, добычи японцев как партнёров Жданову оказалось мало. Как специалисту, как, чёрт побери, профессионалу, который не может довольствоваться малыми крохами, когда уверен, что способен на большее. Увидев одного из бывших партнёров, когда-то отказавшегося приобретать товар «Зималетто» из-за низкого качества тканей, сейчас Жданов вцепился в него мёртвой хваткой, последним козырем – контрактом с Японцами – Андрей окончательно «добил» Серова, убедив его в выгодности контракта с «Зималетто».
В итоге два очень важных договора на перспективное сотрудничество: один – выводит компанию на новый международный уровень, другой – обеспечивает поток дополнительных денежных средств и обещает быть более чем удачным.
Оставив ошеломлённого Малиновского, восхищённую Яну и злого как чёрт Воропаева, Жданов не оглядываясь покинул зал, не чувствуя при этом ничего.
Ни радости от проделанной работы, ни чувства превосходства перед Воропаевым как никчёмным президентом, ни даже малейшего удовлетворения от успешных сделок.
И только войдя в бар, в который Андрей и приехал-то неизвестно зачем, он ощутил какое-то странное опустошение внутри. Столько времени держал сам себя в крепких тисках: буквально закрывал глаза на деятельность, которая ведётся на офисном этаже, намеренно отгонял от себя мысли, преследовавшие его о том, как бы он поступил в той или иной ситуации, которую пытался решить своими кривыми руками Воропаев, тысячу раз озлобленно твердил себе: «Ты НЕ президент! И теперь тебя это совершенно не касается!», подогревая в себе новый всплеск ненависти и желания отомстить – и вдруг сейчас тиски ослабли. И мысли о мести, и ненависть, и показное равнодушие, даже перед самим собой показное - всё рухнуло в один момент. Как лавина снега в горах, сошедшая от неосторожного людского крика.
Смешно, но Катя даже не повышала голос. Просто говорила… и каждым своим словом переворачивала всё внутри. Разбивала вдребезги то, чем Андрей жил последние несколько месяцев, доказывая никчёмность и глупость его поползновений и попыток.
- Зачем ты предаёшь «Зималетто»?» - спросила она. – Неужели ты не понимаешь, что если всё пойдёт прахом, ты этого себе никогда не простишь?
- Какая интересная теория! Неужели основанная на собственном опыте?
- Я делала всё возможное, чтобы у меня не было такого опыта. Я искренне старалась вытащить «Зималетто».
- А я не о «Зималетто».
- Нет?
- Нет, я о предательстве.
Она всего на мгновение отвела взгляд, но Жданов понял, что его слова не прошли бесследно. Он «бил» её специально, потому что ему самому от одного её присутствия рядом было больно. Больно так, что сводило мышцы.
- Скажи, - спокойно сказала она, сделав вид, что не поняла, о чём идёт речь, - если компания развалится, тебе станет легче? Тогда у тебя получится всем доказать, что ты чего-то стоишь?
- С чего ты решила, что я кому-то что-то доказываю?
- Я знаю. Ты сам мне обо всём рассказал. Помнишь?
Он помнил. И ту ночь, когда он, охваченный безумной, сумасшедшей любовью, выложил ей всё про свои отношения с отцом, он помнил особенно ярко. Потому что та ночь была действительно восхитительной – Андрей мечтал о ней в Праге целую неделю.
Напомнив об этом, Катя тоже его ударила, и Жданов понял, что если сейчас он первый не остановится, то не остановится вообще. Он чувствовал, как глубоко запрятанные эмоции и чувства начинают брать вверх, едким комком подкатывают к горлу и вот-вот погребут под собой хладнокровие и невозмутимость. Обида, которая, как считал Андрей, уже давно превратилась в осколок льда, начинала таять и, по капле пропитывая очерствевшую душу, так и норовила вырваться, заявить о себе, превратить Жданова в жалкое подобие мужчины, слабака, с уст которого, как в мольбе, сорвётся не дававший покоя вопрос: «Почему? Почему ты со мной так поступила?».
Жданов не мог себе этого позволить. Ни за что. Он больше никогда и ни перед кем унижаться не будет.
Андрей ничего не ответил. Тогда Катя, поняв его молчание по-своему, снова заговорила:
- Я никогда не поверю, что «Зималетто» больше для тебя ничего не значит. Слышишь? Никогда. Ты – это «Зималетто», а «Зималетто» - это ты. Я не верю, что ты спокойно смотришь на то, как Воропаев разрушает семейное дело, и стоишь в стороне. Неужели ты так и не понял, что ничего этим не добьёшься? Только представь на минутку, как ты отцу в глаза будешь смотреть, когда «Зималетто» обанкротится. Я знаю, мне Роман Дмитрич рассказал, что Павел Олегович снова голосовал за Александра, но человек имеет права на ошибку, понимаешь? Мы ведь тоже ошиблись, вспомни. Мы ошиблись, когда потеряли деньги, отдав их за контрабандные ткани, мы ошиблись, надеясь, что о «Никамоде» никто не узнает. Мы все иногда ошибаемся, когда думаем, что делаем лучше. Павел Олегович тоже ошибся. Понимаешь? Он просто не знает всего того, что знаем мы с Малиновским. Он видел только результат, но ведь он не в курсе, как и что ты делал, для того, чтобы вытащить компанию из кризиса. Тебе обидно, я понимаю. Я знаю, Андрей, как это больно, когда человек, который тебе дорог, разочаровывается в тебе, а ты осознаёшь, что исправить что-то и оправдаться – невозможно. Но у тебя нет права на то, что ты сейчас делаешь. Ты не Воропаеву мстишь… Не перебивай меня, я знаю. Так вот, ты не ему мстишь, ты мстишь «Зималетто». Зачем? И я точно знаю, если, в конце концов, компания развалится, ты не простишь себе этого. Но вернуть будет уже ничего нельзя. Понимаешь?
Её слова глухо отдавались стуками в висках. Она говорила правду, ту правду, которую он не хотел слышать, и знать о ней ничего не хотел.
Катя замолкла, переводя дыхание, и он не удержался:
- А разве ты не этого добивалась? Разве не собиралась отдать компанию в руки Воропаева?
- Не смей так говорить! – воскликнула она, и на миг Андрею показалось, что она сейчас залепит ему пощёчину. Но нет, Катя лишь прерывисто вздохнула. – Если бы я хотела, чтобы «Зималетто» перешла в руки к Воропаеву, я бы сделала это ещё в тот день, когда он пришёл ко мне, чтобы объявить о том, что всё знает… Я не буду перед тобой оправдываться. Это ни к чему, да и бесполезно. Ты сам сделал те выводы, которые хотел. Ты не умеешь прощать ошибок. То, как ты ведёшь себя сейчас по отношению к «Зималетто», говорит о том, что ты не простил Павла Олеговича, чего уж говорить обо мне. Но и не это самое главное, Андрей. Ты не можешь простить даже себя, и вот это страшно. Пойми же наконец, ты тоже человек, а не Бог, и наперёд знать всего не можешь. Но постарайся найти в себе смелость признать промах, признать и сделать что-то, чтобы его исправить. Вот увидишь, жить станет гораздо легче.
Несмотря на прохладный ветер, Жданов взмок. Его охватило состояние близкое к сумасшествию. Он не знал, плакать ему или смеяться. Замереть на месте или разбить к чёртовой матери все окна собственного автомобиля. Забиться в истерике или пойти и просто-напросто утопиться.
Он и подумать не мог! То, что он намеренно не хотел понимать, специально загонял внутрь себя, реальность, облачённая в слова другим человеком – женщиной, которая, как и несколько месяцев назад, видит его насквозь и даже больше, нет, чёрт побери, она чувствует! – её слова могут за пару минут разрушить всё, перевернуть шиворот-навыворот, уничтожить.
Да, она уничтожила его цель. Уничтожила попытки хоть что-то доказать в этой жизни. Во второй раз.
И она его жалела. Это жалость плескалась в её глазах - Катя смотрела на него с сочувствием и пониманием. Убеждала как малолетнего пацана, втолковывала истину. Делала его слабым.
Да как она только может?!
Огромных трудов стоило Жданову ничем не выдать своей ярости. Он не позволит припереть себя к стенке и сделать из себя посмешище, как тогда, когда он бежал к ней, чтобы сказать, что любит.
Как можно более равнодушно Андрей скрестил руки на груди и усмехнулся:
- Всё?
Катя задержала на нём взгляд. Как будто пыталась прочитать в его глазах, издевается ли он над ней или спрашивает серьёзно. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Пусть понимает, как хочет!
- Нет, - отчаянно улыбнулась Катя, и почти тут же улыбка исчезла с её лица. – Есть ещё кое-что. Последнее… … «Зималетто» - это твой крест, так же как и ты – мой крест, который мне нести всю жизнь.
Андрей даже осмыслить не успел то, что услышал, а она уже уходила, сказав напоследок:
- Вот теперь всё!
Секунда за секундой вспоминая весь разговор, Жданов чувствовал, как его снова охватывает внутренняя дрожь. Точно такая же, какую он ощутил, наблюдая, как «Лексус» Полянского скрывается в потоке автомобилей.
«Я никому ничего не должен, - как в забытьи подумал тогда Андрей. – Так же как и не должен спокойно смотреть на то, как Воропаев позорит имя «Зималетто»». Он сам не понял, как вмиг принял решение и уже через несколько минут входил в зал только с одним намерением - получить контракт с японцами. Несмотря ни на что. Вопреки всему. Не всему – себе.
Послышались «жидкие» аплодисменты и вывели Андрея из задумчивости. Он поднял глаза. На сцене собирались музыканты, настраивали инструменты. Через некоторое время всё смолкло, раздались первые аккорды какой-то знакомой мелодии, и на сцену вышла певица. Обвела посетителей томным взглядом, задержалась на Андрее – как на единственном одиноком мужчине в зале,- и элегантно обхватил рукой микрофон, запела о любви.
…Собираю наши встречи, наши дни как на нитку, это так долго……
Ну уж нет! – мысленно выругался Жданов. – На сегодня эмоций более чем достаточно!
Он резко встал, так, что стул чуть не упал спинкой на пол, и нервно выдернул из кармана бумажник. Несколько купюр опустились на стол рядом с непочатой бутылкой виски и пустым бокалом.
Покидая ресторан, Андрей подавил в себе идиотское желание закрыть уши руками и бежать прочь, потому что позади, как навязчивый комар, его догонял красивый и грустный голос певицы:
… Я за ним, извини, гордость. Я за ним одним, я к нему, одному….
_________________
Жизнь — это то, что с вами случается как раз тогда, когда у вас совсем другие планы. /Джон Леннон/
Последний раз редактировалось NeProfi 15 авг 2008, 22:52, всего редактировалось 1 раз.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Да ну-у-у! Мысли разные нужны, мысли разные важны!!! 
Как бы своими дурацкими размышлениями опять не окунулся в месть-всему-миру назло моему папе отрежу себе уши.
Профи и спозаранку? 
Приползешь ты еще к ней Жданов, по раскаленным углям! 
Упрямец 
